Хлопьями овсянки пышно падал снег. Гусеницы людской толпы извивались вдоль шоссе, перекручиваясь и выгибаясь. Крышка неба зависла над кастрюлей города, как будто задумавшись, не пожалеть ли несчастных гусениц. А гусеницы маячили на дне, не подозревая о безысходности своей участи. Снегопад усиливался.
Вдруг в самой толстой и неуклюжей гусенице образовалась кровавая дыра. Железный квадратный огурец со всего маха врезался ей в бок. Остальные гусеницы замерли, а потом начали метаться, копошиться, вращаться в бешеной пляске. Суета набирала обороты, когда появился огромный железный жук. Он завораживал гусениц жужжанием, гипнотизировал их, ощущая собственное превосходство и могущество. Жук ненадолго присел рядом с дырой в пузе безнадежной и изрядно сдувшейся пострадавшей. Глянул в ее затуманившиеся глаза и взмыл снова в воздух.
Раненая начала медленно таять, рассасываться, превращаясь в россыпь мелких ошметков. Другие гусеницы снова пустились ползать, извиваться, закручиваться, отстраняясь в суеверном страхе от места, где только что случилось ЧП. В гусеничном течении образовалась воронка, отмеченная кровавым пятном в самой середине.
Крышка неба плавно и плотно опустилась на кастрюлю города, превращая овсяные хлопья в вязкую серую кашу с гусеничной мякотью и железными огурцами. Вытянутые пухлые тела постепенно шевелились все меньше, расползаясь в месиве городской безысходности.
"Сколько перемен произошло с тех пор и сколько их ещепредстоит! Но ночь Баии все такая же, сотканная из серебра и золота, из бриза и жары, благоухающая питангой[1] и жасмином. Мы брали ночь за руку и преподносилией подарки: гребень, чтобы она расчесывала свои волосы, ожерелье, чтобы она украсила свою шею, браслеты, чтобы она надела их на руки, каждый раскат смеха, каждый стон, каждое рыдание, каждый крик, каждое проклятье, каждый вздох любви…"[1] Питанга — плод с характерным сильным ароматом.