Без названия Степень критики: Пожалуйста, не сильно строго, ведь это моя жизнь...
Короткое описание:
Реаниматолог - вот бог, на которого можно надеяться в пиковой ситуации. Извините за лишнюю дерзость.
Не забыть этот день.
Я уже не помню, чем занимался тогда, и что вообще в этот день было в хирургии. Я санитар экстренной операционной, но, кроме самих операций, мы с медсестрой выполняем и другую работу. В нашем городе нет травмпункта, и всех везут к нам: обработать рану, наложить гипс. Ну и, разумеется, реанимация тоже в нашем здании.
В седьмом часу вечера нас позвали на второй этаж в реанимационное отделение. Зачем, и что случилось, мы узнали, лишь спустившись вниз. Там царила небольшая суматоха. Вокруг одной из кроватей собралась пятая часть всей хирургии: анестезиолог, медсестра реанимации и санитарка, травматолог и анестезистка из нашей бригады операционников, как нас все называют. Когда я подошел ближе, мое дыхание на секунду остановилось, а на глаза готовы были навернуться слезы.
На кровати, без движения лежал годовалый ребенок. Его одежда была мокрой и грязной, и на ней кое-где проступали бурые пятна крови.
Травматолог сказал, что надо зашивать голову и мы с медсестрой побежали вниз за укладкой с инструментами. И только сейчас я заметил яркие капли крови на полу. Они вились дорожкой от кровати с малышом до первого этажа перевязочной, куда ребенка изначально доставили. Мы быстро схватили укладку, бутылки с растворами, и бегом поднялись обратно в реанимацию.
Там уже была рентген-лаборант. Ей нужно было сделать снимок черепа ребенка. Но она, как и мы, так и не приступили к своим обязанностям.
Я взглянул на маленькую головку, и вдруг все мое тело похолодело, а спина покрылась липким потом. Я почувствовал как затряслись руки, а дыхание сбилось. На скальпированной поверхности кожи лежало серое вещество.
- И как мы это будем шить? – с дрожью в голосе спросил я. - И что вообще случилось?
- ДТП, - ответил кто-то. Анестезиолог качала через маску в легкие ребенка воздух, и, то и дело, поглядывала на его рачки, раздвигая пальцами веки.
- Режьте же кто-нибудь на нем одежду! – сказала она.
Я взял со столика у кровати ножницы и попытался резать ими ткань, но тупые лезвия просто жевали края. Откинув их в сторону, попросил у своей медсестры нормальные ножницы из стерильной укладки, и начал разрезать кофту и майку на маленьком теле. Полностью освободил торс, снял штаны и памперс.
Загудел аппарат для искусственной вентиляции легких, и анестезиолог вставила клинок ларингоскопа в рот малыша, и сразу провела в трахею интубационную трубку. Потом подключила его к аппарату и набрала на приборной панели необходимую частоту дыхания.
- Галя, - ищи у него вены, сказала она анестезистке.
Я глянул на его белые ручки и, как все, понял, что вены давно спались от низкого давления, и найти их практически невозможно. Но это надо было сделать.
Вены практически не прощупывались, и катетер упорно не желал попадать в русло.
- Черт, придется ставить ему подключичку, - выдохнула анестезиолог. – Всегда было сложно ставить ее детям.
Она вымыла руки, надела перчатки и начала обрабатывать кожу над правой ключицей.
- Я боюсь ставить подклюк, - Анестезиолог обработала поле и взяла шприц с длинной иглой. – Надо как Козлов, шутить шутки, когда сильно волнуешься. Но ничего в голову не лезет.
Помню, что-то хотело сорваться с моих уст, что-то вроде анекдота, но я его лишь проглотил.
- Господи, помоги нам, пожалуйста, - и она начала искать подключичную вену.
Нашла, отсоединила шприц и начала вводить через иглу проводник, но он не шел, все время за что-то цепляясь.
- Господи, ты будешь нам помогать?!
- Нашли вену, - раздался чей-то голос.
Катетер был вставлен в вену на правой ступне.
- Есть Рео-поликглюкин? – спросила анестезиолог, все еще пытаясь ввести проводник.
Я сразу оказался возле шкафа с растворами, нужный там находился. Медсестра реанимации взяла двухсотграммовый флакон и наладила капельницу.
- Лена, дай мне другой проводник, только пластиковый, тонкий... где-то у нас должен быть.
Перерыли несколько тумбочек, нашли.
Наконец проводник вошел. Анестезиолог вытащила иглу и ввела по проводнику катетер. Сразу же наладили еще одну капельницу. Рео-поликглюкин перевели на подключичку, а в вену начали капать что-то другое.
Пришел невропатолог, но врач сказала, что ему здесь нечего делать, у ребенка полная атония, и проверять какие либо рефлексы просто бесполезно.
Мы стояли в стороне, совершенно не зная, что делать и чем мы можем помочь.
Анестезиолог отдавала команды медсестре, и она быстро набирала в шприцы необходимые лекарства и вводила их по катетеру в подключичную артерию. Уже были налажены датчики мониторинга кровяного давления, пульса и кислорода в крови.
Давление было низким, что-то около 90 на 60, уже не помню, хотя у годовалого оно должно быть даже больше нашего.
В ход пошли сильнодействующие препараты: атропин, кордиамин и бог знает, что еще.
- Что же мне это не нравиться? – говорила анестезиолог. – Лена, нужны электроды и провода. Где они лежат?
По каким-то немыслимым законам, очень долго искали разрозненные по всей реанимации провода и электроды. Второпях, почему-то запомнил, оторвали дверцу одного из шкафчиков.
Нашли. Быстро наклеили электроды на четыре важных точки на груди малыша и подсоединили провода. Пошел мониторинг сердечных импульсов, но линия была уже фактически прямой.
Анестезиолог начала делать (тремя пальцами, чтобы не поломать ребра) непрямой массаж сердца. Линия на мониторе начала дергаться и пошла зубчиками, число сердечных сокращений стало 100.
- Два миллиграмма адреналина и два миллиграмма атропина, - скомандовала доктор. – И понажимай на грудь, пока я налажу дифибрилятор.
Когда медсестра заменила ее, она побежала к шкафчику с сорванной дверцей и вытащила оттуда чемодан. Подбежала с ним к кровати, открыла, достала провод, что-то выдернула из розетки и подключила дифибрилятор.
- Господи, какие же они большие, - проговорила она, глядя на два круглых "утюжка" в своих руках. Нажала на кнопки, зарядила их. – Отключите монитор.
Лена нажала на кнопку, пропала снова выпрямившаяся линия, и погас экран.
- Отойдите все! – скомандовала доктор и приставила электроды к груди ребенка. Последовал разряд.
Я впервые видел проводимую реанимацию дифибрилятором, и поэтому ждал, что, как и в фильмах, тело ребенка подскочит на кровати. Но этого не произошло. Если он и дернулся, то это было почти незаметно.
Анестезиолог снова начала ритмично надавливать на грудную клетку малыша. Включили монитор. Линия ничуть не менялась, показывая лишь надавливания.
- Черт! Еще по два адреналина и атропина.
Лена набрала, развела физраствором и ввела в подключичный катетер.
- Понажимай, пожалуйста, на грудную клетку, - сказала ей доктор, заряжая дифибрилятор, - Можно чаще, не бойся, - проговорила она, глядя на медсестру. – Так, выключай монитор. И все отходите!
Еще один разряд. И снова та же линия.
- Я опоздала, - выдавила врач. – Если бы я начала пораньше. Лена, еще два адреналина. Кто-нибудь, делайте ему массаж.
Рядом стоял я. Уже не колеблясь, подошел и начал ритмично надавливать на грудную клетку.
- Осторожно, тремя пальчиками, - сказала мне анестезиолог.
- Атропин надо? – спросила Лена.
- Нет. Уже достаточно.
Ввели лекарственное вещество. Вновь отключили монитор. Все отошли.
Разряд.
Снова массаж, и линия на экране, дающая зазубрины только при надавливании на грудь.
Тяжелый вздох, и так сокрушающее:
- Все… - Анестезиолог перестала нажимать на грудь малыша и отсоединила аппарат ИВЛ от эндотрахеальной трубки, подержала ладонь над трубкой, проверяя, задышит он сам или нет. – Что ж, пускай полежит по правилам два часа. – И трясясь, вышла из палаты.
В реанимационном отделении воцарилось молчание. Гнетущая и вязкая тишина, продираемая одним лишь писком датчиков.
А я все смотрел на монитор, надеясь, что прямая линия вот-вот пойдет зубцами. Молил бога. Надеялся. Меня всего трясло. Хотелось сказать: Еще раз, давайте еще адреналин и еще один разряд. Хотелось снова начать делать ему искусственный массаж сердца.
Хотелось плакать.
Я ощущал свое бессилие, свою вину, которой не должно было быть, ведь я все равно ничего не мог поделать. Меня трясло, сердце, казалось, отбивало ритм за двоих: меня, и уже биологически мертвого ребенка. Ноги были ватными, а дыхание прерывалось тихими рыданиями, которым я не мог позволить вырваться наружу. Пробирал озноб, в глазах стояла влага.
Заглох писк датчиков. И я, дрожащими руками, помогал снимать с маленького тела электроды. Его ручки и ножки были белы, как бумага. Но все равно, я не мог поверить, что все уже кончено, что он мертв.
Хотелось обнять его, хоть как-то вдохнуть в это тельце жизнь.
Хотелось кричать: Господи, почему?!
Хотелось жутко курить…
День, который мне не забыть никогда. День, когда я впервые увидел смерть, и проиграл ей. Хотя, не мне было решать, и я ничего не мог сделать…
0
