Глава 2

Ludovico Einaudi – Eyes Closed

 

Думаю, этот день оставил след в моей памяти четче, чем любой другой.

 Я сидела в своей комнате на втором этаже, укрывшись тонким пледом и грела руки у еле тлеющего камина. Уильям сидел у меня на коленях, качая на невидимых волнах старенькую игрушку-лодку. Альба же весь вечер неустанно лепетела, сидя рядом на маленьком пуфике, раскачивая ножками и перебирая в руках сухие соцветия. Она мешала английские и итальянские слова, поэтому я едва понимала пару слов.

Она была чудом, а не ребенком. Подвижным, активным, словно маленькое солнышко в унылом мире, где тучи затянули небосвод. К двум годам она выучила порядка восьмидесяти слов, с удовольствием слушала придуманные истории, но больше всего любила петь и жестикулировать. Я не знала, что она показывает и что хотела сказать. Также никогда не знала наверняка, что она знает и умеет, а что - нет. Она любила, когда я расчесываю ей волосы, заплетаю косички, поэтому эту важную миссию девочка не доверяла никому, кроме меня. Порой она брала из моих рук ленту или цветок и со словами "Я сама!" цепляла на свою прелестную головку.

Альба не была избалована. Она была тем ребенком, которого хочется ласкать, лелеять и гладить, даже когда он что-то натворил, но наша семья точно ее не баловала. Клэр, ее мать, вечно была занята. Ей было важно только отослать поскорее Альба к отцу, естественно, из самых доброжелательных побуждений. Перси был отдален не только от меня, но и от всех домочадцев в целом. Только когда он был в хорошем расположнии духа, он разрешал ей садиться напротив и показывать свои находки в виде пустых жестяных коробочек и котушек без ниток.

Любимым развлечением Альбы было наблюдать из окна, как ни странно при ее неусидчивости. Она раздвигала шторы, предварительно случайно обмазав их грязными от ягод пальцами, устраивалась  на подоконнике и могла целый день наблюдать за улицей, часто засыпая в такой позе.


Но кем бы ты ни был, ты не мог опираться ее жизнерадостности и веселью. В простых вещах она находила сокровища, в мелочах прятался целый мир.  


- Мэри! - Клэр приоткрыла дверь и помахала мне письмом с синим гербом. Синий герб! Я уже знала, что это значит.

Уильям задремал, прижав к сердцу лодку и я осторожно положила его в кроватку. Альба же продолжала мне что-то рассказывать. Кога я направилась к двери, она схватила меня за подол юбки,  смотря прямо в глаза.

- Милая, я сейчас вернусь. - Я поцеловала ее лоб и провела рукой по румяной щеке. Побудь с Пирой.

 

***

- Что он пишет? - Я начала разговор, как только захлопнула дверь комнаты Клэр. Здесь было тесно, но довольно опрятно. Пожалуй, сама маленькая комната из всех, учитывая, что слуги спят вместе. Простые ситцевые гардины некрасивого горчичного цвета, выбеленные стены, скрипучий до ужаса пол, огромный несуразный комод, в котором с легкостью поместились бы мы обе, грубая дубовая кровать и два стула - вот и все убранство комнаты. Ах да, еще и камин, неправильно построенный, потому часть дыма наполняла комнату, вместо того, что бы выходить через трубу, поэтому его никогда не растапливали. Зимой Клэр здесь не ночевала, но осенью, если одеть сверху на рубашку халат и укрываться двумя одеялами, спать было вполне комфортно. - Он отказался?  

- Напротив. - Ответила девушка, присев на край кровати. - Джордж не отрекается от ребенка и готов взять его навсегда.

Я растерялась. Столько раз он просто игнорировал письма, оттягивал время и эти слова немного шокировали меня:

- Это...хорошие новости.

- Безусловно, Мэри. - Клэр подошла ко мне и положила руку на плечо. -  Но я вижу, что это тебя расстроило.

- Кто полюбит ее больше меня? Кто сможет заботиться о ней так же тщательно? Служанка? Гувернантка? Джорджу не нужен этот ребенок. Ему не нужен скандал.

- Во всяком случае, ей будет лучше с богатым и известным отцом. Придет время и она получит хорошее состояние и, возможно, солидную партию. - Отчеканивая каждый слог, будто больше убеждая саму себя, отозвалась Клэр. 

- А от кого она получит любовь? 

Клэр раздосадовано выдохнула.

- Мэри, мы говорили об этом миллионы раз. Мы - бедные, мы прячемся, словно крысы, от кридиторов, от нищеты, от самих себя! Если у нас есть возможность отдать Альбу богатому человеку, тем более отцу, то надо  этим воспользоваться. Наш бютжет трещит по швам. Если Уильям еще может пойти военнослужащим в национальную гвардию или моряком, то Альбе нужно приданое, нужно обучение, нужен жених! Я не хочу, что бы она коротала жизнь служанкой, как ее мать!

- Я знаю! Я знаю, знаю, знаю! Мне просто тяжело ее отпускать! Что ее ждет с таким отцом? С разгультяем, с пьяницой, развратником? А Альба - внебрачная дочь, у нее прав на порядок меньше, чем у законорожденной Ады.

- Ты всегда себя слишком накручиваешь, сестра.

Не в силах держаться на ногах, я рухнула в кресло.

- Неужели ты  так ее не любишь, что не можешь отпустить? Пойми, я тоже забочусь о ней! Где твоя расчетливость, где твой ум?

- Она… Я вижу в ней Клару.

Я прикрыла лицо руками. Мне не хотелось продолжать этот разговор. Все равно исход был неизбежен и я понимала, что веду себя как недалекая женщина. Нельзя было давать чувствам власть над разумом.

- Когда он ее заберет?

- Через два дня. Он спешит в Рим.

- Два дня! – воскликнула я; через два дня наступит неминуемое расставание, разъединение двух сердец. Всего через два дня, Боже, как быстро! - Как долго он будет в Италии?

- Я думаю, не больше полугода. У него молодая любовница. Полагаю, они скоро уедут.

- Это на него очень похоже. - С горечью в голосе сказала я, но тут же пожалела, увидев, что это немного задело Клэр. 

- Еще он предлагал Перси оплатить расходы за это время на Альбу.

- Перси отказался?

- Естественно.

Затем мы просто молчали. Молчали долго, воротя друг от друга взгляды, думая об одном и том же. И молчание наше длилось больше, чем сам разговор.



***

Secret Garden – Sleepsong



Вы, наверное, устали оттого, что я постоянно несчастна и разбита? Что ж, мне нечего больше вам предложить. Я бы  описывала веселье, если оно наполняло бы мою жизнь, я бы писала о любви, если она осталась в моем разбитом сердце, я бы писала о вере, если бы я верила в будущее. Проблески счастья случались тогда, когда была рядом с детьми. Их невинность и непринужденность заставляла меня вновь обрести покой, хотя бы на краткое время. Может, вам показалось, что я мало говорю об Уильяме. Это так, но книга моя не о нем, а об его не родной сестре, хотя, будьте уверены, я его любила не менее нежно и ласково. Моя часть скоро подойдет к концу, и сейчас я напрягу всю свою память, то бы вспомнить все детали последней встречи с ней – самой трогательной, трепетной, чувственной встречи. Понятно, что мои чувства к ней обострились в ту же секунду, когда Клэр сказала, что нам осталось быть с ней два дня. Будто вся любовь матери разрушительной силой нахлынула на меня, желая поместиться в два коротких, болезненных, жалких дня. Но я так и не могла провести их с ней, и, как писалось выше, это была моя последняя встреча с ней.  Но она состоялась вовсе не в день ее отъезда, когда Байрон сам должен был приехать и увезти ребенка, а как раз после того, как я покинула Клэр после нашей непродолжительной беседы, вернулась назад, уложила Уильяма и приблизилась к кроватке Альбы.

Она уже спала. Полная луна ярко озаряла комнату, проникая сквозь шторки; отблески ее лучей скользили по комнате, освещая предметы вокруг. Я присела рядом с кроваткой. Хрупкая ручка запуталась в локоне темных волос. Через дырку в одеяле просовывалась маленькая розовая пяточка, мягкая и округлая. Веки полузакрыты, реснички еле заметно дергаются, будто стряхивая невидимую пыльцу. Я наклонилась, что бы поцеловать ее пухлую щечку. Ах, никогда не забуду этот запах! Теплая, словно нагретая солнцем тонкая кожура спелой сливы кожа, чуть загорелая, пахнущая сладкой карамелью из сахарного сиропа и сливок. Такой приятный, бархатный запах есть только у маленьких деток. К этой симфонии примешивался еще запах древесины, мыла, чистых пеленок, пыли и чего-то еще. Это был странный, интересный запах, вкуснее и ароматнее всякой амбры и мускуса.

Так хотелось ее разбудить, услышать серебряный колокольчик ее голоса, но ничто не заставит меня нарушить эту безмятежность детского сна. Я вспомнила старую колыбельную, которую часто напевала мне мать перед сном. Я стара рядом на колени, взяла ее худую ручку, начала петь. Слезы застилали мои глаза, никогда не чувствовала себя такой счастливой и в то же время несчастной. Боль скорого расставания и в то же время такая близость дала волю эмоциям. Возможно, интуиция подсказывала мне, что мы больше с ней не увидимся.

Спи, моя малютка! Спи этим блаженным сном невинной девочки, набирайся сил и смелости шагать в этот мир без опоры и крепкого плеча. Твое сердце окаменеет со временем, ты забудешь мое лицо, черты растают в потоке взрослой жизни. Но я не забуду тебя, я буду всей душой молиться о тебе, о твоей жизнерадостности, твоей веселости, игривости… Каждый день я буду вспоминать тебя как светлую тень серых будней.

 

«Ляг же, поспи,

Я спою колыбельную.

В те дни вернись,

Где поют "баю-бай".

Я спою - ты заснёшь,

Я и завтра спою тебе..

Пусть же любовь

Твой путь благословит...»

 

Щеки были совсем мокрыми, но на душе почему-то стало спокойно. Я так и уснула, упираясь головой об колыбель, с маленькой ладошкой в руке.