Автобус, старенький белый «пазик» с зелеными полосами на боках, медленно сполз на обочину. Надрывно хрустнул под колесами влажный после недавнего дождя гравий. Автобус фыркнул выхлопной трубой, словно старая крестьянская лошадка, уставшая всю жизнь таскать за собой плуг, но не знающая другой жизни, и затих. Со скрежетом разъехались в стороны створки ближней к кабине двери, и вниз спрыгнула девушка, в зеленом берете и ярком, красно-желтом, под цвет листвы обрамляющих трассу деревьев, свитере. Свитер все время норовил сползти на одно плечо, из-за чего казался не по размеру большим и от того не особенно теплым. Но разве девушки не всегда, жертвуют функциональностью ради красоты? К тому же на улице стояли, видимо уже последние в этом году, теплые, хотя и хмурые, деньки. «Бабье лето» непомерно затянулось, словно осень, чувствуя свою неотвратимость, не торопилась вступать в права, давая миру последнюю отсрочку.
- Спасибо! – крикнула девушка на ходу, обращаясь к водителю, и ее звонкий голос, на миг, расколол царящую вокруг тишину. Тусклое солнце освещало землю, как будто затянутое мутной пленкой. Трасса была пуста. Темно-серая полоса асфальта уходила в горизонт. Деревья в лесопосадке, по бокам от дороги, сливались в одну сплошную темную стену, и яркие пятна листвы не могли разбавить ее монотонную серость. Над головой нависало низкое серое небо. Девушка была единственным ярким пятном в окружающем ее мире и, от того, казалась здесь чужой. Словно художник, рисовавший этот мир, нечаянно проронил на мрачный черно-белый пейзаж, каплю яркой краски, и тем испортил всю картину.
Водитель заворчал в сторону уже закрывающихся дверей что-то о том, что не положено останавливаться, кому и где вздумается, что для этого есть остановки, и вообще непонятно, что может быть нужно человеку в этом забытом Богом месте, где до ближайшего поселка еще несколько километров, а вокруг только лес, но внезапно осекся. Через грязное, и от этого почти не прозрачное стекло, он вдруг увидел, как девушка, обернулась и помахала ему рукой, словно прощаясь со старым знакомым и одаривая его сияющей улыбкой. Эта улыбка словно маленькое солнышко, на миг осветила унылый и серый день. Один из бесконечной череды таких же унылых и серых дней, похожих друг на друга как две капли воды.
- Сумасшедшая какая-то, - полушепотом проговорил водитель, трогая автобус с места, но неожиданно для самого себя, вдруг тоже расплылся в улыбке. Было в девушке что-то неестественное. Что-то неправильное. То, что он не привык видеть в людях. В «нормальных» людях. Разве что в детях. Водитель бросил беглый взгляд на оставшихся в салоне пассажиров. Вот они, «нормальные» люди. Дремлющая, прислонившись лицом к стеклу, тетка. Какой-то студент, уткнувшийся в телефон. Несколько подвыпивших мужиков, ругающих власть, впрочем, не особенно громко, что бы привлекать к себе излишнее внимание. Девушка была среди них, как цветная фотография среди черно-белых негативов. Как яркая детская книжка в ворохе старых пожелтевших газет. Конечно, дело было не только в ее одежде. Совсем не в ней. Хотя сочетание цветов и показалось ему нелепым. Сама девушка, будто светилась изнутри, освещая этим светом всё и всех вокруг. Когда он только увидел ее на остановке, такую светлую, улыбающуюся, ему вдруг показалось, что даже кусочек окружающего ее пространства, стал не таким серым и унылым. Как будто не было вокруг этих грязных луж, этого мусора, рядом с урной, этих исписанных матом и местами прожженных стенок остановки. Она запорхнула в салон легкой птичкой, и люди, вечно всем недовольные, ругающиеся на погоду и грязь, вдруг замолкали, встречаясь с ней взглядом. Словно им становилось стыдно быть злыми и угрюмыми в ее присутствии. В каждом ее жесте, в этой улыбке, не сходящей с ее губ, было что-то такое искреннее и непринужденное, что бывает только в детях. В этих маленьких людях, еще не столкнувшихся с несправедливостью и жестокостью, еще не понявших, что очень скоро «Надо» навсегда вытеснит из их жизни «Хочу». И всегда готовых к чуду, поджидающему их за каждым углом.
Да, дети. Да еще, пожалуй, влюбленные. «У них тоже часто едет крыша и они готовы видеть во всем лишь хорошее. Вот нацепила яркие шмотки, да помчалась к «милому» на свидание…» - еле слышно пробормотал себе под нос водитель автобуса, и словно найдя объяснение, стал терять интерес к необычной пассажирке. Что-то доброе, поднятое со дна его души, одной лишь улыбкой девушки, снова скрылось под волнами более привычного безразличия. Бросив взгляд в зеркало заднего вида, он увидел уже вдалеке, яркое пятно ее свитера, теперь кажущееся оранжевым. Пятно двигалось в сторону посадки. Странное конечно место для свидания. Но не за грибами, же она сюда примчалась. В такой одежде, без рюкзака, без каких-либо вещей. Даже без сумочки, этого неотъемлемого атрибута всех девушек, без которого они и из дома-то не выходят.
«Вот нарвется на какого-нибудь маньяка…» - мысль оборвалась на середине. Автобус повернул, оранжевое пятно скрылось из вида, и водителю вдруг стало лень думать о том, что будет с девушкой, если она нарвется на маньяка. Мысли вернулись в более привычное русло. К низкой зарплате, к барахлящему карбюратору, к долгам по ипотеке. Девушка теперь была далеко, а жизнь все так же продолжала катиться вперед, как его старенький ржавеющий автобус.
***
Ирине было жаль тех людей в автобусе. А еще ей было немного стыдно. И за них, привыкших видеть жизнь лишь в серых тонах, принявших безысходность за основу своего существования. И за себя, за свою неспособность поделиться с ними тем, что видит и знает сама. Но разве можно научить слепцов видеть? Разве можно объяснить с рождения лишенному обоняния, что такое запах? Такой человек даже не сможет понять, чего он лишен. Разве виноваты эти люди в том, что не способны воспринимать больше, чем им дано? Старый Друг говорил ей – да. Люди сами сделали себя такими. На заре мироздания все было иначе. Тогда Чудеса пронизывали этот мир. Они было повсюду и во всем. В сиянии солнца, и блеске луны. В несущем жизнь дожде, обрушивающемся с неба, по прихоти неизвестных сил и завывающем в печной трубе ветре. В крике ночной птицы и мерцании кошачьих глаз. Мир человека был ограничен размерами поселения, в котором он жил, и тем, что можно было увидеть вокруг. Человек не знал, что может скрываться в соседнем лесу, и его воображение рисовало ему невиданных существ. Человек не знал, куда можно попасть, переплыв море, и думал что, там, в непроглядной дали, где кончается эта бесконечная водная гладь, и есть край света. В любом явлении, которое не мог объяснить, человек видел чудо. И оно действительно было там. Но время шло, и люди расширяли границы вокруг себя. Все леса исхожены, все моря пересечены вдоль и поперек. Все явления изучены. Границы человечества расширились до такой степени, что Земля стала лишь маленький шариком, висящим в черной пустоте. Засыпая по ночам, людям больше не надо переживать о том, взойдет ли завтра солнце. Не украдут ли его Злые Силы. Не спрячут ли от людей, в своем вечном желании напакостить. Смогут ли Силы Добра дать им бой, и отстоять право людей, хотя бы еще на один теплый и светлый день. Теперь люди точно знают, что еще как минимум миллиард лет солнце никуда не денется, и, засыпая, думают о проблемах поважнее. О том, как быстрее выплатить кредиты. О нелюбимой работе, на которую приходится ходить, скрипя зубами и сердцем, потому что она приносит деньги, без которых не выжить. Об очередном проигрыше любимой спортивной команды, и любимом сериале, следующий сезон которого, выйдет теперь только через два года. В жизни людей не осталось места чуду. Все вокруг изведано. Все банально. Там где правят разум и холодный расчет, не остается места вере. Без веры нет чудес. А если чудес не бывает, то зачем же нужно умение их видеть? Так человечество ослепло. Их мир потерял краски, став серым. Темп их жизни невообразимо ускорился, но она стала скучной и однообразной. Люди превратились в заведенные механизмы, проходящие каждый день один и тот же маршрут, и замирающие на несколько часов по ночам, чтобы набраться сил для нового дня.
Так говорил Старый Друг. Ирина не знала, прав ли он, хотя никогда бы не посмела обидеть его своим сомнением. И все же ей хотелось верить, что для людей еще не все потерянно. Что они слепы не от рождения, а слепнут со временем. Что они не окончательно утратили способность к восприятию Чуда, а просто забыли, как это делается. И что нужно лишь чуть-чуть им помочь, чтобы они вспомнили. Или не дать забыть тем, кто еще помнит. Ведь каждый ребенок, знает, что есть чудеса. Каждый ребенок способен на искренние чувства и эмоции. Дети могут примерить на себя тысячу ролей, и одеть тысячу масок, но они никогда не станут скрываться за маской Безразличия. Они еще не разучились верить в то, что в жизни, как и в любой сказке, Добро непременно одержит победу над Злом. Почему же некоторые, многие, забывают это с возрастом? А ведь есть еще и она. Как быть с ней? Разве она одна такая во всем мире?
Автобус уже скрылся за поворотом, когда Ирина ступила под сень мрачных тяжелых ветвей. Деревья нависали над ней, словно немощные ворчливые старцы. Тянули к девушке свои худые, на половину лишившиеся листвы, но еще крепкие и жилистые руки. Старались схватить за одежду и плечи. Уронить за шиворот холодные дождевые капли. Сомкнуться стеной и задержать незваную гостью. Легкие полуботинки на ногах девушки, до половины утопали во влажной прелой листве и жухлой траве. Влага пропитала штанины ее джинсов. Но все это мало волновало Ирину. Едва ветви сомкнулись за ее спиной, скрывая от дороги, и от глаз возможных случайных свидетелей, она, наконец, почувствовала себя по-настоящему свободной. Старый Друг не любил людей и старался по возможности их избегать. Ей же было их жаль. Она еще не потеряла веру в человечество, но находясь в их окружении слишком долго, буквально ощущала как неверие и обыденность убивают частичку Чуда в ней самой. И, понимая это, она снова и снова рвалась к тому единственному, кто мог ее понять и поддержать.
Ирина стянула с головы берет, позволяя заблудившемуся в ветвях ветерку, растрепать ее каре, и, подняла голову вверх, словно пытаясь заглянуть в лицо согбенным старцам. Затем, прикрыв глаза, девушка тряхнула головой, и короткие каштановые пряди рассыпались по ее плечам длинными изумрудными локонами. Края свитера поползли вниз, превращаясь в некое подобие свободной туники, совсем легкой, сотканной из тонких паутинок и лучей закатного солнца. Обувь и джинсы словно растаяли в воздухе. Вместо них, ноги девушки, от ступней и до икр, покрыло плетение легких сандалий, цвета виноградной лозы. Она не боялась замерзнуть. Она знала, что эта легкая, эфемерная одежда спасет ее от любых холодов. Просто потому, что здесь это было возможно. Здесь был другой мир. Маленький кусочек другого мира, еще не раздавленный повседневной обыденностью, царящей вокруг него. Мир, в котором Чудо было повседневностью. И здесь она тоже была другой. Здесь ее звали Кередвен.
Хрупкая курносая девушка-студентка, с веснушками на щеках, в одно мгновение, превратилась в грациозную дриаду, прекрасную лесную принцессу. Она уверенно шла по опавшей листве, теперь казавшейся под ее ногами мягким цветастым ковром. Вокруг сразу стало немного светлее. Деревья, теперь еще больше похожие на неуклюжих стариков, расступались, уступая ей дорогу. Сменив гнев на милость, они перестали ворчать и начали жаловаться на свою судьбу. Их сморщенные корявые пальцы все еще тянулись к ней, но теперь это были жесты приветствия и уважения. Словно старые знакомые, они пытались извиниться, за то, что не сразу узнали ее. Пытались коснуться ее лица и волос. Приобнять за тонкие плечи. Они шептали ей. Шептали с напором, перебивая друг друга. Как будто желая донести до нее свою последнюю волю, открыть великую тайну или просто выговориться, может быть уже последний раз, в этом году.
«Прикоснись к нам».
«Не оставляй нас».
«Уже осень».
«Мы уже не те, что были раньше».
«Мы плешивые».
«Мы лысые».
«Мы серые».
«Скоро зима».
«Мы слабые».
«Мы скоро уснем».
«Уснем холодным и одиноким сном».
«Но мы обязательно проснемся».
«И начнем жить с новой силой».
«Ибо за осенью всегда приходит зима, но также верно и то, что за зимой всегда придет весна».
Деревья все время болтают без умолку, если уметь их слышать. Девушке было жаль их. Она протягивала им навстречу руки, легко касалась ветвей, гладила сморщенную, покрытую мхом кору. Но она не могла долго задерживаться с ними. Их было слишком много. А где-то там, за деревьями, ее уже ждал Он. Наверняка, ждал. Она называла его – Старый Друг. Даже тогда, когда они еще были едва знакомы. Не потому, что он был стар как сам мир, а потому, что с первых дней их знакомства, ей казалось, что она знала его вечно. Он же называл ее – Чудо, хотя казалось, ничего не может быть чудеснее в мире, чем он сам. И они не могли друг без друга.
***
Ей было пять лет, когда они встретились впервые. Она была очень серьезной девочкой, с двумя короткими косичками и кольцом из медной проволоки на безымянном пальце левой руки. Кольцо она смастерила себе сама, и напрочь отказывалась его снимать, даже когда воспитательница в детском саду начала объяснять ей, что проволока может быть грязной и от нее можно заболеть. «Как у мамы», - только и твердила маленькая Ира сквозь слезы, пока ее, наконец, не оставили в покое.
На улице уже стоял октябрь и зима, недвусмысленно намекала осени, что время ее сочтено. Дни были мрачными и холодными. По ночам шли дожди, а к утру темные бесформенные лужи покрывались корочкой льда. Люди казались хмурыми и неприветливыми. В тот день мама опять задержалась на работе, и забрала Иру из садика самой последней. На улице уже стемнело, когда они запрыгнули в старый красно-белый трамвай, весь гремящий и скрипящий на ходу, в котором к радости мамы, обнаружилось одно свободное место. Ире не очень-то хотелось сидеть рядом с какой-то толстой тетенькой, ковырявшейся в своей бесформенной сумке, но вскоре ее увлек вид проносившихся за окном городских огней, и она на время забыла о неприятной соседке. И тут, на одной из остановок, двери трамвая распахнулись, и в салон вошел он.
Девочке хватило одного короткого взгляда, чтобы понять, что вошедший дядя совершенно необычный. И она уставилась на него во все глаза, тут же позабыв и о виде из окна, и о неприятной соседке, и даже о маме, державшейся рядом за поручень, и легко покачивающейся в такт движению.
Вошедший был довольно высоким и при этом каким-то очень уж не складным на вид мужчиной. Сутулый, словно какой-то непомерно тяжелый груз давил на его плечи. С руками похожими на кривые сучья деревьев. С копной густых темно-зеленых волос, растрепанных и спутанных, напоминающих птичье гнездо, и такой же, по цвету и состоянию, недлинной, но густой бородой. Девочке даже показалось, что в волосах у него торчат какие-то ветки и листья, что удивило ее еще больше. Одет он был в нечто среднее между пальто и банным халатом, в котором когда-то, по вечерам, ходил по квартире ее папа.
Незнакомец, сначала, как будто даже не заметил ее. Занял свое место среди держащихся за поручень людей и с интересом уставился куда-то поверх голов других пассажиров, словно разглядывая на потолке, что-то видимое только ему. Потом, будто почувствовав, что на него смотрят, он обернулся и бросил короткий взгляд в сторону, где сидела Ира. Внимание девочки тут же привлекли его глаза. Они казались маленькими на крупном темном лице, изборожденном глубокими морщинами, словно древесная кора, но пылали нестерпимо ярким зеленым светом и, это свечение, притягивало девочку, как магнит. Когда их взгляды встретились, на лице незнакомца промелькнуло удивление, и, как показалось Ире, даже страх. Лишь на секунду. А потом он улыбнулся ей, показав ряд кривых, светло-коричневых, словно выпиленных из дерева, зубов и подмигнул своим нестерпимо зеленым глазом.
Девочке стало жутко. Она позабыла, где находится. Она позабыла как надо вести себя в обществе. Она помнила только, что рядом с ней ее мама, которая может защитить от всего.
- Мама, мама, - позвала Ира, вцепившись в рукав маминой куртки, - смотри, там леший!
Она старалась говорить тихо, но от волнения, голос предательски дрогнул, и ее услышали все вокруг. С ужасом, вновь подняв глаза на незнакомца, девочка поняла, что слышал и он. Но он никак не реагировал. Не бросился бежать, не выпрыгнул в окно, не кинулся на маленькую нахалку, открывшую всем его секрет. «Леший» все так же стоял, держась за поручень, смотрел на нее и улыбался.
- Милая… - мама, до этого смотрящая в окно, и погруженная в свои мысли, казалось, не сразу поняла, что пытается сказать ей дочь. Виновато озираясь, она, наконец, увидела того, на кого показывала Ира. Ничем не примечательный мужчина, среднего роста, средних лет, уже начинающий лысеть. В длинном сером пальто и с черной шляпой в левой руке. Он взглянул на женщину своими маленькими зелеными глазами и улыбнулся ей, словно хотел сказать: «Все хорошо. Я все понимаю. Это же ребенок. Мало ли что, она могла нафантазировать».
Люди вокруг тоже начали улыбаться. Кто-то понимающе и снисходительно, умиляясь фантазии девочки. Кто-то ехидничал над неловким положением, в котором оказалась ее мама. Некоторые даже прослеживали за взглядом Иры, с интересом изучая мужчину, которого она приняла за лешего, но вскоре, разочарованно отводили глаза. Никаких сходств определенно не было.
- Милая, я же тебе говорила, нельзя показывать на людей пальцем. Какой же это леший. Это просто… дядя. Извините, пожалуйста… - мама перевела взгляд на мужчину, но он, тут же протестующе замахал руками.
- Ну что Вы, не извиняйтесь. Она у Вас просто… Чудо!
Голос у незнакомца, оказался низкий и глубокий, но при этом очень располагающий к себе. Почти такой же голос был у папы Иры, когда он читал ей сказки.
Мама продолжала что-то говорить, но девочка ее уже не слушала. Страх сменился обидой, на то, что ей не поверили, да еще и посмеялись. Ира насупилась и вновь отвернулась к окну, хотя любопытство все еще заставляло ее, время от времени посматривать в сторону незнакомого мужчины. В один из таких моментов он вновь поймал ее взгляд, и едва заметно кивнул головой куда-то вверх, в сторону той точки на потолке, которую изучал сам, когда только вошел. Девочка перевела взгляд, и рот ее вновь раскрылся от удивления. Там, где раньше была матовая серая поверхность, теперь зияло окно. Окно не обычное. В нем словно не было стекла, и все же мир за окном был отгорожен от мира внутри трамвая, чем-то невидимым. Но самым удивительным было то, что это был вовсе не тот мир, что проносился мимо них за остальными окнами трамвая. Этот мир был ярок и светел. Там весело светило солнце. Там было чистое и глубокое голубое небо. Там проносились над трамваем ветви гигантских причудливых деревьев, которые Ира никогда не видела раньше, порхали яркие птицы, и не уступающие им в размерах, прекрасные бабочки. Бабочки ли? На долю секунды девочке показалось, что у них были маленькие ручки и ножки. И все это было наполнено такими яркими и глубокими цветами, какие девочке никогда не приходилось видеть в тот мире, в котором жила она.
Свет из окна в потолке не проникал внутрь трамвая. Точнее проникал, но как то, очень уж избирательно, освещая только странного незнакомца. И все остальные пассажиры вокруг казались серыми и блеклыми по сравнению с ним. Как, если бы девочка смотрела на мир через очень грязное стекло, протерев на нем, лишь крохотный участок, позволяющий хорошо рассмотреть только одного человека из толпы. Люди в толпе не замечали таинственного потолочного окна, так же как и не увидели ничего странного, в казавшемся им обычном, мужчине.
Ира вновь перевела взгляд на «лешего» и увидела, как он прошептал ей одними губами:
- Они не могут видеть.
В этот раз голоса она не слышала, но почему-то была уверенна, что он сказал именно это.
- Я найду тебя, - так же беззвучно шепнул он ей снова. И хотя она вновь не услышала, а просто осознала эту фразу, она почему-то сразу поняла, что в ней нет угрозы. Это было обещание. Обещание старого друга, с которым долго не виделся, а потом вдруг случайно встретил снова и вспомнил, сколько хорошего вас когда-то объединяло. В следующее мгновение, трамвай дернулся и остановился. Леший вновь подмигнул девочке и вышел на остановке.
***
Ира не так уж много помнила об отце, и с каждым годом этих воспоминаний становилось все меньше. Например, она помнила, как иногда, после ванной он ходил по комнате в своем теплом темно-красном халате, и что-то говорил. О чем-то спорил с мамой, или просто, что-то рассказывал. Халат этот до сих пор висел у них в шкафу, одиноко занимая отдельную вешалку, в то время как на других вешалках одежда висела множеством слоев. Каждый раз, когда мама залезала в шкаф и наталкивалась на него, ее глаза становились грустными, и она говорила, что надо бы, наверное, от него избавиться. Но, почему-то, он всегда так и оставался на своем месте.
А еще Ира помнила, как папа читал ей. Его лицо уже почти стерлось из памяти девочки, и виделось лишь размытым неясным пятном, когда она пыталась его вспомнить, зато все остальное она помнила до мельчайших подробностей. Вот он садится в глубокое мягкое кресло и берет в руки книгу. Ира карабкается к нему на колени, и он легонько придерживает ее, чтобы она не упала. Потом девочка прижимается к его такому широкому и теплому плечу. От него пахнет кремом для бритья. Или мылом. Или еще чем-то таким, едва уловимым, чем может пахнуть только папа, и никогда не пахла мама.
- Ну что, устроилась? - отец смотрит на нее и улыбается. Теперь девочка не помнит даже цвет его глаз, кажется они были зелеными, но отлично помнит его улыбку. Она всплывает в памяти, словно улыбка неуловимого Чеширского кота.
Потом он начинает читать, и девочка, еще секунду назад непоседливо елозившая у него на коленях, замирает, боясь даже пошевелиться, чтобы не нарушить волшебство этого момента. Его спокойный сильный голос, уносит ее в волшебные грезы. Туда где живут диковинные животные и страшные чудовища, прекрасные принцессы и храбрые рыцари, злые волшебники и добрые феи. Спустя какое-то время, девочка уже не могла вспомнить, какие именно сказки читал ей отец, но помнила, что каждый раз, когда он читал ей, это было незабываемое путешествие в мир грез и фантазии. Волшебные существа и герои в ее воображении казались такими реальными, и она видела их, словно в немом кино, ожившем под аккомпанемент голоса ее папы. Потом сказка кончалась, и девочка закрывала глаза, притворяясь спящей. Отец, аккуратно откладывал книгу, брал ее на руки, и бережно относил в спальню. Уже в кровати, укрытая теплым одеялом, она открывала глаза и спрашивала его:
- Ты любишь меня, папа?
- Конечно, маленькая, - говорил он.
- И всегда будешь рядом?
- Всегда.
- Обещаешь?
- Обещаю.
Это был их маленький ритуал, вместо поцелуев и пожеланий спокойный снов, которыми они обменивались с мамой. Только после этого девочка засыпала.
А потом папа покинул их. Мама не любила говорить об этом, и Ира, очень скоро поняв, что вопросы о папе, приводят лишь к маминым слезам, перестала их задавать. Мама говорила, что папа нашел место, где ему лучше, и девочке оставалось лишь надеяться, что это действительно так. Что ему на самом деле хорошо, где бы он ни был.
Их жизнь начала меняться. Мама все больше времени проводила на работе, а когда приходила домой, всегда была грустная и усталая. Днями Ира была в саду. Вечерами и, иногда, по выходным с ней сидела тетя Маша, их соседка по лестничной клетке. Это была грузная, седая женщина, с крупным носом и большими очками в роговой оправе, за которыми ее глаза казались совсем маленькими. Она заставляла девочку есть не вкусный суп, и все время, без умолку, тарахтела о том, что раньше жилось лучше. Раньше женщине не приходилось работать на двух работах, чтоб прокормить ребенка. Раньше мужчины не бросали свою семью ради какой-то вертихвостки. Раньше правительство заботилось о народе. «Бедная ты моя», - иногда, в конце всех этих разговоров, вдруг начинала причитать тетя Маша и норовила обнять Иру или погладить ее по головке. Но девочка всегда ловко уходила от таких проявлений любви. Она мало что понимала из болтовни соседки, и старалась ее не слушать. Теперь, когда больше некому было читать ей сказки, она начала выдумывать их сама, иногда с головой погружаясь в мир фантазий и забывая о том, что происходило вокруг на самом деле. И тогда мир вокруг нее оживал и наполнялся красками. И не было в том мире места несправедливости и предательству.
А потом была та встреча в трамвае. Странный, похожий на лешего мужчина, и окно в иной мир. Девочка все ждала, когда же он придет к ней, как обещал, но он все не приходил. Зима сменила осень, за ней пришла весна, и Ира уже решила, что он обманул ее, так же как когда-то ее обманул папа. Но «леший »все-таки нашел ее, как и обещал.
В тот вечер мама уложила Иру в кровать раньше обычного, сославшись на то, что ей еще надо поработать, и что завтра им рано вставать. Девочка понимала это, но спать совершенно не хотелось. На улице было тепло. Снег давно сошел. Душистые набухшие на деревьях почки начинали вскрываться, превращаясь в маленькие изумрудные листочки. Все вокруг словно оживало и просыпалось от долгого сна. Девочка лежала в своей кровати, изучая причудливые тени, сотканные лунным светом и ветвями, заглядывающих к ней в окно деревьев, на стенах и потолке ее комнаты. Она всегда наблюдала за ними перед сном. Иногда тени складывались в совсем уж невообразимые картины, и это веселило ее. Но сегодня все было иначе. Сегодня тени в ее комнате не подчинялись привычным для них законам. Их движение не было цикличным, как если бы ветер раскачивал ветки за окном, туда-сюда. Сегодня, казалось, вообще не было ветра. И, тем не менее, тени двигались. Свивались клубками, и рассыпались на части, скользили вниз и вверх по стенам, или вдруг резкими скачками оказывались на потолке. Они словно жили своей жизнью, и, поняв это, девочка начала видеть больше. Перед ней были не просто тени. Они были живые. Десяток маленьких мохнатых существ, похожих на человечков, но с длинными хвостами и беличьими ушами, резвился в ее комнате. Сначала девочка испугалась и с головой нырнула под одеяло, оставив лишь маленькую щелку, чтобы видеть странных гостей. Но чем больше она наблюдала, тем забавнее они ей казались, и, вскоре, страх сменился любопытством. Рожденные тенью, таинственные существа, все время двигались, словно не могли и секунды усидеть на одном месте. Но в их движении не было угрозы, это была игра. Вскоре Ира смогла различить, что некоторые из них, одеты в пиджаки и высокие шляпы-цилиндры, сидящие между длинных ушей, а у других были маленькие кукольные платьишки и банты в длинных косичках. Но все это, и пиджаки, и шляпы, и банты, и сами существа были черны как тень, что породила их. И совершенно безмолвны. Движения их казались хаотичными. Они кружились в хороводах, бегали, прыгали, иногда сталкивались, устраивая кучу малу. Но никто из них не позволял себе приближаться слишком близко к кровати девочки. А если, кто-то по неаккуратности или в пылу их сумасшедшей игры-танца, все-таки оказывался рядом с ней, игривость его тут же сменялась каким-то благоговением и, с почтением склонив голову, существо, вновь отступало в толпу себе подобных. Постепенно, Ира начала улавливать в хаосе происходящего какой-то смысл. Существа не просто веселились и плясали перед ней. Они, словно маленькие безмолвные актеры театра теней, разыгрывали для девочки свою непонятную пьесу. И вот, уже позабыв про страх и осторожность, девочка откинула одеяло и уселась в кровати, как самый настоящий, почетный и единственный зритель этого театра. Вскоре, в общем хаосе представления, девочка уловила суть, хотя в большей степени это была ее догадка, чем понимание происходящего. Существа звали ее. Манили к себе. Пытались увести за собой. Они, словно стая ночных мотыльков, стремились в своем диком танце, к белому проему окна, закрытого узорчатой занавеской, но как не старались, не могли достичь его. Проникающий с улицы, свет луны, родивший их из черноты теней, теперь стал для них губительным. Они не могли войти в него, но пытались сказать, что это должна сделать девочка.
Ира решилась не сразу, но когда она слезла с кровати и босые ноги коснулись мягкого ворса ковра, существа вокруг нее замерли. Тени-кавалеры склонились в низких поклонах, Тени-дамы застыли в реверансах. Девочка, словно принцесса перед толпой своих подданных, легко, на цыпочках, подошла к белому прямоугольнику окна и шагнула прямо в поток сияющего света. В отличие от Теней, он не пугал ее, и не причинял вреда. Напротив, серебристые лучи ласково щекотали кожу, сплетаясь в нежнейшую ткань волшебного платья. Разглядывая бархатный подол, сверкающие манжеты, кружевную оборку и жемчужный бисер, Ира смеялась от восторга, но совсем тихо, чтобы не разбудить маму. Теперь она была настоящей принцессой.
А потом девочка отдернула занавеску и увидела его. Того, кого уже начала забывать, так же как забывала папу. Того, кого готова была и впрямь посчитать своей фантазией. Ведь она уже взрослая девочка и скоро пойдет в школу, а взрослые девочки не должны выдумывать сказки, а должны хорошо учиться, как говорила ей мама. Тот самый Леший стоял под ее окном. Хотя, сейчас он выглядел немного иначе, словно стал моложе. Глубокие морщины разгладились. Кожа стала светлее. Фигура больше не казалась корявой и нескладной. В ней появилась твердость и величественная стать. Волосы и борода, цветом своим, теперь напоминали не старый древесный мох, а свежую, только что показавшуюся из-под земли травку. И хотя, как и в прошлый раз, они были растрепаны, форма их скорее напоминала корону, а не нелепое птичье гнездо. Даже, странное, напоминающее одновременно халат и пальто, одеяние теперь казалось на нем королевской мантией.
Леший поднял к ней свои, горящие изумрудным огнем, глаза, широко улыбнулся, и сделал знак рукой, как бы прося открыть ему окно. И вновь девочка не почувствовала ни капельки страха, словно не таинственное порождение человеческих фантазий стояло перед ней, а старый знакомый, которого она знала, все время, сколько себя помнила. Она повернула ручку, и в следующую секунду, он оказался рядом с ней. Ира даже не заметила, когда и как он успел переместиться. Только что был внизу и вот, он уже здесь. Высокий, величественный и статный Лесной Король, уселся на подоконнике полу боком к девочке, свесив ноги на улицу, как обычный мальчишка, улыбнулся ей и прошептал:
- Не бойся меня, маленькое Чудо. Я не обижу тебя. Я просто расскажу тебе пару сказок. Расскажу тебе всё.
***
Прошло 12 лет. Многое изменилось в жизни Ирины с той поры. Много историй было рассказано. Не меньше было усвоено уроков. Старый Друг действительно никогда не обижал свою маленькую подругу, и действительно рассказал ей все, что знал сам, хотя для этого, конечно, не хватило одной ночи. Не хватило бы и сотни ночей. Но им некуда было торопиться.
Он рассказывал ей о заре времен. О том, как первые люди, впервые вышли из своих пещер и подняли головы к черному ночному небу, увидев в нем миллиарды маленьких и холодных, но таких магически притягательных, искорок. И о том, как примерно, тогда же в мире зародилось Чудо. В те далекие времена, оно было повсюду. Пронизывало весь мир. В каждом камне, дереве, водоеме, в каждом живом существе, можно было найти его отголоски. Люди создали его, сами того не ведая, ибо без него они никогда бы не стали Людьми. Из Чуда они черпали вдохновение для своих величайших творений и достижений. Оттуда же происходили все их мечты, фантазии и грезы. Но у Чуда были и собственные дети. В разные времена и в разных уголках мира, их называли по-разному. Сатиры и нимфы, эльфы и феи, лешие и водяные. Все они когда-то жили бок о бок с людьми. Иногда их боялись, иногда искали у них защиты, но никто никогда не сомневался в их существовании. Они были такой же частью мира, как ветер, гроза или свет небесных светил – не понятные людям, но от этого не менее реальные. Все они были детьми Чуда. Все они черпали из него свою жизненную силу. Но мир менялся слишком быстро, для таких, как они. Люди ломали его под себя, меняясь сами. И вот уже те, кто породил Чудо, перестали нуждаться в нем, также как взрослый человек перестает нуждаться в своих детских пеленках. Они не просто разучились видеть его. Они разучились в него верить. И Чудо начало умирать. А вместе с ним гибли и порожденные им существа, ибо им негде было больше черпать свою силу. Но к счастью, а может и к несчастью для них, Чудо умирало медленно. Агония его растянулась на века. Оно больше не пронизывало весь окружающий мир, но все еще пересекалось с ним в некоторых его аспектах.
- Если хочешь найти Чудо, подумай, что завораживает людей с первого взгляда? - говорил Старый Друг, как обычно сидя на подоконнике ее окна и поглаживая по мохнатой спинке крупного паука сидящего у него на коленях. Паук выдергивал тончайшие серебристые нити прямо из потока лунного света, заливающего всю комнату, и что-то из них плел.
- На что они могут смотреть сколь угодно долго, не уставая от этого? Пылающее пламя, бегущая вода, облака, гонимые ветром по бесконечным безбрежным небесам. Силы природы, стихии – это последние и единственные очаги Чуда, в этом мире, у которых могут согреться такие как я. Почти последние и почти единственные.
- Почти? – удивилась девочка, - а что еще?
- Есть и другие источники. Но они не постоянны, и могут иссякнуть так же быстро, как и возникнуть, хотя порой сила их бывает поистине велика. Но не будем забегать вперед.
Потом он рассказывал ей об Осени мира. О том, что у всего есть свое начало и конец. Что все, однажды родившееся, должно когда-то умереть. Такая же судьба ждала и мир людей. Он уже пережил свою Весну, когда силы, управляющие им, были юны и стремились жить, развивая и меняя все вокруг. И Лето, когда силы Разума и силы Чуда были равны и взаимно дополняли друг друга, период великих мечтаний и великих достижений. Теперь же наступила Осень. Чудо почти мертво. «Деловой подход» правит бал в жизнях людей. Скоро, уже совсем скоро, наступит Зима. И мир умрет. Нет, это будет не тот Армагеддон, который люди привыкли видеть в кино. Земля не сойдет со своей орбиты. Океаны не выйдут из берегов. Не извергнуться разом тысячи вулканов. Погибнет только Чудо, эта маленькая частичка мира, которую люди давно уже разучились замечать. Вместе с ним умрут и его дети, но и про них человечество давно позабыло и не заметит этой потери. А еще умрет Фантазия. Умрет Творчество. Погибнут Грезы. Мир станет серым. Потеряет свои краски, так же как с первыми морозами, дерево теряет свои последние листья и становится голым и беззащитным перед холодными зимними ветрами. Но людям будет уже все равно. Они не заметят и этого. Они сами станут воплощением банальности и серости.
Это уже началось. Это происходит прямо сейчас. Именно поэтому, такие, как Старый Друг больше не могут появляться перед людьми в своем истинном обличии. Ибо, столкнувшись с проявлением Чуда, люди уже могут разрушить его своим неверием и отрицанием. И вот, Дети Чуда, чтобы хоть как-то выживать рядом с людьми, вынуждены прятаться под масками. Носить человеческие тела из плоти и костей, словно маскарадные костюмы, чтобы их волшебная сущность не была раздавлена грузом обыденности и повседневности. И, надев этот костюм однажды, они уже навечно обречены были балансировать между двух миров, поскольку человеческому телу нужен привычный и банальный мир людей. Нужна пища, одежда и крыша над головой. А духу, живущему в этом теле, нужен мир чудес и волшебства. Мир, парящих в облаках замков и деревьев, держащих на себе небесный свод. Мир прекраснейших одежд, сотканных из лунного света, и экзотических яств, возникающих по одному лишь желанию на поверхности волшебной скатерти. Телу нужно вращаться в мире людей. Духу – держаться поближе к источникам Чуда, откуда он может получать свою энергию. Слишком долго продержаться на этой грани, не получалось ни у кого. Рано или поздно, баланс всегда оказывается нарушен. И тогда остается два пути. Либо гибнет тело, и дух оказывается привязанным, к тому островку Чуда, от которого он зависел, или вовсе растворяется в нем. Либо гибнет дух, и тело остается доживать свой недолгий человеческий век, так же как миллионы людей вокруг, лишь иногда, смутно, как будто вспоминая что-то. Понимая что, он чужой в этом мире. Что все вокруг – не его, и он рожден не для этого. Но уже не в силах, ни осознать, что же именно с ним не так, ни изменить этого.
Старый Друг сделал свой выбор. Мир людей был ему слишком чужд, и он все больше времени проводил рядом со своим «очагом» Чуда – маленькой рощицей в центре довольно крупного лесного массива. Скрытое от глаз простых смертных, это место являлось точкой пересечения двух миров, и давало ему не малые силы, пока он находился там. Эти же силы постепенно меняли его, превращая в воплощение лесного духа, сказочного лешего, предавая его облику все больше древесных черт. Одной из таких черт была его зимняя спячка. Каждый ноябрь он покидал девочку, усталым и несуразным стариком, и каждый март возвращался к ней помолодевшим и полным сил. Но, не смотря на эти сезонные перемены, он как будто никогда не менялся, всегда оставаясь для нее все тем же Старым Другом. Она же, каждую новую их весну, становилась на год старше. Девочка росла, и мир вокруг нее уже не казался таким необъятным. Время, бежало все быстрее. А обязанности все больше вытесняли желания. Она не была порождением Чуда. У нее не было выбора, в каком из миров ей жить. И, хотя, Ира теперь научилась замечать вокруг все больше необычного и чудесного, она, тем не менее, чувствовала себя чужой среди людей. Ей было не с кем поделиться тем, что с ней происходит. Ей было некому рассказать о том, что она видит и узнает. Людей пугали и настораживали такие рассказы. Она поняла это впервые, когда однажды утром, увидев в зеркале, что глаза ее вдруг заискрились изумрудным светом, рассказала об этом маме.
- Ну чего ты выдумываешь, у тебя чудесные карие глазки, - улыбнулась мама ей в ответ, но на лице ее, едва заметно, залегла тень тревоги. Когда же девочка решилась рассказать, что к ней в гости приходит самый настоящий леший, мама потащила ее к психологу. Ира до сих пор со страхом вспоминала ту высокую, стройную женщину, в сером брючном костюме и строгих очках. Рядом с ней казалось, гибло всё то чудесное, что с некоторых пор, не видимое для чужих глаз, окружало девочку. Само пространство вокруг блекло и становилось серым. А Ира казалась сама себе маленькой и ничтожной перед этой женщиной. С тех пор она больше никогда никому и ничего не рассказывала.
Ирина жила обычной жизнью обычного ребенка. Она прилежно училась и получала хорошие оценки. Она общалась со сверстниками, и хотя, никогда не была душой компании, не была и изгоем. Она делала то, что было нужно, зная, что за серой будничной рутиной, обязательно наступит ее время. Не важно, как это будет. Придет ли он к ней в спальню, на пару часов перед сном, чтобы рассказать очередную сказку, или, гуляя в парке, она случайно увидит его лицо, среди древесных ветвей, и внезапно осознает, что мир вокруг нее неузнаваемо изменился. Главное, что только в такие моменты она жила по-настоящему.
А потом детство закончилось. Ирина, теперь молодая и привлекательная девушка, поступила в ВУЗ. Не потому что ей действительно этого хотелось, а потому что без этого было не обойтись, и потому что, так хотела мама. У нее даже появился парень, но их отношения не продержались слишком долго. Он совершенно не мог понять ее, а ей не хотелось ему врать. И не врать она не могла. Кроме того, она совершенно не испытывала к нему тех самых чувств, воспетых во множестве книг и историй. Единственным, кого она действительно любила, кем дорожила больше всего на свете, и кто так же любил ее, был Старый Друг. Но это была необычная любовь, держащаяся не на страстях и желании обладать, как это бывает у людей. А воздушная и нежная любовь, основанная на спокойном созидании и радости осознания, что рядом есть кто-то настолько близкий. Это были отношения родителя и дитя, наставника и ученика, двух родственных душ, нашедших друг друга, хотя это было практически невозможно, и теперь не желающих расставаться.
Да, время шло с неумолимой скоростью. У них уже не получалось видеться так часто, как это было раньше. Он все больше времени проводил в своем лесном оазисе, она кружилась в водовороте пар, сессий, домашних дел и подработок. Но, каждую осень она приходила попрощаться с ним, перед его зимней спячкой, а каждую весну, первой встречала его после пробуждения. И никто из них не задумывался над тем, как долго это будет продолжаться.
***
Что-то хрустнуло у девушки под ногами, и этот звук отвлек от воспоминаний. Она опустила голову и увидела, среди опавшей листвы нечто маленькое и красное, что показалось ей совсем чуждым для этого места. Присмотревшись, она поняла, что это жестянка, банка из-под кока-колы, сплющенная и вдавленная во влажную землю, подошвой ее сандалия. В ту же секунду мир вокруг нее рухнул. Она снова стала обычной девушкой Ирой. Студенткой второго курса местного политеха, в ярком свитере, синих джинсах и полуботинках из кожзаменителя на ногах. Иллюзия, окутывавшая ее, растворилась без следа, ибо в том мире, где она была прекрасной лесной принцессой, не было места банкам из-под кока-колы. Этот мусор означал, что здесь недавно были люди. А там где люди – нет места чудесам. Замерев на секунду, пытаясь переварить произошедшее, девушка вдруг почувствовала, как медленно, но неумолимо на нее накатывает тревога. Сначала иллюзорная и едва осознанная, она скоро обрела свою форму, и девушка, быстрым шагом, иногда срываясь на бег, там, где деревья смыкались не слишком плотно, кинулась искать своего Друга. К счастью, до рощицы, оставалось совсем недалеко. Буквально через сотню метров, девушка прорвалась через сплетение ветвей, опять казавшихся безжизненными деревьев, и оказалась на берегу маленького заброшенного пруда.
В мире Грез это было прекрасное место. Глубокое озеро с кристально чистой водой, такой прозрачной, что можно было видеть дно, обрамляли величественные вечнозеленые деревья. В их кронах звенели звонкие птичьи трели, а у оснований, в переплетении могучих корней, сновали всевозможные фантасмагоричные существа, порожденные человеческой фантазией. В воздухе кружились диковинные ароматы и парили невиданные насекомые. Это был тот мир, который Ира когда-то видела в странном окне трамвая. Мир удивительно светлый и чистый. Но свет этот, лился не с бескрайних прозрачных небес. Одно единственное Дерево, возвышающееся над остальными, словно король над своими подданными, такое огромное, что крона его терялась в облаках, лучилось этим светом, и освещало весь маленький мирок, раскинувшийся у его подножия. У Дерева был могучий ствол, ровный как мачта корабля, необхватный, наверное, и для десятка человек. Его покрывала белая кора, прочная как сталь и, в то же время, мягкая и бархатная на ощупь. Крупные золотистые листья, на его ветвях, тех, что можно было увидеть с земли, лучились ровным белым светом. А когда один или несколько листочков вдруг срывались с ветвей, и падали на землю, вокруг разносился мягкий, едва слышный звон. Старый Друг рассказывал, что дереву этому тысячи лет. Что оно и есть воплощение того самого кусочка Чуда, еще не погибшего в этом месте. И что раньше, великое множество таких деревьев росло по всей земле. И когда два мира пересекались, на месте Белого Дерева, в мире людей тоже вырастало дерево, почти не уступающее ему в величии. Такое дерево было и в этом месте. Старый, высокий, уже наполовину высохший вяз, медленно умирал, так же как и его волшебный побратим. И так же, он до последнего не терял своего величия. Большая часть его ветвей уже высохла. Они нависали над прудом тяжелыми когтистыми лапами. И лишь на одной могучей ветви все еще, каждую весну появлялись молодые листочки. Старый Друг говорил, что два дерева из разных миров настолько тесно переплелись друг с другом корнями, что когда умрет одно, умрет и другое. А вместе с ними умрет и он. Но Ирина отказывалась верить в это. Не могла поверить.
Сейчас девушка не видела всего великолепия мира Чуда. Сейчас она стояла на берегу изрядно обмелевшего, затянутого ряской, и пахнущего прелыми листьями, водоема, в окружении корявых, изломанных жизнью деревьев, и смотрела в одну точку, не в силах смириться с тем, что видит. Дерева больше не было. Старый вяз исчез. На его месте, между двух стен деревьев, будто не решающихся подойти ближе, и виновато взирающих на место свершенного преступления, зиял непривычный глазу провал. В нем был виден кусок темного, хмурого неба, и мрачные упирающиеся в него вершины других, более далеких деревьев. А еще там торчал огромный, более метра в диаметре, и какой-то нелепый на вид пень.
Постепенно, с осознанием, Ирина увидела и остальные кусочки мозаики, быстро сложившиеся в одну картину. Несколько беседок разбросанных по берегу пруда. Деревянные лавки. Грязные, покрытые сажей мангалы. Мусор, как это обычно бывает, валяющий не только в урнах, но и вокруг них. Она не появлялась здесь все лето. Закружилась в бесконечном водовороте человеческого быта, и забыла о том, что все, даже кажущееся вечным, когда-нибудь кончается. Она и подумать не могла, что об этом местечке когда-нибудь узнают люди, но вот это случилось. Неважно как, неважно почему. Быть может, кто-то выкупил эту землю, или взял в аренду. Потом решил облагородить или заработать на ней, устроив тут базу отдыха. Так ли теперь важно, кому и чем помешало старое, наполовину сухое дерево. Может просто портило вид. Или мешало загорающим, закрывая им солнце своими могучими лапами-руками. Главное что теперь его не стало. Сейчас, вокруг не было никого. Конечно, уже не сезон для отдыха на природе. Но речь шла и не о людях. Ирина была совершенно одна в этом месте. Мир вокруг нее замер. Молчали птицы. Затих ветер. Не шевелилась ни одна веточка на стоящих вокруг молчаливой стеной, деревьях. Чувство одиночества холодной острой стрелой пронзило грудь девушки. Она бросилась к пню и упала перед ним на колени.
- Старый Друг! – слова готовые криком сорваться с губ, почему-то прозвучали полушепотом, словно понимая, что ответа все равно не будет, и, не желая разрушать царящую вокруг, торжественную тишину. Горячая слеза прочертила дорожку на ее щеке и упала на холодную мертвую древесину, испещренную сетью почти ровных колец.
- Этого не может быть… Ты не мог… Вот так… - бормотала Ирина, но в словах уже не было смысла. Они все равно не смогли бы выразить сейчас всего того, что было у нее на душе. Девушка поняла это и замолкла. Некоторое время лишь тихий девичий плач был единственным звуком в этом стеклянном мире тишины. Еще одна частичка Чуда ушла из мира безвозвратно. Мир стал еще чуточку более серым и банальным.
Но, что же теперь делать ей? Ей, аномалии, способной жить в обоих мирах, но не принадлежащей ни одному из них. Способной прикасаться к Чуду и видеть его проявления. Пусть и с чужой помощью, но все же способной. Как ей быть дальше, когда не осталось больше того, кто всегда мог понять ее? Кто вел ее и учил. Обречена ли она стать обычным человеком, полувидящим, полуслышащим, получувствующим, или должна найти свой путь, вынести что-то из сложившейся ситуации? Конечно, ни один из этих вопросов, не был сейчас важнее ее потери. Пройдет время и она начнет искать на них ответы. И возможно, найдет, но сейчас ей было все равно. Она снова чувствовала себя маленькой девочкой, такой же, как 12 лет назад. Преданной, брошенной, лишенной даже собственного мирка, единственного места, в котором она могла укрыться от жестокости окружающего ее мира.
Солнце уже начало опускаться за горизонт, превратившись в большой ярко-красный полукруг, выглядывающий из-за деревьев, а девушка все сидела, прижавшись к темному, покрытому мхом пню. Автобус, на котором она обычно возвращалась в город, уже скоро должен был отправляться из ближайшего поселка, и ей надо было выходить к дороге, если она хотела на него попасть. Но она не хотела. В городе не было ничего такого, к чему следовало бы спешить. Теперь во всем мире не было ничего такого. Конечно, там, дома ее ждала мама. И она, наверняка, будет переживать, если Ира не придет домой ночевать. Но даже это сейчас не волновало девушку. В крайнем случае, можно будет поймать попутку, или сказать, что заночевала у подруги. В конце концов, она уже взрослая девочка. А мама все равно не сможет понять ее боли.
Ирина почувствовала, как силы покидают ее тело, и сползла на холодную землю, погрузившись в перину из опавших прелых листьев. Влага медленно пропитывала ее одежду, забираясь за шиворот колючими холодными пальцами. Воздух стал заметно холоднее, но у девушки просто не было сил встать. Она лежала, прикрыв глаза, и тихо, едва слышно, бормотала одними губами:
- Я не верю, не верю… Ты жив. Ты где-то здесь. Может, ты просто не можешь выйти ко мне. Может, ты уже погрузился в свой сон. Но ты не мог погибнуть. Я не верю…
Ирина не знала, сколько времени прошло, но в какой-то момент, вокруг нее что-то изменилось. Она почувствовала это почти сразу, но глаза открывать не стала. Было слишком страшно, от того, что ей могло показаться, и она вновь увидеть перед собой лишь мертвый безликий пень, и кусок чернеющего неба. И поэтому, девушка просто лежала и прислушивалась к своим ощущениям. Первым, что она почувствовала, был легкий, совершенно не холодный ветерок. Он скользнул по ее коже, нежным прикосновением, как преданный пес лизнувший руку своего хозяина. Прикоснулся, и тут же исчез. А потом тихонько зашумели деревья, зашептались, вновь ненадолго очнувшись от своего полусна. И что-то совсем невесомое и едва ощутимое опустилось девушке на лицо. Нечто, легче пушинки и нежнее шелка, словно паутинка, сорванная ветром с какой-нибудь ветки и гонимая по миру, как это часто бывает в «бабье лето». Но девушка уже знала, что это такое. Она открыла глаза и увидела полупрозрачный, наполненный серебристым мерцанием, шарфик. Тот самый, который плел для нее паук, сидя на коленях у Старого Друга, когда тот рассказывал ей про Чудо. И она вновь вспомнила ту ночь.
- Да, есть и другие источники, - говорил он, - люди. Лишь некоторые, и лишь в определенные моменты своей жизни. Создавшие Чудо однажды, а потом отказавшиеся от него, они, тем не менее, все еще могут поддерживать его своей энергией. Конечно, не все. Например, дети. А еще влюбленные. Но это не постоянные источники. Ребенок вырастает, и у него не остается больше времени фантазировать, а влюбленность быстро проходит, гибнет под тяжестью однообразных будней. Но есть и еще один тип людей – такие, как ты. Они несут в себе частичку Чуда всю свою жизнь. Они могут прикасаться к нему, и воздействовать на него. Они и есть настоящие творцы. Многие, большинство, не сразу понимают это. Кому-то нужно время, чтобы научиться, кого-то достаточно лишь направить и подтолкнуть. Другие же осознают свои силы, лишь пройдя через череду суровых испытаний, уготованных им судьбой. Потому что, порой, теряя все, можно обрести гораздо больше.
Слова пронеслись в голове девушки, так же как легкий ветерок, пронесся над ее телом всего секунду назад, и она начала понимать. Деревья были правы, за зимой всегда приходит весна и смерть, сменяет новая жизнь. У всего есть начало и конец, но ничто не проходит бесследно.
А потом она увидела, как мир обретает свои краски. Как роща вновь наполняется бормотанием сонных старцев. Как сверкает красным закатным огнем, вода в глубоком спокойном озере. У ног девушки закопошились маленькие химерические существа, а где-то высоко над головой запели птицы. Ирина поднялась на ноги и увидела на месте мертвого безмолвного пня сверкающий белый ствол, устремленный в голубые небеса. А потом она ощутила Его присутствие. Он был где-то рядом, может, скрывался в листве, или прятался за деревом. Она не видела его, но теперь уже точно знала, что он совсем близко. Она слышала его. Его шепот несло в себе легкое дуновение ветерка:
- Вот и ты, мое маленькое Чудо. Я так скучал по тебе. Но наше время прошло. Я рассказал тебе все сказки, которые знал. Научил всему, что умел сам. Ты стала сильной. И мудрой. И теперь ты, и такие, как ты – последняя надежда для этого мира. Ибо умение верить, даже если жизнь, раз за разом вдребезги разбивает все твои фантазии и мечты, это и есть настоящее Чудо.
0
