Короткое описание: Дуэльное, написано с воспоминаний бабушки.
Город Кольчугино, осень сорок третьего года. Скупое на тепло ноябрьское солнце едва успело подняться над домами, и тут же скрылось за набежавшими облаками. Длинная очередь за хлебом. Маленькой Тоне написали на руке номерок - сто сорок семь. Старенькие ботиночки хлюпали в луже, коротенькое пальтишко не спасало от холодного пронизывающего ветра, а вязаная шапочка промокла от дождя. Девочка спрятала руку в кармашек, сжав в кулачке драгоценную продовольственную карточку. Мама работала в первую смену, а Толька убежал куда-то до того как девочка проснулась, поэтому именно ей пришлось сегодня получать хлеб. Паек отпускали быстро, и точно, рабочим полагалось двести пятьдесят граммов в день, а детям по сто двадцать пять, на маму и Тоню с братом выходило полкило.
«Еще четыре шага и будет виден угол дома, где работают пленные немцы», - думала девочка, двигаясь вперед. Единственным доступным развлечением было смотреть по сторонам. « Куда подевались все голуби? Толька говорил, что их переловили и съели, а я не верю. Это он нарочно, чтобы меня напугать», - размышляла про себя Тоня. Задумавшись, девочка повернула голову и вглянула на почти восстановленный двухэтажный дом из красного кирпича. Забора там не было, да и зачем, если кругом полно военных, но караульные посты выставляли, как положено. Мальчишки часто подбегали к охраняющим фрицев бойцам, подолгу смотрели, как люди в замызганной робе таскают тяжелые тачки, мешают раствор. Внезапно, остановив монотонный уличный шум, прозвучал возглас: «Получай, зараза фашистская!»
Тоня заметина на песчаной насыпи Тольку, он что есть мочи кинул камень. Немец не обернулся, только поднял воротник и сильнее натянул кепку на затылок.
- Парень, ты это брось! – пригрозил младший сержант из оцепления.
- На тебе! – мальчишка знал, что солдат не может покинуть пост, и безнаказанно пускал камни один за другим, и каждый попадал точно в цель.
- Эй, стервец. Ты, что ж это делаешь! – прохожий остановил отведенную для броска руку. Паренек ничего не ответил, только зыркнул зло, и, высвободившись, бросился наутек.
Девочка не могла оторвать взгляда от сутулого мужчины, в которого метил брат. Потрепанный бушлат висел мешком, тонкие длинные пальцы крепко сжимали тележку. Он сделал еще рейс и еще, а девочка все смотрела. Ей почему-то было его очень жалко.
«Ему, наверное, очень холодно», - думала она, почувствовав, как замерзли ее промокшие ноги, - «Я-то домой пойду, а он? Где его дом? И кушать хочется, а дядька - вон он какой большой, сколько же ему еды надо? Такой же человек как мы, и почему его Толька обозвал? Зачем только эти взрослые войну придумали? Глупые взрослые!».
Немец с первого мгновения почувствовал пристальное внимание, но не решался посмотреть в сторону. Слишком тяжело давался каждый день плена: боль, разочарование, насмешки и камни в спину. А ведь это всего лишь дети, жестокие дети войны, дети тех людей, в кого он стрелял несколько месяцев назад.
Наконец он осмелился поднять глаза, и увидел озябшую девочку с косичками, так забавно торчащими из-под шапки. Несколько капель сорвались с козырька кепки и, скатившись по носу, повисли на самом его кончике, от чего вытянутое лицо пленного казалось еще более худым.
- Ой, - шепнула она, вздрогнув от неожиданности.
- Тонечка, твоя очередь, - подтолкнула ее, соседка.
В семь с небольшим Антонина была настоящей хозяйкой и маминой помощницей, очень старательно подходила к любому делу. Вот и теперь спрятав заветную половину буханки за пазуху, стремглав побежала домой. Запыхавшись, влетела в прихожую и тут же скинула мокрую обувку.
- Ну, принесла? – отозвался брат. Толик был всего на два года старше сестры, и не шибко жаловал младшую. - Давай сюда, что ли.
В крохотной комнатке с трудом помещались две кровати и круглый стол на трех ножках. Еще девочка помнила, что здесь были красивые деревянные стулья с резной спинкой, но они давно пошли на дрова.
- На, ешь, - мальчик протянул ей половину луковицы.
- Спасибо, - забравшись на кровать, отвечала она, засмотревшись на голубые занавески с белыми буквами. Тоня выучила их все, и когда мама оставалась дома, они вместе складывали слова. Толька повернулся спиной и притих в углу. – Что ты делаешь?
- Ничего, - с набитым ртом пробормотал он.
Теперь она заметила, что брат так и не положил хлеб на стол. Мгновенно соскочив с кровати, шлепая по полу мамиными тапками, подбежала к нему.
- Ты что, нельзя, а как же мама? – воскликнула она удивленно, глядя, как Толик выковыривает вкусный мякиш. – Это не честно!
- У меня живот от голода сводит. Держи, только не ной, - он отщипнул немного и застыл с вытянутой рукой.
Девочка смотрела чуть не плача, от половины буханки остались лишь корки, ей стало страшно и обидно.
- Что теперь мама скажет? – всхлипывала сестренка.
Паренек вздрогнул, словно наяву ощутил холодную кожу отцовского ремня. Казалось порки не избежать. Он с минуту смотрел в окно, закусив губу и прищурившись, как делал всегда, если пытался что-нибудь придумать. Вдруг встрепенулся и побежал в коридор.
- Ну что ты стоишь? Иди сюда, надо найти тряпки или еще что-то, засунем внутрь и все. И скажем маме что так и было.
- Но ведь это не правда, - слабо возражала Тоня.
- Сболтнешь хоть слово – скажу, что это ты, - припугнул брат.
День не сулил ничего доброго, девочка поплелась обратно, залезла с головой под одеяло и постаралась поскорее уснуть. Ведь во сне не так сильно хочется есть.
В ее грезах было хорошо, вместо густых сизых туч на небе светило солнце, ветки рябины, усыпанные красными ягодами, покачивались от легкого ветерка. Закончилась война и папа вернулся с фронта, высокий, с медалью на груди. Он подкидывал дочку вверх, и у девочки замирало сердце, а когда крепкие руки ловили ее - Тоня смеялась. На самом деле она не помнила, как выглядел отец, но была уверена, что он высокий сильный и красивый.
Там, в мире фантазий Толька не делал пакостей, он улыбался и показывал целый букет воздушных шариков. Шарики девочка тоже не помнила, но мама рассказывала, что они большие и яркие. Мама не хмурилась, глаза светились радостью, она кружилась, и каблучки новых туфель звонко цокали по дорожке.
Стук каблуков и вправду раздался очень близко и разбудил девочку. Женщина стояла, согнувшись над столом, затем резко выпрямилась и глубоко вздохнула. Даже в полутьме и спросонья Тоня разглядела, какое суровое лицо стало у матери. Толька весь сжался и не смел произнести ни слова.
- Мамочка, - едва успела раскрыть рот девочка.
- Мама, прости Тоньку, пожалуйста, она не нарочно, она очень хотела есть, - залепетал брат.
Женщина села на край кровати и закрыла лицо. Она не могла поднять руку на ребенка, который просто хочет есть. На миг ей вспомнились слова одной женщины, случайно подслушанные в очереди. Она говорила: «Сын уже не просит кушать, он говорит убей меня…» Это было давно в самом начале войны, теперь все не так плохо. Малышка подвинулась к маме и, уткнувшись в теплый свитер, беззвучно шевелила губами: «Это не я».
- Все, зайка, успокойся, - тихо произнесла мама. – Я постараюсь придумать что-нибудь на ужин.
Женщина осторожно вынула из кармана не большой узелок, в котором помещалось две с половиной горсточки перловой купы, и вышла в коридор – на общую кухню.
Тоня слезла с кровати и, не глядя на брата, подошла к двери, ботинки – не успели высохнуть.
- Извини, я… – услышала она голос за спиной.
Сестра повернулась к нему, лицо мальчика горело как от пощечин. Он хотел сказать что-то еще, как вдруг завизжала сирена. Этот сигнал знали все – «воздушная тревога!».
Мать влетела в комнату, и, поставив на стол кастрюльку недоваренной каши, быстро собрала детей. Штаны, шапки, пальто, сумка с документами - все лежало наготове. Бомбоубежище находилось через улицу, бегом они преодолели половину пути.
- Скоренько, скоренько, - подбадривала она ребят. – Под ноги смотрим, осторожно.
Они бежали в темноте, не разбирая дороги. Слегка подморозило, и, наступая на хрупкий ледок, они проваливались в лужи. Люди спешили укрыться, шли сплошным бурлящим потоком. Поскользнувшись, Тоня распласталась на земле, мама выпустила руку девочки и тоже споткнулась. Шедшие позади толкали вперед и не давали оглянуться.
- Мама, я приведу ее! - вырвался Толька. – Ты иди, мы найдем тебя там, внизу.
Юркая фигурка мелькнула под ногами у взрослых, неспокойная советь жгла сердце мальчишки. Женщина остановилась на мгновенье, но тут ее подхватили под локотки и насильно увлекли за собой. Чей-то знакомый голос уговаривал: «Не бойся, наши бабы подберут. Внизу и встретитесь. Иди милая, иди». В этот миг высоко над головами с ревом пронесся «мессер». Она чуть не упала, слезы застилали глаза, ее буквально внесли в бункер.
С грохотом закрылись внешние железные двери, а за ними со страшным скрежетом еще одни – внутренние. Народ перестал суетиться, здесь было относительно безопасно. Осторожно спускались по крутой лестнице под землю, шли вдоль длинного широкого коридора, занимали свободные места на матрасах у стен. Анна прислонилась к бетонной плите у ступенек, провожая взглядом каждого, кто проходил мимо. Напряженно всматривалась в лица, не желая даже думать, что дети остались снаружи. Сверху доносился приглушенный гул, сооружение вздрагивало, когда снаряд падал слишком близко – бомбежка продолжалась.
Не дождавшись ребят у входа, мать заставляла себя поверить, что они проскочили незаметно, и сидят где-то здесь - рядом. В тусклом желтом свете она двигалась как лунатик от одной семьи к другой, спрашивая:
- Моих ребятишек не видали?
Соседи и знакомые пожимали плечами. Она отрешенно бродила по залу, сжимая кулаки от бессилия.
- Пустите! Дайте я выйду! – закричала она, бросившись к двери.
- Уймись, неразумная! – преградил дорогу старик, - Детей не найдешь и себя погубишь! Уймись девка!
Растрепанной взвинченной женщине ничего не стоило оттолкнуть старика, но в его словах слышалось нечто такое, что заставило остановиться. Стянув с головы платок, Анна присела на корточки и заплакала.
- Пореви, пореви - авось полегчает. Вам – бабам положено, - кряхтя, дед устроился рядом и погладил ее по голове.
Чьи-то руки подхватили Тоню и понесли, с испугу девочка стала брыкаться. В голове все смешалось, выскользнув из крепких объятий, она упала на бок, но быстро вскочила и побежала, куда глаза глядят, подальше от толпы. Она не слышала, как кричал Толька. А когда над городом пронеслась эскадрилья, девочка припустила еще сильней. Издалека приметила хлебную лавку и почти восстановленный дом. Запыхавшись, она нырнула под навес у подъезда, да так и замерла в дверном проеме. По небу скользили лучи прожекторов, высвечивая самолеты противника. На безлюдных улицах эхом звенели залпы «зениток», доносился рев двигателей и грохот снарядов. Никогда раньше девочка не видела такого.
- Мамочка, мне страшно, - всхлипывая, бормотала девочка, прижимаясь к косяку. – Мама, забери меня…
Одинокая черная фигура приближалась к подъезду.
- Тонька, стой! – срывая голос, кричал Толик. – Вот, глупая девчонка!
Он не раздумывая бросился вдогонку, идти сквозь толпу было очень тяжело. Мальчик запнулся, потерял сестру из виду, и, лишь выбравшись из потока людей, в свете прожекторов заметил ее силуэт. Толька уже не пытался кричать, понимал – не услышит. Бегал он хорошо, гораздо быстрее Тони, но страх придал девочке сил, так что она оказалась далеко впереди.
- Ну, ничего, догоню, я тебе устрою! - крутилось у него в голове. – Ишь чего выдумала – убегать!
Толька не на шутку рассердился и на себя, и на сестру, пока он так думал – он не боялся. Мальчик почти настиг ее, но запнулся и кубарем скатился с небольшой насыпи. Поднявшись, он огляделся: «Так хлебная лавка, стройка.… Ну, где же она?». Потом долго крутился на одном месте, вглядывался в темноту, еще не много и он готов был сдаться. Теперь, когда азарт погони прошел, страх овладел пареньком.
- Тонечка, милая отзовись. Я не буду больше тебя обижать, честно, ну пожалуйста! – крикнул он в пустоту.
Луч прожектора осветил вражеский самолет, снова затрещали «зенитки» и тут Толик заметил, как дрогнула фигура у подъезда, под козырьком. Он не смело пошел на встречу, не сводя глаз с темного силуэта, и когда понял - не померещилось, прибавил шаг.
Девочка сжалась в комок при виде черного маленького человека, едва не закричала, когда он подошел совсем близко.
- Толька!!! – радостно заверещала она, разглядев брата.
- Тоня, не убегай, - говорил он, обнимая сестренку, и вся злость и обида испарилась в момент. Только соленые капли текли по щекам. – Я больше так не буду, правда…. Прости.
- И я не буду, - отвечала она, размазывая слезы рукавом пальто. – Пойдем к маме.
- Конечно, - сказал мальчик, и похолодел. – Я забыл, что вход на время налета закрывают.
- Что же нам делать? Может лучше домой? – растерялась она.
- Здесь не опасней чем дома, - ответил он. Рядом грохнуло, так что дети подпрыгнули. – Скоро все кончится, вот тогда пойдем к бункеру, встречать маму.
Еще минуту ребята, задрав головы, смотрели, как желтые лучи полосуют небо, пытаясь выхватить из темноты вражеские самолеты. Затем все стихло, заговорил репродуктор: «Внимание! Внимание! Отбой воздушной тревоги. Отбой воздушной тревоги».
Самое страшное осталось позади, дети отправились к убежищу, ноги после пережитого казались ватными и с трудом передвигались. Впереди уже виднелся вход в укрытие, когда массивные железные двери распахнулись, оттуда, оглядываясь с опаской, на улицу выходили люди.
- Мама! – раздался звонкий голосок. Ребята подбежали к едва стоящей на ногах, поседевшей в считанные минуты женщине. – Мама мы здесь!
Мать медленно опустилась на колени, прижала их к груди. По дороге домой молчали, совсем не хотелось говорить и смотреть по сторонам. Привычный пейзаж дополняли несколько свежих руин. Семьи, оставшиеся без крова, обреченно собирали уцелевшие вещи. Лишь изредка Толька и Тоня переглядывались и сильнее сжимали мамину руку. Выйдя на свою улицу, они с облегчением обнаружили, что дом цел, а во дворе появилась новая воронка от взорвавшегося снаряда. Взрывной волной выбило стекла в окнах, а в комнате почти ничего не изменилось, только кастрюлю с перловкой снесло со стола и отбросило в угол.
- И не страшно, что с пола, правда, мамочка, - говорила Тоня, подымая зерна. – Мы ведь хорошенечко все помоем и сварим кашу.
- Конечно, не страшно, - отвечала мама маленькой помощнице.
После ужина девочка нырнула под одеяло. Притулилась под бочок к маме и закрыла глаза. Она улыбалась во сне, потому что снова попала в мир, где все хорошо. Где ветерок прячется в ветвях деревьев, а в саду пахнет самыми вкусными яблоками, что созревают позже всех. Где Толька на празднике читает стих: «День седьмого ноября – красный день календаря…», и прохожие поздравляют друг друга с окончанием войны…
Очень приятное для чтения произвдение, этакий старый гайдаровский язык, читается, что льется сквозь пальцы, само собой. История напомнила воспоминания профессора Углова в книге Сердце хирурга, Там в части о блокадном Ленинграде голод тоже делал из людей безумцев , к тому же мальчишки и мужчины мучительнее переносят голод. Большое спасибо за удовольствие и удачи в нелегком деле!
Очень интересно было читать. Особенно начало. Согласна с замечанием маленькой Тони: взрослые действительно глупые. Не все, конечно, но основная их часть.
не знаю, мои потомки - не будут даже знать этот позор, который сегодня называется гордо: "война". Мне стыдно за это в нашей истории. Не народа. Не людей. Не отдельных наций. А просто. Это не годно.
Мне ничего не нужно вспоминать. Моя мама жива. Голодомор, репрессии эвакуацию, малярию, все помнит. Она обо всем читала и думает, что все лучшее уже написано. Если удастся передать семейным потомкам это будет уже поступок.
Очень понравилось, правда наткнулся на множество запятых, точнее их отсутствие (в деепричастных оборотах к примеру). Про смысл в предложениях и прочее уже рассказали. В целом очень интересно.
Приятно, что люди и сегодня обращаются к этой теме в своём творчестве. Забывать уже стали в погоне за машинами, гаражами, квартирами. А тут раз и напомнили. С интересом дочитал до конца. Спасибо автору. Напрягла некоторая фрагментированность текста. То есть - в каких-то напряжённых моментах, когда хочется следить за происходящим дальше, автор как будто выключает камеру и переходит на другую. Это может быть интересным приёмом, но конкретно в этом рассказе не сработало. Большой респект за тему.
«Ему, наверное, очень холодно», - думала она, почувствовав, как замерзли ее промокшие ноги, - «Я-то домой пойду, а он? Где его дом? ...
Когда слова автора стоят в середине прямой речи, кавычки закрываются только в конце и не открываются вновь в начале продолжения мыслей девочки. Да и "ее" тут наверно лишнее: вряд ли она бы почувствовала, как замерзли промокшие ноги пленного. Но в целом, мне очень понравилось. Поведение Анны в бомбоубежище мне кажется оправданным. Я поверил. Спасибо за текст.
Я понимаю, что во время войны дети очень быстро взрослеют, но внутренние реплики Тони не соответствуют возрасту 4-х летнего ребенка - лексика не та. Слово "расстроилась" не характерно для ребенка этого возраста. Скорее "напугать". Создается впечатление, что девочке как минимум (с учетом экстремальных условий войны) лет 10-12. Далее по тексту."...промокла из-за дождя.." Промокла ОТ дождя. Но и это, мне кажется, лишнее. Если уже было сказано о дожде, то повтор данного факта только утяжеляет предложение. И еще не соотносится номерок на руке и промокшие ботиночки в одном предложении - надо бы разделить, иначе получается каша. Далее, не понятно, что так испугало девочку, с чего это она ойкнула, когда смотрела на пленного немца. Как-то повисло в воздухе. В одном абзаце смешались два совершенно не связанных по смыслу факта: отношение Толика к сестре и интерьер квартиры. Это тоже хорошо бы разделить. "...День не сулил ничего доброго, девочка поплелась обратно, залезла с головой под одеяло и постаралась поскорее уснуть. Ведь во сне не так сильно хочется есть. " В этом фрагменте хорошо бы употребить бессоюзное предложение ( День не сулил ничего хорошего, девочка поплелась обратно, залезла с головой под одеяло и постаралась поскорее уснуть: во сне не так сильно хочется есть.). "Сучить" - проделывать совершенно бессмысленные, неконтролируемые движения. По моему мнению, это слово здесь лишнее. Совершенно не понятен характер матери - амеба. Если бы что-то случилось с моими детьми - горы бы свернула, а не двигалась, как привидение. Здесь уместнее был бы, мне кажется, глагол "бродить". Но в общем, произведение мне понравилось. Может быть, я слишком предвзято отношусь к этой теме, но меня, действительно, она задевает. Особенно противно становится, когда некоторые пытаются у нас эту победу отобрать, разглагольствуя о том, что все жертвы были напрасны.
Спасибо за комментарий, для меня любое мнение важно, особенно по этой теме, главное что бы не было равнодушных. По некоторым пунктам возникли вопросы, главным образом по поводу возраста девочки, какие именно мысли Вам показались слишком взрослыми? У меня племяшке скоро будет 5, такая рассудительная, с нее часть мыслей и взяла. По поводу дождя несколько раз просмотрела отрывок - повтора нет, о дожде говориться всего 1 раз. О пленном немце, Тоня ойкнула от неожиданности, знаете так бывает когда смотришь на человека, задумаешь о чем-то, а потом его взгляд возвращает к действительности. Мне бы, например, было не по себе, уставилась на человека, он это увидел, вроде как это не очень хорошо. Бессоюзное предложение - даже не знаю, вот оно то мне кажется громоздким. Уместнее глагол бродить - так он там и есть.
«а вязаная шапочка почти промокла из-за дождя» - почему почти? Мне кажется, что под дождем именно вязаная шапочка промокает на раз. «выходило полкило на маму и Тоню с братом» - маму Тоню с братом и полкило надо поменять местами, а то читается не очень. «девочка повернула голову на почти восстановленный двухэтажный дом из красного кирпича» - повернуть голову на сколько то там градусов – понимаю, повернуть голову и посмотреть на дом, тоже понимаю, но повернуть голову на дом… нет, не понимаю. « как люди в замызганной робе» - она у них одна на всех? Роба не пальто, ее и почислить можно. «То ли по воле случая, то ли от не сдерживаемой ненависти они попадали точно в цель» - про не сдерживаемую коряво выглядит. «Слишком тяжело давался каждый день плена: боль, разочарование, насмешки и камешки в спину» - наигранно звучит, а «камешки» как то в соотношении с только что брошенными камнями плохо соотносятся. «А ведь это всего лишь дети, жестокие дети войны, дети тех людей, в кого он стрелял несколько месяцев назад» - патетика, пытайтесь поменьше ею пользоваться – рушит дух произведения. «И пожалел: «такая кнопка вынуждена выстаивать очередь за куском хлеба только потому, что кому-то там, наверху было недостаточно власти» - какие высокие мысли. Простоты нет, правдивости. Так можно говорить с трибуны, но думать, а тем более думать человеку с богатым жизненным опытом – не с руки. »Несколько капель сорвались с козырька кепки и, скатившись по носу, повисли на самом кончике, от чего вытянутое лицо пленного казалось еще более худым» - плохо проработана взаимосвязь между худобой лица и кончиком носа. Да, кстати, надо было написать «повисли на самом ЕГО кончике», иначе эта часть предложения выглядит излишне куцо. »Тоня на всю жизнь запомнила это лицо» - не надо пользоваться тяжеловесными категориями, типа всей жизни. События в вашем рассказе происходят «здесь» и «сейчас», отсюда и делайте выводы – лицо запомнилось, это в конце вы можете сказать, что оно ей запомнилось на всю жизнь. « взгляд полный раскаяния и страдания» - опять патетика. «Еще девочка помнила красивые деревянные стулья с резной спинкой, но они давно пошли на дрова» - еще, девочка помнила, тут раньше были красивые… Составляйте текст более гармонично. «Она не могла поднять руку на ребенка, который просто хочет есть» - слишком сухо, как слова из отчета. «- Извини, – услышала она голос за спиной. – Сегодня как-то тихо…» - вот, простите, как то не понял этого перехода от извини к тихо. Ясно, что подразумевался грянувший следующей строчкой налет, но все же – повествование не должно содержать настолько острых углов. » Мальчик запнулся, на мгновенье потерял сестру из виду, и, лишь выбравшись из потока людей, в свете прожекторов заметил ее силуэт» - было сказано, что на мгновение, но далее идет то, что заметил он ее уже когда выбрался из потока – несостыковочка однако. «- Мама! – раздался звонкий голосок. Ребята подбежали к едва стоящей на ногах, поседевшей в считанные минуты женщин» - слышал про такое, причем как раз в рассказах о тех самых воздушных налетах и про тот самый Ленинград, но конкретно в данном исполнении и в данной же трактовке – не верится просто и все тут. Простите, что так много придирался, но просто эта тема мне несколько близка - слишком много моей родни там полегло, слишком много про тот период читал и слышал в детстве. Ладно, не о том. В целом произведение построено достаточно неплохо, есть и положительные моменты, так к примеру показана деловитость ухода в бомбоубежище, привычность людей к происходящему и прочее в том же духе. Но вот исполнение… Исполнение слабое. Так к примеру перескоки по мыслям персонажей, причем от главной героини и до простых эпизодических личностей – не нужно оно, произведение разваливается, крошится. Так же и имена там где не надо. Желаете, чтобы за душу брало, тогда уберите Анну, оставьте только маму и сердце читателя забьется куда как сильнее. Ну много ненужного, в то время как именно нужная, описательная часть практически отсутствует – не дает это сцены, уж извините. Текст неплох, но хорошим его при всем желании не назвать.
Спасибо огромное! На счет описательной части вы правы, и во много другом тоже. Я почему-то подобные ошибки не замечаю, чувствую, что-то не так, а что - не пойму. Буду работать!
Бомбоубежище находилось через улицу, бегом они преодолели половину пути. - а что если вторую часть предложения так: .., половину пути они преодолели бегом.? Тоня распласталась на земле, мама тоже споткнулась и выпустила руку девочки. - дочери, если уж в таком контексте, то - мама выпустила руку дочери. В тусклом желтом свете она двигалась как лунатик от одной семьи к другой, спрашивая:... - относительно характеристики состояния матери при потере детей - неужели уместно ей, просто, двигаться? Тут, вообще, интересное описание, если учесть состояние матери и чувства и эмоции, представленные в рассказе, несколько разнятся с действиями Анны - как матери. Если, конечно, это авторская задумка - чтобы она предстала перед читателем этакой овцой, то это удалось, а в противном случае, то, пересмотреть бы по соответствию. И чтоб долго не мусолить, я сразу говорю по общей картине в бомбоубежище. Это естественно мое ИМХО, но все же мне кажется не дожатым и в плане драматургии, именно, несоответствие реалии, повторюсь - если это не есть отличие Анны, как единоличной сволочи - по отношению к детям - Растрепанной взвинченной женщине ничего не стоило оттолкнуть старика, но в его словах слышалось нечто такое, что заставило остановиться. Стянув с головы платок, Анна присела на корточки и заплакала. - а что, ей послышалось?!.. Вот тут упущена очень важная мотивация поведения героини. А акцентировать причину на Деда не удалось, потому-что указана его немощь. Хотя, кто бы удержал? Если бы не такая мамаша, предложенная в этом случае. Анна медленно опустилась на колени, прижала их к груди, и, наконец, дала волю слезам. - А как же ранее, по повествованию?Стянув с головы платок, Анна присела на корточки и заплакала. - возможно, здесь тогда следовало бы указать, что просто - притихла. А-то что ж это? Вот, собственно, и всё - это меня и смутило в этом произведении, а в остальном - все не плохо и на хорошем уровне. Ставлю в рейтинг. Чтобы там ни говорили любители и любители интернационала;)) Что касается взятой темы отражение детей и их состояние во время войны, то это удалось, отличительно от подобного уровня, прекрасно. А как читателю, так понравилось еще на дуэли). Поправки по части редакционной работы не усматривал, да это и не столь важно. Благодарю автора за произведение.
Спасибо ADAM, поведение Анны придется коорректировать. А вот в этом моменте я не разобралась: "Тоня заметина на песчаной насыпи Тольку, он что есть мочи кинул камень. - конечно, можно и дать читателю самому понять, и оно понятно, но может быть внятнее будет отобразить в кого, по разумению мальчишки, он кинул, а возможно и, просто, запустил камнем?" Читаем выше по тексту: "Внезапно, остановив монотонный уличный шум, прозвучал возглас: «Получай, зараза фашистская!» " и дальше : "- На тебе! – мальчишка знал, что солдат не может покинуть пост, и безнаказанно пускал камни один за другим. То ли по воле случая, то ли от не сдерживаемой ненависти они попадали точно в цель. " Мне казалось, достаточно ясно прописано отношение мальчика к немцу.
Тут меня выбило из того контекста именно употребление "бросил" - непонятка - то ли он бросил из рук, то ли бросил в военнопленного? По повествованию понятно, но законченности предложения нет. Поэтому может просто сопоставить - если он, как следует далее, продолжал пускать, то здесь употребить глагол - запустил.? Это уже на Ваше усмотрение.
Здравствуйте автор). Произведение понравилось еще на дуэли, сейчас вот перечитаю, по придирчивей;). Бум ставить в рейтинг. Паек отпускали быстро, но точно, рабочим полагалось двести пятьдесят граммов в день, а детям по сто двадцать пять, выходило полкило на маму и Тоню с братом. - на мой взгляд, желательно более оконкретизировать - иль точно по весу, иль точно на развес. Как-то не внятно, хоть далее и раскрываются нормы веса, но все же стоит заострить на том, внимание современного читателя, что хлеб отвешивали как на часах... . Тоня заметина на песчаной насыпи Тольку, он что есть мочи кинул камень. - конечно, можно и дать читателю самому понять, и оно понятно, но может быть внятнее будет отобразить в кого, по разумению мальчишки, он кинул, а возможно и, просто, запустил камнем?.. И пожалел: «такая кнопка вынуждена выстаивать очередь за куском хлеба только потому, что кому-то там, наверху было недостаточно власти». - размышление пленного, пусть даже солдата, а не офицера, больше смахивают, по психотипу, на образ русского мышления... А подумайте, ведь немец мог думать и точно, конкретно, о своем Фюрере... Или о правящей кучке хозяев Рейхстага... Стремящиеся к всемирному господству. Анна села на край кровати и закрыла лицо. Она не могла поднять руку на ребенка, который просто хочет есть. - здесь, я недоумеваю, зачем нужно отражать намерения матери, в бездействии и почти отчаянии, относительно ребенка? Но вот дальше, в случае в бомбоубежище, я еще вернусь к этому... . (Далее чуть позже)
Очень понравилось. Напомнило дедушкины рассказы о войне (он находился во время блокады в Ленинграде). Как страшно, что война искалечила, уничтожила столько судеб.
0
