Глава 2. Сотня Мариуса
10 августа 1311
Восточная Бартия, 4 версты от замка Растенбург (Тевтонский орден)

Утро в еловом лесу наступало красиво. Солнце вставало за деревьями, разгоняя утреннюю дымку. Капельки росы блестели на листьях редких неутоптанных кустиков. Пахло свежестью, елью, подсыревшей иглицей. Птицы наверху давно проснулись. А внизу на иглице уже быстро просыпались люди.
- Сотня, подъем! – раздавались раскатистые мужские голоса, - Подъем, зверье!
Ночевавшее в лесу войско копошилось как муравейник. Ни палаток, ни шатров не было. Мужчины спали на ковриках, не разводя костров.
Ульрих открыл глаза и оторвал спину от своего затертого овчинного коврика. Сидя на коврике, он оглядывался по сторонам. Войско спешно становилось на марш. Ульрих глянул на север, в сторону небольшой опушки, где спал Мариус фон Лонгет со своими слугами. Один из оруженосцев размахивал штандартом Мариуса, а двое других спешно застегивали доспех на спине своего господина.
«Точно, сегодня все случится» - подумал Ульрих.
Вокруг него сидели-лежали другие мужчины, и немного растерянно наблюдали общую суматоху.
- Десяток, подъем! – скомандовал Ульрих и мужчины стали вскакивать на ноги, - одна минута на сбор!
Ульрих поднялся, стряхнул коврик, быстро закрутил его в сверток и привязал к небольшой котомке своих вещей. Рядом с котомкой стопкой лежали круглый деревянный щит, на нем потрепанная кожаная броня с кольчужным капюшоном, широкий ремень с бляхой десятского и меч в ножнах на ремне. Встав на колени, Ульрих просунул голову через броню в кольчужный капюшон и влез в жилетку, повязал на поясе ремень с ножнами, взял в левую руку щит, а в правую котомку вещей.
Кто-то из его людей спал в броне, кто-то сейчас спешно в нее влезал. Через минуту восемь человек стояли, глядя на Ульриха.
- Дорхар! – позвал Ульрих.
Дорхар куда-то спеша, бежал недалеко, остановился и повернулся к Ульриху.
- Обозы едут? – спросил Ульрих
- А вот и нет, остаются!
«Сегодня все случится».
Ульрих кивнул своим людям и вместе с ними закинул вещи (свою котомку) в стоявший недалеко обоз, а затем повел их к штандарту, где собиралась вся сотня Мариуса фон Лонгета.

Ульрих получил должность десятского сразу по прибытию в войско три недели назад (20 июля). Так получилось, что этим летом 1311-го года Мариус остался без своих ветеранов. За пару лет после последнего похода его опытные воины оставили свои села и разбрелись по миру. Большинство ушли в наемники к другим господам, кто-то отправился торговать, кто-то успел умереть. Когда Мариусу пришел приказ от комтура Генриха фон Плоцке собрать сотню солдат, рыцарь понял, что ему придется набирать практически всю сотню из новобранцев. Он изучил списки служивших под его началом людей и приказал вызвать Ульриха и еще нескольких своих бывших воинов. Такие как Ульрих не были опытными солдатами. Однако они участвовали в одном или двух походах и имели представление о том, что такое настоящая боеспособная сотня.
В этом походе Дорхар, Ульрих и прочие служившие люди были назначены десятскими, и на них лежала ответственность за подготовку новобранцев.
Перед выступлением навстречу литовскому войску, войско Тевтонского ордена собиралось в лагере возле деревушки Фридланд, что лежала не доезжая шестидесяти верст до Кенигсберга.
- В этом походе вы – костяк моей сотни, - сказал Мариус новоиспечённым десятским, созвав их вечером в свой шатер, - Мои шелудивые псы разбежались и мне придется вести в бой толпу необученных крестьян. Мы выступаем через три дня. Сражение возможно будет уже через неделю. И перед тем как мы встретим литвинов, холопы должны знать хотя бы с какой стороны держать меч, а какой стороной рубить. Вы будете гонять их до седьмого пота, до того момента пока на горизонте не появятся ряды язычников. Вам понятно?
Как и обещал фон Лонгет, все три дня до выхода трехтысячной тевтонской армии, Мариус муштровал свою сотню строевой подготовкой. Обучал отряд маршировке в боевом порядке и в эшелоне. С утра до вечера крики Мариуса и десятских разносились в поле у сборного лагеря и сто человек маршировали и перестраивались снова и снова.
Когда армия под предводительством комтура ордена Генриха фон Плоцке выступила, времени для тренировок больше не было. Практически постоянно тевтонцы были на марше. Разведчики приносили противоречивые сведенья о литовских отрядах. Литовская армия под предводительством князя Витеня то разделялась, то собиралась вместе, двигаясь в разных направлениях и разоряя на своем пути села на принадлежащих ордену землях. Практически каждый день тевтонцам предстоял новый переход. Лишь однажды армия простояла в поле двое суток, ожидая возвращения разведчиков и новый приказ Генриха фон Плоцке.
Ульрих, воодушевленный строевой подготовкой, почувствовал себя молодым и сильным. В первый вечер после строевой подготовки он упражнялся со своим мечом, жонглируя им во все стороны. Отвыкшей руке было непривычно справляться с пляшущим тяжелым куском металла, но Ульрих получал удовольствие. Его руки стали слабыми, но, тем не менее, все помнили.
Пять лет назад во время похода на Городню сотня Мариуса состояла сплошь из закаленных ветеранов. Ульрих, оказавшись в войске новичком, получил отличную подготовку. Каждый день бойцы упражнялись в фехтовании, инсценировали поединки с участием всего десятка, утраивали бугурты всей сотней. Во время осады замка Мариус несколько раз на неделе муштровал свою сотню, отрабатывая маневры в поле и маневры с осадными машинами.
В ночь перед выступлением тевтонской армии Ульрих засыпал в шатре со своим новоиспеченным десятком и улыбался. Он предвкушал пот, крики, тяжелое дыхание, боль во всем теле и ощущение того, что в эту секунду ты настоящий мужчина, ты воин. За пять лет брака он напрочь забыл это чувство и отрастил живот. А оказавшись посреди сборного лагеря, Ульрих почувствовал свободу от страха перед Эльзой и солоноватый привкус силы и жизни в кругу сильных мужчин.
Ульрих приказал парням из своего десятка нарубить в лесу по толстой палке и обстрогать ее, чтобы получился черенок для лопаты. На следующее утро он начал тренировки, копируя во всем своего десятского в прошлом. Ульрих, Дорхар и еще один десятский за час до подъема, на самом рассвете, выгнали своих людей в поле на пробежку. А затем до завтрака следовали одно за другим упражнения в фехтовании. Сначала на черенках, друг с другом, потом имитация ударов и жонглирование на настоящих мечах. Всем было тяжело, но все старались.
На следующее утро, в поле побежали только Ульрих и его десяток. Остальные десятские спали после перехода и не думали будить своих людей.
Тогда к Ульриху пришло тяжелое осознание, что в этом походе все будет по-другому. Нет тех закаленных, прожженных воинов, отважных десятских. Нет в сотне мастерства войны и нет той мужской силы, по которой он соскучился. Есть лишь ленивые десятские и толпа ничего не умеющей деревенщины.
Ульрих засыпал, чуть ли не всхлипывая от досады и разочарования. 
Вернулся страх смерти, еще за день до этого заглушенный воспоминаниями о войсковой романтике. Ульрих отчетливо вспомнил, почему пять лет назад так отчаянно хотел вернуться домой. Он видел тогда, как страшно умирали матерые воины под стенами Городенского замка. Он просто хотел жить и не видеть боль и смерть.
А сейчас Ульрих понимал, как легко и страшно может погибнуть вся сотня Мариуса с ним, Ульрихом, тоже.
Ульрих почувствовал себя дураком. Страх перед женой, из-за которого он с радостью уехал из дома, теперь казался таким детским. Да будь Эльза хоть в десять раз злее, он все равно хотел бы сейчас вырваться из похода и вернуться домой к ней…
Глядя на черенки, лежащие с вещами бойцов, Ульрих решил, что выбора у него нет. Оставить все, подобно Дорхару и остальным десятским, будет хуже, чем продолжать выгонять свой десяток на тренировки. Он уже затеял их обучать. Если бросить дело, все увидят его безвольность. «Тяжело только поначалу. Я сам чуть не умер на первой пробежке. А ребята не такие изнеженные, как я. Но, если солдаты не привыкают слушаться своих командиров, будет беда. Как и в походе, так и в сражении. А сражение… Даже ветераны иногда не могут представить, с чем им придется столкнуться, когда начнется битва…Лучше до сражения я хотя бы попытаюсь добиться дисиплины» - так думал Ульрих, засыпая. А с утра он погнал свой десяток на пробежку.
Десять человек Ульриха были в основном деревенскими парнями восемнадцати-двадцати лет. Они почти ничем не отличались от Ульриха в его первом походе. И было в десятке два его ровесника. Иоганн и Хельвиг. Поджарые двадцатипятилетние мужчины, держащиеся сами по себе и не старающиеся сдружиться с молодыми. Ульрих не знал, по каким причинам они пошли в поход, но на походную романтику и воинскую славу им явно было плевать. «Денег подзаработать надо, или просто жить скучно стало» - подумал десятский. В отличие от юнцов никакого благоговения перед авторитетом своего непосредственного младшего командира у двух мужчин тоже не было. Из-за них Ульрих и мучился, опасаясь, что оба, подобно Дорхару, не захотят истязать себя и откажутся участвовать в тренировках. Получилось наоборот. 
Иоганн и Хельвиг молча тренировались. А молодежь, поначалу с радостью встретившая наставнический энтузиазм Ульриха, на четвертый день вконец раскисла и зароптала. Каждое утро Ульрих боролся с собой. Он решал. Поднимать ли ненавидящих его бойцов? Или лучше забросить тренировки, пока его еще хоть как-то слушаются. Но по-настоящему веские причины перестать мучать себя и десяток он не находил. «Раз уж затеял гонять их, то бросить нельзя. Придется продолжать это до самого сражения»
Здоровенный Лотар двадцати одного года от роду служил в десятке Ульриха вместе с младшим братом Ральфом. Лотар сразу не принял авторитет Ульриха.
«Вы посмотрите на него, он же слабак и трус. Просто выслужиться перед Мариусом хочет!» - сказал Лотар своему брату, когда они ужинали у костра на четвертый день похода. Ульрих с Дорхаром в тот вечер были у Мариуса, а десяток жарил кроликов в темноте и готовился ко сну. Все из десятка слышали слова Лотара. «Он ветеран» - сказал кто-то из юнцов. «И что? – ответил Лотар. – Мне кажется, он трус. Он даже мышь убить не сможет». 
Сам Ульрих быстро почувствовал что боится Лотара. Хуже всего было о что чувствовал себя физически слабее здоровяка. Он знал, что в рукопашной не одолел бы Лотара даже с черенком в руках. Конечно, бейся они на мечах, Ульрих зарубил бы Лотара за несколько секунд. Так он предполагал, потому что еще не знал, готов в ли в принципе убить человека. Он ни разу в жизни не убивал, даже во время штурмов Городни. Но биться с Лотаром на мечах он не будет. И если Лотар не подчиниться, Ульрих не сможет сделать ничего более чем пожаловаться другим десятским, а это будет равнозначно тому, что Ульрих неспособен командовать своими людьми и те в любом случае уже не будут видеть в нем своего командира.
Это и произошло после второй недели похода.
Наступил август. Армия уже перемещалась по восточным землям Бартии, подходила к Марзийским озерам и до сих пор не встретила врага. Мариус редко бывал в своей сотне. Большую часть времени он находился у командующего войском комтура Генриха фон Плоцке. Один раз он отправлялся на четыре дня вместе с разведчиками. Войску уже стали приедаться непрерывные переходы. Битва с литвинами все откладывалась и откладывалась.
Ульрих скомандовал двигаться бегом на опушку леса. Бойцы заканчивали облачаться в палатке. Лотар тоже оделся, но оставался лежать на своем коврике.
Ульрих понял, что это неспроста.
- Лотар, готов? Давай быстро на улицу, - застегивая ремень и не глядя на здоровяка, будто бы невзначай бросил Ульрих.
Лотар и ухом не повел.
Десятский посмотрел на Лотара:
- Ты слышал?
- Я не пойду, - ответил парень.
Его брат Ральф завязывающий тесемки на кожаной броне на секунду замер. Палатка как-то притихла и воздух за одно мгновение стал густым-густым.
- Давай быстрей, - сказал Ульрих. 
Лотар перевернулся на другой бок.
- Я тебе не шут гороховый. Не буду я бегать с палкой и все войско смешить.
Ульрих понял, что здоровяк больше ему не подчинится, и что затея с тренировкой десятка бесславно закончилась.
- Ладно, все на улицу кроме Лотара. 
Бойцы, оглядываясь друг на друга стали медленно выходить из палатки. Всем хотелось остаться и лечь поспать еще час, но пока никто не решался также возразить, как Лотар.
- Ральф! – послышался голос здоровяка. 
Брат Лотара обернулся.
- Иди сюда.
Ральф поколебался секунду, вздохнул и пошел уверенными шагами обратно в палатку, не глядя на Ульриха.
Ульрих проводил утреннюю тренировку с необыкновенно вялым и не старающимся неполным десятком и закончил ее пораньше.
Он не знал, что делать следующим утром. Он знал, что половина его ребят просто не побежит с ним.
За две недели в войске у Ульриха почти сошло его небольшое брюшко. Она уже хорошо переносил пробежки и сам справлялся с нагрузкой, которую давал своим бойцам. Но чувствовал себя не молодым и сильным, а вконец измотанным и уставшим стариком. Ульрих оказался истощенным морально… Он был старательным, расторопным бойцом, но он не был десятским. А сейчас ему приходилось уже две недели жить в шкуре сурового сильного десятского. Выдержать это оказалось не под силу. 
Последовали новые переходы. 
На следующее утро Ульрих проснулся как обычно, но продолжал дремать, не открывая глаз. Те из бойцов кто проснулись по привычке, хитро переглянулись друг с другом и решили не подниматься.
Войско отправилось в новый переход. Ульрих шагал в длинной колонне воинов в мучительной апатии, желая поскорее оказаться в сражении. Погибнуть или выжить, но скорее закончить этот мучительный поход. И если позволит Господь, вернуться домой живым и невредимым. Он не представлял, как вести себя со своим десятком, и что случится в сражении.
Но как всегда бывает, случилось то, чего никто не предполагал. 
К вечеру на горизонте появились черные столбы дыма. Войско не стало лагерем на закате как обычно. По колонне прошел приказ двигаться дальше. Ульрих оказался прав, подумав, что они шагают в недавно разоренное село. Уже в темноте дорога привела войско к коптящим догорающим избам. Стенания практически стихли, но возобновились, как только выжившие селяне увидели приближающееся войско тевтонцев.
«Правильный ход» - согласился в уме Ульрих, вдыхая запах дыма. Командующий тевтонским войском Генрих фон Плоцке решил использовать возможность перед сражением провести свою армию через сожженное врагом село. Чтобы пробудить в солдатах ярость и ненависть к врагу.
Колонна шла по дороге между тлеющих изб. Трупы селян попадались то там, то тут.
Небольшой конный отряд литовцев налетел на село. Они не брали пленных. Обчистили селянский амбар и перевернули все избы. Тех, кто попадался под горячую руку, или пытался сопротивляться, просто убивали. Поэтому на улицах в основном валялись трупы мужчин. Изнасиловав десяток часть женщин и девочек, и унеся все ценное, что смогли навьючить на своих коней, литовцы подожгли деревню и ускакали.
Тевтонские маги, лекари, ксендзы и еще около сотни бойцов, оставались в селе, чтобы помочь раненым, запуганным селянам. Маги заживляли порезы, исцеляли даже глубокие раны, если внутренние органы не были повреждены. Убитых горем людей, среди которых большинством были женщины и старухи, они усаживали прямо в поле и колдовали успокоительные заклинания. Солдаты копали могилы и хоронили убитых. Ксендзы проводили службу по усопшим. Возле сожженной деревни появился небольшой палаточный лагерь, где первое время будут жить уцелевшие после набега селяне. Из войскового обоза в амбарную палатку разгрузили часть припасов, чтобы село не стало голодать. «Мы скоро их убьем…» - говорили солдаты перепуганным селянам.
Зрелище, к которому почти никто в десятке не был готов, Ульрих видел не первый раз. Это был скорый набег за добычей. Большая часть селян благополучно пережила его, просто лишилась домов и перепугалась. «Часто села сжигают по-другому…» - думал Ульрих.
Он помнил, что вытворяли тевтонцы под стенами Городни. После безуспешных штурмов замка, войско просто сходило с ума. Они вступали в ближайшие села. Находились в них по нескольку дней, насилуя всех девушек, женщин и детей. Они убивали мужчин, и просто замучивали селян до смерти с ничем не сдерживаемой злостью. Деревни не просто выгорали дотла. Все их жители неспешно погибали до последнего под пытками и издевательствами. Война и страх всегда заставляли людей сходить с ума…
Войско остановилось и устраивалось лагерем за сожженной деревней возле леса.
Пошел холодный дождь, прибивая к земле черный дым над избами. Вскоре до мельтешащих внизу людей докатились первые раскаты грома.
- Стефан, Хагот, в лес за дровами! – распорядился Ульрих, - Иоганн, давай с ними.
Трое парней вытащили из обоза топоры и заспешили в темноту леса. Остальные быстро, но умело раскрывали толстую ткань брезента, вбивали в землю колышки, сооружая шатер. Мелькали вспышки молний и освещали капли воды, падающие с мокрых бород тевтонцев. «Взяли?» - «Да!» - «Давайте!». Мужчины потянули за веревку и, устанавливая главный столбик вертикально, принялись вбивать его в землю. Шатер стал. Из-под накрытого полотном обоза мужики стали забирать свои котомки и нести в шатер. В лагере уже загорелись первые робкие костерки. Под дождем хороший ужин не приготовишь, но за день войско изголодалось. Да и рядом с огнем теплее…
Из леса сквозь шум дождя донесся истошный крик. Ульрих увидел, как между деревьев появился Стефан. Он был без топора, мокрый и в грязи, бежал со всех ног к лагерю. Миновав первую палатку, он сбавил скорость и закричал еще раз. Несколько человек схватили его и попытались удержать. Бедный Стефан ничего не мог сказать, только открывал рот как рыба. Его лицо было мокрое от дождя и слез...
 Ульрих и его десяток подбежали к образовавшейся толпе. Не было похоже на то, что Стефан был ранен. Просто что-то напугало его до потери разума.
Мужчины переглядывались, не зная, что сказать и что делать со Стефаном. 
Ульрих знал.
Позже он вспоминал и сам себе удивлялся. Но в тот момент под проливным дождем он, почти не задумываясь, рявкнул: 
- Десяток, ко мне! К оружию!
Десяток посмотрел на него.
- Достали мечи, сукины дети! – рявкнул Ульрих еще раз насколько хватило силы.
Кто-то достал свой меч из ножен, кто-то побежал за оружием в палатку. Ульрих, не теряя времени, схватил палку факела из обоза и сунул ее в разгорающийся костерок. Промасленная тряпка на конце палки вспыхнула.
- За мной, не отставать!
Не оборачиваясь, он побежал со всех ног в лес ровно в то место, откуда выбежал Стефан. Бойцы неуверенно, но интуитивно цепочкой побежали следом. Те, кто выбегал из палатки, бросались догонять своего командира с факелом. 
Пять лет назад Ульрих оказался в такой же ситуации, будучи простым солдатом. И сейчас точь-в-точь повторял действия своего тогдашнего десятского.
 Он вбежал в лес, подсвечивая себе путь и подпрыгивая, пытаясь не споткнуться о корни. Еловый лес шумел от дождя, а звуки лагеря остались за спиной где-то у начала леса. Пригнувшись и почти не сбавляя скорость, Ульрих бежал с факелом в темноту. И через несколько секунд он уловил впереди движение. Факел осветил две человеческие руки, обнявшие дерево и их пальцы, сцепленные в замок. Из-за дерева высунулось Оно. У него была фигура сгорбленного, голого и жилистого человека. Свет отразился в огромных, блестящих глазах размером с яблоки. Осветил пасть с двумя рядами часто посаженных окровавленных зубов.
Ульрих успел остановиться, но не успел толком испугаться. С криком: «На-а!!!», он запустил факел в зубастую морду и прыгнул следом, замахиваясь со всей силы мечом. Упырь закрылся от летящего факела лапой. Пять когтей, каждый длиною с человеческую пядь, растопырились перед звериной мордой, и гуль отскочил. Факел упал на землю. Ульрих опять атаковал черный силуэт впереди и краем глаза уловил слева движение еще одного существа. «Сколько же вас здесь…» - похолодело у него в груди. Гуль впереди с глухим рыком вновь отскочил. Из-за спины Ульриха раздался оглушительный рев двух глоток. Двое бойцов заорали от страха, возможно, этим же пытаясь приободрить себя. Ульрих бросился налево, туда, где сидел второй упырь. Замахнувшись в прыжке, он запустил в темноту дальний колющий удар и вновь пронзил темноту. Впереди глаза-яблоки чуть блеснули светом валявшегося на земле факела, и упырь поскакал на четырех лапах прочь от Ульриха в черную глубину леса. Вокруг Ульриха появились со всех сторон его орущие бойцы. Все поняли, что только что прогнали в лес двух упырей.
Это руки Иоганна обняли дерево. Хагота нигде не было, а Иоганн обхватил толстое дерево, намертво сцепив пальцы. Скорее всего, гуль так и не смог оторвать беднягу и стал есть его прямо возле дерева. У мертвого Иоганна отсутствовало тело ниже грудной клетки. Там, где начинались ребра, висели мясные лохмоны и торчал посередине блестящий позвоночник. Тем не менее, даже мертвого, его еле отцепили от дерева.
Хагота и нижнюю часть Иоганна гули утащили в лес…
У всех в десятке стучали зубы от потрясения.
Из лагеря через несколько минут поскакал отряд конных разведчиков вместе с двумя боевыми магами. Они скакали по лесу, пытаясь выследить упырей. Под утро они вернулись, волоча на привязанных к седлу веревках трупы трех гулей. Остатки Хагота они тоже нашли, завернули в плащевину и привезли, чтобы похоронить по-христиански. Чтобы ксендз мог прочитать молитвы над могилой бедняги.
Десяток не спал, а ежился у костра.
- Я думал, это россказни все… Ну в жизни не думал, что когда-нибудь такое чудище увижу! – сказал Ральф всем и самому себе.
- Я думал, что обоссался. Оказалось, дождь просто. Твою ж мать… ужас какой.
Стефана напоили, усадили со всеми и баюкали как младенца. Он иногда пьяно мычал, иногда ненадолго засыпал. Потом опять вздрагивал. Но вино и заклинание одного из магов его почти успокоили.
- Вот нам и война. Где война, там и твари эти… - произнес Хельвиг, почесывая бороду.
Разговор не клеился. Все молча сидели у огня.
Ульрих тоже постелил свой коврик рядом с костром и дремал под редкие голоса своих бойцов. Он устал, но был спокоен. И на него навалилась сонливость. Ульриху не мерещились упыри, как всем его бойцам. Ульрих думал про то, что сегодня у него загрызли двоих его людей. Думал, что скоро будет сражение. Что литвины, может быть, загрызут из всех. В сражении будет страшнее. Все случится уже совсем скоро. И кто останется в живых после всего, знал только Господь Бог.
Но это будет не сегодня. А сегодня в этом проклятом лесу Ульрих сделал все правильно. Сам. Точно так, как должен был. Он понял это, когда они ввосьмером возвращались в лагерь. У него в тот момент уже не стучали зубы.
В одну минуту он перестал бояться своего десятка, Лотара. Перестал бояться гулей. Все это было уже неважно и не опасно. И поэтому его одного сейчас у костра свалила сонливость.

Глава 3. Под Растенбургом
Утром десятого августа войско спешно становилось на марш-бросок. Почти вся сотня Мариуса фон Лонгета была в сборе на опушке леса. Рыцаря уже облачили в кожаную броню с металлическими пластинами. Мариус был без своей белой накидки с черным крестом. Он носил ее, будучи почетным крестоносцем. Но в сражении белая накидка резко отличала бы его от остальных разномастно облаченных бойцов, показывая врагам, кто есть командир сотни. В ближнем бою это сулило Мариусу верную смерть.
Знаменосец и пажи стояли рядом с ним.
- Десятские, доложить! – приказал рыцарь.
Командиры каждого десятка по очереди отозвались о готовности.
- В колонну по пять, за мной!
Сотня, немного путаясь, перестроилась и зашагала за Мариусом. Рыцарь шел впереди и чуть левее своей сотни. 
Другие сотни строем или обычной толпой передвигались по лесу, иногда перемешиваясь друг с другом. В лесу разносились выкрики и общий шум человеческих голосов. Но каждый сотник вел своих людей согласно ранее составленному плану. 
- Идем биться, наконец? – спросил Ульрих шагающего рядом Дорхара.
- Ага, - ответил тот, - Литвины где-то здесь недалеко. Сейчас, наверное, по ним и ударим.  Отсюда четыре версты до замка Растенбург. Его вроде как сожгли вчера. 
Но вражеское войско все не показывалось.
Сотня Мариуса шагала по краю леса, вслед за сотней хорошо вооружённых латников. Те были облачены в дорогие металлические доспехи. Поверх доспехов были накинуты белые накидки с крестами. На спинах кивали в такт шагам прикрепленные шнурами топхельмы. Эти тяжелые шлемы, полностью закрывающие голову, имели лишь узкую прорезь для глаз и несколько отверстий ниже, чтобы воину было легче дышать. Латники не спешили надевать свои «ведра» до наступления самого сражения. Шагающие впереди и готовые к бою, они выглядели даже более величественно, чем сотник Мариус, одетый в кожаную броню и простой нормандский шлем.
Волнение людей почти улеглось и сменилось томительным ожиданием.
Бойцы уже полчаса меряли шагами окраину леса, когда где-то впереди раздался глухой и низкий звук боевого рожка.
- Перестроится в боевой порядок! – скомандовал Мариус.
Раздались команды десятских. Сотня суетно перестроилась в такой же прямоугольник пять на двадцать человек, только теперь лицом этого прямоугольника был широкий строй солдат, а не узкая голова колонны. 
- Мечи! – Мариус, подняв двумя руками свой длинный тяжелый меч.
Со скрежетом металла бойцы один за другим обнажили лезвия.
- Бегом марш!
Мариус повел сотню прочь из леса прямо в поле, уходящее чуть вверх. Трава на нем разрослась, была выше пояса, обвивала и цепляла ноги людей. Бегущим первыми было сложнее всего.
Бежать нужно было высоко поднимая колени, и некоторые бойцы вспомнили, как каждое утро бегали таким образом вместе с Ульрихом. Но времени делиться воспоминаниями, и сравнивать себя с другими бойцами не было.
Сотня преодолевала поле, пока не оказалась на вершине возвышенности. Дальше поле уходило по пологому склону вниз, где в четырех сотнях саженей впереди заканчивалось у дороги. Мариус дал приказ остановиться.
Впереди на дороге жирной змеей чернела бесконечная колонна людей и обозов. Ульрих посмотрел по сторонам. Колонна литвинов растянулась на несколько километров. «Тысяч шесть человек не меньше».
Фигурки людей на дороге мельтешили. Бегали от обоза к обозу. Что-то кричали. На овсяном поле, что начиналось с другой стороной дороги, собиралась толпа людей. Можно было разглядеть длинноволосые головы женщин. 
Литвины сгоняли пленных на овсяное поле, а сами строились перед дорогой в боевые порядки. Пленные селяне увидели, наконец, стяги и отряды появлявшихся на склоне тевтонцев. До бойцов донеслись отчаянные и одновременно радостные крики. Пленные звали своих освободителей.
И тут в ответ загудели тевтонские отряды. Мужчины размахивали поднятыми к небу мечами, кричали пленным и сквернословили литвинов.
Сотня Мариуса заорала со всеми.
- Мы вас порвем, суки! С дерьмом смешаем, уроем на хер!
Мариус заорал, пытаясь заткнуть свою сотню. К нему присоединились десятские:
- Молчать! Тишина, сукины дети!
Бойцы затихли. Воинственно гудели, шумели находившиеся поодаль отряды тевтонцев. С поля кричали селяне.
Ульрих, и те, у кого глаз был поострее, заметили, что в сотню копейщиков, стоящую в ста пятидесяти саженях справа, прилетают стрелы. Они прилетали с дороги по одной или две, выпущенные случайными стрелками. Это не был слаженный обстрел отряда лучников.

У Эльзы было приподнятое настроение. Она подпевала себе, суетясь у печки. Приготовленный с вечера пирог со свининой величественно возлегал на столе, а вокруг него по очереди появлялись нарезанные огурцы, зелень, маленькая миска горчицы, хлеб. Подоспевала ячменная каша.
С большим кувшином девушка спустилась в погреб и набрала там холодного кваса, которого Ульрих наготовил еще весной.
Сверху доносились глухие удары и чуть различимые голоса. Это Дитмар и Джерт заканчивали ремонтировать крышу. Дитмар был опытным одаренным плотником, и брат Эльзы помогал ему наверху. Вместе они за утро натесали досок и закрыли гниющую крышу.
Дитмар был плотником в Энфарте. Отец Эльзы познакомился с ним в городе на рынке и позвал его поработать у него, а если попросят люди, то и в других дворах. Сегодня Герман отправил Дитмара и своего младшего сына Джерта к Эльзе отремонтировать той крышу, что в свое время не сделал Ульрих.
Дитмар был стройным высоким мужчиной лет тридцати. Он всегда работал в своей любимой заношенной льняной рубахе с закатанными рукавами. Он был совсем немногословным и скромным. Лицо у него было красивое и ласковыми глазами. Может быть, именно приятная внешность Дитмара на самом деле толкнула Германа позвать мужика поработать и погостить.
- Спасибо вам большое! – радостно хлопнула в ладоши Эльза, посмотрев на белеющие новые доски на крыше.
Джерт и Дитмар спускались по лестнице вниз.
- Без вас так бы крыша и гнила до скончания века. Некому и починить ее было. Вы заходите в дом, отобедайте!
- Спасибо, хозяйка, - Дитмар чуть поклонился одной головой.
Джерт махнул рукой:
- Эльза, ты мне вынеси квасу, и я к бате побегу. Он меня на пасеке ждет.
Эльза оказалась только рада, что Джерт не будет мельтешить за столом.
Дитмар обедал тихо, ссутулившись над тарелкой и сведя лопатки.
- Может воды принести? Еще в погребе соленые огурцы у нас… - все спрашивала девушка.
- Спасибо, Эльза, - улыбнулся Дитмар, - ты сама садись, поешь.
- Ой, так я не голодная! Мне главное накормить. Ты меня считай спас. Я уже спать не могла хорошо из-за того, что у меня крышу чинить сто лет как надо.
С улицы донесся голос соседки Сильмы.
Эльза вышла во двор.
- Привет, голубка, ты мне еще раз сито не одолжишь до вечера?
Эльза вынесла соседке сито.
- А Дитмар у тебя? – хитро улыбнулась Сильма.
- У меня, обедает.
Сельма довольно крякнула:
- Ну, тогда я побежала! Жаль, что таких мужиков редко к нам в село заносит… Латал позавчера наш забор, когда Руперт мой в поле работал.
Женщина легонько потрепала Эльзу по плечу и хихикнула: 
- Вот такой мужик!
«Без тебя знаю… сучка» - подумала Эльза. От раздражения на Сильму она даже слегка закусила нижнюю губу. «И вот значит, какой ты у нас… мастер на все руки».
 Эльза вернулась в дом. Дитмар уже поставил посуду в запечек.
- Ты мне, хозяйка, воды принеси в ведре. Ополоснусь после работы, - попросил он.
- У нас колодец же во дворе стоит.
Дитмар улыбнулся и махнул рукой:
- Да я стесняюсь как-то… - сказал он, - Тетки у вас в селе любопытные очень.
Эльза тоже чуть не рассмеялась. Дитмар был очень красивым, когда улыбался. Может быть, поэтому он держался так скромно на людях.  
Эльза вышла во двор. «Это уже точно… и любопытные, и хитрожопые, и сучки» - думала она, вспоминая Сильму. Она оглянулась по сторонам. Соседей видно не было. Герик тоже где-то болтался. Она принесла холодной воды. Дитмар уже разделся по пояс.
- Полотенце сейчас принесу.
- Спасибо, Эльза. 

- Мы пройдем триста саженей шагом, потом бросимся туда, - Мариус говорил громко, указывая мечом, - убьём и прогоним всех литвинов и займем, участок дороги с четырьмя повозками.
Все рвались в бой, разглядывая маленькие фигурки врагов вдалеке. Мало кто знал, какого это будет оказаться в гуще схватки.
Далеко слева затрубил боевой рог, и тевтонские сотни медленно поплыли по траве вниз, прямо к выстроившемуся наспех врагу. Строй литвинов был тонким и очень растянутым. Он стоял непрерывной черной полосой перед дорогой.
Ульрих, посмотрев по сторонам, увидел только сотню тевтонских мечников в двухстах саженей слева чуть впереди и на таком же расстоянии сотню копейщиков справа. Из-за того, что склон был неровным, Ульрих не мог видеть других тевтонских отрядов. Он лишь понял, что Генрих фон Плоцке отправляет свое войско в атаку не строем и отдельными отрядами. Ульрих раньше не участвовал в сражении «в открытом поле», а только в штурмах замка. Но, тем не менее, он забеспокоился от идеи атаковать врага не мощным строем, а отдельными сотнями. «Вот и жопа… ничем хорошим сегодняшний день не закончится». Он еще раз пожалел, что не предпринял попытки избежать службы, когда Дорхар только прибыл в его деревню. Теперь деваться было некуда…
Ноги болели от обвивающей высокой травы. Лица стали мокрыми, дыхание куда-то исчезало.
До дороги оставалось меньше сотни саженей. Можно было разглядеть напряженные свирепые лица литвинов.
- Вперед! – заорал Мариус.
Общий боевой крик разнесся над сотней и мужчины перешли на бег.
Морщась от боли в ногах и высовывая языки от изнурительного марша, бойцы Мариуса, уже не совсем понимая, что происходит, влетели в свою первую в жизни схватку.
Ударяясь друг о друга люди падали на землю. Ульрих тоже выставил вперед щит и, перелетев через кого-то, упал. Упавшие люди и ноги со всех сторон. Закрывая щитом голову, Ульрих поспешил подняться. Раздался звон мечей, ор сменился отдельными отрывистыми криками, которые теперь звучали и на чуждом литовском языке.
 Кто-то продолжал лежать мертвым, но большинство вскакивали и ударяли друг друга. Упал Ральф. Он оказался впереди всех, и в него глубоко вошло копье. Лотар ударил литвина изо всех сил. Тот закрылся щитом и от удара улетел назад. Здоровяк Лотар двинулся за ним, но за несколько секунд второго брата закололи в спину два других литвина.
Ульрих ступал боком, пытаясь оказаться между своими товарищами. Он успел выставить щит, укрываясь от удара. Ему показалась, что кость в его руке чуть не сломалась от мощнейшего толчка в щит. В груди похолодело от мысли, что если бы он был без щита, то уже лежал бы разрубленным. Ульрих ударил из-под щита и увидел, как попал рубящим ударом по боку литовца, но не пробил слабенький кожаный жилет. Ульрих отчаянно толкнул литовца ногой и сам отскочил назад. Через секунду он пожалел, что вместо пинка не решился пробить колющий удар. Литовец был без щита, с длинным двуручным мечем, он ничего бы не смог сделать…
 Ульрих натолкнулся спиной на литовца. Оба повернулись друг к другу лицами и Ульрих успел ударить первым.
«Не зевать… только не зевать!» - кричал в уме Ульрих. 
Парень язычник укрывался щитом, и Ульрих рубанул ниже, по бедру. Боясь потерять инициативу, он следом толкнул литовца ногой в щит и тот сел на свой зад. У парня было грязное лицо и большие напуганные глаза, как у большинства новобранцев в этой стычке. Лет ему было, скорее всего, меньше семнадцати. Ульрих думал лишь о том, что не может терять свой шанс. Он ударил сверху, рассекая лицо литовца. «И это все?!» - пронеслось у него в голове. Перед ним лежал только что убитый им вражеский мальчик.
Ульрих опять отскочил назад, боясь промедлить или пропустить удар.
Все перемешалось.
Повсюду были и литовцы и тевтонцы. Отчаянные яростные и испуганные крики стреляли со всех сторон. На земле было много тел.
«Только не пропустить удар…» - стучало в голове у Ульриха. Ему хотелось хихикать и ругаться от напряжения.
Он увидел двоих парней, по очереди молотящих друг друга в щиты. Ульрих был в трех метрах от них. Он выждал несколько томительных секунд, чтобы быть уверенным, что сам не подставится под удар. Боковым зрением он следил за парочкой, а потом резким движением подшагнул и, отправил свой меч по дуге, резанув литовца по шее. Струя крови полетела дальше, а парнишка, взмахнув руками, рухнул на траву.
«Они же простые салаги! Они тоже держат мечи первый раз в жизни…»
Литовцы дрались отчаянно, со свирепыми нечеловеческими глазами.
«Голод…»
Бородатый злой мужик зарядил удар сверху. Ульрих, зная силу удару, решил не принимать его на щит. Сжав зубы от напряжения, он ушел в сторону, встречая удар своим мечом и пытаясь чуть отвести его в сторону. Вся ярость литовца вместе с мечем вошла в землю. Вонзая свой меч также сверху, в ключицу бородатого литовца, Ульрих успел увидеть, как за мгновенье ярость в глазах того сменилась ужасом. Потом эти глаза почти вылезли из орбит, потому что целый локоть лезвия вошел в тело литовца в том месте, где шея переходит в плечо…
Конница налетела и обрушилась на тевтонцев, словно снег на голову. Молодые крестоносцы только почувствовали вкус крови, как их свалили на землю тяжелые тела лошадей. Конники смешались с бьющимися, яростно опуская на головы тевтонцев свои мечи.
То, что Ульрих умрет через несколько секунд от удара по голове, стало для него настолько очевидными, что он сразу не испугался, а почувствовал что-то похожее на покорность смерти «Надо укрыться под повозкой, а там что будет, то будет»
Ульрих низко пригнулся и почти на четырех бросился к ближайшей телеге на дороге. По пути успев принять щитом удар пешего литовца, и сбить того с ног ударом колена. Добегая до повозки, он задыхался от внутреннего напряжения и чувствовал, будто горит. Каждая секунда, каждое мгновение могли оказаться последними, но он все еще был жив. Он жив, на ногах, а значит надо двигаться и бороться дальше. 
Похожий обжигающий огонь он уже чувствовал когда-то пять лет назад, когда участвовал в бугуртах во время тренировок войска. Здоровые мужчины толкают и колотят друг друга палками. Страшно, хочется забиться и уползти. Но десятский кричит издалека. «Куда?!! Стоять! Бейся пока не упал! Не сметь выходить из бугурта!!!». Не в первый и не во второй раз удалось Ульриху подчиниться десятскому. Где-то на пятом бугурте он, стиснув зубы и практически зажмурившись, бился в общей толчее… Его везло. В тренировочных бугуртах нередко случалось, что люди ломали ребра, руки, и пальцы, иногда даже теряли глаза. Ульрих всегда отделывался ушибами и синяками.
Остановиться в этой гуще, означало умереть. Ульрих старался двигаться пока мог и думать. Он нырнул под дно повозки, ощущая пылающий огонь страха. Он осознал, что, скорее всего, только что подписал себе мучительный смертный приговор. Да, он продлил ненадолго свою жизнь, укрывшись от врага. Но литовцы были повсюду. Пешие и на конях, в абсолютном большинстве они с неутолимой жаждой жить роняли на землю разрубленных тевтонцев. Потом они найдут его и станут выковыривать из-под телеги копьями. Страшная смерть…
«Думай и двигайся. Не впадай в ступор, не отворачивайся от них! Смотри и думай!»
Среди избиения ошарашенных тевтонцев Ульрих разглядел в тридцати метрах от своей повозки Мариуса. Тот вместе со своими слугами и еще несколькими людьми держались вместе, практически спиной к спине и упорно отбивались от литовцев. Оставшуюся же сотню Мариуса уже практически всю перебили.
«Двигайся! Нужно двигаться. Нет времени собираться с духом!»
«Спаси Господи…» - перекрестился Ульрих.
Он выкатился из-под повозки и, лавируя между литовцами, припустил к островку своих товарищей. Это было единственным шансом еще продлить себе жизнь в гуще литвинов. Язычники были заняты добиванием раненых, жавшихся друг другу пар и троек еще бившихся тевтонцев. И на мелькнувшего Ульриха не сразу обратили внимание.
Первый, кто неожиданно разглядел в нем врага, был как раз у Ульриха на пути и рухнул сраженный точным ударом. Во второго полетел щит. Еще один литовец успел замахнуться, но Ульрих успел протаранить его плечом. Оба упали. Боясь потерять каждую секунду, Ульрих вскочил. 
Он влетел в круг бойцов Мариуса не в силах сказать ни слова. Его везение играло с ним в свою игру. Ульрих не чувствовал, что как-то может владеть ситуацией. 
- Твою мать, Ульрих! Ты что, мухаморов наелся?! Ты что всех рубишь тут? – не мог держать смех десятник Керт. 
Рядом с Мариусом бились два его пажа, знаменосец, двое десятских и несколько рядовых солдат. Всего за полчаса лица последних волшебным образом превратились из растерянно шокированных и детских, в лица матерых опасных мужчин. Неизвестно, что они ощутили в своей первой схватке, но теперь они упорно и с серьезными лицами отвечали на удары наседавших литовцев, будто делали это прежде всю свою жизнь.
Ульрих примкнул с десятку выживших тевтонцев, и теперь подпуская очередного литвина, пытался затем достать его быстрым колющим ударом. 
Мариус был без щита с длинным двуручным мечем. Многие верно полагают, что двуручный меч очень тяжелый и неповоротливый. Но в руках высокого, стройного и наделенного огромной силой Мариуса это длинное оружие двигалось куда быстрее, чем можно было предположить сразу.
Рыцарь без щита казался довольно беззащитным. И раз за разом кто-то платился жизнью, понадеявшись простым выпадом поразить командира тевтонской сотни. В зоне поражения длинного меча не спасал блок.  Те, кто успевал закрыться щитом, валились на землю и погибали от следующего удара. 
Вдесятером спиной к спине можно было долго отбиваться от необученной литовской толпы. Но силы быстро кончались.
Вновь послышался боевой рог тевтонцев. Тяжелая конница из благородных богатых крестоносцев гремела копытами со стороны овсяного поля. Неожиданное спасение заставило Ульриха вновь почувствовать жажду жить и неописуемый страх за свою жизнь.
Но литовцы дрогнули и побежали к лесу, спотыкаясь на овсяном поле о жавшихся к земле селян. Некоторые из пленных мужчин наваливались группами на одного или нескольких литвинов. Прижимали тех к земле. Разбивали им головы подвернувшимися под руку камнями или просто душили и забивали насмерть кулаками и ногами.
Сражение перешло в стадию преследования. Вдоль всей дороги литовцы оставляли награбленные обозы и пленных, пытаясь бежать с поля боя, а легкая и тяжелая конница скакали следом, чтобы догнать и добить.
Это была чистая победа тевтонского ордена. Генрих фон Плоцке, как всегда, все рассчитал правильно. Отдельные тевтонские отряды успели оцепить все растянутое по дороге литовское войско, разделяя его на мелкие части и не давая создать сколь-нибудь значимый строй. Тевтоны тоже атаковали без строя, но их подготовка, вооружение и опыт много раз превосходили войско язычников. И литвины, оказавшись в рукопашной схватке, очень быстро и закономерно начинали бежать.
Не все гладко прошло на правом фланге. Там на три далеко отставленные друг от друга сотни тевтонцев, оказалось почти полтысячи  литовцев. И откуда ни возьмись, из леса подоспел разведывательный отряд легкой литовской конницы. Это и привело к гибели сотни Мариуса, одного из лучших рыцарей Генриха. 
В общем же во всем сражении войско фон Плоцке потеряло убитыми не больше двухсот человек, перебив около двух тысяч литовцев. 

Глава 4. Волшебный источник
15 августа 1311 год (пять дней после сражения под Растенбургом)
Центральная Надровия (Тевтонский орден), деревня Скандия

Мальчики сидели у дороги и ковыряли землю. Они пытались раскопать волшебный источник.
- Герик, копай! – понукал семилетний Дирк.
Уже два дня его донимала идея найти волшебный источник и стать волшебником. Отец запретил мальчику копать во дворе. Дирк пошел искать источник на улице. Он нашел маленького Герхарда и усадил себе помогать.
- Ну что, там есть вода?
- Нету… - сказал Герик ковыряя полочкой твердую землю.
Ямка была в пядь глубиной. Мягкий слой земли закончился и Герик без особого старания скреб твердое дно под присмотром Дирка.
- Ты копать не умеешь! – недовольно сказал старший мальчик и забрал у Герхарда палочку.
Он принялся с силой рыхлить землю на дне и выгребать ее ладонью: «Вот так надо!».
Герик сидел на попе и смотрел по сторонам. Было жаркое утро. Ему хотелось домой поспать или посидеть у мамы на коленях.
- Тот, кто попьет из волшебного источника, станет волшебником… - продолжал наставлять Дирк, старательно работая палочкой, - Я, когда попью, превращусь в ястреба и улечу… На, копай.
Герхард стал копать усердней, стараясь выгребать столько же земли, сколько выгребал и Дирт.
- А еще я буду сильным. Смогу вырвать дерево из земли, как мой папа. Мой папа самый сильный.
- И мой папа самый сильный… - сказал Герхард.
Короткой ручонкой было неудобно дотягиваться до земли на дне ямки.
- Нет, мой сильнее. Он кузнец, у него руки толстые как деревья…
Герик легонько тыкал палочкой землю, глядя по сторонам. Он первым заметил неспешно семенящую вдоль дороги собаку. Мальчик вытащил руку из ямы и даже приподнялся. Животное за мгновение заинтересовало его сильнее, чем копание в земле. Дирк же наоборот, заметив черного ничейного пса, замолк и напрягся. Пес направился к мальчикам, почувствовав, что сейчас хорошенько распугает двух человеческих детенышей. Дирк побледнел и стал пятиться. Черный пес, буркнув, припустил на бег. Герик замахнулся на оборзевшую собаку и попал палочкой по оскаленной морде. Пес отскочил.
Перепуганный Дирк убегал, захлебываясь плачем. Герик смотрел на вновь замолчавшее животное, не понимая, почему оно только что зарычало на Дирка. Протянув ручки к собаке, четырехлетний мальчик засеменил к мохнатому животному, надеясь потрогать его, погладить шерсть и поиграться с мордой. Пес спешно развернулся и побежал, оглядываясь на подозрительного мальчика с протянутыми к нему ручками.
Эльза очень хорошо выспалась. Ей показалось, она уже несколько лет она не просыпалась с таким легким настроением. На душе было приятно, несмотря на все гнетущие девушку заботы. Эльза пошла на кухню умыться.  Затем заглянула в колыску к малютке Мартину. Тот еще спал, но время кормления уже подошло. Герхарда в доме не было. «Опять проснулся пораньше и пошел на улицу приставать к своей любимой козе Сафке».
Эльза вышла во двор, чтобы набрать из колодца воды и увидела вдалеке на дороге старшего сына, бегущего за черной приблудной псиной.
 - Герик! – крикнула Эльза изо всех сил. 
Мальчик замер и повернулся к ней. Эльза вышла на дорогу и быстрыми шагами направилась к сыну.
- Не лезь к собаке, бестолочь! – крикнула мать приближаясь. – Она же искусает!
Мальчик виновато смотрел на Эльзу. Та сгребла сына на руки и понесла в дом к завтраку.
Овсяная каша мокла в котелке. Чтобы нерасторопный мальчик не мешался под ногами, Эльза посадила его на свою кровать и подвесила рядом за крюк в потолке колыску с Мартином: «Покачай младшего брата, пока я есть готовлю». Эльза опять вышла нарвать пучок свежего лука и укропа. Когда она вернулась, Герхард конечно же не качал колыску. Он склонился над Мартином и внимательно его рассматривал.
Мать досадно вздохнула и резко окликнула: «Герик!».
Мальчик вздрогнул и обернулся. Потом спустился с кровати и затопал к маме: «На ручки…».
«Что с тебя вырастет…» - в который раз подумала Эльза.
Герхард рос рассеянным и мечтательным ребенком. Эльза привыкла, что ее братья с ранних лет были юркими и живенькими. Они постоянно пропадали в хозяйстве отца, который не давал им спуска. Лениться у мальчиков бортника Германа не получалось на протяжении всего их детства.
В семье Эльзы все было по-другому… Муж Ульрих оказался полной противоположностью ее отцу. А Герхард, как только начал ходить, мало интересовался играми соседских детей. Те брали его с собой играть неохотно, потому что Герик был неинтересным. Отчего маленький Герхард сходил с ума, так это от животных. Потрогать и погладить какую-нибудь животинку – было высшем счастьем для маленького мальчика.
Герик уцепился за подол матери и стал проситься на ручки. «Вырастишь таким же, как твой отец» - тоскливо подумала Эльза, неосознанно беря мальчика и садясь с ним на табурет. Герхард, наконец дорвавшийся до матери, прижался к ней, обняв Эльзу за шею, и закрыл глаза. «Превратишься из ласкового мальчика в ленивого и беспомощного увальня. Будешь днями валяться в теньке и ждать пока жена тебя покормит» - мысленно пророчила будущее своему сыну погрустневшая Эльза.
Ульрих был очень красивым, когда вернулся из своего первого похода. Он был сильным и красивым. Но вскоре после свадьбы Эльза поняла, что стройный и молодой парень никого из себя не представляет. Он нежился в ее объятиях, жил с ней в построенной для них избе и наслаждался своим счастьем, будто навсегда получил его в награду за что-то. А когда изба стала засоряться и загнивать, когда Эльза задохнулась с новорожденным сыном и изматывающим сельским бытом, Ульрих спрятался под одеялом. Красота и ласка молодой девочки закончилась очень быстро. Парень понял, что навсегда остался жить с одряблой и раздавшейся сварливой женщиной в начавшем гнить доме. Понял, что на самом деле не получил никакого счастья за свои заслуги.
С тем пор уже как четыре года в их доме поселилась безысходная тоска.
«Хорошо, что тебя сейчас здесь нет…» - подумала Эльза об Ульрихе. Так она могла отвлечься и забыть, что именно этот беспомощный мужчина является отцом ее сыновей. А сейчас, когда Герхард прижимался к ней, она вновь понимала, что будет любить мальчика, кем бы он не вырос и кем бы не был его отцом.
В избу зашел Джерт, младший из братьев Эльзы, с горшочком отцовского меда и кувшином молока.
- Хватит его пестовать, вырастет же тряпкой, - недовольно сказал парень сестре.
- Спасибо, - поблагодарила Эльза за мед и опустил сына на пол.
Раздосадованный мальчик полез на кровать Эльзы. Он не любил своего дядю, потому что Джерт всегда только обзывал его. И еще потому, что мама наоборот любила дядю.
Герхард вновь заглянул в колыску. Маленький детеныш уже не спал и тоже смотрел на Герика простыми и спокойными глазками. Герхард любил рассматривать новорожденного братика. Ему хотелось потрогать его нос, рот, глаза, пощупать уши. Но он почти не прикасался к младенцу. Один раз мать сильно отхлестала его по рукам, когда он пытался просунуть соломинку в маленькое ушко Мартина.
- Отец в городе был сегодня, - сказал Джерт, сев за стол и налив себе в кружку принесенного молока. - Вернулся и рассказал, что все в Энфурте сейчас шумят о том, что наши литвинов разбили под Растенбургом и прогнали их. Так что, скорее всего, быстро вернется домой хозяин твой любимый.
Эльза пожала плечами:
- Слава Богу, что этих дикарей прогнали… - произнесла она и досадно добавила, - Ну а Ульрих заявится, когда уже урожай соберут. Даже не верится, что он может вернуться, когда вся работа еще не закончена...
- И чинить ему все самому придется, - ухмыльнулся Джерт. – А ты бы с большей радостью Димара попросила, да сестренка?
Эльзая почувствовал непреодолимое желание убить брата.
- Закрой рот, Джерт, - хмуро ответила она.
Доброе настроение ушло, и было неизвестно, когда его ждать обратно. Обычная тоска заползала в освещенную солнцем кухню. А вместе с ней внутри Эльзы проснулся голодный и маленький червячок, о котором, когда-то рассказывал ей в детстве ксендз. Червячок совести.
- Как крыша теперь? – спросил Джерт.
- Замечательно, - заверила Эльза, - Вчера в дождь не текла и запах пропал. Спасибо вам.
Она знала, что семья никогда ее не бросит. Родные не дадут ее в обиду и не оставят одну. Она бы тоже могла стать родной для кого-нибудь, кто заботился бы о ней. Она подарила бы ему всю свою красоту, и ласку, и детей. Она так хотела стать любящей женой, когда была шестнадцатилетней девушкой…
Эльза взяла горшочек с медом и направилась к запечку. Она не хотела, чтобы Джерт увидел готовую покатиться по ее щеку слезу... Она хотела вернуться на пять лет назад.