Трое мальчишек глядели в монитор светящимися от интереса глазами. Рты их были пытливо приоткрыты, брови не спускались со лба. Их головы срослись в одну – так хотели двое крайних без искажений увидеть то, что на Интернет-странице.
- Смотрииии! – удивлённо протянул средний – организатор сего действа. – Бааааа… Это же рука! А вон глаз, видишь-видишь?
- Агаааа… – как в забытьи ответил левый мальчишка.
Правый упорно молчал и хранил в себе все эмоции. Его взгляд и сознание сильнее, чем у остальных, пожирали то, что было на картинках.
Трупы. Обезображенные до неузнаваемости останки людей, иногда животных. Терракты недавнего времени, несчастные случаи на железных дорогах, самоубийства, аварии с чудовищными последствиями… Всё это легкодоступно для просмотра даже детям.
Правый мальчик – Димас, как звали его друзья, – слыл экстрималом: не боялся соваться в тёмные страшные подвалы, забираться на чердаки, где полно скелетов голубей, кошек, а может и людей. Однажды, когда дяде Пете случайно уроненным при погрузке шкафом придавило пальцы, Димас досмотрел до момента, когда неудачнику-Пете мужики помогли освободиться, и его рука, распухшая и какая-то смятая, истекала кровью. Друзья Димаса кривились, отбегали, кричали, а он стоял, как парализованный и, не отрываясь, смотрел.
Сейчас с пиксельного пространства на него взирали вспученные глаза утопленника, жахали ужасом безголовые тела, до дрожи пугали раскинутые кожаные мешки, наполненные месивом и костями, а порой среди чёрных головешек и углей вообще невозможно было угадать что-то, бывшее когда-то человеческим. Последняя картинка – с места автомобильной аварии – поразила Димаса больше всего: искорёженный салон, освещённый вспышкой фотокамеры, был полностью забрызган кровью. Даже не кровью, а жидкими остатками пассажиров. Абсолютно всё сделалось красно-розовым: сидения, подлокотники, боковое стекло и даже потолок…
Заметив непонятный, одновременно и ошарашенный, и въедчивый взгляд Димаса, мальчишка слева спросил:
- Что, стррррааааашно тебе? Ааа! Ты у нас не такой крепкий, оказывается!
Димас отпрянул от монитора поглубже в темноту и оттуда ответил:
- Ничо мне не страшно! Я просто смотрю...
Как бы он не отнекивался, а после того дня стал странным, каким-то потерянным. В его мозгу что-то изменилось, сдвинулось, как сдвигаются пласты земной коры, образуя разломы в никуда. Если бы Димас не был ещё мальчиком, то изменения могли бы сойти за переосмысление всей жизни. Точнее, что она не бесконечна, как он тогда, в детстве, считал.
Димас подрос, обзавёлся автомобилем и девушкой, квартирой и работой. Друзья по-прежнему считали его странным, мрачным. Когда по молодёжи волной пробежалась мода на готику в одежде и мышлении, его сразу приписали к готам, потому что Димас всегда носил чёрное, волосы его были как смоль, и чёлка непроницаемой завесой ложилась на глаза, приглушая и без того слабый отблеск в тёмных, как закопчённое стекло, глазах.
Димас, для коллег теперь уже уважительно "Дмитрий", работал дизайнером в рекламном агентстве. Деньги получал не бог весть какие, но всегда находил возможность подработать фотографом на концертах в рок-кафе, на сходках субкультур да и просто снимая оригиналов, желающих получить фото в мрачном, как свойственно было Димасу, стиле.
Девушка у Димаса была экстравагантная: яркая, как фейерверк, взбалмошная, как ветер, и охочая до всего нового и необычного в любовных утехах. С ней Димас познал болезненные наслаждения БДСМ, разнообразие ролевых игр и адреналиновый экстрим во всех проявлениях. Казалось, если пролистать перед ним словарь сексуальн6ых отношений, он мог бы на каждое слово привести пример из собственного опыта.
- Повезло тебе с ней, – пихал его локтём друг, подмигивая с намёком. – Смотри в оба за таким сокровищем!
Димас дежурно улыбался, так как привык к подобной реакции на свою пассию. Её любили все мужчины без исключения, это, порой, бесило. Сам Димас давно устал от каждодневных извержений подружкиных безумных фантазии и диких желаний. Любил он по вечерам, или даже ночам, выезжать на машине за город и подолгу фотографировать деревья, кладбища, развалины и всякие сюжеты, замечаемые только его мрачно смотрящим глазом.
Прохаживаясь в один из таких вечеров вдоль полуразрушенной кирпичной стены, Димас заметил вздыбленную земляную кучку. Бугорок был небольшой, но явно свежий. Откинув за бедро зеркальный фотоаппарат с длинным объективом, Димас присел и рукой раскидал землицу. Под ней оказался труп собаки. Димас посмотрел на голову с одним блестящим глазом и открытой пастью, из которой выпал серый язык, и передёрнулся. Внутри вздымалось знакомое чувство, и Димас отлично помнил его ещё по детству. Извращённое удовольствие вновь заполнило его, как давно пустовавший сосуд. Димас с таким рвением и старанием стал фотографировать разрытый труп, что даже запыхался, но работа его закончилась удовлетворённой улыбкой.
Дома он долго рассматривал и отбирал кадры, радуясь чему-то очень личному.
Прошло несколько лет, прежде чем подружка Димаса накопила денег и организовала выставку его мрачных, вызывающих, дышащих смертью фотографий. Набралось больше сотни; были даже инсталляции, где трупы животных и останки людей, составляя нужную автору композицию, находились под стеклянными куполами. Весь огромный зал престижного выставочного центра был тесно заставлен произведениями искусства, призванными напомнить людям о конечности жизни и неприглядности, порой отвратительности смерти. Такой смысл уловили все посетители – это становилось понятно по отрывкам их разговоров, гулко разносившихся по залу. И только стройная вдова в красных туфлях, с морщинками на лице и спокойным мудрым взглядом загадочно улыбалась, стоя напротив высокого прозрачного саркофага, в котором непропорционально длинная рука, составленная почти из всех костей человеческого тела, держала небольшую затемнённую фотографию с трупом собаки. Женщина верила, что для некоторых смерть, как и искусство, – это путь в бесконечность.