Амбре прогрессирующего люмпенизма. Степень критики: Подлинная
Короткое описание: Состояние: в работе.
Прошлое терзает во сне. Сон первый.
Разомкнув сухие губы, крик сотряс городской воздух. Андрей разбудил себя. Ночь. «Неутолима жажда покоя, когда комок ошибок, противоречий и обид осел в горле. Кроме того, что, как кошка, не можешь вычихать из себя эту массу, хочется глотка чистого воздуха и воды» - мысленно проговорил он, обречённо. Уже три месяца самый старый семнадцатилетний человек в мире впитывал запахи и влагу узких улиц большого города. Осень ежедневно прижимала к земле немногочисленную растительность мегаполиса, утепляя его кров – коробку из местного гипермаркета. Было темно, угол сырого дома из красного кирпича препятствовал проникновению света в это, всеми и Богом забытое, место. Что-то капало на коробку, был слышен собачий лай и редкий звук проезжающих машин. Эта ночь была несколько тише. Бывает, что её звуковое сопровождение насыщено сиренами, бытовыми конфликтами с воплем и звоном разбитой посуды, плачем детей, ритмичным стоном проституток, выстрелами. Лишь запахи оставались на своих местах. Андрей стал эдаким амбре прогрессирующего люмпенизма. Люди сторонились материализовавшейся вони, они сторонились Андрея. Ежемесячно наступали те дни, когда надежда выделяла стремление что-то изменить к лучшему, но через неделю, а то и раньше, выделения прекращались. «К сорока годам не будет ни стремлений, ни каких-либо влечений. Будет так, как сложилось, и ничего более.» - думал этот юноша, но не сейчас. Капли падали учащённее, срывался дождь. Их стук распространялся по всей коробке, входил в резонанс с его телом, вызывал дрожь. Андрею становилось привычно холодно. Одежда впитывала сочившуюся сквозь коробку влагу, а жидкость из уретры несколько согревала. Внутренняя пустота росла с каждой выпавшей из глаз каплей слёз. Кап-кап, кап… и вот пустота поглотила его сознание, вогнав сие в сон без снов.
Утренний вечер. Блёклый свет проецировал решетку небольшого окна под потолком на обитую матрасом стену неуютной комнаты. Андрей лежал на боку, учащённо дышал, между ног было неприятно мокро. Контур иссушенных губ был обрисован слоем застывшей пены. Голова плотно прильнула к влажной и солёной подушке. Из уха в неё распространялся звук снежной резвой поступи: некто спешил, шагая в ритме биения его сердца. Этот кто-то замедлял ходьбу, и Андрей дышал ровнее, спокойнее. «Может, этот кто-то был белкой в колесе моего сердца. Что будет, если колесо остановится?» - возникнув, эта риторическая мысль мгновенно улетучилась, и Андрей откатился на спину. Мысли скользили по тяжёлому, сжавшемуся как грецкий орех, мозгу, и не могли влиться в его извилины. Взгляд судорожно бегал по жёлто-белому потолку, сопровождая каждую, падающую с крюка для люстры, каплю. В такие моменты, ежедневно, у Андрея складывалось ощущение, что пространство давным-давно съели лангольеры, и он не завис где-то в пустоте, этот мир – не что иное, как испражнение лангольеров. «Всё перемешалось, а что-то не переварилось – я, например. А мысли – всего лишь сопутствующие определённым частям пространства пищеварительные газы. Они и приемлемы в определённых местах, ведь своё не пахнет.» - думал Андрей. Скоро откроется дверь, и человек в белом халате внесёт ясность, еду и порядок вещей. Сделает так, как было вчера, так, как должно быть,. На фиксирующий руку ремень села муха, стала громко потирать лапы. В левом затемнённом углу неизвестный паук держал в секрете своих желёз её семью. Они застыли нитяным клубком, не дождавшись доблестного комара. Впрочем, муха не горевала, да и эмоционально привязана она была лишь к дерьму. Комары тоже являлись постояльцами этой комнаты. Некоторые из них оставили свои останки на неровностях потолка, с кровью Андрея, выхлестнувшей из их брюха. Подмышки дали течь. «Как же жарко. Странно, ведь по ту сторону окна, наверно, уже твёрдо стояла, окончательно раздавив лето, поздняя осень. От чего же здесь так душно» - неуверенно размышлял Андрей, потому что не знал как долго его держат в этом месте, но он чувствовал запахи осенних красок, что иногда забрасывало сюда лёгким дуновением ветра: они мягко втекали в его заложенный нос. «Видимо, сырость сказалась на моём самочувствии. Я собрал её, как губка, она заполнила пустоту во мне, и от переизбытка сочилась наружу через широкие поры на бледной коже, из глаз и носа, и выплёскивала последние частички души.» - очередная слаженная мысль возникла у него в голове неведомо откуда, но по обыкновению вмиг испарилась, а во рту не осталось слюны для удовлетворения жажды. Ожидание человека в белом затягивалось. Как вдруг, ключ стал проворачиваться в личине, и казалось, что этот поворот с характерным щелчком длился не меньше минуты, а за ним, такой же громкий и медленный, второй. Металлическая дверь со скрипом впустила человеческую тень тучного женского тела лет сорока из освещённого люминесцентными лампами коридора, из которого доносился скрежет посудины и бренчание склянок, ещё кричал Джордж. Тень чуть продвинулась вперед и отбросила перпендикулярно себе на порог человека. Андрей видел это каменное лицо раньше, его носила на себе женщина по имени Тамара Артемьевна, и когда-то оно имело неосторожность сложиться в приветливую форму, но тогда камни натужено переваливались и получилось нечто до боли неестественное. А эти громоздкие костыли для глаз – очки – придавали лицу исключительную вычурность. Брошенный в сторону Андрея взгляд в миг остудил его. В нём читалось осуждение того, кто не избавлял её, Тамару Артемьевну, от этой мучительной ноши – приходить сюда и, по-прежнему, видеть эту человеческую массу живой, вдыхать её зловоние, делать так, чтобы она просуществовала как можно дольше. У Тамары были моральный принципы: несколько десятков килограммов назад она дала клятву отцу медицины. В её руках был поднос с чем-то съедобным и чем-то другим. Учуяв запах мочи, она позвала специально обученных людей, чтобы те профессионально его устранили, что, конечно же, невозможно. Она сделала это ещё раз, громче и настойчивее, в пределах слышимости комнаты обронив: «Да где же чёрт носит этих волонтёров..» Наконец, кто-то подошёл, по лёгким шагам, Андрей понял, что это девушка. Без лишних слов она зашла в палату. Тамара Артемьевна ждала снаружи. - Здравствуйте, – доброжелательно вышло из её тонких губ, края которых были слегка опущены. «Но не печаль была тем грузом, что тянула их вниз. Просто такие губы. Хотя, как знать. Она молода, лет ей как и мне – около двадцати четырех. Даже красива , и даже очень. Русые волосы были собраны в опрятный пучок, а вдоль белых щёк ухоженного лица свисали локоны несколько светлого тона. Зелёные глаза – как два изумруда, обрамленные чарующими ресницами; быть может, это те самые два камня египетской богини Исиды, что способны превращать сны в явь, читать мысли, видеть прошлое и предвидеть будущее. Может, это и есть Исида: в этом теле, без преувеличения, воплощен идеал женственности. Почему она здесь…, - интонационно выделил каждое из этих трёх слов Андрей, анализируя её, - и было похоже на то, что запахи её ничуть не беспокоили, как и то, что она здесь видела. В её взгляде присутствовал непонятный мне интерес» Андрей молчал. Девушка невербально, глазами, дала понять, чтобы он чуть приподнялся, чтобы она в свою очередь могла сменить клеёнку. Бессилие и прикованные конечности сковывали движения парня, но Андрей выгнул спину, а девушка быстрыми движениями постелила новую. После, развязав его халат ниже пояса, она, смочив губку в ведре, протёрла ему член и кожно-мышечное мешковидное образование. Движения были неловкими, но девушка знала свою работу, хотя делала её медленнее, чем она того требовала. Андрей тем временем всматривался в разводы на матрасах, что покрывали стену, и как будто отсутствовал. «Кажется, у него жар», - подумала девушка, и, прикасаясь к нему, она в этом убеждалась.
Даже красива , и даже очень. - вот это не понравилось. В остальном не плохо, однако тяжело уловить смысл, в этом потоке воспоминаний смешанных с переживаниями и бредом обкурившегося (извините, но так показалось).
Быть может, Ваша снасть не достаточно хороша, чтобы выудить смысл. Может, сыграло роль обстоятельство времени или места. О навыках и опыте судить тоже можно, но не благородное это дело...В общем, удачного улова! И немного о смысле: то что имеет смысл, значение, - его не имеет. Ведь человек всего лишь стремится к наслаждению. Если же он нашёл то, что делает его счастливым, то в этом и есть смысл, но в абсолютном значении оно его не имело. Потому как стремление бесконечно, так как безмерны наши потребности. Но что есть высшее благо? Согласно киренаикам, одной из ответвлений сократовской школы, это и есть наслаждение. Нужно научиться господствовать над своим наслаждением и управлять своими желаниями. То есть конечная цель находится на бесконечно-удалённом расстоянии, и потому нам приходится довольствоваться тем, что достигли, благодаря тому, чему научились. "Представители данной школы выступали против изучения природы. Философия киренаиков оказывала прямое разрушительное действие на человека: поскольку невозможно достичь в этом мире всей полноты наслаждений, то лучше свести счеты с жизнью (Гегесий)." НО, мы можем не принимать данное мировозрение, и тогда их философия не будет иметь смысла) Я принимаю лишь некотрую часть их размышлений. А кто-то вообще об этом не думает, и счастлив.
0
