Сказки бывают (Тем более если это новый год) Степень критики: Все что угодно, только не грамматику! Пожалуйста.
Короткое описание: Это сказка, но порой так хочеться в нее верить.
Сказки бывают (Тем более ели это новый год)
Много снега. Он падает с неба большими хлопьями. Хренова куча снега. Его так много, что ехать приходиться медленно и осторожно. А еще эта тупая занавесь из хлопьев: почти нифига не видно. И там еще наверняка жутко холодно. Но здесь в машине хорошо, здесь тепло. Хренова куча снега. Там ночь, горят фонари. Там красиво. Хренова куча снега. А у меня проблемы с одним идиотом редактором, который вдруг решил, что мои романы ему уже не подходят! Скоро новый год, черт бы его побрал. Я смотрю на часы. Хренова куча снега. А новый год уже через час. Нет, я не буду его встречать. Черт, да я просто не успею это сделать. Хочется одного: напиться и заснуть. И никогда не просыпаться больше… Хренова куча снега. Мне даже нескем встретить этот новый год. Да я и не хочу его встречать. Еще один скучный и одинокий год. И кто знает, сколько еще у меня будет проблем в этом новом году, да и с этим редактором. Поехал к нему сегодня, думал, все улажу. Но не тут-то было, после трех часов разговора он опять… Боковым зрением, неподалеку от дороги, замечаю падающую в сугроб тень. Как это еще заметил? Но еду дальше. Хренова куча снега. Нет, я так не могу. Останавливаюсь и сдаю назад. В поле действительно что-то лежит, но снеговая занавесь не дает разобрать, что именно. - Черт подери, не уже ли я собираюсь ради не знаю чего, выйти в такой мороз и буквально плыть по этому хренову снегу, что бы узнать что там такое? А вдруг там человек? Надеваю куртку, беру фонарик и выхожу. От первого же порыва ветра мое лицо пронзают сотни игл. Хочется плюнуть на все и поехать дальше. По этому я хлопаю дверцей и, перепрыгивая сугробы, направляюсь к черному пятну посреди белоснежного поля. «Черт подери, какого хрена ты здесь делаешь?» - думаю я, смотря на лежащего в снегу человека. Я беру его за плечи и усаживаю лицом к себе. - Эй, ты в порядке?! – кричу я. Глупо, сам понимаю, но ничего более не приходит на ум. Вглядываюсь в лицо и цепенею: передо мною, почти на грани жизни и смерти, в ледяном снегу сидит девушка и что-то шепчет себе под нос. «Красивая, милая, - думаю я. – Так какого же хрена ты здесь делаешь?!!» Главное – жива. В машине тепло, хорошо, машина нас быстро домчит до ближайшей больницы. Но ехать все равно надо осторожно. Хренова куча снега. Девушка что-то бормочет. Из всего можно разобрать только: Я мертва? Смотрю на часы, почти половина двенадцатого. В больнице мне рады не будут. Но я поста-раюсь им это компенсировать. Пытаюсь вспомнить, сколько у меня с собой денег и что лежит в багажнике. На заднем сидении стало тихо. Я сбавил скорость и обернулся. Спит, или?.. Без пятнадцати до нового года я вошел в здание хирургии, неся хрупкое тельце на своих руках. Ее дыхание было почти не заметно, но она все же была жива. Надо отдать должное нашим врачам и медсестрам, никаких лишних взглядов, никаких лишних слов. Девушку положили в первую палату, наладили ей капельницу, сделали какие-то уколы, тепло закутали в одеяла. Слава богу, все обошлось, никаких осложнений, ей просто нужны сон и тепло. Рассказывать все как было, я почему-то не стал. Да же не знаю почему. Наверное, хотел защитить эту девушку от лишних расспросов и от милиции. По виду ей было около восемнадцати, и я смело сказал, что она моя девушка, зовут ее Викой и ей девятнадцать лет. А почему, я ее нашел на улице в сугробе, об этом мы ее спросим, когда она проснется. Когда со всем разобрались, я быстро сбегал к своей машине, достал из багажника ящик шампанского, целый пакет мандаринов и еще бог знает чего, купленного без разбору в супер-маркете. До нового года оставалось две минуты и не долго думая, медперсонал не стал тратить время на отказы и принял гостинцы. Они отправились в ординаторскую, встречать новый год, а я зашел в первую палату и присел возле кровати милой девушки, которую теперь зовут Вика. Через пятнадцать минут в палату зашла медсестра, удивленно взглянула на меня, но ничего не сказав, просто поменяла капельницу Вике. Когда дверь за ней закрылась, я осторожно, будто боясь нарушить сон девушки, прикоснулся рукой к ее лицу. Ее кожа была холодной. - Что же ты все-таки там делала, дурочка? Не ужели хотела умереть? Смотрю в окно, а там все та же хренова куча снега и огромные, как будто в замедленном действии, падающие хлопья. Снова смотрю на девушку и думаю: «Еще одна причина, что бы ненавидеть снег…» Мои глаза закрываются и я…
… как и всегда, когда на улице эта хренова куча снега, я вижу один и тот же сон. Сон, который сложен и переписан из моих воспоминаний… За окном темно, падает редкий снег, подсвеченный фонарем в моем дворе. Я открываю окно, высовываюсь наружу и вижу, что это уже не мой двор. Нет, он ничуть не изменился, я просто знаю, что он не мой. Оглядываюсь на комнату, в ней другие обои, другая мебель – она уже не моя. Смотрю на себя, я одет в теплую куртку, но руки, выглядывающие из рукавов, не мои. Это руки десятилетнего ребенка. Но сколько же мне? Мне десять. Но тело все равно как будто не мое. Я выпрыгиваю из окна на улицу и погружаюсь с головой в сугроб, а когда, отплевывая снег, выбираюсь из него, то вижу вокруг себя лес. Темный и страшный лес. Но единственная мысль в моей голове: «Где мои мама и папа?» Мне страшно. Я уже замерз. Но бреду вперед, утопая по колено в снегу (в моих ботинках уже хлюпает растаявший снег), я уже почти не чувствую ног. Хочется упасть, зарыться в эту хрустящую холодную перину. Тут я понимаю, что уже не могу двигаться. Я не чувствую своего тела, а перед моими глазами черное небо и протыкающие его макушки дремучих елей. Я лежу, меня заметает снегом, я понимаю, что умираю. Мне удается повернуть голову на бок (мне надоел этот падающий в лицо снег). Мое дыхание замирает. Рядом со мной, почти закрытые белоснежной периной, лежат мои мама и папа. Я им кричу, но они смотрят вверх и не слышат меня. Вот я уже откидываю занемевшими голыми руками снег со своих родителей, я плачу, но слезы застывают у меня на щеках и мне больно от режущих мое лицо льдинок. Я откидываю и откидываю снег, но его ничуть не становиться меньше и тела мамы и папы все также лежат под сугробами. «Тела!» В ужасе проноситься в моей голове мысль. «Они…»
- Вы кто? И как я здесь оказалась? Ее голос буквально вытащил меня из мира моего вечного кошмара. За окном еще темно, я быстро смотрю на часы и отмечаю, что поспал примерно четыре часа. Я даже не проснулся, когда медсестра снимала у Вики капельницу. - Я… - запинаюсь, не знаю что сказать. Ладно, хотя бы имя назову: - Я… Андрей. Девушка пытается присесть, но сил на это у нее не хватает, и она лишь забирается на подушку чуть повыше. Я молчу, не знаю что говорить. Она смотрит на меня красивыми карими глазами. Боже, я только сейчас замечаю, какие у нее замечательные каштановые волосы, длиной до плеч. Она уже не похожа на восемнадцатилетнюю, ей явно меньше. Мне становиться стыдно, что я назвал ее своей девушкой. - Как я сюда попала? - Я нашел тебя в снегу, буквально за полчаса до нового года. Кстати, с новым годом! - Спасибо, - в ее глазах печаль и легкий стыд. – Но… Но, зачем вы меня нашли? Я потерял дар речи. «Зачем вы меня нашли?» Да что с тобой такое. Хотела замерзнуть? Умереть? Почему ты это говоришь. - Спасибо вам, - робко говорит она. – Но, я хотела… Замолчала. - Почему? – просто спрашиваю я. Она молчит. На ее глаза навертываются слезы, дыхание становится сбивчивым – она вот-вот заплачет. Ее бледные губы сжаты и создается впечатление, что неумелый художник просто не смог их нарисовать и вместо рта начертил одну тонкую линию. - Ты пропустила новый год, - говорю я. Но почему именно это? Я сам его не люблю, но зачем должен заставлять это делать кого-то другого? - Я не люблю новый год, - ее слезы так и не пролились, просто она смогла себя сдержать. – Простите. - За что? – удивляюсь я. - Вы ведь, получается, из-за меня, его тоже пропустили. - Пустяки, я бы все равно на него не успел, - с улыбкой отвечаю я. Но моя улыбка вянет, и я снова задаю главный вопрос: - Почему вы хотели умереть? Ее глаза закрываются и из под сомкнутых век все же пробиваются слезы. Она плачет, рыдания сотрясают ее тело, но она уже ничего не может с собой поделать. Она плачет долго. Все это время я вспоминаю пятнадцатилетнее прошлое. Я пытаюсь не думать об этом, но слезы этой девочки так напоминают мои. Мои собственные, которые, как старый колодец, уже высохли за давностью времени. Я не плакал уже лет десять. Но каждой зимой мне плохо. Каждой зимой я забываюсь в вине. Каждой зимой из-под моего пера выходят печальные романы, которые почему-то больше всего нравятся моему читателю. Каждой зимой в моей голове постоянно вертятся три слова: «Хренова куча снега». И каждой зимой, когда я трагически заканчиваю свой новый роман, у меня появляются мысли о суициде… Я смотрю на нее, и мне хочется плакать, но мой колодец пуст: он заполнен лишь хреновой кучей снега, которая никогда не тает. - Я умерла в прошлый новый год, когда мне исполнилось шестнадцать, - просто произнесла она. Рыдания прекратились, но слезы остались. - М? - Я умерла за минуту до нового года. У моей матери случился инсульт, и она умерла, когда часы отбили одиннадцатую секунду. А через минуту меня вернули. Отец не простил мне этого, да он никогда и не был моим родным отцом. «В новый год. В сам новый год. Умерла она, умерла ее мать. Но ее вернули, а маму – нет». - Мы ехали с друзьями в машине, знаете, такая иномарка, гладкая, серебряная, красивая. Темка был за рулем, он был немного пьян. Представляете, он нам говорит: «А давайте по встречке поедем?». Я сама была пьяна. Мы согласились. У него была бредовая мысль. Но я любила его за это. – Она посмотрела на меня большими красными от слез глазами. Я выжила одна. Представляете, ни одной царапины снаружи, зато внутри… Она снова замолчала. Слез больше не было. Она смотрела на меня, я смотрел на нее. И не выдержав молчания, я произнес: - И что ты дальше собираешься делать? Она закрыла глаза. - Я теперь не могу тебя отпустить. Ее удивленный взгляд. Я слегка улыбаюсь. - Как тебя зовут? - Вика. Моя улыбка становится шире. Надо же, сказал врачам первое пришедшее на ум имя и попал в точку. Она не понимает моей улыбки, но я ей пока ничего не объясняю. Я смотрю на нее и думаю, что и в правду, я не могу ее отпустить. Она красива, мила. И самое главное, она опять может попытаться наложить на себя руки. «А разве это теперь самое главное? Подумай, - на моем лице усмешка, Вика смущается, потому что ничего не может понять. – Она ведь тебе нравится!» - Вы сказали… - Да, Вика. Ты поживешь пока у меня. Потому что я боюсь за тебя. «Я влюблен?» - Но вы ведь меня совсем не знаете, - протестует она, но, - мне показалось? – в ее глазах была мольба. Ей нужен человек, который ее поддержит, который ее поймет. И она это знала, просто ей, наверное, еще никто похожий не встречался. - Я тоже не сильно люблю новый год. – Начинаю говорить я. – Точнее я не люблю снег. Однажды, когда мне было десять лет, я убежал из дома. Это было за пару недель до нового года. Я очень сильно поссорился с родителями. По мелочи, я ведь был еще ребенком. Я страшно захотел себе одну игрушку, но они сказали, что не могут мне ее купить, по крайней мере, пока. Я страшно из-за этого разозлился. Глупо, но я всегда был таким не сносным ребенком. О чем сейчас жалею. Я взглянул в окно. Хренова куча снега. Она первая, кому я сам расскажу… - Я убежал в лес, мы тогда жили в деревне, прямо возле леса. Я убежал далеко-далеко. Оты-скал свой небольшой шалаш, построенный еще летом, о котором не знал никто. Он был почти полностью погребен снегом. Я вырыл вход и забрался внутрь. Там было тепло и куча газет, которыми я накрылся и заплакал. А потом я заснул. В моем колодце появилась вода? Эта хренова куча снега начала таять? На моих щеках проложила дорожки соленая влага. Но я продолжил: - Проснулся я посреди ночи от того, что все-таки замерз. Я вылез и побрел домой. Но дома никого не оказалось, более того, он был открыт и я пошел искать маму с папой. Я заплакал, горько и навзрыд. - Они искали меня. В ту ночь было очень холодно, шел сильный снег и был сильный ветер. Через какое-то время меня нашли соседи, то же принимавшие участие в моих поисках. А роди-телей нашли только ближе к вечеру. Они были мертвы. Позднее, я узнал, что у моего отца случился инфаркт, до этого он перенес их уже три, а моя мама просто не смогла дотащить его до дома – она замерзла. Я замолчал, сотрясаясь рыданиями, проклиная все на свете. А потом, чуть поутихнув, произ-нес: - Они искали меня. Я виноват… - Я вытер слезы. – Я никому и никогда этого не рассказывал. Более того, я старался никогда об этом не вспоминать. «Но, я плакал, и, неужели, но ведь так оно и есть, мне ведь стало немного легче. Не так ли?» - И каждую зиму, я хочу умереть, но меня останавливает только то, что я ничего этим не докажу, и родителей этим не верну. Они бы хотели, что бы я жил. И твоя мама, думаю, считала бы так же на счет тебя. Вика снова заплакала, может от понимания бессмысленности своего поступка, может, опять вспомнила ту новогоднюю ночь, а может, было и еще что-то, о чем она мне не сказала. Боже, как же это все банально: мы делимся своими печальными историями, плачем. Говорим о том, о чем никогда и никому не говорили, может, боялись, может, не хотели. И банальнее всего то, что встретились два одиночества, под новый год, с одинаковыми судьбами и одинаковыми раскаяниями. Как в сказке. Но сказок не бывает, потому что у этой вряд ли счастливый конец.
Спустя три дня, я забрал Вику к себе. Как я и думал, ее отчим ничуть не возражал, по-моему, она была для него абсолютно безразлична. Мне жалко ее, она жила с человеком, который ее просто не любил, хотя и был единственной близкой душой. Я все детство провел в детдоме, где не был нужен вообще никому, но я смог адаптироваться к этим условиям, и единственным спасением для меня был мой мир, в который я постоянно уходил с головой и писал, писал. Мы поженились буквально через год, когда ей только исполнилось восемнадцать, и прожили вместе десять лет. У нее больше не было суицидов, да и меня такие мысли больше не одолевали. Но каждый раз с наступлением зимы, я продолжал писать грустные романы, мне, хоть и на много реже, но продолжали сниться мои сны про ту зимнюю ночь. И я всегда переживал за Вику, когда наступал новый год. Но она изменилась. Мы больше никогда не говорили о нашем прошлом, и, я так думаю, свое она сумела похоронить в потаенных глубинах своей души. Но иногда я все же заставал ее плачущей, казалось без причины. Но не от того ли ей было плохо, что она забыла, что она заставила себя не помнить. Прошлое можно забыть, но вот свою вину… Мы впервые отпраздновали новый год, который оказался десятым по счету в нашей жизни, и последним. Она умерла вскоре, еще не дождавшись окончания зимы. Почечная кома – так назвали это врачи. Она не любила ходить в больницу и часто пыталась скрывать от меня свои болезни. Острая почечная недостаточность. Слишком рано для нее. Но здесь могло сыграть все, начиная с наследственности (ее бабушка умерла от хронической почечной недостаточности), кончая перенесенной в шестнадцать лет аварией, хорошенько ослабившей ее иммунитет, и частые вирусные и инфекционные заболевания. Она не любила больницы и не любила лечиться. Может, это и было ее суицидом. Она умерла, но сказала, что была очень счастлива со мной. После этого я долго не мог писать, и, поддавшийся все же мольбам в тот год, мой редактор, окончательно и на веки распрощался со мной. Сейчас я опять пишу, но, как и в начале своей карьеры, мыкаюсь по разным издательствам и издаюсь лишь под псевдонимами. Я продолжаю жить, потому что она мне велела. Я живу ради памяти Вики. Я живу ради памяти своих родителей. Нет, сказок все же не бывает. Но, разве то, что мы прожили с Викой целых десять счастливых лет не сказка, разве наша встреча не похожа на сказочное событие? Может быть, но у сказок всегда хороший конец…
Прокоментю это произведение и пойду спать Ашипки: Как это еще заметил? Но еду дальше. - Как-то не очень смотрится. Может так: "Как я это еще заметил? Но еду дальше" " не уже ли я собираюсь" - опечатка. "Мне даже нескем" - Мне даже не с кем. "- Черт подери, не уже ли я собираюсь ради не знаю чего, выйти в такой мороз и буквально плыть по этому хренову снегу, что бы узнать что там такое?" - лучше уберите "ради не знаю чего". "перепры-гивая" - опечатка. "че-ловека." - опечатка. ( У Вас дальше часто будут повторяться, сами найдете по тексту. Хорошо? ) "не долго думая" - недолго думая "мед персонал" - слитно. "Не ужели хотела умереть?" - слитно. "Оглядываюсь на комнату, в ней другие обои, другая мебель – она то же уже не моя." - Опечатка. "тоже" - слитно, но я бы советовал его убрать.
Ну, не такая и сказка Все может быть на свете, а такое не редкость. Всякое бывает в жизни. Еще одна хорошая история. Единственное, что мне не понравилось - это повтор "хреновая". Да знаю, Вы так и задумывали, но на середине уже тошнит.
0
Все может быть на свете, а такое не редкость. Всякое бывает в жизни. Еще одна хорошая история. Единственное, что мне не понравилось - это повтор "хреновая". Да знаю, Вы так и задумывали, но на середине уже тошнит. 
