– Здравствуйте мои добрые друзья! – неожиданно вмешался еще одни участник встречи, в отличие от остальных слушателей прежде пребывавший будто в уединении, внутри себя, не поднимая взгляда от поверхности стола. – Вы позволите мне продолжить заданную тему, чтобы я мог облегчить свою душу, и поделиться уже своими свидетельствами существования наших гостей? – спросил он. Получив в ответ любопытствующие взгляды и положительные отклики, он продолжил.

– Меня зовут Марк, и я хотел бы вам рассказать кое о чем, что столько лет мучило меня, каждую мою свободную секунду жизни, начиная с того самого случая, вернее с целой жизненной истории… Мне искренне сейчас не по себе, что я не смог собрать в себе сил выступить первым, хотя, по своей профессии я все-таки обязан сторониться большинства мирских смятений и малодушных чувств. А о страхах, уж тем более мне следовало позабыть. Тем не менее, друзья, Господь Бог возложил на меня такие испытания, от переживания которых я до сих пор еще не оправился и вряд ли когда-нибудь смогу. Признаться, боли почти уже не осталось, толи она прошла, или я привык уже к ней, но остались вопросы, которые так и не получили свои ответы. Зачем Ему все-таки понадобилось подвергать сомнению твердость моих чувств и уверенность в себе. Ради чего он разбил в пух и прах большинство моих убеждений, а главное, для чего стоило выставлять на кон необходимость верить. Нет, не то, чтобы я потерял веру, как какой-нибудь разочарованный отступник, дело тут в другом. Моя вера стала сильнее прежней, но часть ритуалов, огромная доля знаний, то, чему я беспрекословно верил сам и даже внушал другим, подверглись с тех пор серьезнейшему пересмотру и переоценке.

Виноват ли я в произошедшем или нет, судите сами. Хотя, признаться честно, не стоит кого-либо винить в том, что случилось, разумеется, кроме самого себя. В том, как я сам настроил себя и следом поступил это лишь мой выбор. Стенать же на обстоятельства не более разумно, чем обижаться на дождь или сильный ветер, которые существуют как данность, а твое мнение им и вовсе безынтересно. Кто бы ты не был, ты всего лишь отголосок разума Господа, так по-моему кто-то сказал, и не более того. Усомнившись в Его величии, посчитав Его равным себе или, что главное, подвергнув критике Его неисповедимые пути, ты на собственной шкуре рискуешь познать непоколебимость столпов Его миротворчества.

Я священник, вернее бывший священник, и прежде, я как обычно положено человеку со священным саном, щедро осыпал своих прихожан советами да цитировал какие-то обрывки из святых книг. И знаете, что примечательно более всего. Мне казалось, на все вопросы страждущих у меня был готовый ответ. Ко мне подходили верующие и я говорил им, делай так, или не делай, молись, верь в Бога и все решиться само собой. Да, возможно я был даже чрезмерно самонадеян, слишком твердо уверен в прочности, взятых мной на вооружение догматов. Быть может вся эта история и упала на мою голову, чтобы наказать меня, как раз за это мое настроение ума, а именно критичного, категоричного, я бы добавил, – статичного. Или с той лишь целью, чтобы раздвинуть рамки моего восприятия и мироощущения. Кто теперь знает…

 

Для начала, я вынужден заострить внимание на некоторых положениях, чтобы быть уверенным в вашем понимании механики всего случившегося, корня и источника всех проблем в моем повествовании.

Вы знаете что есть религия? Вы знаете что такое молитва? Думали ли вы когда-нибудь, зачем люди ежедневно и непрестанно молятся? Как сделать так, чтобы ваши мольбы, в конце концов, достигали своей цели?

Механизм на самом деле довольно прост и опробован уже тысячами поколений до нашего пришествия. Для начала нужно принять один парадокс, который многие маловерные души нередко осмеивают и подвергают сомнению. Бог дает все, что попросишь, хотя, я должен признать, иногда желанное приходит вовсе не в том виде, в каком ты его вожделел. И конечно же, это происходит в силу определенных причин. Но все же, данность с лихвой компенсирует задуманное. Да, бывает проходит много времени. Да, согласен, иногда ты оказываешься крайне разочарован, обретя вопрошаемое. Да и юмор с иронией никто не отменял. Но факт остается фактом, механизм работает как часы, если уметь им правильно пользоваться.

И все-таки, как просьбы, выраженные в молитвах, превращаются в результат, спросите вы. Отвечу! Отчаяние, страсть, эмоции и настойчивость, включенные в молитву и заставляют желаемое, воплощаться в предмет вашего вожделения. Это вам скажет каждая вторая книга по развитию личности и личностному росту. Необходимо чувствовать это, когда молите, нужно каждой своей клеточкой быть глубоко настроенным, участвовать в процессе формирования своего обращения к Богу, и главное, верить в осуществимое. Вы обязательно это поймете когда сделаете все правильно, испытав некую благодать и успокоение в душе. Но почему же, спросите вы, этот инструмент все же так редко используется нами, и от чего большинство людей признает его весьма сомнительным способом воплощения своих грез.

И на этот вопрос довольно легко ответить. Люди обладают разными весовыми категориями в использовании этого инструмента, в силу ограниченности или развитости своего разума и прочих качеств. Не буду скрывать, абсолютное большинство не способно вложить и частицу страсти в слова, которые они отдают Богу, и приблизившись к ним, мы можем услышать лишь глупую и монотонную речь какого-нибудь гнусавого переводчика на бульварном видео. Некоторые же искренне считают, что их сила, растет с числом выученных молитв. Да уж, давайте пожелаем им удачи!

Но есть среди нас и такие люди, кто делает это с той же легкостью, с какой мы дышим. Они от природы переполнены страстью, отчаянным желанием жить и созидать, легко концентрируются на чем-то и отдают этому всю свою душу и разум. Очень помогает им глубокий и разносторонний ум, и главное, их богатый на фантазии мир, полный красок и идей, ведь божью мудрость можно черпать и через них. Вы когда-нибудь думали об этом? Они легко добиваются своего, сами того не понимая почему, живут богатыми на приятные события жизнями. Мало того, проявляют высочайшую наивность, пытаясь рассказать другим по какой причине остальные так плохо живут, совершенно не понимают, что далеко не всем так просто все достается. Они молодо выглядят и осыпаны мировой любовью. А нам, только и приходится удивляться и завидовать тому, что мы так познать и не смогли. Бывает, они открыто презирают религию, цинично крутят своими носам, но все же, умеют получить у вселенной все, о чем только попросят.

Как я уже описал, сила правильно настроенного разума, в ключе с эмоциями и чувствами, играют здесь главенствующую роль. Но допустим, такой инструмент окажется в руках того, чей разум заходит далеко за пределы привычным нам границ. И даже величайшему уму непостижимо, на что обладатель вышеописанных способностей окажется способен в таком случае. А если неосознанное его использование перейдет в осознанное, умышленное, чтобы менять наш мир под свой изысканный вкус, что тогда?

Так вот, именно с таким существом, о котором я сейчас расскажу, и произошла эта история. Выросшее среди людей, но обладающее страстью, желанием, волей, и силой эмоциональной давления, многократно превосходящими человеческие границы. Мало того, до поры до времени не осознававшего этого.

 

В те далекие времена, когда все началось, я служил в церковно-приходской школе-интернате, для совсем юных детишек, до достижения ими возраста средней школы. Там я выполнял работы по административно-хозяйственной части и почти ежедневно проводил несколько предметов, среди которых были такие как чтение, зарядка и математика. Кроме того, имел прочие обязанности, что присущи рядовым священнослужителям, и выполнял их со всей строгостью своего сана.

Мне было тогда около 37 лет, я был женат и жил неподалеку от службы, в арендованном интернатом доме. Моя жена не любила меня и частенько об этом напоминала, чтобы насолить, напирая на то, как многое в ее жизни она изведала бы прекрасного, если бы не поддалась студенческому безрассудству. При этом, она все-таки не бросала меня, хотя я был уверен что вот-вот это неизбежно произойдет. Представьте себе картину с названием «Разведенный священник», – стыд и позор по меркам нашего братства. Да и не только развода в тот сложный период я боялся, а вернее предвкушал. Поймите меня правильно, будучи человеком религиозным, по велению своей души взявший эту обязанность, я все время чего-то ждал, очень и очень ждал.

Хочу заметить, своих детей у нас не было, не знаю почему, возможно дело было во мне, но вы же наверное знаете как рассматривается эта проблема с религиозной точки зрения. Зато, у меня были другие дети, пусть и не совсем мои. Да, я должен признаться, невольно по-другому начинаешь смотреть на них, когда их видишь повсеместно, а тем более чуточку неухоженными, нескладными, нередко грубоватыми и бывало злобными. Видимо я и сам не особо горел желанием иметь их от своей плоти и крови.

Мой интернат был относительно небольшим, примерно в девяносто коек, да и порядки внутри были как строгими, так и аскетичными. Но проблем, скажу я вам, это нисколько не убавляло. Детей же обычно нам приводили государственные органы опеки, а с достижением ими возраста средней школы, их переводили в другое место. От того, у нас ежегодно освобождалось несколько коек.

Итак, началу событий положил ребенок, совсем юный малыш ясельного возраста. Его просто подбросили посреди ночи, прямо к дверям нашего здания, в небольшой переноске, как в каком-нибудь средневековье. Представьте себе мое возмущение! И долго ли он там пролежал, никем незамеченным, посреди холодной осенней мглы, с противным моросящим дождичком, я уже сказать не смогу. Меня же, ответственного по интернату, в ту самую злополучную ночь, потревожили от чтения дети из второго класса, объяснив свое бдение не дававшим им уснуть детским плачем из корзинки у парадного входа.

Конечно же, я тут же ринулся вниз и вернулся с промокшей насквозь переноской, где в куче тряпья и лежал необычный ребенок. Я взял его на руки, мокрого и холодного, быстро запеленал в сухое белье и вызвал врача. Потом поразмыслив, позвонил в полицию, где мне обещали отправить кого-нибудь рано поутру.

Ребенок действительно был с виду необычным, скажу я вам. Сразу же бросилась в глаза его большая головка, ощутимо более крупная, чем обычно наблюдаешь у прочих детей. От того его ушки и носик выглядели несуразно малы. Зато глаза, немного косые, полностью соответствовали своему месту, и казались даже крупнее, чем обычно бывает у детей его возраста. Кроме того, я обратил внимание на недоразвитые пальцы ног. Нет, вроде они были в порядке и все на своих местах, но выглядели какими-то уж слишком короткими, на совсем крохотных ступнях. И вот еще, что я заметил, – абсолютно лысая черепушка. Обычно у детей такого возраста хотя бы три волосинки да есть на макушке, но только не у нее. Ах да, это была девочка, возрастом примерно семь-восемь месяцев, я так поначалу предположил. Она молча лежала на пеленальном столике и от безделья шевелила своими ручками и ножками, совсем не замечая переживаемые неудобства.

Прибыла сестра, дежурная по ясельному отделению, и тоже уставилась на нее, рождая какие-то свои подозрения.

– Подбросили нам подарок судьбы, – поздравил я.

– Бедный ребенок, – ответила она и приблизилась, чтобы осмотреть.

Приехал доктор, послушал ее дыхания, осмотрел и даже поднял на своих руках.

– Макроцефалия, провалиться мне! – объяснил он. – Еще один несчастнейший уродец! Наверное плод пьющих, да гулящих родителей, – добавил он. – Скорее всего, предвидев сколько проблем ожидает их впереди, просто плюнули и избавились от дитя, таким вот незамысловатым способом. Скажу как есть, большого умственного потенциала от нее уже точно не требуйте, да и вряд ли она проживет долго. Думаю, пару лет от силы. В остальном, ее здоровье вроде бы в порядке, дышит хорошо, ведет себя адекватно, молчит, но в данном случае это не показатель. Возможно, это как раз и есть нарушения в головном мозге, связанные с болезнью. Остается только присматривать за ней и ухаживать, а там уж станет ясно, что к чему.

– Ну что же, – ответил я, – будем следить!

– Если я помещу ее к остальным ясельникам, это не будет представлять опасность для других малышей, – спросила дежурная сестра.

– Думаю нет, но если у вас есть карантинная зона, то лучше пару дней ему там полежать.

– Сделаем! – ответила она.

– Кормить хоть пробовали?

– Чтоб меня, – спохватился я, – совсем забыл, молчит себе, а мы не сном и не духом.

Сестра принесла смесь и ребенок, к нашему облегчению, имел прекрасный аппетит.

Позже, вместе с полицейским, мы осмотрели всю корзинку и кроме странной побрякушки на цепочке и короткой записки с именем и просьбой позаботиться, мы ничего более не обнаружили.

 

Первое время я полагал, что ребенок действительно умственно отсталый, что он действительно маленький несчастливый уродец и вскоре я с ним распрощаюсь, с переводом его в другое место.. Помню даже, как отвозил ее с сестрой в соседний город, но ее возвратили обратно спустя неделю, объяснив, что с ее умственным здоровьем все в порядке, и даже более чем. А принять согласились лишь с появлением явных признаков болезни.

И все-таки доктор оказался не прав, да и я, рад признаться, вместе с ним. Ребенок рос не только не умственно отсталым, даже напротив, будто назло всем нам, просто гениальным. Венера, как было указано ее имя в записке, начала довольно рано говорить и с ошеломляющей скоростью запоминать все новые и новые слова. Радио, чужая болтовня, и даже нецензурная брань автомобилистов, неспособных уступить друг другу дорогу за окном интерната, все немедленно пополняло ее словарный запас.

Однажды случился даже такой забавный случай, когда воспитатели завели довольно пошлые разговорчики в ее присутствии, с довольно утонченными подробностями, и все услышанное быстро нашло свое применение в повседневном обиходе Венеры. Пришлось самому выслушать, о чем там болтали девицы, уже из уст ребенка и указать, чего говорить не следует. Однако отмечу, она была еще на удивление послушной, и главное никогда не плакала. Зато, некоторые эмоции казалось были для нее невероятно мучительными. Странно, но на всякие обиды, уколы шприцами и угловатое обращение, она отвечала глубокой отрешенность и горестной задумчивостью, буквально всем видом выражала какой она несчастный ребенок, подавленный неожиданной несправедливостью. И даже собирала какие-то морщинки над переносицей, будто глубоко переживала случившееся. Но что удивительно, при всей ее гениальности, ходить она начала на пол года позже остальных своих ровесников, да и на головке так и не появилось ни одного худого волоска с тех пор.

Признаться честно, в самом начале поводом считать ее умственно отсталой была некое ее навязчивое стремление ломать игрушки. Она просто с каким-то остервенением отрывала колесики машинками и пыталась поставить их обратно, расширяла дыры в плюшевых животных, совала в рот абсолютно все, что попадалось на ее пути. А все, что не поддавалось разбору, она ломала об пол, раз за разом ударяя очередной пластмассовой жертвой о твердую гладь, пока ее не останавливала перепуганная сестра. Но чуть позже, я все же сумел рассмотреть в этом ее неоткуда не возьмись, но остервенелое любопытство. Изученная игрушка больше не оказывалась в ее руках, а испробованное на вкус интереса более не вызывало. Кнопки, забавно, вы наверное знаете, как все дети любят кнопки, но ее интересовало почему кнопка включает и выключает свет, щелкая при этом, и пока она не добралась до первого в своей жизни выключателя, покоя ей не было. Кончилось все это тем, что ее выдернула воспитательница, когда Венеру било током. Не помню уже с какой трехзначной попытки она подвинула к нему бокс к вожделенному объекту, пока никто не видит, залезла на него и сумела просунуть под выключатель какие-то предметы, а затем и свои пальчики. Но Бог милостив, и с ней все оказалось в порядке.

Обычно в быту, когда детей много вокруг, прежде всего обращаешь внимание на тех, кто ведет себя хуже остальных и отдаешь ему почти все свое внимание. Но с ней все было по-другому. Она росла, делала невероятные для ее возраста достижения и как преподаватель признаюсь, невероятно радовала своими успехами. Ее неординарный склад ума и врожденные навыки первыми выдали ее акварельные рисунки. Вы знаете, как обычно дети рисуют солнце, животных, своих родителей, дома и природу. Но то, что писала она, какие цвета выбирала, какие сцены и темы, это стоило бы видеть. А я увидел и не мог уже пройти мимо.

Вы знаете как тянется человеческая душа к уму, к умным людям, к гениям? И меня постепенно тянуло к ней, видя в глубине ее души величайший дар всему человечеству. Я так как многого ожидал от ее будущих свершений. Простите меня за корыстные слова, но мне действительно хотелось во многом быть причастным к становлению такого великого человека, который многое даст этом миру, пусть даже и в политике, но обязательно прославит того, кто помог ему на трудном жизненном пути. Того, кто подвигнул его на великие свершения. Потому, мне искренне хотелось расширить ее творческие способности, заинтересовать чем-либо, кроме того, что дает скучная школьная программа, подбодрить, если ее обижали за ее внешность. Хотя не скрою, меня мучила звериная скука, ведь совсем не того я ожидал от жизни, чем быть простым учителем, которого не только никто не слушает толком, да и не способен понять, в силу своего возраста. Но ждал чего-то такого.

Я покупал ей краски, кисточки, знаете такие из волос животных, иногда давал полистать журналы, с тематикой посвященной живописи. Пусть читать она еще не умела, но зато, как мне казалось, с глубочайшим любопытством рассматривала, приводившиеся в них картины, и даже что-то замечал новое в ее последующих работах. Кстати, и чтению она научилась раньше остальных, притом, буквально на глазах развила эту способность до уровня среднего взрослого человека. Я просто разрывался от счастья, наблюдая за ней и радуясь ее успехам.

Вот так, к моей неожиданности, во мне глубоко поселилась одна навязчивая идея, родившаяся у меня за обеденным столом, отчего я даже чуть не подавился. Я должен ее удочерить, вдруг мелькнула мысль в моей голове, затем она появлялась снова и снова. Я же поначалу хорошенько подумал, все взвесил и убедил себя, что в моей семье не все так уж и складно, чтобы еще и ребенка заставлять вариться в бытовых проблемах. Но вы же и без меня знаете человеческую породу. Раз за разом эта идея затмевала мой разум, заметала образы грядущих трудностей, пока она не превратилось в слепое навязчивое желание, не на словах, а на деле способное раздвинуть заснеженные горы.

Я постепенно, сначала маленькими шажками да намеками, начал заводить разговоры со своей женой о том, как было бы прекрасно, если бы мы могли иметь детей. О том, как многое было бы в нашей жизни по-другому. Кроме того, непрестанно внушал ей такие догматические утверждения, где, как я заявлял, содержались неоспоримые сведения о механизме упрочнения семейных отношений. Только с третьего ребенка семья будет по-настоящему крепкой и дружной, провозглашал я, просто это так положено вселенной, и хоть ты в лепешку разбейся! Вся наша холодность, неудовлетворенность жизнью от того, что наши инстинкты продолжения рода не были реализованы, что в нашей жизни отсутствует такая важная часть человеческой миссии, как забота о новом поколении.

Капля по капле, но разговор начал заходить про Венеру. В конце концов, я просто умолял свою жену удочерить ее, много дней подряд рассказывал какой это чудный ребенок, что она умеет, и даже показывал ее удивительные рисунки. Но все было без толку. Моя жена была непреклонна и даже, как мне казалось в то время, наслаждалась моим отчаянием. Да, признаюсь, последнее время я был достаточно прохладен к ней и теперь всерьез расплачивался за это.

Но как я выше уже упоминал, хотя в то время еще не понимал всего того механизма, все же желаемое, усиленное достаточным уровнем страсти, эмоций и настойчивости, рано или поздно оказывается в твоих руках. Так случилось и со мной.

 

Венере было около шести лет, когда произошло это странное обстоятельство с ее участием. Дети росли вокруг нее, у них были красивые длинные волосы, с которыми они делали все, что им вздумается, и не такой ярко выраженный ум как у нее, что во многом и было причиной избегать ее. Нет, с ней не так уж и часто обращались жестоко, а тем более задирали, просто ее сделали неким таким изгоем, больным птенцом, с которым сторонились всяческого общения и совместных игр, будто страшась ее болезни, и часто по неведению, открыто показывали ей это пренебрежение. Конечно же, кроме того были и задевающие за душу оскорбления, с уклоном на физические недостатки, да и дети научились изображать ее медлительность и задумчивость, что тут скрывать.

В последствии, я много рассуждал о том, как вообще Венера могла воспринимать такое обращение, со стороны своего окружения, ведь она не могла знать в полной мере, какие возрастные особенности имеют люди в каждый период свой жизни, но то, что она становилась мало-помалу замкнутой, уже отмечалось невооруженным взглядом. Я пытался как-то сгладить обстановку и даже, по своему великодушию, заказал ей маленький паричок со светленькими кудряшками и он ей очень понравился. Да и выглядела она в нем вполне миловидно. А однажды взял ее вместе женой в парк аттракционов и сводил в художественный музей. Но Венера упорно молчала, все совместно проведенное время, пока я из кожи лез вон, чтобы она понравилась моей жене. Видимо, я снова скользил на месте.

Но как-то раз, до меня донеслись довольно странные слухи, которым я до последнего не верил, и даже открыто возмущался глупым предрассудкам слишком болтливых сестер. Как выяснилось позже, одна из воспитательниц заметила, что все койки, находившиеся вблизи от моей Венеры, оказались пусты, а их постоянные обладатели, по той или иной причине, но пребывали в больницах да клиниках. Кто-то с пневмонией, кто-то с ветрянкой, а у кого-то просто тяжелейшая форма аллергии, бог весть на что. И таких семь человек из одного и того же угла. Постепенно предположения переросли в уверенность и в мою сторону даже начали кидаться нападки, чтобы я вконец разобрался с этой проблемой. Я же с величайшей иронией отнесся к их разбушевавшимся фантазиям и, в конечном счете, предложил взять ее в свою семью, буквально на неделю, чтобы они убедились в своей неприкрытой глупости.

Идея была встречена едва ли не аплодисментами, и тем же вечером я вел Венеру за ручку домой, по дороге скупив половину магазина сладостей, и даже потратился на цветочника.

Диалог с женой был коротким. С ее стороны последовал прямой взгляд, будто на последнего идиота, с языком, глубоко увязшим в глубинах своих же ноздрей. Я же ответил, что это всего лишь на неделю, вроде как дети неожиданно разболелись, и пришлось пообещать, что так оно и будет.

К своему величайшему удивлению, пока я находился на службе в интернате, моя жена очень сдружилась с ней, мало того, стала как-то теплее относится и к моей персоне. Мне было очень приятно наблюдать признаки родительской заботы жены по отношению к Венере, во время ужина и в прочих местах, где мы бывали вместе. Часто она переглядывалась с ней, как-то по-женски, и даже посылала воздушные поцелуи через стол. А у меня вновь появилась надежда в скором осуществлении задуманного.

По истечению недели уже нельзя было не заметить, что жена хочет сказать мне о какой-то своей прихоти. Буквально видно было, как ее прорывало выговориться, но все же, до дела никак не доходило. В последний день я вернулся домой, с цветами наперевес, и просил ее поговорить со мной в уединенном месте, где, будто в последнем отчаянном прыжке, предложил удочерить Венеру. Ответ последовал незамедлительно и просто чуть не поставил меня в слезах на колени.

– Да, давай, согласна на все сто, – уверенно ответила она. – Давай сделаем это.

Вот так я стал отцом самого гениального ребенка, о котором только может мечтать любой отец, и пусть он не был от моей плоти и крови, меня это нисколько не смущало. Я накупил массу вещей и игрушек в ее комнату, чего она была лишена в интернате, а жена вызвалась взять ее пройтись по магазинам. И вскоре все платяные шкафы были битком набиты всем необходимым. Очень помогла соседская многодетная семья. Они просто счастливы были подсказать, где и что дешевле и лучше для ребенка.

Осенью Венера отправилась в школу, откуда буквально с первой же недели, я получил восторженные отзывы от ее преподавателей. Моя гордыня же росла от того не по дням, а по часам. После школы следовали курсы рисования, затем танцы, а между перерывами музыкальная школа, и при этом, ей на все хватало энергии и сил. Нет-нет, мы с женой не пытались приткнуть ее всюду, куда это только возможно. Венера самолично просила устроить ее на занятия, и было видно, что такой график жизни ее полностью удовлетворяет. Каждую свою свободную секунду на алтарь познания, – таков был ее главный девиз.

Вот так, мне, в отличие от большинства отцов юных скрипачей, не пришлось долго страдать и съеживаться, выслушивая гаммы и арпеджо, тысячу раз воспроизведенные нетвердой рукой за вечер, а довольно скоро я мог наслаждаться виртуозно положенной музыкой из маленькой, почти игрушечной скрипочки. За скрипкой потянулось и фортепиано, потому, был новый повод для радости моей души и гордыни моего эго. Увы, четыре года спустя, достигнув весьма впечатляющих результатов в музыкальном ремесле, она потеряла к нему всяческий интерес. Хотя, полученные навыки уже не теряла никогда и на просьбу сыграть гостям, всегда отвечала согласием. Я же с неутолимым азартом продолжал подталкивать ее к новым стремлениям, к недостижимым высотам заснеженных успехов, практически осыпая ее подарками.

Я покупал ей вещи, игрушки, даже какую-то детскую косметику для ее выступлений. У нее была целая коллекция всяких разных паричков и я нисколько не жалел ни денег ни времени на это. Когда я осознал, что она довольно прохладно относится к моим стараниям, пусть ей и удавалось скрывать это глубоко в себе довольно долгое время, я отважился купить ей волнистого попугайчика. Воспользовавшись нашим отсутствием, она его выпустила на волю, практически в тот же день, подразумевая, что не будет держать за решеткой по своей приходи свободное животное. Затем я подарил кошку, но та убежала. Три раза подряд я приносил ей щенков, но те не приживались, а гибли один за другим, по непонятным нам причинам.

Да, признаюсь, я баловал ее, но как может быть избалованным тот ребенок, которому и пяти минут времени нет на то, чтобы счастливо растрачивать своей детство. Просто бездельничать на солнышке, слоняться по двору и не иметь никаких больше забот. Друзей она так себе и не завела, и я сразу понял почему, наблюдая как она сходится со сверстниками. Слишком умна, вот же беда! Она и сама нередко признавала нелогичность поступков ее окружения, что, как она призналась, просто сводило с ума. Зато в моей семье Венера стала самой желанной дочерью, о какой и мечтать более невозможно. Я был лучшим в мире папочкой, а жена, – лучшей мамочкой, и большего нам во всей вселенной ничего не хотелось. Нас, вечно занятых, всегда объединял общий ужин, где я с женой почти не отрывали от нее своих горделивых взглядов.

Как жаль, что в те времена я не слишком много знал о Венере, и даже представить себе не мог, чего бы стоило знать. Лишь много позже, для меня стало совершенно ясным, на что следовало обратить пристальное внимание и время в ее воспитании. Думаю, прежде всего, я был просто обязан посеять в ней зерна железного самообладания, особенно в кризисные минуты. Потратить все силы на выращивание способности подчинять свои самые мимолетные эмоции, а главное, уметь противостоять обидам. На самом деле, все было таким очевидным, если смотреть на это сейчас со стороны. Столько было прямых и косвенных подсказок, а я…. Да, она не обычный человек, да, она не похожа на других и не стремилась к этому, и да, у нее есть из ряда вон выходящие физические особенности, чуждые нашему собрату. Но почему я был настолько глуп, чтобы не связать это с последствиями, ожидавшими ее в будущем. Почему я не готовил к этому ее. Увы, мудрецом меня трудно назвать и сейчас, а тем более, я был полностью ослеплен ее гением. Можно сказать, слишком рано потирал руки, готовясь пожинать плоды своих трудов, своих стараний, не редко представляя, каким меня увидит мир под теплыми лучами света сияющей славы Венеры. Проклятая гордыня, – великое солнце глупцов. Но как обычно и бывает с гордыней, она обязательно подводит. Да что я говорю, – просто окунает тебя лицом в грязь. Да если бы только в грязь! Вот и расплата объявилась там и тогда, где и когда ее вовсе не ждали.

 

Одним прекрасным весенним утром я проводил Венеру в школу, и спокойно направился на свою службу, рассуждая на тему, что за день сегодня предстоит впереди. К полудню, как будто ничего не произошло, а спустя два часа мне позвонил директор школы, где и училась Венера, объяснив свое неожиданное обращение неким неприятным инцидентом, касающимся и моей дочери.

В принципе, ничего страшного не произошло и ситуация оказалась довольно обыденная. Очередной глупый задира, – плотный такой мальчишка, воспитанный далеко не в самой благополучной семье, отыгрывался на своих одноклассниках, щедро подтрунивая над ними и рассыпаясь пакостями. Как выяснилось, он намеренно пролил банку с водой на акварельный рисунок Венеры, отчего очередной редчайший шедевр был безвозвратно утрачен. Ее реакция последовала незамедлительно. В ту же самую секунду, она вылила остатки воды в лицо обидчика, а тот свел свой поступок к несчастному случаю, объясняя это преподавателю. Далее последовала словесная перепалка, в которой безусловно одержала вверх Венера, подобрав самые что ни наесть задевающие за живое определения, и мальчишку едва удержали от броска на нее с кулаками.

Ну, бывает, что тут сказать. Мы шли домой из кабинета директора, я молчал, а Венеру, нет-нет, но прорывали всплески огненной лавы. Она даже пару раз пожелала ему смерти, так знаете, в сердцах, как обычно это бывает, ничего на самом деле не подразумевая под этим. Я же решил не подливать масла в огонь, а разговор о своих опасных пожеланиях оставил на потом.

В общем, наш так называемый объект ненависти, пришел в свой дом к ужину, поскольку на том всегда настаивал отец, насыпал в тарелку хлопьев, налил сверху молока, ведь ему шалуну больше ничего в рот не лезло, и уселся за столом в кругу своей семьи. Отец читал газету и ворчал на политиканов, мать трепалась по телефону, а он, молча сидел и черпал ложкой свои хлопья. Вдруг, его будто озарила какая-то гениальная идея, в глазах возникло некое просветление и он взглянул на своего отца. Хотя нет, не отца, а выше его, будто увидел нимб над его головой. Глава семейства даже оглянулся назад, но ничего не обнаружил. Рот приоткрыт, молоко льется по подбородку, а глаза ... Сынок смотрел-смотрел, остекленевшим взглядом в незримую точку, и как рухнет прямо лбом о край тарелки, так что она со звоном ударилась о его макушку, пролив все свое содержимое прямо ему на голову. Я представляю замешательство его родителей, когда они наблюдали странное поведение их ребенка за столом, с мокрыми, омерзительно слипшимися волосами, в которых застряли желтоватые комки хлопьев. Но главное, – подозрительно-неподвижного. К такому точно не готовят в школе.

Мать замолкает и замирает, а отец, молча сворачивает газету в рулон и как даст ею оглушительный подзатыльник. Но результат не дает о себе знать. Тогда он еще сильнее ударяет свертком по затылку, но опять нет ответа. Первой пришла в себя мать. Она выпустила из рук телефон и бросилась к ребенку, но подняв его голову, в глазах мальчишки она прочитала безмыслие и отрешенность.

Родители ничего так и не поняли, но только не древняя набожная бабушка. Она изучила все обстоятельства гибели парня и довольно скоро увязала его смерть с предшествующим эпизодом в школе. Однажды она даже объявилась на пороге моего дома, желая поговорить со мной, с глазу на глаз, и заодно взглянуть на мою дочь.

Вы не представляете каких трудов мне стоило выпроводить ее из своего дома, чтобы не слушать тот бред, что она мела. Уже перед выходом, когда я собирался захлопнуть дверь перед ее носом, она начала разряжаться проклятиями и обвинять мою дочь к причастности к бесовщине. Я практически вышвырнул ее наружу, заперся на замки, но та и не думала сдаваться, а принялась выкрикивать на весь квартал довольно своеобразным, знаете, голосом, противным таким, старческим, слово «Убийца».

Господи, как тяжко было слушать за дверьми собственного дома ее проклятия и оскорбления. Право, тяжелейшее за всю мою жизнь испытание человеколюбия. Это было похоже на то, как над городом летят тяжелые бомбардировщики и их смертельный груз разрывался едва-едва за дверьми моего собственного убежища. Казалось, еще чуть-чуть и они попадут в цель, разнесут мой дом в щепки, вместе со всем его мирком. Для меня, как человека причастного к святой церкви, эти два часа были худшими в моей жизни, а для репутации и вовсе разрушительны. Мне только и оставалось, что молить Бога, простить ее заблудшую душу. Но на этом дело конечно же не закончилось! Обезумевшая бабка стояла и ждала нас перед воротами школы, и когда мы шли на занятия, то приветствовала нас, с недавних времен полюбившимся словцом, все тем же душещипательным заунывным голоском, выдавливая из моего нутра остатки умиротворения.

– Убииийцаааа! Убииийцаааа!

Вот же старая безумная ворона, думал я. Отчаявшись, я вызвал полицию, а те в свою очередь, уже не смогли довести ее до дома в целости и сохранности. Не дотянув пару кварталов до пункта назначения, они свернули в сторону больницы, а далее, живой да здравствующей ее уже никто не видел. Говорят, инфаркт нашел свою очередную жертву, и даже я с этим согласился, а в глубине души почувствовал какое-то торжество справедливости. Простите меня, конечно же не стоит так говорить, но все-таки я человек со всеми своими пороками.

Зато житья в этом городишке мне и моей семье больше не было. Слухи знаете ли. Пусть они будут миллиард раз беспочвенны, но раз они есть, то придется в них верить. Что и делала вся округа без оглядки на логику и здравый смысл. Оставалось одно, уехать как можно дальше, чтобы продолжать жить обычной счастливой жизнью маленького и незаметного человека-семьянина.

 

***

По странной случайности, я как-то довольно легко получил в свое распоряжение приход, где-то на другом конце континента, и всего-то требовалось, что собрать свои пожитки и отправиться в путь. Что я вскоре и сделал.

Новое место с первого взгляда вызвало жуткое разочарование. Вездесущая сырость, гнилой от времени дом, к тому же прилично поеденный термитами. Окружавшие нас люди были непроглядными деревенщинами, со всем вытекающими последствиями. Нет, я не хочу сказать что я не люблю деревенских, они на самом деле добрейшие и искреннейшие люди, просто мне даже поговорить было не с кем, да и знакомых тоже здесь не было. Слава Богу, местный доктор однажды появился на моем пороге и, можно сказать, мы нашли и поняли друг друга.

Лишь одно меня успокаивало, моя дочь Венера смотрела на все эти трудности сквозь пальцы, и даже бровью не вела, по крайней мере, пока не пошла в школу. Зато жене достался еще один повод сожалеть о своем главном выборе на жизненном пути. Она будто назло, каждый день стенала о том, как все «хорошее» легко достается в этом мире.

Таким образом, на новом месте, я целыми днями проводил церковные обряды, читал мессы и отпевал усопших. В общем, занимался тем, что раньше в своей жизни я почти не делал. Жена взялась за домашнее хозяйство, а Венера, как и прежде, двигалась к успеху, пусть уже из глубин такого захолустья. Ничего, думал я, это всего лишь на время.

 

Местная школа для Венеры оказалась самым настоящим испытанием, тем более она вскоре достигла того возраста когда внешние данные почти полностью определяют благосклонность этого мира лично к твоей персоне. И мне порой казалось, что она здорово переживала по поводу своей привлекательности, а возможно с ужасом предвкушала, что когда-нибудь вскроются ее тайные недостатки. Порядком мешало ей жить и то, что я был священником, потому, как прочим детям это не давало покоя, но подвод, чтобы еще раз подстегнуть Венеру. Хвала Господу, она была достаточно умна, чтобы справляться с мелкими нападками своих одноклассников, и потому, до какого-то момента все было тихо и спокойно. Поверьте мне, до наступления событий, что произошли на новом месте, я не верил ни в какие ее магические способности, о чем судачили люди на прежнем. Училась она весьма успешно, хотя, по ее признанию, слишком длительная и нудная схема получения знаний ее приводила в уныние. Я сам нашел ей занятие, предложив изучать итальянский, французский и китайский языки, а в награду за ее успехи обещал через пару лет свозить ее на европейский континент и в Азию. Дело пошло и мне больше не приходилось видеть ее с унылым видом читающей книжку. Как же я умен, думал я тогда.

Но все же появилось кое-что в поведении моей Венеры, постоянно озадачившее меня в то время. Хотя отношения в семье у нас были довольно теплые, в ее присутствии даже мы с женой пылинки друг с друга сдували, все же доверие ко мне было далеко не абсолютным. С каких-то пор она резко оборвала свои рассказы о неприятностях в школе, иногда приходилось с трудом выуживать и о значительных успехах, что было удивительным. Конечно же, я считал это всего лишь тенью недавнего пребывания в учреждении, где она и подхватила какую-то замкнутость, но я все же не терял настойчивости и шел на все, чтобы она была полностью нам открыта и доверяла все больше.

 

***

Первые проблемы на новом месте приключились с женой. Она, с ее же слов, оказалась неспособной жить в богом забытом городке и даже причитала, что ее тошнит от нашего спокойствия. Жена просила меня бросить это место, и вернуться туда, где жизнь хотя бы не ползет по земле, как дождевой червяк. Хотя бы что-то да происходит. Здесь нет театров, здесь нет музеев, здесь некуда пойти вечером, кроме закусочной, а уж тем более негде развиваться. Только пойло пить да слоняться из угла в угол, ворчала она. Да здесь за добрую сотню миль и больницы-то нет нормальной. Кого ты вырастишь в этом захолустье непрестанно стенала она.

Да, отношения однозначно портились и самое худшее в этой ситуации, портились они между женой и Венерой. В конце концов, за семейным ужином, когда жена очередной раз обрабатывала нас своими недовольствами, завязалась пренеприятнейшая семейная склока.

– Как вы можете жить здесь? – возмущалась она от раза к разу. – Мы же тут сгнием и будем, как и все прочие вокруг, удобрять местную почву задолго до своей смерти. У тебя дочь гений, а ты ее прячешь в глухом чулане, на привязи. Чему она здесь научиться, кроме того, как коров пасти да смачно плеваться.

– Мама хватит, – оборвала ее Венера, – прошу тебя!

– Не указывай мне, что мне делать! – прошипела жена, переместив свое внимание на нее.

– Мама, мне здесь нравится, правда нравится, здесь спокойно.

– Тебе должно нравится то, что я скажу, ты еще молода и глупа, чтобы понимать в этом.

– Это ты не понимаешь, не чувствуешь, как здесь хорошо!

– Закрой свой рот ребенок! Будет так, как я скажу!

– Мама!

– Замолчала и ушла в свою комнату, пока не начнешь уважать взрослых, – скомандовала жена.

Венера ушла, а у меня продолжился четырехчасовой спор на весь дом до самой ночи, который естественно ни к чему в итоге не привел.

Вы знаете, жена у меня была и вправду строгой, хотя, по-своему и справедливой. Иногда конечно, соглашусь, оставалась непреклонной. Я же был добрым папочкой, готовый на многое пойти ради того, чтобы Венера была счастлива, и только сейчас я начал понимать, что здесь имела место небольшая доля ревности.

Утром жена почувствовала себя плохо и я повез ее к доктору, в гробовом молчании всю дорогу. От доктора уже пришлось ехать за упомянутую сотню миль до «нормального госпиталя», где ее положили в стационар. К моему ужасу, пополам с облегчением, простите меня за возмутительную жестокосердечность, она там и умерла от прогрессирующего геморрагического инсульта, прямо в кабинете невролога. Еще раз простите, но это правда, тем более столько времени уже прошло. Просто я был очень измотан тогда. Конечно же, я посчитал что это была моя вина, ведь мелкие, но увы нередкие скандалы у нас происходили исключительно между нами двоими, и испытывая невероятные муки стыда за это, полностью оплатил все расходы на ее пышные похороны, в ее родном городке за тысячу миль от нашего нового дома.

С собой я взял Венеру, самочувствие которой оказалось тоже весьма болезненным, и это еще раз дало повод винить себя. Ее трясло, будто от холода, всю дорогу до самого места похорон, но когда она увидела открытый гроб с телом, мне и вовсе пришлось держать ее крепко в руках, чтобы она не упала наземь. Ее била сильнейшая дрожь и я, к своему еще большему стыду, участвовал только на части церемонии, поскольку отвозил дочь в гостиницу. Я дал ей успокоительное и положил в кровать, чтобы она могла отдохнуть. Странно, но ни я ни Венера не смогли выдавить из себя и слезинки, а вместо того, каждый из нас замкнулся на своих мыслях-странниках.

Как же непривычно возвращаться в дом, в котором ключевые порядки внезапно поменялись с ног на голову. Раньше жена занималась готовкой и уборкой, поскольку, как я говорил, нигде больше не работала, а я с Венерой и куриного яйца разбить не могли без серьезного и тщательного изучения этого вопроса. Первую неделю готовил я, хотя, как сказать готовил. То, что я подавал на стол, есть было категорически нельзя. Очередной раз нас спасли наши добродушные соседи, о которых я выше слишком жестоко высказался. Они приходили к нам, выражали соболезнования и заодно оставляли свою стряпню, и мы тем самым жили какое-то время, пополам с походами в закусочную.

К счастью, гений Венеры проявился и в кулинарии. Никогда раньше я не называл готовку искусством, но только не с этих пор. Шаг за шагом и ее блюда поражали своим изысканностью и вкусом. Никакое блюдо не было приготовлено дважды, кроме как по настоятельной просьбе, да и честно признать, зачастую ни разу за мою недолгую жизнь не было распробованным на вкус. Единственное, что меня смущало, так это то, что в один день к ужину я мог получить, к примеру, седло барашка под вишневым соусом, а на следующий, передо мной блистало аккуратством художественной формы какое-нибудь французское пирожное с замысловатым названием, что не совсем годилось для набивания желудка. Но все же, я был счастлив махать половой тряпкой и мыть посуду, к тому же сильно переживал, что свесил на ребенка столь неблагодарный промысел. Не буду скрывать, кухня отнимала у нее слишком много времени и сил от ее личностного роста и развития.

Шли месяцы, а вместе с ними и годы. Мы же довольно быстро согласились привыкнуть к новым условиям жизни, и даже начало казаться, что на самом деле все не так уж и плохо, как виделось прежде. Конечно же, мы извлекли свои какие-то радости от новой повседневности, почувствовали себя более подвижными и нередко, на выходных, ездили в большой город за сотню миль, чтобы сходить на мьюзикл или в художественный музей. Венера уже училась в старших классах, а я мучительно корпел над каждым центом, стараясь накопить ей на хороший колледж, достойный ее талантам. Меня больше всех остальных изматывал один вопрос, а какой путь она предпочтет, кем она захочет встретить большую жизнь. Конечно же, я имел свои какие-то планы, ведь искренне хотелось, чтобы она выбрала медицину, но и до ужаса страшился, если она склоняется к искусству.

Ладно, к чему это я. Да, вспомнил! Венера училась в старших классах, но вот какое обстоятельство меня обижало, так это то, что местные мальчишки обходили ее стороной. Да и ее друзей я почти не видел. Обычно знаете в маленьких городках как. У старшеклассников автомобили, у девушек парни, алкоголь и вечеринки, но только не у Венеры. Она как Эммануил Кант каждый день возвращалась домой с точностью до миллисекунды, и что более странно, ее на первый взгляд это не расстраивало. Я пытался тонко подойти к этому вопросу, но вы знаете этих подростков, начинаешь спрашивать что-то такое, а они же в ответ, еще крепче запираются от своих родителей, как черепахи от опасности.

Все-таки я разведал кое-что от посторонних лиц, ведь я уже говорил, городок был маленький, да и я оказался в должности человека, посвященного в самые тяжкие тайны человеческих пороков многих здесь живущих. В общем, один соседский паренек влюбился в нее по уши и она вроде бы в ответ. Но я смотрел на нее со стороны, и мне продолжало казаться, что она упорно отказывалась подпускать кого-либо к себе слишком близко. Даже подумал поначалу, что Венеру с кем-то перепутали, рассказывая об ее увлеченности. Но кое-что ее все-таки выдавало.

Как-то за ужином она упомянула про свои недостатки и о том, как горько она сожалеет, что не похожа на обычных людей, я же мигом связал этот разговор с ее новыми чувствами и тем самым пресловутым пареньком, которого она, как мне казалось, полюбила. Однозначно она очень беспокоилась за свое изъяны, и я же в свою очередь потратил невероятное количество усилий, пытаясь сгладить эти шероховатости. На самом деле, внешне она выглядела очень благовидно, ее лицо было довольно необычным, тонкий треугольник подбородка, красивый разрез рта, а ее глаза… Вряд ли у кого-то в целом штате есть такие красивые глаза. Это отмечали все, кто встречался на ее жизненном пути, в том числе и я, когда увидел Венеру впервые. Но все-таки, это были бесполезные усилия. Видимо ей надоело меня слушать и она сделала вид, что тронута моими словами, что уверенность вновь вернулась к ней, а самооценка поднялась выше прежнего уровня, но …

Поймите меня правильно, она на самом деле была прекрасным ребенком, своего рода уникумом, не похожим на прочих детей. Кроме того, обладала красивейшей душой, ярко выделяющейся на фоне остальной людской массы. Вы бы и сами согласились со мной, переговорив с ней буквально пару минут. Наряду с тем, она была спокойна, и задумчива, что мне очень нравилось. Про ее ум и успехи я, всем здесь сидящем, уже все уши прожужжал. Потому, не ее вина, что ей завидовали одноклассники, а тем более, что ее отец священник, из-за чего она был объектом для обидных шуток и омерзительных домыслов. Думаю, вы уже догадываетесь каких. А ее крупная головка и отсутствие волос, – это всего лишь частности, которые с лихвой покрывались ее достижениями. В общем, она всегда находила в себе силы, чтобы найти умиротворения в своей душе и видя то, с каким спокойствием она воспринимает все нападки со стороны, что потенциал их отнюдь не велик, на нее почти перестали обращать внимание. Никто и не ведал, что она всю жизнь носит парики, никто не умилялся, видя ее коротенькие пальчики ног на маленькой ступне, и честно сказать, сколько было бы хорошего в этом мире, если бы так продолжалось и далее. Но, как всегда эти но!

Как раз в старших классах, прямо на уроке, когда ничего и не должно было предвещать что-либо из ряда вон выходящее, и произошел этот случай, всерьез заставивший меня задуматься о том, кем же является моя дочь на самом деле. Правда тут мои домыслы пошли совсем не той тропой, а если признаться честно, я заблудился в четырех стенах своего разумения, в рамках своей профессии, о чем вы все скоро поймете.

Так вот, один из учеников стянул с нее парик, случайно разумеется, просто зацепился портфелем за копну ее волос, когда спешил на свое место и соответственно, крепко дернул его на ходу, не замечая что делает. Но когда все же заметил, что на его портфеле висит подобие человеческого скальпа, аж подпрыгнул от испуга и швырнул его на пол.

Такой хохот еще никогда не сотрясали стены школы, и казалось конца ему и края уже не видать. Перед всем классом, в двадцать пять человек, Венера предстала полностью лишенной волос на голове. Лысой, униженной, красной от стыда, задетой до глубины души и к тому же ей пришлось потратить невероятно большое количество времени, чтобы отодрать искусственные волосы от злополучного портфеля и вернуть их на прежнее место, так чтобы они сидели более-менее складно. Весь этот мучительный отрезок времени никто не вызвался ей хоть как-то помочь, или хотя бы посочувствовать ее отчаянию, а продолжал надрывать живот от неугомонного хохота. Вошла учительница, но и тогда ликование прекратилось далеко не сразу. Кроме того, радость от чужой боли, словно гром среди ясного неба вновь прорывалась у кого-либо из учеников и затем, весь класс разливался весельем, подхватив общую тему.

Мне она все-таки много позже рассказала, как болезнен был для нее этот смех, до самых глубин ранивший ее душу. Меня самого в этот момент будто разъедало болью и отчаянием, каким только можно заразить человека. Венера же была способна испытать эти чувства в значительно большей степени, чем мы с вами, – простые и жестокие смертные. Рассказала она и о том, во что потеряла веру и живой интерес, а я хорошо зная ее образ мыслей, уже не надеялся восстановить их. Медицина ее более не интересовала.

 

***

Этим же вечером я оказался в больнице. К моей неожиданности, Венере стало настолько плохо, что она не могла удерживать себя на ногах и истинных причин для этого в то время я еще не знал. Никогда в своей жизни я не видел ее такой слабой, а тем более не замечал, чтобы она с полным равнодушием ощущала желание жить. Отметить такие перемены в ней для меня не составляло труда, ведь прежде, мне только и приходилось наблюдать ее выраженное непреклонное отношение к любым обстоятельствам, готовность биться и добиваться своего.

Но теперь, она будто овощ она лежала на больничной койке без единого движения, часами и даже днями ни один ее мускул не сокращался, и выглядела она при этом как никогда хрупкой и ранимой девушкой, с разбитым сердцем. Венера жаловалась на сильные головные боли и ей сделали рентген, где и была обнаружена киста головного мозга, кроме прочих, уже известных мне отклонений с ее макроцефалией. Но что странно, в больнице оказались и прочие ее одноклассники, с теми же необычными симптомами. Сначала слег с болезнью мальчишка, затем еще несколько ее ровесников, и в итоге, спустя тройку дней, большая часть ее класса висело на волоске от смерти. Еще где-то спустя неделю, к моему величайшему ужасу, я узнал о первом смертельном случае. За первым случаем последовал и второй, затем третий и четвертый, и все как под одну копирку. С ними ушла и их учительница. Наш городишка просто замер в болезненном ожидании самого наихудшего, рождая просто будоражащие разум домыслы из произошедшего. Очередной ребенок, как правило, засыпал с сильной головной болью и больше не просыпался. На всякий случай всех отправили на карантин и закрыли доступ для родственников, во избежание развития проблемы, но больных больше не прибавлялось.

Жуткое это было время для меня, как для священника, ох и жуткое. Первые отпевания легли на мои плечи, просто я не успел вовремя сориентироваться, замешкался, а с третьего случая, меня подменил мой коллега из соседнего городка. Я и без того был тогда в грандиозном напряжении, поскольку считал, что и моей дочери угрожает неумолимая погибель, а причин рассуждать так было вполне достаточно. Ведь ей, в течение довольно длительного периода времени, лучше не становилось, а медики пожимали плечами и все ставили на чашу весов судьбы. Я узнавал новости, о гибели несчастных детей, и все больше верил в гнетущую неизбежность. Я молился, я только и занимался вываливанием Бога о ее спасении, ведь в ней было все то, что я хотел дать этому миру, ее разум, этот неизмеримый бесценный подарок всему человечеству. И для меня уже не было важным, чем он будет, но однозначно верилось, что утрата могла стать самой высочайшей неудачей для всех нас, которую и вообразить-то сложно.

Но все же, Бог смилостивился на до мной и здоровье Венеры пошло на поправку, а я все чаще возвращался к своим церковным обязанностям и даже взял на себя ответственность стать активнейшим участником группы людей, чьи дети пострадали при этих самых загадочных обстоятельствах.

Вы и представить себе не можете, как было тяжко слышать душевные исповеди родителей, оставшихся без своего ребенка. Ни одни в этом мире, совершенно никакие оправдания не могли бы стать сколь значимым основанием для их утраты. Да и какой был смысл в этом, чей в том пребывал интерес. Я и сам долго не мог ответить на эти вопросы, хотя я и пытался подбодрить остальных, в присущей церковнику манере. В то же время, я собственными ушами слышал и понимал, как глупо звучали мои слова, и хуже того, порой цинично и жестоко. Как-то однажды даже вообразил, какими негодованиями разрядился бы я сам, услышав по отношению к себе похожие увещевания, случись со мной потеря Венеры.

Поначалу, никому в группе не приходило в голову глубоко размышлять о причинах случившегося, а тем более заниматься поисками виновных. На первом месте, в большинстве случаев, всех неволило слово «почему». Почему именно их ребенок? Почему именно со мной? Но все же, к поиску истинных причин случившегося мы все-таки вернулись. Вот и моя голова, когда она освободилась от переживаний за жизнь моей дочери, тоже включила холодный и беспринципный разум, пусть и больно колющий осиным жалом своих невероятных предположений. А что же все-таки произошло?

По началу догадки были весьма приземленными, и не вызывали жарких баталий и споров до хрипоты. Скорее всего, что-то съели в столовой, либо подцепили общую болезнь, какой-то неизвестный или давно забытый вирус. Ведь недаром же, после случившегося всех пострадавших свезли в один угол больницы и установили жесточайший карантин. Далее, по нарастающей, следовали все более невероятные предположения, в духе правительственного заговора, и бездушного испытания на жителях глухого городка неизвестного оружия. Журналисты же залпом ухватились за геомагнитные природные аномалии и даже тыкали в нос всякому читателю какие-то подтверждения псевдоученых. С ними сами знаете, вечно так, пишут всякую глупость под одну гребенку. И я вот слушал всю эту белиберду и с самым серьезнейшим видом, соглашался с ними, однако значительный поворот в моих размышлениях сделал случайный подросток, живший со мной по соседству.

Утром, когда я шел на свою службу, меня догнала соседская девчонка, одноклассница моей Венеры. Она спросила, есть ли у меня время, чтобы поговорить с ней тет-а-тет, и я согласился выслушать ее по дороге.

– Вы должны уехать! – начала она диалог беспринципным тоном.

– Почему? – удивился я.

– Это ваша дочь, это она всех убила! – завил подросток еще более разгоряченным голосом.

– Что ты такое говоришь! – возмутился я, пытаясь сохранить самообладание. – Ни одному человеку в этом мире такое сделать не под силу.

– А ей под силу, я уверена в этом!

– И почему же ты так в том уверена?

– Она вам рассказывала об инциденте в школе, за день до того, как все произошло?

– Был инцидент!? Нет, не рассказывала. Что-то серьезное случилось?

– С нее сняли парик, мы не знали, это случайно вышло, – выпалила она, задыхаясь от волнения, – и должно быть мы здорово обидели ее. Мы смеялись и не могли остановиться. Нас еще больше раззадорило то, какой несчастной она выглядела, в те самые минуты, против ее обычной непоколебимости.

– Господи! – вздохнул я, – ну что же вы!

– Я, я сожалею, я…, мы не хотели, мы просто по инерции, просто не успели вовремя сообразить….

– Что произошло потом? – спросил я холодным голосом.

– Мы еще долго не могли остановиться, простите…. Ей бы стоило подняться уйти сразу, но она сидела на месте и…, и ей, очевидно, было очень-очень плохо. Учительница пыталась успокоить всех нас, но что толку. Наконец Венера встала, молча собрала в сумку все свои вещи и громогласно объявила, что все здесь сидящие, все до единого подохнут собачьей смертью, отчего мы вновь провожали ее под восторженный хохот.

– Она мне ничего не говорила! – удивился я. – Право, я никак не ожидал услышать такое.

– Пожалуйста, уезжайте, как можно скорее.

– Неужели ты думаешь, что она была способна на самом деле кого-то убить? – спросил я, все еще не веря в связь произошедшего.

– Я не думаю, все так и случилось, я прошу вас!

– Ладно, успокойся, я поговорю с Венерой, но обещай, что все останется между нами!

– Если вы обещаете…

– Послушай, это всего лишь суеверие, глупое совпадение. Такое случается практически каждый день. Я тебе со всей ответственностью говорю, как священник, как человек, глубоко посвященный в божественные промыслы. За всю людскую историю такого нет, не было и не будет, чтобы пожелания подобного рода, какого-нибудь одиночки, воплощались в жизнь. Тем более Бог такого не допустит. Представь себе, что могло произойти со всеми нами, если бы это имело место в нашем мире. Да каждый второй хочет смерти всем людям, хотя бы раз за день.

– Значит, я зря подошла к вам.

– Я поговорю с ней, я обещаю, ступай с миром! Все будет хорошо дитя мое, – благословил я.

– Я поняла, до-свидания, – холодно процедила та в ответ.