Виктор резко встал с кровати. Движения были дёргаными, руки тряслись. Он больше не мог терпеть, он уезжает.
Телефон зазвонил и мужчина поднял трубку:
— Виктор, почему не на рабочем месте?
— Подписывайте заявление об увольнении, вы меня больше не увидите.
— Я уже говорил, что сейчас не могу дать Вам эту возможность...
Но Виктор уже бросил трубку. Одно важное дело было сделано.
В офисе сразу же стало неспокойно. Начальник был не в силах сдержать эмоции: "Меня достал этот псих! Третий раз просит увольнение! Пошёл к чёрту!"
Виктор собрал рюкзак, остаток позавчерашнего аванса и вышел из дома. Его обычно неспешные и плавные движения теперь стали неловкими и торопливыми. Ключи от квартиры дрожали и звенели в его руках. Виктор уже направился к выходу, но на секунду замедлился и сделал несколько осторожных шагов назад. Он нашёл глазами номер своего почтового ящика и нерешительно кинул в него ключи. Всё, назад дороги нет. Он поправил походный рюкзак на плечах и направился к машине.
Не понятно, как, но в нём сочетались и решительность со свободолюбием, и абсолютная неспособность самостоятельно что-то решать. Взять, например, историю из далёкой юности, когда он всю старшую школу пытался выяснить, на кого же он хочет учиться, и в итоге дождался того, что пошёл в армию. В девятом классе ему нравились русский и литература, но он не думал связывать с ними жизнь, потому что ни журналистика, ни преподавание его не прельщали. В десятом классе он стал интересоваться политикой, но, несмотря на это, не видел себя в будущем политическим деятелем, ведь, согласно его убеждениям, политика в России мертва, а трудиться на благо чужой родины ему не хотелось. В одиннадцатом классе он совсем разочаровался в системе образования и практически перестал посещать учебное заведение, за что получил ужасный аттестат, которым было стыдно даже подпереть ножку стола. Призыв он воспринял философски, и поэтому год в войсках прошёл как во сне – в это время он не жил, а проживал дни один за одним, а когда всё закончилось, просто вычеркнул из памяти. В конце концов, родители отправили Виктора учиться на юриста, после чего он сразу же попал в этот злополучный офис. Виктор столько раз пытался выбраться из своей, пусть и удобной, но такой невыносимой жизни, что и не счесть. Он начинал собирать вещи, писал прощальную записку, выезжал рано утром из дома, но не проходило и получаса, как он находил причину вернуться. Виктор говорил себе, что он делает глупость, что рушит свою жизнь, что все так живут, и вообще, у него всё хорошо. Это казалось убедительным на первых порах, но потом его мысли снова заполнялись "планами побега".
Теперь не будет никаких отговорок. Со стороны казалось, что Виктор в себе уверен, но, на самом деле, в его голове билась одна главная мысль: "Пожалуйста, пусть в этот раз всё получится."
Одним движением он закидывает вещи в багажник, и вот его машина уже мчится по МКАДу, а потом по Ярославскому шоссе.
Виктор был предельно сосредоточен. Его обычные тёмно-зелёные глаза сейчас горели какими-то нечеловеческими искрами. Спокойные и флегматичные черты лица превратились в напряжённую гримасу, а на лбу глубокими впадинами выделялся замысловатый узор из морщин. Он следил за дорогой так, как будто впервые сел за руль. Сердце билось об грудную клетку. "А как же девушка? ", "А как же отец? " — все эти мысли посетят его позже, а пока он объезжал другие автомобили один за одним и всё ждал, когда же он окажется на шоссе в одиночестве.
Прошёл час, а мысли всё никак не успокаивались. Телефонный звонок вдруг разрушил гробовую тишину, царившую в машине с момента её отъезда:
— Привет, милый, ты где?
Это была его девушка. Она только что вернулась из института домой и ожидала увидеть там Виктора.
— Я уехал. Домой не жди. Езжай к маме.
— В смысле? Ты хочешь расстаться?
В сердце вдруг что-то укололо. Дышать стало трудно. Он не мог сказать ни слова.
— Витя, ответь! Почему ты опять молчишь?
Её голос задрожал. Она старалась не заплакать.
— Извини меня, — это всё, что он смог из себя выдавить. Он хотел сказать ещё что-то, но не смог подобрать нужных слов. Он столько раз за пять лет отношений слышал этот глупый вопрос, но всё время отвечал: "Нет, не хочу. " Его пугала неизвестность. Его пугало одиночество. Его пугали другие женщины. Виктор прятал от себя эту правду так старательно, что его любимая даже и не подозревала, что что-то могло пойти не так. Да и, в общем, ему самому до конца было не ясно, врёт он ей или нет... Он думал, что хочет прожить с ней всю жизнь, заботиться о ней... Тем более, где-то в конце её четвёртого курса уже виднелась их будущая свадьба, которую они, казалось бы, ждали.
Так что же пошло не так? Ничего. Просто всё всегда было другим. Или всё стало другим. Или сам Виктор поменялся. Он вдруг понял, что жизнь его – нечто большее, чем отпуск на две недели раз в год и разговоры за ужином о политике, хотя и о ней, при желании, можно говорить интересно. Больше, чем незаконченный ремонт на кухне, и даже больше, чем тихое семейное гнёздышко с женой, с которой тебя на деле ничего не связывает. Поэтому он с ней и распрощался. Одно было обидно – столько времени было потеряно по его вине, из-за его чёртовой нерешительности. Да что он за человек такой?
Виктор бросил трубку. Она больше не звонила. Всё кончилось.
Он был зол на себя. Эта злость наполняла его всё больше и больше, и вот она переросла в пронзающий душу крик. Он кричал так громко, как только мог. Он ненавидел себя за то, что всё разрушил. Поток самых мерзких выражений полился у него изо рта. Он не мог сдержать гнев на себя. Виктор не понимал, что с ним происходит, он же только что всё обдумал и решил, всё было так гладко и понятно, почему же теперь вдруг столько боли, негодования и страха? Столько мыслей гудело одновременно в его голове: "Дурак! Самовлюбленный идиот! Эгоист! Что же я натворил?!"
Снова звонок. Надо было взять себя в руки. Это был отец:
— Витя, что ты затеял? Мне звонила Марина, сказала, что ты её бросил.
— Да, мы расстались.
— А обо мне ты подумал? Когда мне теперь от тебя внуков ждать? Тебе уже двадцать шесть, возьмись за ум!
— Всё хорошо, пап, я просто переезжаю в другой город. Позвоню, когда доберусь.
— Так, если ты сейчас же перед Мариной не извинишься, то ты мне больше не сын!
— Пап, я сам как-нибудь разберусь, хорошо?
Его отец бросил трубку. В машине опять стало тихо. Виктор заплакал. Теперь он совсем один. Он только что причинил боль двум самым близким людям в его жизни. И, скорее всего, он больше не увидит ни одного из них. Стоило ли оно того? Есть ли во всём этом хоть какой-нибудь смысл?
Ему вдруг стало так тоскливо и одиноко, так нестерпимо горько на душе. Виктор уже однажды чувствовал что-то подобное. В начальной школе, по неведомой ему причине, все в классе вдруг стали его травить. Его обзывали, обливали водой, отнимали портфель, иногда били. Он не мог никому об этом сказать, потому что знал, что тогда ко всем прочим обзывательствам добавится ещё и "стукач". Но прошло какое-то время и всё само собой сошло на нет. До этого дня он не вспоминал те события, ведь в конечном счёте они не имели никакого значения. А сейчас Виктору стало так смертельно обидно за того мальчика, которому было не к кому прийти и некем дорожить. Ему вдруг захотелось пронестись сквозь время и нырнуть в те воспоминания, как в холодную воду. Ему захотелось обнять того мальчика и сказать, что всё будет хорошо, и скоро всё это кончится. Пусть даже это было бы не правдой, но ему стало бы легче.
День уже подходил к концу, а Виктор всё ехал. Его глаза слепило закатное солнце. Он не думал о дороге, ему было все равно куда ехать. Руки всё так же крепко сжимали руль. Глубокие морщины разгладились, но лицо всё же не принимало то равнодушно-печальное выражение, которое было ему раньше свойственно. Сейчас он смотрел внимательно и в глазах его появился едва уловимый интерес. Он всё ещё был печален и ничего не понимал, но эти чувства за несколько часов езды в нём притупились, так что он мог спокойно всё обдумать. Странно, ещё когда ему звонил отец, всё это казалось таким важным, а теперь Виктор, кажется, впервые чувствовал, что он принадлежит себе, что ему есть куда двигаться, пусть пока и в одиночестве.
Его машина тихо плыла вперёд. На дороге наконец стало пусто.