Погода была пасмурная и дождливая, что характерно для раннего марта. Я уныло плелся по улице. Что и сказать? Дел у меня не было, и думать было не о чем. Да и должен ли волновать меня этот чуждый мне окружающий мир. Я резво топнул ногой по луже, обрызгав каких-то прохожих. Один из них невысокий, но плечистый мужчина сердито зашипел на меня, но стоило мне поднять глаза, как он мгновенно попятился и поспешил прочь.
Эх, и он такой же. Люди…
Я прошел еще немного вперед и остановился у пешеходного перехода. Поток машин меня мало беспокоил, они уже давно не могли причинить мне вред, но стоило хотя бы для видимости соблюдать общественные нормы. Дождавшись зеленого, я двинулся вперед, но, кажется, сегодня не все собирались соблюдать правила. На меня стремительно мчался черный ауди. Его водитель, наверно слишком поздно заметил не спеша бредущую по дороге одинокую фигуру. Я методично уклонился, спасая незадачливому водителю жизнь. Ведь его машине совсем не понравится столкновение со мной. В спине что-то хрустнуло. Снова этот звук. И ни намека на боль. Ох, как бы я хотел ощутить это привычное каждому человеку чувство физической боли. С другой стороны душевную боль я все-таки ощущал и скажу вам честно, если бы я знал, каково это - раньше, я предпочел бы и вовсе не рождаться. Тем более что моя жизнь была, мягко говоря, не нормальной. Однако я родился и жил, и раз уж так сложилось, значит это к лучшему.
Я повернул голову, наблюдая за тем как растерянный водитель выходит из своей ауди. Было еще довольно рано и на улице почти никого не было. Не думаю, что будет много свидетелей этого инцидента.
- Эй, с тобой все в порядке? – окликнули меня.
Я скучающе поднял голову, демонстрируя себя водителю. Хорошо одетый темноволосый мужчина лет тридцати уверенно подошел ближе, но…все люди пятились от меня подальше.
Другого я и не ожидал. Этот человек не был исключением, его уверенность мгновенно пропала, он испуганно попятился к своей машине, а через мгновение я уже выкинул его образ из своей головы. С другой стороны мое сердце болезненно кольнуло. Меня не бросили на дороге, наоборот хотели помочь.
Да, он, безусловно, хотел убедиться, что я не пострадал. Ладно. Это я буду помнить, а вот владельца ауди забуду. Уже забыл. Я не помню таких как он, а вот он меня запомнит на всю жизнь.
Итак, что я говорил? Ах да… моя жизнь.

Глава 1.
«Детство»
С момента моего рождения прошло уже девятнадцать лет, не много по человеческим меркам. Я стал сиротой при живых родителях. Не понимаете? Я расскажу. Я был не нужен ни матери, ни отцу и они уничтожили все, что было связано со мной и моим рождением, так будто меня и не существовало, а меня продали в лабораторию, для опытов.
Серое скучное пятиэтажное здание с узкими зарешеченными окнами было моим домом и местом, где я впервые осознал себя.
Стоит отметить, что осознав себя, я сильно не расстроился, тужить о том, кто совсем не думает обо мне не входило в мои планы. Один, ну и ладно. Одиночество не так и плохо, если есть чем себя занять. А мне было, уж поверьте. С первых же дней моего рождения мою скромную персону содержали в тепле и уюте аскетической камеры пыток. Однако между собой персонал именовал ее исключительно – палата.
Ну, и ладно, палата так палата. Разве имеет значение, где обитать? Мне было сухо, тепло, меня кормили и одевали. Многим и этого не дано.
А еще у меня был настоящий режим дня. Меня будили около восьми, поливали из шланга ледяной водой, через окошко в двери дородная медсестра давала мне таблетки или иногда даже заходила, что бы сделать укол, а спустя несколько часов в то же окошко просовывали завтрак. Порою уколы были настолько болючими, что от невыносимых ощущений я впадал в безумие, а мои руки синели. Прием таблеток тоже не вызывал у меня особо энтузиазма, некоторые были горькими, а некоторые странно влияли на мой организм. Иногда мне становилось настолько плохо, что я не мог ни есть, ни пить, бывало, что я просто забывался в беспокойном сне, а иногда терял сознание. Но все это было привычным для меня с детства и не казалось таким уж жутким. Разве можно жить по-другому? Тогда я думал, что нельзя. Кроме того, дородная медсестра, искренне сочувствовала мне и всегда старалась положить в мою порцию кусочек мяса понежнее и побольше.
Помню как-то раз, после очередного приема «лекарств» мне снова стало плохо: руки и ноги сковал странный холод, сердце почти не билось, а тело налилось свинцом.
Таблетки подействовали как раз тогда, когда пришло время для завтрака и первым, кто обнаружил моё странное посиневшее от холода тело была именно медсестра. Смутно, словно в тумане она дрожащим голосом вызвала подмогу, а сама, не смотря на строжайшие запреты, нарушила мой «распорядок» и вошла ко мне в комнату, что бы проверить мой пульс. Её массивные руки сгребли мое слабое тело и уложили на кровать. Я был в сознании и словно мог выйти за пределы своего тела. Но что-то удерживало меня в моей телесной оболочке. Позже я много думал над этим моментом и пришел к выводу, что лишь крепкие теплые руки и ласковые большие глаза этой медсестры смогли удержать меня на месте. Кто его знает, может я был бы в лучшем мире, но теперь я все время склоняюсь к мысли о том, что раз я живу, значит, я кому-то еще нужен.
Итак, меня привели в чувство врачи. Один из них со всей силы вогнал в моё сердце огромный шприц, и я вмиг задохнулся от смеси ужаса и ликования, рывком садясь на кровати. Уж не знаю, что в меня вкололи, но мне неожиданно захотелось не просто бегать, но еще и лететь. Волна активности быстро отступила, а я понемногу осел на подушку.
Да странный это был случай. И неважно жив я был или мертв, неважно человеком я был или объектом исследований, но даже для меня в целом мире нашелся человек, который волновался за мою жизнь.
Надежда и Вера – чувства, которые иногда уступали место Апатии и Ненависти. Чего во мне было больше? Наверно все же апатии. Но я рос, и под воздействием разных препаратов, надо мной продолжали ставить эксперименты. Однако по мере моего развития меня начали учить. Чему?
О, в мою голову пичкали все в подряд. Я сам не знаю, каким образом усваивал сложнейшие области в квантовой физике и механике, но рассеянное внимание не давало мне выучить не, то что бы алгебру, но и простую таблицу умножения. Сейчас я понимаю абсурдность сказанного, но тогда все казалось мне закономерным. Сложнейшие формулы и вычисления успокаивали мой разум, а простые и очевидные истины ускользали от меня. Мой мозг, словно не хотел усваивать того, что и так было понятно.
Да, моя голова была полна знаков и символов, порой, словно в горячке я наизусть заучивал целые учебники и все это в возрасте восьми лет.
Думаете - гениально?
Отнюдь, я до сих пор не умел самостоятельно мыться и одевался с большим трудом, а мои руки были настолько не послушными, что писать я не умел до десяти. Но даже в одиннадцать написание любого предложения вызывало в моей голове странную боль и головокружение.
Описывая мою жизнь, стоит вспомнить еще несколько случаев, которые и определили моё дальнейшее развитие.
Например, то, как я первый раз лишился ноги.
Почему первый раз? Ну, ног у меня уже давно нет – вместо них протезы. Удивлены? Думаете, я жалею? Ничуть, ведь в детстве именно отсутствие обоих конечностей помогало мне невозмутимо сносить многие пытки.
Итак, во время очередного эксперимента мне в кровь ввели какую-то инфекцию, нога посинела и распухла, боль была невыносимой, я словно чувствовал, как мои кости гниют внутри меня. Врачи, похоже, совсем не ожидали такого поворота событий, как и многих других, кстати, а потому - долго не могли принять решение об ампутации конечности. Дело приняло угрожающий поворот, и было решено отрезать ногу до середины бедра. Однако даже после этого температура долго держалась, и мои горе экспериментаторы до последнего не знали - выживу ли я. Однако я вновь пришел в себя, и каково же было мое удивление, когда врач с облегчением улыбнулся, увидев, что я очнулся.
Нет, этот мир определенно не был так плох, как могло бы показаться. По мере того как я рос, на мне испробовали различные яды, один из таких заставил мою вторую конечность полностью онеметь. От неподвижности в моем теле начали образовываться пролежни, и врачи снова приняли волевое решение: «ампутировать левую конечность». Именно тогда мне и достались протезы.
Их прикрепили к моему телу пока я спал, не знаю уж о чем они думали в этот миг, но очнувшись, я тут, же ощутил подвох. Откинув одеяло, я уставился на свои «новые» ноги. Конечно же, вырасти они не могли, но на краткий миг мое сердце ускорило свой темп. А вдруг…
Однако в следующую секунду меня с головой накрыла удушливая волна отчаянья. В груди что-то закололо, а в глазах стали собираться странные капли. Позже я узнал, что это были слезы.
Не понимаете что к чему?
Объясню - раньше я никогда не плакал. Да, кричал, выл, скулил, но не плакал. Думаете, не было больно. О, еще как было, мое тело прочувствовало боль каждой своей клеточкой, каждым нервом и капелькой крови, но с улыбкой все страдания сносить почему-то было гораздо легче, и потребности в слезах не возникало.
Однако это случилось, и выстраданные капли покатились по моим щекам. Все то, что раньше оседало и накапливалось в моей душе, теперь хлынуло из меня.
Я рыдал, безмолвно всхлипывая и не понимая, что со мной происходит, не мог ни остановиться, ни издать хотя бы стон, а когда последняя слеза, наконец, высохла на моей щеке, и закрыл опухшие от рыданий глаза и уснул.
Мои сны всегда были чистыми и ясными, в них не было ни стен, ни окон с решетками, все вокруг, носили белоснежные одежды и ласково улыбались мне, а я бежал так быстро, словно порхал в нескольких сантиметрах над землей, и все мое тело было сильным и здоровым.
Проснувшись, я попробовал пошевелить протезами и как ни странно ноги сдвинулись с места, я откинул одеяло и снова уставился на свои конечности. Ни боли, ни отчаянья больше не было, осталось лишь легкое разочарование, смешанное с любопытством. Я попробовал встать на это недоразумение из пластика и резины и … у меня получилось. Да, ощущение было немного непривычным но в целом вполне терпимым. Итак, я заново учился ходить, а вместе с этим раскрывал все новые и новые прелести своих более выносливых ног.
Это обучение не осталось незамеченным, врачи с интересом наблюдали, как я осваивал протезы. Похоже, моё отношение к новым ногам их весьма заинтересовало. Тогда в целях эксперимента они отрезали мне левую руку. Зачем спросите вы?
Думаю, им было интересно то, как я относился к потерям своего тела.
А что оставалось мне? Правильно, только снова с улыбкой приняться за осваивание нового протеза.
И я преуспел. Нет, не просто преуспел, я чувствовал себя так, будто получил новую совершенную часть тела вместо старой и ненужной. Теперь я, наконец, мог писать, и этот факт вселял во врачей надежду.
К тому времени мне уже было тринадцать, а мое тело было изувечено настолько, что я больше не годился для экспериментов с «лекарствами». В зеркале, которое я изредка видел в лабораториях на меня взирало странное лысое создание с бледной кожей, синими мешками под глазами, выпирающими скулами и глубокими порами лица. Мои руки со вздутыми венами напоминали речные каналы где-то в Африке. А я с улыбкой смотрел на то, как день сменялся ночью, солнце светило на небе и все гадал, плохо ли то, что я еще живу.

Глава 2.
«Юность»
Вскоре меня перевезли в другую лабораторию. Это было небольшое двухэтажное здание с просторными комнатами и уютной обстановкой. Пожалуй, мне даже нравилась моя новая камера пыток. И решеток на окнах здесь не было. Правда я смутно подозревал подвох в окружающей обстановке но пока причин для тревоги не было.
Тут все было по-другому. Странная врач в круглых очках и с белыми, туго затянутыми в хвост волосами, оказалась невероятно внимательной и интересной собеседницей. Хотя в первый миг, увидев меня, ее глаза в удивлении расширились, но женщина взяла себя в руки, и я услышал удивительно спокойный и мелодичный голос.
Я никогда не слышал более приятных звуков, и теперь все мое тело трепетало от восторга. Это не ускользнуло от внимания женщины, и она стала вести себя уверенней.
Через некоторое время мы уже часами болтали на самые разные темы. Она стала тем человеком, кто научил меня мыслить, говорить и вообще выражать свои эмоции. Она задавала мне разные вопросы, показывала разные странные вещи, просила выражать все мои мысли вслух.
А я был очарован этим ласковым голосом, нежной кремовой кожей, разовым румянцем, выразительными губами и удивительно приятными руками. Я часами мог слушать мою собеседницу, терпеливо выполнял все её распоряжения, и каждый раз с замиранием сердца наблюдал за тем, как она уходила прочь из палаты. В такие минуты двигаться не хотелось, аппетит пропадал, и даже дыхание становилось бессмысленным без ее присутствия. Ночами мне часто становилось настолько плохо, что я подползал к двери и тихонько скулил, глядя на узкую полоску света под дверью. В такие моменты я сидел на полу, прислушиваясь к каждому шороху, обхватив руками всегда прохладные протезы ног. Время шло, а я все больше привязывался к Рите – так звали моего врача. И именно из-за этой привязанности я так недолго пробыл в ее обществе.
Невероятно, но эта девушка тоже испытывала ко мне симпатию. Смешно? Возможно, но я видел, как сочувственно скользил ее взгляд по моему телу, как легко она расстраивалась, когда я рассказывал о своем прошлом, как искренне радовалась, когда я хвастался своими достижениями, и как сильно волновалась, наблюдая за моим самочувствием, а оно, к слову сказать, ухудшалось. Первыми забарахлили почки. Рита сразу заметила неладное и забила тревогу. Меня тут же положили на обследование, и вот тут вся моя жизнь превратилась в череду бесконечных операций и подготовок к ним. Вначале Рита, будто ангел, сопровождала меня во время каждого осмотра других врачей, но потом пропала на время. А когда появилась снова, то совсем не смотрела в мои глаза. Ее руки болезненно подрагивали, а светло-зеленые глаза скользили по окружающим предметам, избегая меня. Девушка выглядела уставшей и бледной, словно после бессонной полной тревог ночи.
Рита коротко осведомилась о моем здоровье, взглянула на меня в последний раз и сказала, что больше не справляется с возложенной на нее задачей, а потому меня будет обследовать другой более опытный специалист. Тогда я как раз выходил из-под наркоза после очередной операции. Мое тело все больше походило на штучный механизм, в котором теперь работали искусственные почки и печень.
Но для меня это совершенно не имело особого значения. Рита ушла и когда за ней закрылась дверь я все лежал и думал, что же она имела ввиду. А когда на следующее утро меня посетил новый врач, я внезапно осознал всю тяжесть случившегося, и самообладание подвело меня. Невидимый щит из любви и понимания, окутывающий меня до сих пор словно сломался и на меня волною хлынули все эмоции, мир вокруг меня померк. Как позже выяснилось, померк не только мой мир, но и мои глаза. Зрительный нерв не выдержал, ослабленное здоровье вместе с натянутыми, как струна нервами сказались на моем зрении. Я же думал, что в моей жизни просто погас свет без Риты. Так или иначе, про меня на время все забыли, эксперименты, и операции не на долго прекратились, и я потонул во тьме собственного существования. Как я выжил, не понимаю сам, возможно другой инвалид на моем месте уже давно умер бы от глухого отчаянья, но я не мог позволить себе такой роскоши. Я жил и помнил обо всем том, что произошло со мной за последние годы, и жизнь все больше напоминала мне череду испытаний, среди которых улыбка – главное, что у меня осталось. Однако, не видя солнечного мира, я настолько ослаб, что перестал ходить, а питание насильно вводили в меня через уколы.
Какое-то время я упорно продолжал жить воспоминаниями, а когда однажды ко мне в комнату вошел незнакомый мне врач со странным предложением я ничуть не удивился. Человек говорил долго и вычурно, спокойный, напрочь лишенный всяких эмоций голос особенно ярко конкурировал с ласковым, но отнюдь не монотонным голосом Риты. И в моей голове зародилась дерзкая мысль о том, что возможно там, на свободе я смогу снова встретить ёё. И она, как и прежде ласково возьмет меня за руку и поведет в широкий и неизведанный мир, где я словно во сне полечу над землей. Кажется, я улыбался, совсем не слушая, что говорит мне незнакомый человек. А когда я с огромным усилием все же смог сосредоточиться на его речи, то смысл его слов заставил все мое тело затрястись от возбуждения. Мне предлагали очередную рискованную авантюру, казалось, этот мир просто зубами вырывает меня из объятий смерти. Нужны глаза? Пожалуйста. Новые зрительные протезы. Правда на этот раз операция была слишком рискованной, но кого это волновало.
Мне было не больше восемнадцати, а в моем теле было больше дырок от медицинских иголок, чем пор на теле обычного человека. Я уже не мог воспринимать обычную человеческую еду, которую заменили жидкой кашицей без вкуса и запаха, а теперь вместо глаз собирались поставить прозрачные шары. Но разве это могло иметь для меня значение? Разве мог я думать о своем теле, когда даже обезображенный и изуродованный я по прежнему знал, что есть люди, которые меня любили, понимали и старались поддержать.
Однако операция с первых же минут пошла не так и хотя мне обещали, что боли я не почувствую я ощущал все и от этого жизнь становилась еще смешнее. Боль? Что это? Я испытывал ее вновь и вновь, но мое тело постепенно забывало, что это такое, а теперь мне вживляли новые глаза и какова, же ирония, я больше не смогу плакать. Но разве раньше я мог? Слезы это непозволительная роскошь, которая доступна лишь сильным людям, которые могут позволить себе топтаться на одном месте. Я же был слишком слаб и каждый мой вдох мог быть последним, а впереди у меня еще было слишком много дел. Итак, весь «вкус» операции я прочувствовал на себе. Но даже после ее завершения облегчения не наступило. А когда я впервые смог взглянуть на мир, то моих врачей ждало разочарование. Теперь мои веки не закрывались и я был обречен все время смотреть на окружающих, кроме того картинка была черно-белой.
Не беда, в больничной палате не было ярких цветов, а единственными яркими пятнами для меня были розовые щечки и светло-зеленые глаза Риты. Мой мир не имел значения без этого, и я легко смирился с потерей остальных красок. Что касалось моих век, то мне было, откровенно говоря, все равно. Я жил, дышал, и у меня были цели, а все остальное вызывало на моем лице лишь легкую улыбку.

Глава 3.
Широкий мир
Я снова возобновил свои тренировки и меня опять посещал врач-психолог. Я был послушным мальчиком и добросовестно выполнял все задания моего нового опекуна. Меня вновь закружила череда операций, я уже сбился со счета, о том сколько раз у меня вырезали кожу, пытались нарастить волосы, будто на грядке, а все мое тело напоминало электронный механизм. Теперь боли я не чувствовал, мои движения утратили плавность и пассивность, а в мнимых суставах изредка похрустывали какие-то детали.
Я не обращал на это особого внимания, лишь с тоской смотрел на мир за моим окном. Так постепенно, день за днем, мое сознание выносило хитроумный план побега из этого места. Все мои расчеты основывались на том, что охраны за мной не было, и в самом деле, разве такое существо как я может попытаться сбежать. Но я не просто попытался, я с легкостью справился с поставленной задачей. Выскользнув через совсем не защищенное окно второго этажа, я приземлился на влажную и сырую землю. Был март месяц и людям, наверняка было холодно, но не мне или моему искусственному телу. Протезы с легкостью выдерживали любые нагрузки, и я подобно птице порхал, иногда, правда, вгрузая в мокрой земле. Первый же охранник, которого я встретил в пал в состояние прострации от моего внешнего вида, и я легко вывел его из строя ударом по голове. Забавно получилось.
Откуда я это знал? Сказывалось огромное количество прочитанных книг.
Следующее, что я сделал - добыл себе более-менее нормальную одежду, а точнее сказать нашел брюки, обувь, и кое-как справился со шнурками, ведь моя левая рука по-прежнему оставалось не послушной. А потом, не мудрствуя лукаво, стащил из кабинки охраны старый шерстяной плед, которым укутался с головой.
Понимаю, что такое пугало выглядело довольно экзотично, но мне тогда мой внешний вид казался вполне приемлемым. Я остановился лишь на краткий миг, что бы взглянуть на себя в зеркало и был не доволен. Чего-то не хватало. Ах да…
Я взял с письменного стола, черный маркер и навел круги на своих стеклянных глазах, в центре каждого я поставил точку. В моем черно-белом мире эти декорации только прибавляли моему образу колорит.
Позже я осознал, что именно эти круги больше всего пугали и отталкивали окружающих, потому я кутался в свой плед с головой, пряча под его покровом изуродованное шрамами лицо и странные механические глаза.
Так я оказался на улице. Может показаться, что побег был слишком легким, но разве будут охранят того, кто больше чем на три четверти состоял из протезов и искусственных механизмов, того кто никогда не сделал ни одной попытки сбежать или хотя бы спросить о внешнем мире.
Итак, я был предоставлен сам себе и скоро ощутил острую боль разочарования от знакомства с внешним миром.
Люди были не такими уж приветливыми, а жизнь не такой уж радужной. Меня гнали отовсюду, в толпе на меня показывали пальцами, люди не принимали меня за своего. Так проходили месяцы, а я все больше разочаровывался в людях, мимо воли я даже перестал считать себя одним из них.
Хотя, честно говоря, я никогда и не был человеком. Прожив такую насыщенную жизнь, я так и не понял, что значит это слово. А все что я видел, теперь не внушало особого рвения понять это.
Однажды вечером я брел куда-то по тёмной улице, когда, уже давно пасмурное небо, наконец решило разродиться тяжелым проливным дождем. Я с тоской взглянул на черно-белое небо. Дождь и сырость все чаще заставали меня врасплох и я знал, что когда-нибудь мое искусственное тело может не пережить очередного ливня.
Я оглянулся в поисках какого-нибудь подобия крыши. К моему величайшему удивления из какого-то темного подвала высунулась лысая, но довольно улыбчивая голова и оптимистическим, слегка не трезвым голосом предложила мне переждать дождь в подвале. Немало удивленный я почувствовал, как радостно бьется мое сердце.
Мои губы снова улыбались. Люди все еще оставались людьми. Я вошел в подвальчик – тут было тепло и сухо, однако запах и обстановка оставляли желать лучшего, но за недели моей уличной жизни я видал и худшее.
Беззубый, но веселый дедушка жестом предложил мне сесть около него, освобождая сухое место на каких-то тряпках. Я послушно последовал его приглашению. Дедок долго смотрел на мою закутанную тряпками голову, сейчас наши лица были очень близки, а потом он снял с моего тела материю и уважительно присвистнул. Уже спустя мгновение он закатывал свою фланелевую рубашку, демонстрируя старый военный шрам на пол груди.
А потом мы с ним хохотали, сидя у тлеющего огонька в его подвале и думали – каждый о своем.

Глава 4.
Прощание