Синее полотно чуть колыхалось под ладонью. Как будто пресное. Как будто послушное. Шебуршало почти ласково. Вадим тихонько свистнул и пошевелил пальцами, ощущая в руке невесомую, колкую струю. Затем опустил руку глубже и загреб полную горсть обкатанной изумрудно-зеленой гальки, выбрал один камешек и положил за щеку. Соль приятно обожгла нёбо. Он выплюнул камень на ладонь и осторожно опустил обратно на дно. - Здравствуй, - произнес Вадим. - Пшш... – сказало море. - Я приехал... – начал Вадим. - Тсс! – ответило море. Вадим замолчал. Поднялся с корточек и долго стоял, глядя на баклана, который равнодушно покачивался среди солнечных бликов.
***
- Кирилл, положи на место! Положи собаку, кому сказано! Тонкий заливистый смех и недовольное сопение пекинеса. Мальчик приземлил пса в корзинку, которую родители выволокли из машины и оставили почему-то прямо в траве. Ковырнул ногой сухую южную землю. Поднял из-под ног прошлогоднюю шишку, повертел и зашвырнул в кусты. Пес вскочил, но приносить не стал. Было до ужаса скучно. Ни детей, ни зверей… Шон играть не хотел. Мама запретила ходить одному в парк и – тем более – на море. Родители были с самого приезда заняты. Долго и привередливо снимали домик-вагончик. Шумно разбирали вещи, никак не могли закончить, но помогать не просили. Очень много говорили, друг с другом, с соседями и начальством заповедника. С Кириллом говорили мало. В заповеднике этом – кобылки и кипарисы, дымное марево пропитанного солью воздуха, бескрайние плато, поросшие колючками и фисташковыми деревьями («Пистация мутика» - объяснила мама, - «пистация мутти...»). Запах дикости и пыли, который гнетет, и завораживает, и пугает. Отец беседовал с высоким бородатым мужчиной. По нахмуренным лицам и промелькивающим кое-где визгливым ноткам голосов было ясно, что речь о серьезном, и разговор заходит в тупик. - Мы не можем дать вам пропуск в Желтую бухту, - говорил высокий. - Это закрытая зона, отдыхающих туда не пускают. - У меня заказ из Зоологического музея, - было видно, что папа начинает терять терпение, - у меня разрешение. Я должен поймать... - Молодой человек, заповедник занимается защитой животных. За-щи-той, понимаете? Вы сюда отдыхать приехали или браконьерствовать? - Послушайте, мне нужен пропуск! – Отец откровенно нервничал. – Мне очень нужен пропуск. Я заплачу. - Покажите разрешение, - сказал высокий, и папа бросился к машине за документами.
***
Вадим осторожно спустился к бухте, окруженной со всех сторон россыпью сиреневых скал. Здесь не было никого. Пахло триасом – раскаленной пеной, ядовито-сладкой травой и холодным равнодушием природы. Маленький мирок, который мог бы, наверное, заглотить Вадима, и, пожевав, выплюнуть, как доисторическую рыбу, на сожженные солнцем камни. Человек вынужден был признать, что его высохшие соленые кости смотрелись бы здесь гораздо органичнее живого, облаченного в синтетику тела. Вадим запустил руку в карман и достал оттуда полиэтиленовый пакетик, набитый шкурками от копченой колбасы, и катушку ниток. Он принялся отрывать нитки и привязывать к ним ароматные шкурки. Волны с дребезгом бились о раскаленную пемзу. Вадим забросил приманку в мокрую скальную щель и почти сразу почувствовал сопротивление. Он плавно потянул и извлек на свет нежно-бронзового краба, похожего на обкатанную морем железку. Взял животное двумя пальцами. Краб был совсем маленький, покрытый вдоль панциря приятными зазубринками. Он хватал воздух клешнями и торопливо зажевывал колбасу. Длинным тонким пальцем с обломанным ногтем Вадим несколько раз провел по влажной, шершавой спинке, легонько подергал ноги, словно проверяя – не оторвутся ли? Потом посадил краба рядом с собой на мокрую скалу и бросил ему остатки колбасы. Бочком, бочком, животное ушло обратно в темную расселину.
***
На часах было пять утра, когда в дверь вагончика постучали. Мама вскочила, и широко хлопая глазами, бросилась открывать. На пороге стояла женщина невероятных размеров – ее макушка покачивалась на уровне крыши. - Доброе утро! – басом. – Разрешите положить в ваш холодильник мясо для крокодилов? - Простите? - Крокодилам мясо привезли, для террариума. Некуда… разрешите положить? Отец встрепенул одеялом и громко фыркнул. - Кладите! Женщина уплыла, а блеклый утренний туман понемногу начал рассеиваться. Уже пятый день как – туман утром, затем чуть теплый душ на улице под гоготание разбуженных квакш, виноград и яйца вкрутую, купание в радиусе трех метров от мамы, невероятная поющая Машка в дельфинариуме, теперь вот крокодилы. И жара, жара, жара... А вечером... Вечером отец стал готовиться к охоте. Кирилл знал, что папа всегда отличался странной, несколько нездоровой привязанностью к животным. В детстве он имел обыкновение ловить бабочек, и зачастую почему-то отрывал им крылья. Теперь не позволял себе жестокости, мама била по рукам, но ловить – ловил, и даже научился зарабатывать на своей страсти. Отец охотился на заказ – для науки, для музеев или коллекционеров-любителей. Иногда, как сейчас, ночью – вывешивал на стену белое полотно, желтил маленьким фонариком-люстрой, и летели на свет пушистые совки и винтоусые черного бархата бражники... Кирилл не спал. Было немножко зябко, и он кутался в огромную штормовку, наблюдая за непонятными действиями отца. Тот раскладывал на земле бумажные пакетики, баночки с эфиром, пинцеты, такие же тонкие, как его пальцы. Разноцветными бликами выплескивались из густой черноты насекомые, тяжело падали на слепящую гладь, словно маленькие вертолетики над снежными степями Антарктики. И, так же, как вертолеты, шумно и трепетно гудели.
***
- Море, моооре… - Вадим тоненько хихикнул и ладонью плеснул от себя набежавшую волну. – Чертово море. Черное море. Вечное море. Вечное море рассмеялось солью ему в лицо. - Тебе на меня плевать, а? Мне на тебя тоже. Собственно, мне на всех плевать. Меня ждут – хотят, чтобы я вез их домой. Ха! Дальний край обрамленного белым ковра сделался из бирюзового темно-кобальтовым. Вадим замолчал и стал разглядывать пенную резьбу волн. - Хочу повелевать! Повелеваю тебе, море: бушуй! Понять, слушается ли оно, было невозможно. Казалось, вода играет сама с собой, каруселит медуз и маленьких рыбок, наслаждаясь их игрушечным страхом. Вадим разделся догола и нырнул. Плыл долго, петляя среди рельефных, почти фигурных волн. Они стояли неподвижно, как бесконечные горные хребты, а потом вдруг покосились, поехали селями – быстрее, быстрее... Весь мир просолился насквозь, ничего не осталось во вселенной, кроме прозрачной, горячей, расплавленной соли. Было видно, как сквозь толстую слюдяную пленку, а слышно не было вообще ничего – соль не пропускает звуков. Собственного дыхания он не слышал тоже, да и не был уверен, что дышит. Вода плясала какой-то бешеный африканский танец. Внезапно Вадим налетел подбородком на что-то нестерпимо твердое, и понял, что это его коленка. В то же мгновение через вздыбленную смесь прорвался оглушительный моторный рев, и где-то вверху, где полагается быть солнцу, повисла темная тень катера.
***
- Кирилл, ты не знаешь, где папа? – мать вытаскивала из вагончика пакеты и относила к машине. Шон вертелся кругом, предчувствуя близящийся отъезд. Кирилл с трудом запихнул в рюкзак коробку карандашей и задумался. - Кажется, он ушел утром. Сказал, что скоро вернется... - Тоже мне скоро! Ехать пора. Она вынесла еще несколько сумок и подошла к сыну. - Пойду, спрошу, может, кто его видел. Опоздаем, точно опоздаем! Ты сиди здесь, никуда не уходи, слышишь? Мальчик кивнул и стал сваливать в мешок рассыпанные по земле детальки лего. Мама зашагала в сторону соседских вагончиков. Шон перевернулся кверху брюхом и засопел. Когда мама вернулась, пес все еще лежал, развесив лапки. Ему что-то снилось, и он не пожелал просыпаться даже тогда, когда хозяйка, немножко бледная и сердитая, схватила за руку сына и отправилась куда-то, звать, искать... Кирилл еле поспевал за матерью – та мчалась по плато и влекла сына за собой, словно приклеив свою руку к тонким пальчикам-паутинкам. Мальчик цеплял ногами сухую траву, и под конец с него свалились шлепки. Под голыми ступнями давились ягоды эфедры, оставляя на ногах круглые кровяные пятна. Кузнецы стреляли в разные стороны, солнце пекло нестерпимо, высасывало из воздуха всю до последней капельки влагу, отнимало у жизни движения и звуки. - Не могли бы вы подержать Гонг Жизни? В голове отпечаталась картинка: несколько человек, закутанных в белые простыни, протягивают маме непонятный светящийся диск, а в отдалении - тренога с камерой и пожилой мужчина, сигара, галстук, блестящие ботинки. Мама мотает головой и быстро-быстро шевелит тонкими губами, потом бежит дальше, а вокруг мелькают желтые и зеленые пятна...
***
Отец стоял возле машины и заливал в бак бензин из канистры. Мама вскрикнула что-то неразборчивое и отпустила руку сына. Подскочила к мужу. - Вадим, где ты был? - Купался, дорогая. Я купался… напоследок. Что такого? – Он открыл машину и сделал широкий приглашающий жест. – Прошу. Едем домой.
Шон посапывал на заднем сиденье – ему было тяжело от жары и мелкой тряски. Кирилл обхватил пса за шею, поджал под себя ноги и стал смотреть в окно, Поднялся шторм. Волны пенились и вздымались точно по описанию трехбалльного волнения в помятой брошюрке над бардачком. Море словно не могло найти себе места, швыряло мутную воду то вперед, то назад, закручивалось воронками и, наконец, с ревом шлепалось на опустевший берег. Точно ребенок, который сам не знает, отчего ему так хочется плакать.
Если восприятие жизни не поэтическое,то от описаний(затянутых описаний) устаёшь. Разговоры с морем произвели очень искусственное впечатление.Не верю и всё. Мальчик считает родителей то отцом и матерью,то папой и мамой. По ходу истории есть два совершенно левых эпизода-про мясо для крокодилов-вообще никакого развития этой линии-даже неясно принесли им это мясо или обошлось.И про Гонг Жизни.Просить подержать непонятно что для непонятных съёмок озабоченную и спешащую женщину,бегущую куда-то с мальчиком , смысла не больше,чем спрашивать на улице время у человека,у которого в обеих руках сумки. Вадим говорит морю что ему на всех наплевать,хотя его семья ждёт и хочет чтобы он вёз их.Ха!Затем он плавает,и его переезжает катер.А потом его жена с нарастающей паникой ищет его.Но он находится сам,мелькнувший катер,люди,закутанные в простыни,паника жены-всё это оказалось так, ни к чему..
А мне ,если честно, не очень понравилось. В некоторых местах одни слова как бы перечеркивают смысл предыдущих. Вот, например : "Кузнецы стреляли в разные стороны, солнце пекло нестерпимо, высасывало из воздуха всю до последней капельки влагу, отнимало у жизни движения и звуки. " Как-то притянуто за уши, не находите?
сложно так конкретно ответить, наверное, общее состояние,атмосфера, в частности, описание природы. Сразу представляется суперобложка от романа, что продаётся на ж/д вокзалах.
Поднялся с корточек и долго стоял, глядя на баклана, который равнодушно покачивался среди солнечных бликов. Баклан. Вот, пожалуй, здоровская фишка, что цепляет. Замени баклана чайкой или ещё каким воробьём, эффект пропадёт сразу. Необычное слово, к месту вставленное, это здорово.
Читается приятно. Язык хороший. Итак, что мы здесь видим. Опять художественно оформленная эмоциональная зарисовка. Имменно зарисовка, но есть попытка левелапа до рассказа. Попытка заключается в героях. Вадим - уставший, мне он таким показался, от насущных, мгновенных жизненных проблем. Ему хочется прикоснуться к чему-то бесконечному, вечному. Как новый тип героя одобряю. Прорисован слабо. Море - второй перс. Показано ещё слабже. А причина здесь одна: введён третий персонаж, сын Вадима - Кирилл. Он совершенно лишний. Он не раскрывает ни Вадима, ни Море, а является самостоятельным. В более длинном творении, возможно, Кирилл и оправдал бы себя, но в коротком объёме, да ещё и заняв половину текста, увы... Диалог Вадима с высоким о пропусках можно было подать через Вадима, а не из глаз Кирилла. Ситуация с крокодилами подана со стороны, а можно снова через Вадима. Таким образом, обыграв одного перса, можно рассказать о нём больше, насколько устал и что беспокоит. И зачем он вообще здесь. Или сделать контраст на жене, которая с головой в реале, а Вадим лишь из чувства, что дела нужно делать, выбивает пропуск, или ещё что-то, а в душе рвётся на море, к спокойствию. Вадим и Море - вот ключевые персонажи. Вокруг них и нужно заворачивать... Это мысль со стороны, не больше.
Code
Пахло триасом – раскаленной пеной, ядовито-сладкой травой и холодным равнодушием природы
Триас - выдуманное слово, или взято откуда-то? Если выдумано - апплодирую стоя.
Остальные выводы и наблюдения в Анализе Творчества.
Я, как "больше поэт", не могу адекватно оценивать прозу, потому что ищу в ней поэзию. Здесь я ее почувствовал. Весь рассказ - настроение. Нет сухих провалов, нет растянутых действий. Каждый шаг - нюанс к настрою. Пусть прозаики ищут несостыковки, для меня рассказ целостен. Для меня ГГ рассказа - не семья, не Вадим. Море. Оно обладает самым богатым внутренним миром, оно живет в каждом эпизоде. Думаю, нет смысла говорить, что мне понравилось
Синее полотно чуть колыхалось под ладонью. Как будто пресное. Как будто послушное. Описания - тоже чуть-чуть, кроха. Покажите читателю пейзаж, привяжите ему к глазам мир, в котором все творится, меньше демократичности. - Кирилл, положи на место! Положи собаку, кому сказано! Имхо, но звучит не жизненно. Про вазу или чемодан так сказать можно, может лучше написать "оставь собаку в покое"? Мальчик приземлил пса в корзинку, которую родители выволокли из машины и оставили почему-то прямо в траве. Вот ведь странно: автор сам не знает причин действий его героев. Или же это мысли ребенка? Тогда покажите принадлежность этого "почему-то" к размышлениям дитя. Было до ужаса скучно. Синий сорняк нужно уничтожать изо всех сил, это слово не для прозы. Пускай же у вас ребенок взвоет от скуки! Ни детей, ни зверей… . А собака? Другое дело, что она играть не хочет, но это вы и так написали. И везде дальше "было", "было"... Смело убирайте это слово, оно сводит динамику рассказа на ноль. Кирилл знал, что папа всегда отличался странной, несколько нездоровой привязанностью к животным. Мне казалось, так говорят о зоофилии. Что странного в любви к охоте или отрывании крыльев бабочкам (вроде как все дети шалили)? Лучше напишите что-то на подобии жестокого интереса. И, кстати, тут опять это "почему-то". В голове отпечаталась картинка: несколько человек, закутанных в белые простыни, протягивают маме непонятный светящийся диск, а в отдалении - тренога с камерой и пожилой мужчина, сигара, галстук, блестящие ботинки. Должно быть описание мужчины, а звучит все по отдельности. Тут вас выручит двоеточие. Теперь напишу по принципу "нравится/не нравится". Понравились описания. Да это и немудрено, учитывая, что вы больше поэт. Но описания - только малая часть от прозы,, а она у вас почти вытесняет все остальное. Меру бы описаловке, и тогда будет все отлично. Понравились диалоги. Правда, их очень мало, особенно для прозы, но знаете, лучше мало, но хорошо, чем кучу тупого угрюмого флуда. Отдельный плюс - жизненность диалогов. Главные герои остались на грани нейтральности. Они - люди, действуют, преображаются, но все это очень слабо просвечивается через постоянные описания и "было", "было"... Но в целом - хорошо. И ваш стиль радует глаз.
Синее полотно чуть колыхалось под ладонью. Как будто пресное. Как будто послушное. Шебуршало почти ласково. Вадим тихонько свистнул... - чуть, почти, как будто, тихонько. Для атмосферы пользуйтесь не словами, а предложениями или словосочетаниями. "Почти" картинка нам не нужна - нужна целая, и пусть она, если хотите, будет размытая или засвеченная, но только не кусочек мозаики. оставили почему-то прямо в траве. - смешно, когда автор не знает причины поступков своих героев, а тем более, когда это показывает. Было до ужаса скучно. - не надо рассказывать, надо показывать, что вы потом и сделали. Так зачем нужно было пояснять? "Было" лишнее. Мама запретила ходить одному в парк и – тем более – на море. - тире ставится в сложных бессоюзных предложениях, а вводное слово ограждается запятыми. Родители были с самого приезда заняты. - "были" - это сорняк. Не жалейте и стирайте. Родители были с самого приезда заняты. Долго и привередливо снимали домик-вагончик. Шумно разбирали вещи, никак не могли закончить, но помогать не просили. Очень много говорили, друг с другом, с соседями и начальством заповедника. С Кириллом говорили мало. - сейчас будет небольшая лекция на тему: наречия - плохо. Итак, зачем вы ставите наречия практически в каждое предложение? Вероятно, хотите придать образность. Наречии с этим справляются, правда не так хорошо, как метафоры или сравнения. Но вот скажите, зачем вам такая образность? Тем более в повествовании. Что несёт "шумно разбирали вещи"? Какая к чёрту разница шумно они их собирали или тихо? Это слово лишнее, а лишнее мы, как правило, вычёркиваем. С другой стороны, если вы без этого "шумно" обойтись не можете, то показывайте шум по-другому. Например, "По всему дому было слышно, как родители собирали вещи." Хотя я не пойму, чему там шуметь. Ссорились? Или что-то другое?) А с наречиями ни картинки, ни сюжета, ни мыслей у читателя не будет. Человек вынужден был признать - вынужден, обязан - такие слова читатель не любит. Он не любит когда ему что-либо навязывают, ему важно в мысли автора поверить. Длинным тонким пальцем с обломанным ногтем - это лишняя информация, которой у вас кстати навалом, но эта чересчур. А крабы колбасой питаются? и широко хлопая глазами - бррр... - Доброе утро! – басом. - нет никакого смысла придавать окраску речи, после того, как читатель её прочитал. Разрешите положить в ваш холодильник мясо для крокодилов? -я бы знак вопроса убрал. Это подчеркнёт характер женщины. Уже пятый день как – туман утром - а зачем тире?
Ну, поговорим. Описания. Они стали лучше, но до сих пор закрывают сюжет и образы героев. Ещё в них появилось некая особенность - в них сочетается всё самое хорошее и самое плохое. Я заметил, что у поэтов всегда так. Вы убиваете все силы на описание, но произведению от этого только хуже. Так же создаётся ощущение, что вы не уверены в своих мыслях, так как слов "пойти", "казалось", и других с тем же оттенком очень много. Персонажи. А вот с ними прогресс большой. Есть успешная попытка раскрыть их характер. Вот только попыток много, а успешная только одна (общение с морем). А всё потому, что характер лучше всего раскрывается в разговорах и поступках. Описанием многого не добьёшься. Диалоги. Они теперь живые, что радует. Но их мало, а должно быть в три раза больше описаний, запомните. Сюжет. Он скрыт от глаз читателя, но он есть. и даже проблему можно разглядеть, но для этого нужно быть археологом.
Ну вот и всё, удачи.) Попробую поэзию разобрать, но я в ней мало соображаю.)
«Синее полотно чуть колыхалось под ладонью. Как будто пресное. Как будто послушное» - это что это? Что то из разряда – «красный смех гонится за мной!». Хотели провести параллель с небольшим пресным озерцом, что всегда послушно в тихую погоду, да и в плохую не сильно норов свой показывает? Не очень удалось, потому как образ просто не прочитался. « ощущая в руке невесомую, колкую струю» - образ колкой струи тоже не очень то и просто понять. « Долго и привередливо» - опечатка. « Пахло триасом - раскаленной пеной, ядовито-сладкой травой и холодным равнодушием природы» - холодное равнодушие, в условиях жутко горячего окружения, жаркого солнца и прочих не прохладных вещей – не читается, что малость разрушает образ. « Волны с дребезгом бились о раскаленную пемзу» - не слышал, как волны бьются о пемзу, но слово дребезг мне кажется не очень хорошо подходит по звучанию к волнам. «Мама вскочила, и широко хлопая глазами» - малость неудачно звучит «широко хлопая глазами» - образ не создается. Написано очень хорошо, очень качественно, на сайте такое практически не встречал. В рейтинг.
Impression. Запутал меня автор этими «картинками» в кратком содержании, я и приготовилась к эстетическим впечатлениям. А в конце пришла к совершенно иным выводам. Поэтому сначала отрывочные «нра/не нра», а потому уже умозаключения.
Понравился диалог с морем. Вроде, и заюзанный ход (и Александр Сергеич когда-то сподобился), а вот понравилось. Именно тем, наверное, что, начинается-то он вербально, а вот затем слов для диалога уже не нужно. О настоящем молчат. Баклана среди бликов увидела.) Много чего еще понравилось. Маленький мирок, который мог бы, наверное, заглотить Вадима, и, пожевав, выплюнуть, как доисторическую рыбу, на сожженные солнцем камни. Человек… И то, что «человек» - понравилось. А дальше нет – казенно как-то. черного бархата бражники... Разноцветными бликами выплескивались из густой черноты насекомые, тяжело падали на слепящую гладь, словно маленькие вертолетики над снежными степями Антарктики. И, так же, как вертолеты, шумно и трепетно гудели. Красиво, осязаемо. Только вертолетики тоже падают? Вечное море рассмеялось солью ему в лицо. пенную резьбу волн Красиво, но как-то традиционно, что ли, без вызова. каруселит медуз и маленьких рыбок, наслаждаясь их игрушечным страхом. женщина невероятных размеров – ее макушка покачивалась на уровне крыши. Хорошее описание. Краб, поедающий колбасу, улыбнул. Вроде и нет никакой красивости в описаниях, а шершавую спинку почувствовала. «Посадил краба рядом с собой» - здорово. А «животное» ломает всю картинку враз. Заплыв понравился полностью, перечитывала, оглохла. Только «ничего не осталось во вселенной» - штамп. Сама грешу, поэтому и выцепила. Что мимо: промелькивающим широко хлопая глазами – модифицированный фразеологизм? Дальний край обрамленного белым ковра сделался из бирюзового темно-кобальтовым. Слишком много цветов и оттенков нездоровой привязанностью к животным. Это теперь так называется? мама била по рукам Попытка совместить папу-взрослого и папу-ребенка? Просто я и не разобралась сразу, с кем же мама так строго. А теперь в общем: Поначалу интересно было, что восприятие взрослого вышло ярче и многообразнее, чем восприятие ребенка. Скука мальчика словно и тексту передалась. Глаголы, глаголы, ни одной метафоры. Думала, что ему это все уже не впервой, не ценит. Вроде и крокодилы, и Машка поющая, а все равно довлеет – жара, жара. Никакой жизни и никакой радости. В противовес папиной первобытной красоте мира какие-то ковбойские прерии (неплохо так мама, кстати, объяснила про фисташки, я полчаса по гуглу лазила, чтобы эту пистацию найти)). Потом неожиданно обнаружилось, что Вадим и отец одно и то же лицо. Неожиданно, потому что они совершенно разные. Отец – взрослый человек – весь в проблемах, весь на нервах, не до моря ему, а Вадим (а не Вадим Батькович) – словно ребенок после встречи с морем. И вот дочитала до конца я, перечитала свои записи и поняла, что нет здесь мальчика-мужчины. А есть здесь настоящий любовный треугольник, кондовый, безвыходный, когда на несчастье счастья не построишь. Женщина – мужчина – и море. И убегая к возлюбленной (будем считать, что море – это она), Вадим обретает себя истинного, а мир, из которого рядом с семьей уходит жизнь, движения и звуки, возвращает себе первозданный вид. Неслучайно ведь мама не берет в руки Гонг Жизни? «Меня ждут – хотят, чтобы я вез их домой. Ха!» - это ведь не о любимых. И официальное «дорогая», напускное спокойствие, лучшая защита – нападение вопросом – это ведь поведение человека, гуляющего на сторону. И диалог с морем в начале читается уже совершенно по-иному. Удивительно, что не жалко ни маму, ни мальчика. Море жалко. В общем, вот так я все и поняла.)
Понравилась манера описания, очень понравилась. С самого начала создаётся ощущение неспешности, размеренности и умиротворения происходящего. История, по правде, не очень вселила интерес, хотя видно, что автор старался. Я вижу именно изображения, а не историю. Возможно, так и должно быть? В любом случае читается очень приятно.
0
