Четверо в дырявой лодке, не считая... Жизнь вторая Степень критики: Всё и по всякому
Короткое описание: Торгаш-алкаш, должник местного бандита, ищет способ выбраться без потерь. Но невольно тянет за собой нить роковых событий и жизни других. Жизнь первая
Если его спросить: «Чем вы чаще всего занимаетесь?», он честно бы ответил: «Ненавижу». Всех и вся, начиная с себя. Собой и заканчивая. Вначале он не понимал, как такое могло произойти, что отец однажды не вернулся к любящей жене – действительно любящей, а не делающей вид. К детям - из-за нищенской зарплаты лаборанта и командирских часов. Даже нет, из-за батиного образа довольного жизнью обывателя, тот мерзавец пырнул его ножом в живот, выгреб кровавые деньги. Снял часы, но чересчур переволновался, чтобы удержать в руках. Шестнадцатилетний Эдик Котов не понимал, как отец не дошел всего несколько пролетов до квартиры. А потом появилась она. Ненависть. К высокой лестнице, к четвертому этажу, на котором жили, и ко второму, где разлилась кровь бати. К счастливым людям – Котов ненавидел улыбающиеся лица. К семейной жизни – там постоянно кто-то кого-то терял, плакал, устраивал алтари памяти, подобно маме. Мать в этом преуспела до фанатизма. Как только опустели рюмки «за упокой», она собрала батины вещи, фотографии и развесила в углу над супружеской кроватью, разговаривая с ними, как с живым отцом, вспоминая по кругу моменты их брака. Мать носила туда мятный чай, любимые батей бублики, укоряя за то, что не ест. И чем больше было воспоминаний, чая и бубликов, тем хуже становилось у мамы со здоровьем. Котов ненавидел эти плюшки-ватрушки, фотографии, приступы, врачей. И мать он тоже ненавидел. Любил и ненавидел.
Но больше всех Котов не мог терпеть урода, что финкой разрезал жизнь на «до» и «после». Дело перевели в разряд висяков, тогда Эдик твердо решил: «Стану ментом», чтобы собственноручно наказать мразь, погубившую отца. Свою работу Котов также ненавидел, только мысль о грядущем возмездии заставляла его переть напролом по головам и званиям до начальника опергруппы. Убийца канул без зацепок, это лишь подхлестывало ненависть к нему и себе лично. Ненависть – максимально сильное чувство, Котов усвоил правило, приняв за аксиому. Исключением была сестра Аня. В то время слишком маленькая, чтобы оценить утрату, она горела яркой искрой посреди пепла, становясь для повзрослевшего Эдуарда чем-то сродни знаку «Стоп» в минуты отчаянья, когда бритва вместо подбородка желала пройтись по вене.
...
Котов, сидя за письменным столом в пустом кабинете, теребил цепочку. На ней болтались разбитые командирские часы - мать отдала их сыну, чтобы лишний раз не вспоминать о трагической случайности. Тот снял часы с ремня, продел в ушко тесемку и повесил на шею, застегнув ворот рубашки до легкого удушья, словно запер память в сейф. Остановившиеся стрелки начали отсчет годам ненависти. Потом веревку сменила золотая цепь, к помехе на горле Эдик привык.
Осенние ночи стыли заморозками, а радиаторы батарей не спешили радовать теплом. Котов зыркал из-под капюшона пуховика на запыленные стеллажи с папками, провожал ручьи на оконном стекле, но домой не спешил. Дом – больница и гробница, как два в одном шампуне. В кармане запищало. Неспеша, Котов отпустил цепочку, просунул верхнюю пуговицу в петлю и, отбросив капюшон, выудил из куртки громоздкое чудо с буквой М. - Что надо? – прорычал он. Все, кто звонил на мобилу, не заслуживали лучшего обращения. - Эдуард, беда, - послышался далекий с помехами голос Борща. - Для тебя – Эдуард Петрович, - прервал Котов фартушника жизни. – Регулятор твоих проблем - больше или меньше согласно тарифу. - У вас беда, - Борщ был серьезен. Затем Эдик узнал, что некий торгаш Королев явился на «тёрку» не один, а с заложницей и при оружии, расстрелял братков, после чего из второго пистолета засадил пулю в лоб девке. И девкой была Аня Котова. Костяшки пальцев Эдуарда побелели. - Где может прятаться Королев? Борщ назвал адрес. По соседству как раз крутился молодой милицейский сотрудник, разбирающийся с супружеским мордобоем, командированный Эдиком, чтобы не протирал по ночам штаны. Котов набрал номер пострадавших, попросил ефрейтора. - Срочняком зайди в двадцать восьмую и приволоки ее хозяина ко мне. Тихо, без огласки. Если будут затруднения, по рации не связывайся, докладывай лично. Сможешь – выбью у начальства премиальные. «Сумеет или не сумеет? – спрашивал себя Котов, - Драть, если б не время, порвал бы гада прямо на квартире. Но далеко, уйдет же, с…а» Положив трубку, Эдик принялся за выключатель настольной лампы. Щелк. Щелк. Щелк-щелк. Щелк-щелк, щелкщелкщелщелк. Он всегда считал, что все плохое с ним давно случилось, и хуже быть не может, поэтому не осознавал до конца – убитая торгашом Аня и есть его любимая сестра, погасшая теперь искорка. А когда въехал, дикий вопль сотряс отделение. - Ненавижу! Ненавижу!!!
Ефрейтор не подкачал, привез Королева, и Эдику тот не понравился сразу. Не как убийца сестры. Скорее, наоборот. Свежебитый хлебальник, дрожащие руки алкоголика, пугливо бегающие глазки – разве такое ссыкливое чмо могло укокошить троих человек? Но ненависть просилась наружу. Заложив руки за спину, Котов обошел Королева, как бы рассматривая, и с силой прописал в почку. Торгаш сполз на пол. - Это тебе за Аньку! За Аньку! За Аньку! Эдик лупил ногами, тяжелыми форменными ботинками, крякая, будто теннисист на подаче. Каждый стон отдавался музыкой. Королев что-то там пытался тявкать. - Какая Анька, не знаю никакой Аньки. - Распространенное в мире имя. Котов бил. - Анна Каренина. Котов бил. - Анна Герман. Котов бил. - Анна Австрийская. Котов бил. - Ты мне за каждую ответишь. - Знаю Аню, знаю, - простонал торгаш, - у складов… люди Борща застрелили. - Финиш. С этого момента подробно, - Эдик помог ему подняться, ухватив за обильную волосатость на груди. Видок, пипец, у этого Королева – рваные, окровавленные брюки, шлепанцы и пиджак на голое тело, а на улице холод собачий. Хотя разит водкой, в глазах – полный бак, такому морозы не страшны.
Следующий час Королев, рьяно жестикулируя, доказывал свой героизм при спасении девушки из-под колес автомобиля. Расписывал ее благодарность в постели, на что Эдика перекривило – он не лез в личную жизнь сестры, но это слишком. Торгаш сокрушался о том, что мордовороты перепутали Аню с Аней, привезли на склад, а на слезные прошения не трогать девчонку и неоднократные попытки вырвать ее из бандитских рук, взяли и пристрелили. История походила на сказку, но менее фантастическую, чем поведал Борщ. - Ладно, я тебе верю, - тяжело вздохнул Котов, на что торгаш-алкаш заметно повеселел. «Но один хрен ты виноват, - мысленно продолжил Эдик. – Вся петрушка из-за тебя, и Аньки не стало из-за тебя же. А тех, кто еще приложил к этому руку, буду Пах! Буду Чик! Буль! Трах-бах! Поочередно!» Стол подпрыгнул от удара кулаков Котова, за окном синхронно громыхнуло. Торгаш вжал голову в плечи. - Не обделался? – Эдик рванул Королева за предплечье. - Собирайся, поехали. - К-куда? – запнулся мужик. - Следственный эксперимент.
По ухабистой, размытой дороге «восьмерка» съюзила прямо к складам. Стараясь не глядеть на раскинутые женские ступни в круге света, Котов вышел, осмотрел одиноко замерший бандитский транспорт, ковырнул ботинком след другого протектора, заполненный водой почти до краев. - Вылазь. Показывай – кто, куда, откуда, - гавкнул Эдик в дверь.
Торгаш носился по площадке, как в жопу раненый, словесным поносом заливая уши Котова, но смысл тот уловил. - А денег при ней не было? – повернулся спиной к трупу Ани. - Были, - закивал торгаш. - И где теперь? - У Ани. - Той или этой? - Той, - Королев затараторил о пропавшей сумочке, наркоте и какая его любовница с…а. Ливень то утихал, то затевался с прежней силой, будто на небе чинили водопровод. Куртка налилась тяжестью, пух скатился вниз, хотя еще сохранял тепло, но Эдику хотелось скинуть одежду, чтобы накрыть бедную холодную сестру. Спрятать от глаз Королева, от мертвых зенок братков, от горестно раскачивающегося фонаря и дождевых слез. - Мне эти деньги пипец как нужны, - лицо Котова стало печальным. - Матери остался месяц без операции, на ее сердце почти нет здоровых тканей. А теперь еще вот… Он указал большим пальцем себе за спину. - Сестра она моя, понимаешь? Что делать, как матери сказать – ума не приложу. С бабками сплавил бы матушку в больницу по-быстрому. И худо-бедно всё образовалось, а при таком раскладе, возможно, придется хоронить двоих. Зачем Котов распинался перед торгашом и сам не знал. Может потому, что собирался убить? - Ну, это – присказка. Я вот думаю, как всё было: ты насиловал в безлюдном месте девушку, на ее крики отозвались два чутких гражданина, дали тебе в морду, но никто же не знал, что у тебя два ствола. - Б-бред! - взъерепенился торгаш, - я пистолета никогда в руках не держал. - Некоторые способности присваиваются посмертно, - Эдик вынул «Макаров», снял с предохранителя. - Ты будешь застрелен при попытке к бегству. Кивнул куда-то вдаль. – Так что беги.
Эдуард ожидал, что поддатый Королев в непонятке станет задавать тупые вопросы прежде, чем схлопочет пулю, но он побежал. Причем, сразу же по-умному скрылся с линий фар и со света. Котов палил наугад, в тишине между выстрелами ветер доносил шлепанье ног вполне живого торгаша. Эдик бросился следом, но за контейнерами было темно – глаз коли. Короче, не догнал. Возвратился на площадку, ввернул ключ в зажигание, готовясь штурмовать загаженные подворотни в поисках беглеца, да так и замер. Торчащие из высвеченного куска как из холодильника морга босые пятки, приковали Котова к сиденью, к стеклу с подтеками дождя. К ступням мертвой богини, лобызаемых поверженными бесами. Минута, другая, Эдик с локтя распахнул автомобильную дверцу и, понурясь, направился туда. Кровавая грязь всколыхнулась под коленями, Котов припал сестре на грудь. Запричитал. - Да что же ты за дура за такая! Взяла и умерла. Кто тебе разрешил умирать, ненавижу тебя за это! Косые струи впивались, словно кислотой обжигая лицо. Или щипали слезы… - А вы какого х…а улеглись здесь? - Эдик разбросал трупы братков по мутным стокам. - Брысь от сестренки, мерзкие твари! Если чья из вас пуля в ее голове – опознавать будут по коронкам. «Убейся, Эдик, - посоветовало самое сильное чувство, - ты виновен не меньше. Кто не уберег Аню?» - Знаю, умолкни, - проскрежетал Котов. - Земные дела-тела разложу по могилам, тогда сам уйду к бате. Зае…а такая жизнь.
Он все же накрыл Аньку пуховиком, затем подумал и убрал. Подтащил мордоворотов к «восьмерке», закинул трупы в багажник – с них уже не спросишь. Размыл следы волочения. Неподалеку валялись сброшенные стволы. Котов ощупал их, понюхал, протер на всякий случай и швырнул один обратно. Другой отправил к браткам, достал мобильник. - Алле, милиция, - прогнусавил в трубку чужим голосом, - Я туточки с собакой гуляю, а туточки убийство. Кошмар-то какой…Че? Где туточки? По Озерной склады - вот тама… Че? Что ночью на складе делаю? Говорю же, собаку вывел, ей ночь не ночь, а срать охота… Че? Ждать наряд? Нет уж, разбирайтесь сами, а я пошел… Как звать меня? Вася Запиздрищев. Котов нажал отбой. Еще раз окинул взглядом место преступления – очередной висяк для славной милиции. Зато его не свяжут с Борщом, сочтут личной местью какого-нибудь отморозка за бесцельно прожитые в тюрьме годы. Остальное – дело Котова. «Досюда езды прилично. Пока найдут, кого отправить, пока соберутся…» - раздумывал он, отправляя «восьмерку» в ночь.
По пути братки вместе с пистолетом булькнули в речку-вонючку, щедро загаженную местным заводом. Несколько минут на опасной скорости, и Котов затормозил у подъезда. В окнах четвертого этажа горел свет. С камнем на сердце Эдик поднялся по ступеням, отомкнул замок. - Эдик, ты? – мать, держась за опору, выползла из кухни. Она с трудом передвигалась - висла грузной массой на спинке стула, со скрежетом волочила его перед собой, разлиновывая ножками паркет. Пустая сморщенная грудь колыхалась в разрезе застиранной ночной сорочки. - Аньки всё нету. - Она у подруги осталась, - Котов взял мать под руку, умоляя заткнуться бухающее сердце. Повел к спальне. - Не волнуйся, ложись. - У Нади или Светы? - У Нади, - Эдик выбрал наобум. - Надя – хорошая девочка, - мать, кажется, успокаивалась. - А про Свету скажи сестре, чтобы с ней не дружила, у той вся семья – алкоголики. - Скажу, скажу. Котов помог ей взобраться на высокую кровать, накрыл одеялом. Погасил свет. - Мам, - обернулся он в дверях, - водка в баре цела? Ту бутылку мать хранила, как зеницу ока. За стеклом без этикетки в прозрачном растворе плавала заспиртованная змея. Женщина приподнялась, ахнула. - Да ты что, Эдик, пить что ли ее собрался? Это мы с папой тебе на свадьбу бережем. - Какая свадьба, мам? – Котов еле сдерживал бешенство. – Я женат на опергруппе. И черт! Хватит изображать семейную идиллию, отца давно нет. Мы все сдохнем, понимаешь?! Он замолк, чтобы отдышаться. На постели так же пыхтела мать, ей не хватало воздуха. - Валидол на тумбочке, - бросил Эдик и хлопнул дверью.
Вскоре бутылка со змеей валялась в мусорке пустая, а Котов думал про Аню. Не про свою - про любовницу Королева. Торгашу один хрен никуда не деться, но вот его подруга – дело другое. Кто она, откуда? - Надо поинтересоваться у людей, - пробормотал Эдик, отключаюсь. Его разбудил телефон. И он якобы узнал, что сестренка мертва.
Котов шел по коридору, на него глядели с сочувствием, выражали соболезнования. Так хотелось дать им всем в морду! Открыл дверь с табличкой «Начальник отделения милиции Тараскин Роман Борисович» - Вызывали? - Тут такое дело, Эдуард, - кряжистый капитан кашлянул в кулак. Вытер губы, опуская в ящик стола пластиковую бутылку. Котов знал, там отнюдь не вода. – Понимаю, траур, но отчеты горят, а у нас раскрываемость ниже средней. Убийцу вашей сестры обязательно найдем, а пока уж как-нибудь подтяните показатели. Пообрубайте хвосты. Постарайтесь. - Эдик постарается, - осклабился Котов, - пообрубать хвосты.
Вскоре, вежливо постучав в несколько квартир и в несколько лиц хозяев, он уже знал, что за Аня ходит к торгашу. Фамилия Рудько показалась ему знакомой, перед глазами возникла картинка из не столь отдаленного прошлого. Котов ненавидел наркош. Если есть санитары леса, значит он – санитар поселка, а наркоманы должны сидеть или же, с легкой эдуардовой руки, ускорять свою бесславную гибель. Рейды Котов проводил пачками и тачками, и вот однажды оперативники ворвались в слитую кем-то из информаторов квартиру, но в ожидании накрыть притон, нашли там всего двоих. Среди минимума мебели – шкаф, стол, диван - и еще не распакованных вещей, копошились мужик и девчонка лет двадцати – тогдашнего возраста сестры Котова. Русская душа с косой до пояса, в цветастом сарафане. Видимо, переехали сюда только вот-вот. Спрашивать их ни о чем не стали, усадили под дула автоматов и принялись обыскивать хату. В одном из тюков обнаружился запаянный пакетик с белым порошком. Котов разорвал, лизнул – героин. - Это не мое! – взвизгнула девчонка, - Это – его! Скривив губы, указала на мужика. Разрыдалась о том, как он угрозами заставляет ее покупать наркотик у цыган, говорит, что бросит, если та не притащит дурь. Бьет. А она, бедная, любит его без памяти, вот и ходит по барыгам, пока этот хмырь ждет, выворачиваясь в подступающей ломке. Следов от шприца у девки не оказалось, зато руки-ноги мужчины в изобилии покрывали сосудистые звездочки на фоне пигментных пятен, все это вкупе можно было принять за постинъекционные синяки. Сам мужик походил на индейца – желтовато смуглый, худой и узкоглазый с хвостом позади бритой головы. Шею окружали бусы из зубов, напоминающих человеческие. Премерзкий тип. Он молчал. На вопросы молчал и на побои молчал, лишь косился нехорошим взглядом в сторону подруги. Над девкой Котов смиловался, она и так настрадалась. Прошла русская душа свидетелем, а индейца Эдуард привлек по полной.
Но если мужик тихонько гнил в тюряге, то имя девицы всплыло теперь, что доказывало – не так безвинна Анюта Рудько. И как бы ненавидел наркоманов Эдик, но осведомителей среди барыг имел, а они отметили места, где можно поймать Аннушку. - Эх, поскользнёшься ты на пролитом масле. Покатится головушка под откос. Аню он выцепит лично, торгаша же поручит Борщу - пусть выслуживается, убеждая в непричастности к убийству. А далее, последует очная ставка для всей развеселой компании. Эдик оживил мобильник номером нувориша. - Достань мне Королева из-под земли живым или мертвым. Он прервался. – Нет. Живым. Обязательно живым. Мертвым его я сам сделаю.
Интересный этот Котов получился. И чего Борща не додавил, труп не побежал искать? А сразу Королева мне на стол) Вообще фамилии такие у них...говорящие)
0
