Короткое описание: Символическое описание жизни некоторых людей
АВТОБИОГРАФИЯ НЕИЗВЕСТНОГО
Дорогой друг! Получил от Вас вести о радостном событии в Вашей семье. Поздравляю Вас с рождением внука. Пускай его жизнь сложится столь же интересно, как и Ваша. Станет наполненной удивительными событиями и людьми, которые помогут расширить горизонт реальности. Ибо это не под силу заурядным личностям нашего времени.
Да… Сколько же довелось нам с Вами повидать, прочитать, касаться чужих тайн. Сейчас, после того как мы с Вами вышли на пенсию, я часто вспоминаю долгие годы нашей работы в одном из засекреченных архивов. Сейчас, гуляя по парку или сидя на лавочке, с удовольствием припоминаю те будни среди пыльных желтых бумаг, запечатлевших крупицы истории. То было пугающее время одиозной деятельности спецслужб, когда любая бумажка, попадавшая к нам в архив, имела сверхважное значение. Теперь же та далёкая пора постепенно стирается из моей памяти, подобно следу на песке по линии прибоя под волной океана бессмысленности. Теперь почему-то даже испытываю некоторую неловкость за состояние крайнего испуга и за боязнь сделать оплошность на службе.
Дорогой мой друг! Прошло немало времени с тех пор, как нет той великой страны, рухнула её идеология, оставив после себя кромешную пустоту вокруг граждан. Вспоминаю, как мы вели споры вечерами в Вашем кабинете о будущности нашего народа. Я согласен с тем, что в отаре овец лошадь вожаком не станет. Помните, как Вы, наливая коньячку из стеклянного графина, крамольно говорили при этом: "Умный народ достоин умного вожака. Все наши несчастья, дорогой мой, которые выпало нам с Вами наблюдать, есть естественная необходимость. Страдания людей необходимы для приобретения жизненного опыта и возможности понять, как от них избавиться". Возможно, Вы и правы в своих суждениях, но я по-прежнему не могу до конца согласиться с таким мнением. Если каждый из народа станет умным, то тогда всем захочется стать правящей персоной или хотя бы приблизиться к ней. Это породит вражду и как следствия - новые страдания людей, пусть и умных. Конечно, умному и хитрому человеку легче управляться с когортой малодушных людей. Хитрецу было бы печально видеть развитие умов своих подчиненных. Могу с Вами согласиться лишь в одном, что мера жизни, установленная теми днями, была единственной возможностью превратить царство в державу. Рано или поздно прогресс людей станет в корне зависеть от самобразованности. По моему мнению знания и просвещённость смогут вывести людей из летаргии, которая обездвиживает их. Возможно, наш с Вами спор не имел мира, потому что мы не представляли в тот момент, каким же должен быть настоящий народный избранник. Хочу Вам сказать, что теперь, продвинувшись очень далеко на своём жизненном пути и фактически достигнув завершающих лет своей жизни, мне в тумане слабым штрихом вырисовывается такой лидер, и даже, вроде как человек. Не могу точно Вам передать его самой сути, но некоторые моменты хочу непременно сообщить в этом письме. Создаётся его образ, как глубокого старца, со скрывающимся под длиннополой одеждой еле живым желтым телом, сухие кисти рук более не способные взять крепкий вес, но все же он остается весьма активным. Ум его настолько свободен и глубок, а сердце так горячо, что в его глазах видятся диск солнца и луны одновременно. Иногда у меня проскальзывает такая мысль, что этот старец вовсе не человек, а просто старая душа, умудрённая жизненным опытом, возможно не одним, но многочисленным. Какая разница, сколько ему лет, если такой человек обладает древней и мудрой душой?
Я Вам пишу столь откровенное письмо, потому что предчувствую завершение своей жизни. Сердце всё чаще даёт знать о своей усталости, а в голове звучат ноты меланхолии из пятничных хоралов Баха. Наверно, теряю интерес к своей жизни, чувствую как из-под земли по моим стариковским ногам, сквозь жилы, тянутся прямо к сердцу трухлявые руки смерти. Хотят вырвать из груди мои нежные часы, превратив их тонкий механизм, в жёлтый кленовый лист, опадающий с осеннего дерева. Я много прожил, был счастлив, имея интересную работу, которая и дала мне возможность критически относиться к событиям, происходящим вокруг меня. Но я не могу Вам не сообщить об одном происшествии, случившемся со мной во время работы в нашем архиве.
Мне стыдно признаться в своём поступке, и наверное, я заслуживаю самых суровых порицаний с Вашей стороны. Я долгое время не решался признаться в содеянном поступке. Возможно, Вы меня поймете, когда я объясню всю ситуацию.
Когда некоторые из документов подлежали срочному и обязательному уничтожению, мной из этих бумаг был выкраден один лист. Я на него давно обратил внимание, так как его содержание мне представлялось весьма туманным, фактически бредом, но при этом он всё же находился в папке особо охраняемых документов. И ещё одна деталь: на пожелтевшем от времени сопроводительном листе стояла лишь одна дата, цифры которой потеряли чёткость своих контуров из-за старости документа. Истинную дату составления этой бумаги установить невозможно, так как кроме указанного числа самим автором текста других временных признаков в ней нет. Ещё в конце после содержания и даты есть подпись. Текст имеет заглавие "Автобиография неизвестного". Дорогой мой друг, ниже я привожу его содержание и прошу Вас как можно скорее поделиться своим мнением по поводу этого документа.
Искренне Ваш бывший коллега.
. . .
«Родился я в деревушке Ренегатка, расположенной на южной границе нашей Родины. Коренное население никогда не жило нормально, как принято среди добропорядочных людей, но всё же, всеми силами пытались построить, среди нашего отклоненного в дурную сторону общества, приемлемый образ жизни. Местные жители отличаются от остальных людей тем, что своей смертью они никогда не умирают. Достичь завершения своего земного пути жители деревни могут только посредством самоубийства. Законы нашей общины устроены так, что на протяжении всей своей жизни человек постепенно сводит себя в яму, ложась туда с руками по швам. Издавна считается у нас, что труп и гроб - одно целое. Это дало жизнь обычаю играть свадьбу, где жених - покойник, а жена - сосновый ящик перед совместным их положением в могилу. Те же, кто не может вести самоубийственный образ жизни, изгоняются из селения. Их называют «уходящими». Эти «уходящие» имеют такой склад ума, что могут испортить весь уклад маленькой деревушки, где я родился в незаконном браке.
О своих родителях могу сообщить следующее: мама моя, Фёкла Аполлоновна, непрерывно стремилась ко всему идеальному. Это стремление спасало её от невроза, часто случавшегося у неё от чувства обыденности. Поэтому ей нравились уроды. Мой отец, Устин Германович, и был настоящим уродом.
В деревенскую школу я пошёл на год раньше своих сверстников не в силу своих выдающихся способностей, а по хотению моей матери, чтобы быстрее отправить меня на заработки. Проучившись в школе два года, тайной комиссией при совете старейшин нашей деревни я был определен как «уходящий». Явных успехов в учёбе я не делал, а даже наоборот: не испытывал к ней ни малейшего интереса. Могу предположить, что я на самом деле не «уходящий», а просто хам. Повод так думать о себе у меня появился после моего спора с преподавателем природоведения. На одном из своих уроков он показывал плакат, где на фоне тёмного и страшного мира, наполненного машинами, небоскрёбами, самолётами, болезнями и хирургами, была изображена открытая дверь, ведущая на залитую солнцем опушку леса. Учитель, показывая плакат, говорил: «Дети, у нас всегда есть выход из страшного мира в прекрасный уголок». Тогда я выкрикнул ему: «И что там делать? Есть траву, лазить по деревьям, а перед сном расчёсывать волосы сучьями?» За это он на меня очень обиделся, что не сулило мне ничего хорошего, так как учитель был зятем одного из старейшин. Думаю, что благодаря его проискам, спустя десять лет меня объявили «уходящим». Мне было отведено два года для выхода из нашего селения.
Глава старейшин нашего селения был известным чудаком. Он носил часы, стрелки которых постоянно перекручивал. Так как люди привыкли жить точно по времени, то им приходилось следить за временем на часах у старейшины - единственных в нашем поселении, постоянно бегая к нему испросить точного времени. Благодаря его прихоти, мой двухгодичный срок был сокращён до двух дней, так как он перевел часы на два года вперёд.
Я не знал, что мне делать, ведь моя молодость не была ещё наполнена жизненным опытом. Мне пришлось терзать себя догадками о своей будущности в мире за околицей нашего селения, которого я толком то и не знал.
Ранним утром после ночной грозы постучался в наш дом незнакомец. Себя он назвал «Человеком, Приходящим После Дождя». Как теперь мне стало понятно, он являлся Вашим посыльным. Этот человек предложил мне поступить на секретную службу при правительстве одной из соседних стран. Я ему стал перечить, что для этого совершенно не пригоден в силу своей молодости и неразумности. Незнакомец ответил, что я ошибаюсь и являюсь одним из старейших людей среди живущих на земле. Поэтому мне необходимо как можно скорее собираться в путь. Мне не оставалось ничего иного, как принять его предложение. Перед путешествием, пришедший человек, дал мне плащ и шапку очень необычные на вид, сказав, чтобы я их надел перед выходом. Я спросил его: «Почему они так странно выглядят: шапка похожа на конус, а плащ обшит листьями вишнёвого дерева?» Он ответил, что это плащ гениальности и шапка безумия. Тогда я снова его спросил: «А можно шапку не одевать?» Ответ был однозначным: «Можешь, но без шапки безумия о твоём плаще гениальности никто не узнает».
С нынешнего дня я призван на службу. Моя публичность перемежевывается с моими тайными делами. Эти дела совершаются за спинами людей, ослепших от вина, настоянного на золотых монетах. И венчаются мои действия смертью этих ослепших. Так же мне поручено справлять свадьбы между покойными и их гробами. В заключение могу сказать, что имею ещё много планов на счёт расширения своих полномочий. 02.08.2014. Юм Вандельн».
Читаешь и думаешь: где-то я это уже встречал... Типа - форрестгапщины. Если написать без вступления, то будет что-то похожее на "Кысь" Т. Толстой. Вступление - не помню, но тоже очень знакомо. Текст не интересен, ни весь полностью, ни отдельными частями. Но это моё сугубое мнение человека пресытившегося чтением.