Атаульф уже отчетливо видел раскрашенные пёстрыми красками щиты римской легкой пехоты и отлично понимал, что эти юркие воины обучены изматывать построения врага перед смертоносной атакой легионеров. Готы построились для битвы еще на рассвете и теперь, когда солнце медленно двигалось к зениту, стояли уставшие и ждали своего извечного врага. Атаульф из рода Сведебодов стоял в первой шеренге готской тяжелой пехоты и ждал команды военного вождя Остроготы сына Амала. Справа от него стоял иссеченный шрамами Гундабад, человек, о котором слагали легенды. Стяжавший славу в тридцати битвах Гундабад оборвал биение сердец не одной сотне врагов, а еще, поговаривали, что в одном из многочисленных сражений с римлянами, Гундабад притворился мертвым и когда мимо проезжал владыка римлян Август бросился на него и, разметав телохранителей, сразил повелителя римлян, а затем размозжил голову юному принцу пытавшемуся защитить своего отца. Глядя на Гундабада, одетого в простую кольчугу и державшего в руке изрубленный щит трудно было поверить, что это самый уважаемый воин во всем войске, благодаря смелому поступку которого ненавистная Римская империя погрузилась в десятилетие смут и междоусобиц, открывших готам путь на юг.

По левое плечо от Атаульфа стоял Деций – римский перебежчик еще весной вместе с сотней римлян перешедший на сторону готов. Это было тяжелое время, когда готы необученные осадному делу безуспешно обложили неприступную крепость Рома Мальва, которая располагалась на правом берегу Данубиса¹, Деций тогда стал для них спасением. Он показал готам обходной путь в самое сердце Фракии, этот тайный путь проходил через секретный мост, перекинутый над водами могучего Данубиса посередине непроходимой чащобы и охранявшийся исаврийскими патрулями. В ходе вторжения Деций неоднократно выказывал храбрость в стычках и скоротечных боях, как с регулярной имперской армией, так и с другими варварскими племенами наводнившими неохраняемую римскую провинцию. Несмотря на все заслуги римлянина, Атаульф, как и многие его сородичи относились к нему с подозрением. Не до конца доверял ему и Острогота, иначе, зачем его командовавшего конной сотней спешили и заставили сражаться как простого воителя в первых рядах. В отличие от Гундабада, доспехи Деция были первосортными и легко угадывали в нем знатного человека. Золоченные чешуйки его панциря переливались, а купол его шлема блестел в лучах солнца так, будто он был отлит из чистого золота.

Готы устали и жаждали генерального сражения, от которого в другое время всегда предпочитали уклоняться. Но последние двенадцать дней невесть откуда взявшееся римское войско неотступно следовало за готской армией. Римляне, которых по слухам вел сам Август, не вступали в сражение, но не позволяли готам разбредаться и устраивать грабежи - все фуражиры и разъезды легкой тайфальской² конницы готов уничтожались римлянами. Обессиленные и уставшие готы молили своего вождя дать им возможность сразиться с трусливыми римлянами в бою и разбить их также как победоносный Книва разбил их семнадцатью годами ранее. Хорошо, пусть выходят эти римляне, - кричал на военном совете великан Гундабад, - пусть только высунут свой нос из лагеря. Мы с ними живо расправимся, им не устоять против готов, наши люди могучи как дубы, что растут на берегу Обриса³. И на рассвете следующего дня многочисленное готское войско развернулось на равнине для решительного сражения. Вначале показалось, что римляне побояться напасть, но Деций утверждал, что Август не может долго держать войско на севере империи, что империю гложут изнутри раздоры и междоусобицы, что далеко на востоке могущественный персидский шах готовиться напасть на беззащитные и расслабленные города империи, а наместница Востока провозгласила себя царицей и обратила в бегство посланные ее пленить римские войска. Римляне нападут, мы их разобьем и империя рухнет как старое дерево, освобождая место для молодой поросли - вдохновенно говорил он. И действительно, ближе к полудню вездесущие тайфальские конники сообщили о приближении неприятеля, а затем показались передовые отряды римлян.

Готы вопреки обычаю стояли молча, - не стучали мечами и копьями о щиты, не подбадривали себя воинственными криками и оскорблениями врага, а напряженно всматривались в медленно подходившие римские отряды. Подойдя на расстояние двух полетов стрелы римское войско остановилось, мелькали знамена и аквиллы, сновали разведчики, легаты и центурионы отдавали последние распоряжения, римское войско издали напоминало бурлящий поток готовый вот-вот снести плотину и устремиться вниз сметая все на своем пути. Внезапно от пестрого войска отделилась фигура восседавшего на коне воителя, он, гарцуя и подняв правую руку в приветствии объезжал фронт тяжелой пехоты, пурпуровый плащ развевался на ветру как парус триремы, - Август, - это сам Август, послышались голоса в готском войске, - подбадривает это трусливое и выродившееся племя, сказал Гундабад поглаживая бороду. Затем молчавшее словно в оцепенении римское войско взорвалось оглушительным криком и вновь пришло в движение, фигура растворилась в войске и готы отчетливо услышали звук боевой трубы, объявивший о начале битвы. Легионеры и вспомогательные застрельщики устремились на врага. На флангах выдвинулись закованные с головы до ног в сталь римские катафракты, которые сначала ехали медленно, шагом, ровными рядами на своих огромных конях покрытых стальной чешуей. Потом ускорились, пошли рысью, затем галопом и, легко рассеяв легкую тайфальскую конницу, на полном скаку сшиблись с тяжелыми конными копьеносцами готов. Атаульф поглощенный разворачивающимся действием вздрогнул от истошного вопля Гундабада, который сотрясая копьем, повел тяжелую пехоту в бой. Смерть римлянам - кричал он и за ним вопя и подвывая устремилась вся готская рать, только лишь тысяча копьеносцев ветеранов осталась стоять на месте в готовности прикрыть тыл наступающей пехоте.

Враг, на которого устремилась пехота, бежал навстречу, Атаульф отчетливо видел удивительной красоты рисунки покрывавшие щиты римской легкой пехоты: драконы, человеческие лица с оскаленными зубами, какие-то неведомые животные, крылатые фаллосы. Подойдя на расстояние броска дротика, римляне остановились, первые ряды несколько мгновений стояли неподвижно, а затем молниеносно в воздух взвились сотни легких дротиков, залп, потом второй и третий. Готы остановились, поднимая щиты и принимая шквал обрушивающихся военных снарядов. Два дротика попали в щит Атаульфа, один отскочил от ламелляра Деция, Гундабад лишь уклонился и выругался. Как только упал последний дротик готы вновь ринулись на римлян, оставив несколько десятков воинов умирать от многочисленных ран. Римляне не стали принимать бой и не отягощаемые доспехами, а также натренированные постоянными воинскими упражнениями легко оторвавшись от готов, скрылись за спинами уже выдвигавшейся сзади тяжелой римской пехоты. Это были плюмбатарии 5-го Македонского легиона⁴. Они шли как единое целое: стена овальных красных щитов, за которыми виднелись серые шлемы, и хмурые взгляды, - иллирийцы! раздались крики среди готов. В многочисленных битвах готы научились ценить храбрость и боевой дух этих воинов – нации, к которой принадлежал и сам великий август – Луций Домиций Аврелиан. Готовьте снаряды надо их опередить выкрикнул готский сотник Теодагад и готы изготовились бросить тяжелые длинной в четыре локтя дротики, но в этот момент на них обрушился смертельный дождь из свинца и стали. У каждого римского легионера на обратной стороне щита крепилось по пять коротеньких, но увесистых дротика, называемых плюмбатами из-за свинцового утяжелителя, придававшего этому метательному снаряду пробивную способность, а зазубренные наконечники превращали для варваров, не знавших медицины даже поражение в руку или ногу в тяжелую и, как правило, смертельную рану. Атаульфу показалось, что в его щит со всего размаха ударил огромный валун, сорвавшийся со скалы, и он увидел, как острие дротика, пробившее обтянутый воловьей шкурой дубовый щит торчит на расстоянии двух пальцев от его глаза. Сзади захлебнулся собственной кровью и упал Германарик, которому плюмбата попала в шею. Теодагад корчился на земле в мучительных конвульсиях - оперенный дротик торчал у него из лица, которое превратилось в сплошную окровавленную рану. Свинцовый дождь не заканчивался. Первые ряды римлян, истощив метательные снаряды, уступали место задним рядам, которые быстро занимали их место и один за другим выпускали по пять дротиков. Насколько искусно был выполнен этот прием, что последний пятый дротик выбрасывался в тот момент, когда первый еще находился в воздухе. Атаульф присел на корточки и поднял щит над головой, точно также поступили почти все готы. Еще две плюмбаты застряли в щите Атаульфа, четвертая, попав чуть ниже умбона почти на полную длину пробила щит и оцарапала его руку, щит треснул посередине грозя развалиться, а кольчуга как понимал Атаульф глядя на труп Гундабада утыканный плюмбатами, не спасет от хорошего попадания. Он посмотрел налево - Деций стоял на одном колене – в его щите сидело два дротика, несмотря на опасность, грозившую ему, римлянин держался с достоинством, взгляд его был каким-то расслабленным и ничего не выражающим. Также быстро, как и начался, свинцовый дождь затих, готы повскакивали на ноги готовясь устремиться на врага, но и в этом эпизоде неприятель их опередил - тот уже был на расстоянии вытянутого копья. Римляне умело отражали удары готских копий щитами и рубили направо и налево своими узкими мечами-спатами. Линия нападавших выровнялась, легионеры сомкнули ряды, порой Атаульфу казалось, что между их щитами не прошел бы кончик ножа, так плотно они были прижаты друг к другу. Готы с остервенением будто грохочущая буря наскакивали на наседавших римлян и каждый раз откатывались с большими потерями.

Готскому воину для битвы нужен простор – место чтобы разгулялась его недюжинная сила и тогда под ударами его боевого топора или рогатины снопами валились враги. Но в бою в толпе и тесноте легионеры не знали себе равных. Легионеры умели почти не раскрываясь из-за своих больших щитов искусно орудовать смертоносными мечами. Они били щитами, выступающие умбоны которых были приспособлены для такого рода таранных ударов, сбивая противника с ног ломая ему кости. Убивали они просто и умело, не впадая в боевой раж как варвары, а так, как только и могут профессиональные солдаты – словно выполняя тяжелую, но вполне сподручную работу. Каждый римлянин защищал не только себя, но и своего боевого товарища справа. Готы отличавшиеся недюжинной силой и ростом, но привыкшие даже в самую многочисленную битву превращать в множество индивидуальных единоборств падали от умелых уколов легионеров. Атаульф бросил ставший бесполезным щит и ударил тяжелой рогатиной в щит легионера, тот не устоял на ногах и упал вставший на его место легионер получил в лицо рогатиной и ужасающе крикнув, завалился на бок. Третьего Атаульф сразил метнув в него свое оружие, затем выхватил меч и бросился добивать встающего с земли легионера, он иступлено рубил его щит, когда ощутил сзади быстрый укол, меч с противным лязгом соскользнул с его кольчуги, доспех выдержал, он повернулся и увидел Деция замахивавшегося спатой для очередного, на этот раз рубящего удара. Римская собака, предатель – успел произнести Атаульф и меч перебежчика опустился на его плечо, кольчуга вновь выдержала, но кость под ней хрустнула и в глазах бесстрашного воина потемнело, третьего удара, проткнувшего его кольчугу ниже груди он не почувствовал. Он просто сполз и ткнулся лицом в поросшую сероватой травой землю. Его губы беззвучно повторяли – предатель!

Через четверть часа то, что происходило вокруг, перестало быть битвой и превратилось в бойню. Римская конница, опрокинув готских кавалеристов и совершенно истребив бастарнов стоявших в арьергарде, устремилась на готских копьеносцев, защищавших тыл пехоте безуспешно пытавшейся сломать строй легионов. Несколько минут и ветераны копейщики были попраны боевыми конями катафрактариев и италийской конницей. Захлебнувшаяся собственной кровью готская пехота попала в мешок и таяла как снег под лучами апрельского солнца. Атаульф лежал на земле буря битвы пронеслась над ним, и казалось, о нем все забыли, многочисленные крики и стоны умирающих, ржание лошадей, лязг оружия и хруст ломающихся костей всего этого он не слышал и не видел. Он видел лишь муравьев, снующих туда-сюда по серой земле, видел, как жучок с черными пятнами на красной спине деловито собирается вспорхнуть с травинки, панцирь жука напомнил ему щиты римлян, такой же красный, внезапно красным стало все перед его глазами…

Еще час и все было кончено. Деций стоял сняв шлем и пропотевшую шапочку - подшлемник, он видел, как ала эквитов из личной охраны императора приближалась к месту боя. Одетый в порфиру и эмалевую чеканную кирасу Аврелиан восседал на своем белом коне как статуя. Это был уже не тот иллирийский юноша с которым Деций делил последний ломоть хлеба во время похода против маркоманнов и который, однажды, спас жизнь Децию вытащив его раненного с поля боя. Перед ним стоял величественный император, внушавший страх варварским вождям, и персидскому шаху, правитель, которого подданные называли Солнцем Непобедимым, а услужливый Сенат – реставратором и отцом империи. Аврелиан подъехал и спешился, молниеносно спешилась и заняла позиции вокруг и его охрана, состоящая из покрытых ранами ветеранов иллирийцев. Деций невольно подумал о том, как контрастировала эта свита по сравнению с многочисленными евнухами и сутулыми чиновниками, сопровождавшими почившего императора Галлиена в его неудачных военных кампаниях. Улыбаясь Аврелиан подошел к Децию, - приветствую тебя Деций сын Лициния. - сказал император, Деций увидел, что на сияющей кирасе императора изображено солнце. Благодаря тебе и Солнцу Непобедимому мы смогли так быстро завершить все дела с готами, - Острогота и еще двадцать готских вождей пленены и будут украшать мой триумф. Осталось только перебить всех сарматов и роксоланов по эту сторону от Данубиса да разобраться с этим мужеложцем Тетриком и мои руки будут свободны для Востока. Но для того чтобы держать в узде Рейн мне нужен такой расчетливый воитель как ты. Железный и Молниеносный легионы, а вместе с ними и нижняя Германия будут отданы тебе будущий пропретор Деций, сказал он, смотря куда-то вдаль, затем повернулся и заглянул в глаза Децию. Деций невольно содрогнулся – что-то холодное и металлическое появилось во взгляде его давнего друга, что-то цепкое, оценивающее и подозрительное. Я бы отправился с тобой на Восток мой император сказал Деций. Ты мне нужен в Галлии! - тоном не терпящим возражений сказал Аврелиан, и продолжал - из-за этого любителя мальчиков Галлиена империя разваливается, честь римлян запятнана, а дело республики в опасности. Враги как внутренние так и внешние перестали нас бояться, они видят в нас изнеженных торговцев и ремесленников которых надо грабить и насиловать, мы должны восстановить славу империи! Всех оставшихся в живых бастарнов я отпустил – эти дурни не способны к политике и поэтому абсолютно безвредны, пусть расскажут по ту сторону от великой реки, что мы можем быть такими же жестокими и безжалостными, как и они, что дух старого непобедимого Рима вновь вернулся, что ныне победоносные легионы ничем не уступают легионам первого из цезарей.

Деций долго смотрел на удаляющуюся кавалькаду среди которой алел пурпуровый плащ первого из римлян. Аврелиан был самым сильным и хитрым из всех людей, что довелось ему видеть на своем веку, его воля была железной, а энергия казалась неистощимой, но хватит ли этого, задавал себе вопрос Деций, он вспомнил распущенный Рим с его продажными квесторами и сенаторами, многочисленными лупанариями⁵ и трактирами, вспомнил, как много его товарищей оболганных патрициями были брошены в тюрьмы или отравлены, вспомнил многочисленных врагов империи одновременно обрушившихся на нее со всех сторон: воинственных германских и сарматских варваров, скифов, бесчисленные воинства персидского владыки, храбрых лезгов, стоявших у стен Эвксинского Питиунта⁶ и невольно засомневался в фортуне Аврелиана, но потом, из глубин памяти всплыло воспоминание о том как Аврелиан один со сломанной кавалерийской пикой отбивался от шести вооруженных до зубов сарматов пока не прибыл Деций с десятью воинами.

И сенат, и легионы покорятся Августу подумал он, иначе и быть не может – ведь солнце всегда побеждает тьму. Он стал искать своего коня, для себя решив, что умрет за своего … за императора Рима!

 Откуда же было ему знать, что один сутулый бухгалтер⁷ все испортит.

1. Римское название Дуная

2. Тайфалы - германоязычный народ

3. Древнегерманское название Одера

4. Плюмбатариями называли подразделения тяжелой римской пехоты вооруженные плюмбатами -метательными дротиками со свинцовым утяжелителем

5. Публичный дом

6. Современная Пицунда

7. Аврелиан был убит в результате заговора, подстроенного одним писцом, решившим, что в скором времени сам станет жертвой репрессий императора