Цепная лиса

Сцена 1. Фурри

Тянусь к тебе руками, пальцами, всем существом и упираюсь в непробиваемую стену. Я стёрла о неё все ногти до мяса и разбила голову ещё за те годы, которые звалась твоим другом, а теперь и этого ярлыка не достойна.
Ты смотришь на меня и не видишь, словно я твоё персональное слепое пятно, словно твой разум вырезает меня, как лишний объект. Опасный элемент. Как можешь ты не замечать моих взглядов? Не слышать сердца, охрипшего от надрывного стука? Я следую за тобой всюду. Как на цепи. Меня душат её стальные звенья. Душит любовь. Та самая, о которой так часто пишут в книгах, и в которую почти никто не верит.
Мы уже в институте, и тебя наверное удивляет, что я пошла за тобой. Переехала в дождливый Санкт-Петербург, поступила на твой спортивный факультет. Я, как аппендикс, который вроде и не нужен, а вырезать всё-таки жалко. Так и носишься с ним пока не распухнет живот, а врач не спросит: ”Почему медлили?”. Я вся, как тот гнойный, опухший аппендикс, корчусь от любви и сгнивших от времени надежд. А доктора все нет.
Время — лучший лекарь. Есть такая сказка, но со мной что-то не так. Как объяснить то, что время надо мною не властно?
 
Бегут часы, годы, а я всё не свожу с тебя взгляда. Школа за спиной, у тебя новые друзья, я превратилась в тень. Могла ли моя история сложиться иначе? Могла ли она поведать об ожившей мечте или нашей семье? Жаль... но она совсем о другом. О тёмном, пугающим мире, в которой я провалилась именно потому, что смотрела на тебя слишком долго. Так долго, что наконец увидела. 
 
***
 
Это не было озарением, я не упала в обморок и не закатила истерики, а просто вдруг увидела, как замечают синицу в ветвях. Как под грузом воображения облако в небе превращается в птицу. Так и я увидела, что Алек, не только человек, но и пёс с вытянутой мордой и острыми, стоячими ушами. С блестящим носом и короткими клыками опоясывающими пасть. Хвост, длинный, с тремя кисточками на конце, наподобие жгута обвивал его стройное, покрытое рыжей шерстью, спрятанное под человеческой одеждой, тело. Человек - это только человек, но ещё тело и душа, и твоя душа походила на рыжую, в человеческий рост собаку. 
 
 
Спустя пару месяцев странность, словно зараза, перекинулась сначала на однокурсников, потом на прохожих и вскоре весь мир обернулся огромным зоопарком. Больное увлечение твоей персоной переросло в болезнь. Поисковик трещал от моих безумных запросов, но ничего кроме комиксов и порнухи с участием зверо-людей в интернете я не отыскала. Разве что название. “Фурри”.
 
Мама явилась через неделю моего добровольного заточения. Ворвалась в съёмную комнату словно ураган, разметала шторы и за уши вытащила меня на улицу. Мамина поистине медвежья хватка сочеталась с её фуррийным образом белого медведя. От рыка закладывало уши, а от вида чёрных лезвий когтей прихватило печёнку. Но самым страшным оказалось её обещание переехать в культурную столицу и не допустить “морального падения кровиночки”. И вот, я уже сижу на паре, стараясь не трястись, как заяц перед стаей львов. В конце концов, мой образ далеко не травоядный. Я полярная лиса.
 
- Эй, Тина! Давно тебя не видел, прогуливаешь? - рыкнула рысья морда, которая когда-то была одногруппником Славой. Славный был малый. Кажется, я ему даже нравилась. Сквозь звериный образ проглядывалось добродушное человеческое лицо. С недавнего времени я начала их различать за фурийной маской, хоть это и требовало усилий.
Рысь-Слава закинув на скамейку сумку с учебниками, бесцеремонно уселся рядом и уставился в меня немигающим взглядом кошачьих глаз с вертикальным зрачком. Два острых на вид клыка выглядывали из под верхней челюсти. Лапы были с пятью пальцами, но покрыты шерстью, когти спрятаны. Одежда вполне человеческая, ботинки на ногах. Слава должно быть и не подозревает, что он... Кто?
Я втянула голову в шею и скользнула вдоль по скамье, чтобы оказаться, как можно дальше от чудовища. Но с другой стороны на меня уставились мёртвенные крокодильи глазки и пришлось замереть посередине. 
Кажется зря я вернулась в универ, чёрт с ней, с этой учёбой. Катись она в пропасть! Но тут мысли прервал какой-то звук. Это сердце заколотилось сильнее. Я подняла глаза, и в то же мгновенье в аудиторию вошёл Алек. Рыжий пёс с весёлым взглядом и длинным хвостом увенчанным двумя белыми и одной рыжей кисточкой. Разглядеть любимое лицо было проще, оно словно само тянулось навстречу. Маска зверя расплылась дымкой открывая высокий лоб, родинку у глаза, следы усталости в уголках губ. Лицо у меня горело так, словно я наелась красного перца. Я поднялась с места и крикнула:
- Привет, Алек! 
Пёс поднял морду и помахал мохнатой лапой. Хвост его при этом остался неподвижен. Собаки же махают им, когда рады? Или к фуриям это не относится? От всех этих животных нелепиц мне стало дурно, и я плюхнулась обратно на скамейку. Дурдом какой-то! Надо бы всё-таки собраться и сделать сканирование мозга на предмет опухолей... 
Вслед за Алеком в аудиторию заглянул староста потока. Вот уж от кого бросало в дрожь. Серый койот оглядел аудиторию цепким взглядом. Я почувствовала, как шерсть у моей лисицы встала дыбом. Животное заскулило, прося унести его прочь. Раньше я ощущала эмоции лисицы уколом инстинкта, но только сейчас они прорезались так ярко, что холодок пробежал по хребту. Койот двинулся ко мне. 
 
Я не хотела быть трусихой. Да, чокнулась, крыша набекрень, тараканы танцуют польку. Но может быть... только может быть я просто вижу больше? И эти фурии, и моя лиса - это часть нас, наше животное наследие? Наши спутники. Наши отражения. Должна ли я им доверять, или напротив - подавлять? Но как возможно игнорировать что-то, если твоя душа скулит и рвётся прочь?
 
Серый, как густой туман койот уже стоял напротив, и я клянусь, видела, как его взгляд изучает не меня, но оскаленную лисицу. Койот открыл пасть, но вместо звериного рыка, я услышала обыденные, вполне человеческие слова:
- Миронова, правильно? 
Я запоздало кивнула.
- Больничный принесла? 
- Нет. 
Койот сложил лапы на груди. Я никак не могла вспомнить его человеческого имени.
- Тебя не было месяц, - констатировал он и недовольно махнул хвостом. Нет. Хвостами. Их было у него два. Я открыла рот от изумления. Это что - фуррийная мутация? В горле зародился истерический смешок. 
- Тебе всё шуточки! А кто, спрашивается, должен будет тебя выгораживать на совете! Может и возвращаться не стоило?
Смех против воли вырвался наружу глупым хрюканьем. Кажется подкатывала истерика. Лиса моя растерянно тявкнула, и я заржала уже в голос.
 
Успокоиться меня заставила мысль об Алеке. Он и без того считал меня дурой. Я вытерла выступившие слёзы и снова посмотрела на недовольного койота, страх как рукой сняло. Я хотела сказать что-то вроде: “Справлюсь сама”, но губы помимо воли произнесли совсем иные, странные слова:
- Мы не боимся тебя. 
Рядом замер Славик, прижав уши, он смотрел на старосту. Сверху сидели две подружки. Их кошки прижались к партам, словно готовясь в любой момент сигануть под стол.
Койот оскалился, верхняя губа угрожающе затряслась. Сквозь зверя проступило человеческое лицо - острое, правильное, с прямым носом и впалыми висками. Веки были приспущены, от чего взгляд казался тяжёлым. На ум пришло имя - Павел. 
Павел хмыкнул. 
- А я тебе и не угрожаю, - примирительно сказал он. Словно в насмешку его койот клацнул зубами. Я видела человека и зверя, как части единого целого, способные действовать отдельно. - Просто постарайся больше не прогуливать. Какую причину мне указать? Воспаление наглости? 
- Домашние проблемы.
- Какого рода могут быть у тебя проблемы? - в голосе прорезалось презрение.
- Мне рапорт предоставить, или как? Что-то не тянешь на генерала.
Я вдруг вспомнила нашу предыдущую встречу. Это произошло в конце прошлого курса. Я ждала автобус на остановке, когда ко мне подошёл Павел. Не помню точно его слов, и даже лицо в памяти осталось смазанным пятном, но помню, что ему были нужны деньги. Разум словно ослеп. Даже не подумав возразить, я сгребла всё, что было в кармане и высыпала в протянутую руку. Домой я шлёпала пешком через пол города. Ведь денег на  транспорт просто не осталось. 
С тех пор прошёл год. Я чуяла подкоркой, что должна обозначить своё место.
- Хорошо, - холодно сказал староста. Его тон мог заморозить море. 
 
Человек по имени Павел, не оглядываясь, пошёл прочь. Но его серый, словно густой туман, койот до самого выхода не сводил каменного взгляда с моей белой, напуганной лисицы.
 
 
Пары закончились и я поспешила поскорее собраться. Думала нагнать Алека и немного поболтать с ним, чтобы унять сосущую тоску под сердцем. Но внезапно на пути выросла преграда. Усатая морда с ушами-кисточками - мой недавний сосед по скамье Слава.
Рысь шевелила усами и морщила нос, словно собиралась чихнуть, и это выглядело бы даже мило, если бы не торчащие клыки. 
- Тина, - позвал меня Слава. - Ты сейчас в столовую? 
- Не знаю ещё.
- Давай провожу.
- Я ведь сказала, что может не пойду есть.
- Но куда-то же ты пойдёшь. И я тебя в это куда-то и провожу, - настойчиво сказал Слава и взял меня за руку. Я почувствовала кожей шёлк шерсти и отдёрнула руку. Больше от неожиданности, чем от страха. 
- Мне некогда сейчас, в другой раз, - протараторила я и припустила прочь. Мнение человека-рыси меня не интересовало. Я сжала кулак. Неужели все эти образы ещё и тактильны? Мне тут же захотелось потрогать уши Алека. Наверняка они мягкие и тёплые. А что почувствует он? Ему будет приятно? Или противно? Или ни то, ни другое. Невольно воображение наводнили пошлые сценки. Я потрясла головой, щёки горели.
- Алек! Подожди! - крикнула я и нагнала рыжего пса. Тот поглядел на меня примерно так же, как я недавно смотрела на Славу. Как на мелкую помеху, которую, однако, не обойти.
- Что орёшь?
- Тебя по другому не дозовёшься, - проворчала я, скрывая горечь. - Мог бы быть повежливее с другом детства. У меня к тебе дело!
- С чего вдруг? - лицо его насторожилось, он сложил руки на груди, отгораживаясь от меня локтями. Я ему мешала со своими непонятными делами. Может он спешит к девушке или просто не хочет иметь со мной дел. Я помню день, когда всё изменилось...
- Так что тебе нужно? - спросил Алек. Его зверь смотрел в сторону, совсем не интересуясь происходящим.
Подчиняясь отчаянному порыву, я потянулась к нему и коснулась пальцами торчащих рыжих ушей. Кожу кольнули жёсткие волоски и... 
Алек отпрыгнул в сторону, ошалело потирая затылок. Хвост прижался к ногам, а уши к голове. 
- Что ты делаешь? Кто тебя научил? - зашипел он. - Чокнутая лисица! 
Меня словно током прошибло, я подалась вперёд, но Алек оттолкнул меня так сильно, что я шлёпнулась на пол и уже от туда смотрела, как рыжий пёс улепётывает, словно за ним гонится сама чума. 
 
Пришлось закусить щёки, чтобы утихомирить судорожное дыхание и приглушить обиду. Алек не виноват, что я прицепилась, как репейник. Он слишком вежлив, чтобы послать напрямую, и этим пользуются все, кому не лень. А что касается нашей дружбы, она давно канула в лету. С того самого дня на крыше. 
Почему он назвал меня лисицей? Может ли быть, что не случайно? Что если он тоже видит фурий? Что если все всегда их видели, кроме меня? Вот была бы злая шутка. Сегодня Алека поймать вряд ли удастся. Да и подходить боязно. Вдруг снова будет в ответ раздражённый тон и скрещенные руки. Смешно и грустно, что и поговорить больше не с кем, кроме того, кто тебя избегает.
Ничего не оставалось, как подняться на ноги и отряхнуться. Предстояло отсидеть ещё 2 пары, и можно будет, наконец, вернуться домой и спрятаться в уютном свечении монитора.
 
На выходе из Университета я снова столкнулась с Койотом. Он беседовал с ректором. Серый зверь старосты повёл носом и уставился в мою сторону. Зверем ректора оказалась ящерица. Плоская пупырчатая морда напоминала киношное инопланетное чудище. Из безгубого рта показался раздвоенный красный язык. Ящер тоже повернул голову и пригвоздил меня к месту взглядом, будто муху иголками.
 
Огромным усилием, словно преодолевая стену воды, я переставила ноги. Ректор и староста всё ещё беседовали. Сквозь дымку я видела их обращённые к друг другу, лица, но звериные морды их вторых натур, их душ, их незнамо кого, следили вовсе не за разговором. А за мной.
Кожу покалывало, разум захлестнула паника, лиса скулила, как потерянный детёныш. Но я всё продолжала выбираться из давящего на плечи и спину воздуха. Неожиданно давление исчезло, и я кубарем вывалилась на пыльный асфальт. Неловко поднялась и побежала к остановке, спряталась за её стеклянными перегородками и только теперь позволила себе продышаться, стереть рукавом выступившие слёзы. Страх сжимал горло, как заводное стучало сердце. Что это было? И внезапное понимание - виноваты те двое. Они знают про меня, и они что-то сделали. Но как? Зачем? 
Всё ещё дрожа, я запрыгнула в автобус и без сил повалилась в свободное кресло. На миг прикрыв веки, я вновь увидела глаза-иглы и оскал койота. Кто-то тронул плечо, и я подпрыгнула на месте. Лошадиная голова качалась сверху, как экспонат музея. Слюнявые губы прошлёпали:
- Как не стыдно? Уступите пожилой женщине место!
Я спрятала лицо в ладонях и заплакала. Это были, наверное, самые горькие слёзы в моей жизни.