Люди брели по покрытой рытвинами дороге. Они аккуратно обходили брошенные автомобили, и то, что осталось от военных ограждений и баррикад, установленных в первые дни общественных беспорядков. Люди двигались в сторону города, серой массой лежащего на том конце трассы. Четверо из группы явно говорили о чем-то, переглядывались, но Паша не мог расслышать их речь. Ускоряющееся дождевое стаккато маскировало любые звуки: голоса, шаги и прочие немногочисленные шумы полумертвой природы.

Паша нервно пригнулся, опустившись за облупленный цоколь разбитой аптечной витрины. Ему показалось, что один из незнакомцев смотрит на него. Переждав несколько секунд, Паша поднял голову. Кажется, не заметили.

На таком расстоянии, людей еще можно было разглядеть. Четверо из них, вооруженные, одетые в черные плотные плащи, шли подвое: в начале и конце группы. Оставшаяся пара, мужчина и женщина – в середине. Паша знал, что эти совершенно обнаженные, исхудавшие, и израненные люди – пленники. Даже отсюда, из полуразрушенной аптеки, Паша видел, как натягивается веревка, связывающая им руки. Людоеды уводили свою добычу в логово, затерявшееся где-то в далеком опустевшем городе.

Когда они удалились достаточно далеко, Паша встал и пошел вдоль многочисленных аптечных стеллажей. Он старательно переступал разбросанный по полу мусор: старые коробки, газеты, и какую-то воняющую сыростью ветошь. Хотя дождь на улице совсем разошелся и громко барабанил по крыше, Паша старался вести себя тихо, опасаясь, что людоеды могут услышать любой изданный им шум, даже на таком расстоянии.

Он взобрался на какой-то попавшийся под ноги табурет, чтобы рассмотреть верхние полки стеллажей. Довольно высокий для своих одиннадцати лет Паша, вытянулся на цыпочках, на столько сильно, на сколько мог.

«Ничего здесь нет».

Он ловко спрыгнул с табурета, и оказался у большого аптечного шкафа. Огромный, во всю стену, шкаф содержал в себе множество выдвижных ящиков, предназначенных для хранения лекарственных препаратов. Мальчик принялся энергично и беспорядочно открывать их, пытаясь разыскать хоть какие-нибудь медикаменты.

Большинство ящиков оказывались пусты, другие и вовсе не поддавались ребенку. В некоторых Паша находил старые упаковки, пакеты и какую-то бумагу. Он начинал отчаянно рыться в мусоре, но это не давало результатов. Аптеку разграбили уже давно.

Паша почувствовал, как к постоянному и такому привычному ощущению голода добавились другие чувства: досады, горечи и страха. О них он почти позабыл, увлекшись поисками. Но сейчас эти чувства, словно шершавый камень, поднимались из самой глубины его души прямиком к горлу. Паша всхлипнул, и слабые слезинки побежали по бледным щекам.

В тщетной надежде найти хоть что-то полезное, он еще раз обошёл всю аптеку. Пустота, царящая здесь, поселились теперь и в его душе.

– Паш! Паша… – послышался слабый мужской голос из подсобного помещения, – где ты?

Паша вошел в маленькую комнатку, которая, судя по небольшому газовому котлу у дальней стены, была котельной. Здесь, на куртках, расстеленных прямо на полу, опершись спиной о стену полулежал Стас, Пашин брат. Такой же светловолосый, как и Паша, Стас был на двенадцать лет старше. Он укутался в серый плед, найденный ими пару дней назад. Плед, судя по всему, был почти новым и мало использовался в прошлом, но теперь большое темное пятно крови расползлось по его поверхности, окрасив ткань светло-бурым цветом.

– Тебе хуже? – Тихо спросил Паша. – Сильно нога болит?

Стас открыл глаза, но тут же поморщился от боли.

- Болит, ужасно болит, не могу пошевелиться, – он сдвинулся, кратко застонал. – Да и ремень… Я устал его держать, а как ослаблю – кровь хлещет.

Паша потупился, утер предплечьем мокрые глаза, – Ничего… – всхлипнул он, – тут нет ничего, даже йода. Только мусор... Я пытался… честно, пытался, но…

– Не плачь, – строго сказал Стас, – подай мне рюкзак и подержи этот проклятый ремень. Зафиксируем его как-нибудь. Та-ак, давай… аккуратно, он…. А-агх!.. Скользкий… от крови!..

- Прости!

Когда они пытались закрепить ремень вокруг худого бедра Стаса, Паша всеми силами старался не смотреть на перелом. Не получалось. Левая нога старшего брата была сломана. Опухшая, налитая кровью, она казалась короче правой и лежала в неестественном для человеческого тела положении. На месте перелома зияла страшная рана. Кость торчала наверх с внутренней части бедра, а когда братья ослабили ремень-жгут, темно-красная кровь толчком вырвалась из-под белого обломка, забрызгав плед и одежду.

Стаса колотило и трясло. От активных действий он быстро покрылся потом, стонал и вскрикивал. А когда с помощью ножа, куска веревки и Пашиной майки им все же удалось зафиксировать жгут и перевязать рану, Стас совсем ослаб.

– Я видел их, – сказал Паша, вытирая окровавленные руки о свой свитер. – Они пошли в город.

– Тебя… не заметили? – Длинные паузы между словами давали понять, как трудно Стасу говорить.

– Нет. Они поймали… Ну… других людей.

– Сволочи, – Стас болезненно оскалился, тихо скрипнули сжатые зубы, – если б ни эти уроды, мы б в дерьме не оказались.

– Эти люди, - Паша проглотил очередной всхлип, – они ведь людоеды, да?

– Никакие это больше не люди! А-агх… Каннибалы, хуже зверей.

– Значит, если бы нас поймали, съели бы?

Некоторое время Стас молчал. Его лицо напряглось, глаза крепко зажмурились. Непонятно было: борется ли старший брат с особо сильным приступом боли, или же ищет наиболее подходящий для детских ушей ответ.

– Нет. – Наконец сказал он, - Я не позволил бы им.

Остаток вечера они молчали. Паша лег рядом с братом, положив под голову свой рюкзачок. Он слышал, как Стас тяжело дышит, как трясется и стучит зубами. Чувствовал, что несмотря на все их усилия, рана кровоточит. Чувствовал, как теплая и липкая кровь брата ползет по Пашиной коже, пропитывая ткань джинсов.

Его разбудил слабый, словно потускневший голос, старшего брата. Когда мальчик проснулся, дождь кончился. Тускло-серый сумеречный свет, пробивавшийся через крохотное окошко котельной, исчез. Его место заняла тьма, тягучая, и холодная, заполнившая все вокруг.

– Паша, проснись.

– Я и не сплю.

– Где фонарик? Нужно поговорить.

Походный светильник быстро изгнал темень из крохотного помещения. Резкие тени проступили на стенах и потолке. Мусор, старые тряпки, и коробки – все это в одно мгновение материализовалось, окончательно прогоняя сонливость, и лишний раз напоминая Паше о суровой реальности.

– Как ты себя чувствуешь? – торопливо пискнул Паша. – Не лучше?

Но Стас не ответил. Он смотрел на брата из-под полуприкрытых век и молчал. В кварцевом свете его глаза казались не синими, как обычно, а тускло золотыми. И грустными.

– Голодный? – не унимался Паша, - давай откроем банку ананасов? Ты хотел съесть их, когда мы придем в город.

– Где мой рюкзак? – Медленно проговорил Стас.

Паша пододвинул сумку так, чтобы Стас мог нащупать ее. Кривясь от боли, старший брат с трудом открыл самый большой отдел и извлек оттуда черный металлический предмет.

– Папин пистолет? – Удивился Паша, – Зачем он тебе?

Мальчик смотрел на оружие, запустившее в его голове калейдоскоп образов, воспоминаний, лиц и мест. Всего того, что медленно стирала из гибкого детского разума суровая реальность. Он вновь почувствовал тот острый, до слез дерущий горло ком.

Стас медленно, достал магазин, бросил взгляд на единственную пулю.

– Помнишь, я обещал научить тебя стрелять? – Стас вернул магазин на место, – думаю, уже пора.

– Ну, – замялся Паша, – ты же раненый, как ты научишь? Давай, когда выздоровеешь, хорошо? – улыбнулся было он.

Тишина. Старший брат не сводил с Паши глаз, и молчал.

– Хорошо? – тихо и неуверенно повторил мальчик.

­– Видишь, – начал Стас, ­– сейчас пуля в магазине. Нужно дернуть затвор, – брат медленно сдвинул верхнюю часть пистолета, от чего оружие неприятно щелкнуло, – вот теперь она… М-м-х… в патроннике.

Было видно, что каждое движение дается Стасу с неимоверным трудом. Зарядив оружие, он сложил руки на бедрах и запрокинул голову, упершись затылком в стену. Брат дышал так тяжело, словно только что закончил длинный марафон.

– Стасик, может потом? Тебе же плохо…

– Давай научу пользоваться предохранителем, – переведя дыхание продолжил Стас, – мы же не хотим случайно бахнуть последнюю пулю, да? – Он говорил, будто не замечая Пашу, – вот эта штучка видишь? – Голос брата стал тихим и хриплым, – щелк, белый кружочек, стрелять нельзя. Щелк – теперь красный, значит можно. Понял?

Говоря это, Стас медленно проделал все действия по порядку и положил заряженное оружие на колени. Он с трудом повернул голову, и взглянул на Пашу померкшими глазами. Старший брат побледнел. Недавно мокрая от пота кожа высохла, и словно бы истончилась, демонстрируя обилие синих венок. И без того резкие черты обострились еще сильнее. Лицо Стаса напоминало обтянутый кожей череп.

– Сегодня ночью я, скорее всего, умру.

Стасовы слова дрожью пробежали по всему телу Паши, до самых ног. Первую секунду голова была пуста. Требовалось время, чтобы осмыслить такое, зацепиться за услышанное. Еще через секунду мысли стали проступать. Паша осознавал, что сказал ему старший брат, последний близкий человек на свете. Осознание пришло как волна жара, ударившая в мозг. Глаза сильно защипало, и мальчик почувствовал слезы на своем лице. Он понял, что не верит, отказывается верить словам брата. Словам Стаса, который за все время их совместного выживания стал таким взрослым, таким сильным. Человека, который, на удивление, так редко ошибался. Это понимание вылилось в бурю эмоций, с которыми мальчик справится не мог.

- Ты... Ты не можешь этого знать, – процедил Паша, – откуда тебе знать? – Он медленно встал, возвысившись над братом. – Зачем ты так? Ты обещал, быть со мной, когда мама с папой умерли. Обещал защищать! Теперь ты не можешь вот так бросить меня!! Оставить одного!!!

Последние слова Паша выдавливал из себя сквозь рыдания. Эмоциональный спазм спер дыхание, отразился в голове тупой болью, подкосил колени. Паша медленно опустился на пол, закрыв лицо руками. Он плакал. Плакал, и не слышал, как Стас тихо зовет его, пытается что-то сказать. Разум утонул в эмоциях, несознательно забылся и на время оградил себя от внешнего, враждебного мира, который стремился забрать у Паши последнего члена семьи.

***

Стас знал, что умирает. Нога онемела и стала холодной, шина, наложенная ими несколько часов назад теперь действовала во вред. Несмотря на это, он еще ощущал, как, как загустевшая кровь медленно течет из раны, а вместе с тем, как уходят силы. Силы жить, и на то, чтобы поддерживать в себе это желание.

Он уже смирился со смертью. Его удивляло, как быстро сменилось настроение. Ведь несколько часов назад он страшно боялся, паниковал, и непрерывно боролся со страхом смерти. Масло в огонь подливало то, что Стас не мог показать свои переживания брату, боялся напугать. Теперь в его душе поселилась апатия ко всему в этом мире.

Стас снова взглянул на пистолет, который безмятежно покоился на светло-бурой ткани пледа. Заряженный и готовый действовать, он отвращал от себя, и вместе с тем, казался невероятно притягательным. Ужасное, но верное решение любых человеческих проблем. Стас с трудом проглотил вязкую слюну. Перевел взгляд на брата. Маленький чумазый комочек сидел у его ног и непрерывно содрогался в припадке бессильной детской истерики. «Апатия. Я чувствую ее ко всему: к голоду, к полумертвому миру, к собственной жизни. Сказав о своей смерти, я думал, что чувствую безразличие и к тебе тоже. Как же я ошибся».

Мальчик сидел на корточках, обхватив светловолосую, опущенную голову хрупкими руками. Его узкие детские плечи содрогались в такт рыданиям. Эта картина, словно нож оцарапала загустевшую душу Стаса «Как? Как я могу оставить тебя одного? Умереть самому, означает обречь тебя на мучительную гибель от голода или и того хуже, гибель в лапах каннибалов».

Стас медленно потянулся к оружию. Когда кожа соприкоснулась с гладким металлом, он показался Стасу теплым, словно бы живым. Он медленно поднял руку, направил ствол в голову маленькому брату. Пистолет был тяжелым. Палец надавил на спусковой крючок, ослабшая рука задрожала. Стас почувствовал, что по его измученному телу побежали неприятные мурашки от понимания того, что он пытается сделать. Выстрела не произошло. Он не нажал спуск. Не нажал, потому что увидел большие, красные от слез глаза, смотревшие прямиком на заряженное оружие.

– Я… Я не могу этого сделать, - прошептал Стас.

–Ты хотел меня убить?

– Я…

– Ты хотел меня убить.

– Паш…

– Убей.

– Послушай…

– Убей!

– Я не могу! – Крикнул Стас что было сил, - Не могу, понимаешь?!

Огромные, темные, глаза его братика выражали страх, жуткий страх за собственную жизнь. В них читалось желание жить и расти, стать, когда-нибудь взрослым. Но блестело в них и еще что-то. Стасу показалось, что это понимание и… Решимость? Смотреть было невыносимо. Стас опустил пистолет, а вслед за ним и голову. На бурый от крови плед беззвучно упала единственная слеза. Он боролся с застрявшим в горле колким желанием заплакать. Стасу и раньше было холодно, а сейчас, его будто прошил мороз. Он дрожал, не понимая, это от потери крови, или так он реагирует на собственное недавнее намерение убить. «Как? Как мне это сделать? Стрелять в тебя – выше моих сил. Я не готов к такому. К смерти – да, а к тому, чтобы пустить пулю в лоб собственному брату… Слабак, какой же я слабак! Ничтожество!»

– Не хочу, – прошептал Паша, – не хочу так жить. Мне все надоело.

Стас взглянул на брата. Слезы проложили широкие дорожки на чумазом Пашином лице.

– Папа с мамой ушли, – полушепотом продолжал он, – ты всегда говорил мне, что они попали в другой, хороший мир. Что они смотрят за нами оттуда. И…

– Паша…

– Ты не сможешь застрелить меня, – неожиданно серьезно, и даже взросло проговорил Паша, – мы братья. Ты слишком любишь меня. Скоро ты тоже будешь с папой и мамой. А я останусь здесь, один. Но это ничего. Я многому у тебя научился. И пока смогу, буду жить. Но я маленький. Поэтому, все равно мы… Мы скоро увидимся…

Стас больше не мог бороться с чувствами. Глаза защипали скупые слезы. Дрожащей рукой Стас поднял оружие. Сейчас, оно показалось ему еще более тяжелым. Создалось ощущение, будто пистолет увеличил свою массу в сотню раз. Стас попытался сглотнуть вязкую слюну. Дрожь, колотившая его, усилилась.

– Паш?

– Да?

– Ты соскучился за родителями? Хочешь встретиться с ними?

– Очень.

– Ты хотел бы этого больше всего на свете?

­– Да, а еще, что бы ты выздоровел.

– Я уже не выздоровею. Но я могу… Отправить тебя к ним.

– Ты уверен?

– Да.

– Хорошо.

– Я люблю тебя, – хрипло произнес Стас.

– Я тоже тебя…

Звук внезапного выстрела прокатился по старым стенам аптеки. За ним последовал дикий, душераздирающий вопль Стаса. Глядя на мертвое тело Паши, он раз за разом щелкал спусковым крючком, пытаясь пустить себе пулу в лоб. Он молился, что бы высшие силы, если они есть, поместили в патронник еще один, последний заряд.

***

Стас умирал долго. После убийства брата, несколько часов он выл словно пёс, сотрясаемый сухим плачем. Он кричал и звал кого-то из живых, в надежде, что они придут и немедленно прикончат его. Стаса никто не слышал. К рассвету он выбился из сил и начал бредить. Разум Стаса помутился, перед глазами постоянно стоял один и тот же образ. Три силуэта объятые ярким светом. Мама, Папа и младший брат. Умер Стас к вечеру того же дня. Перед смертью он беспрестанно бормотал одну и ту же фразу.

– Мам, Пап… Я позаботился о нем… Позаботился…