Город, в котором... Степень критики: Любая Конструктивная
Короткое описание: Сборник трех новелл, в котором показана жизнь современного общества, перешедшего за грань моральных устоев. Преступления ненаказуемы, власть в руках самих граждан; вокруг царит хаос, боль, страх, поражение. Они живут по своим правилам, в свое удовольствие. Это "Город, в котором...".
Pars I Я просыпаюсь от городского шума, доносящегося из открытого окна. Мою комнату окутывает прохладный ветер. Электронные часы показывают ровно два часа. Абсолютная темнота и бесконечные автомобильные сигналы, перекликающиеся с людскими выкриками, разбудили меня после жуткого сна. Это знак. Вызов. Побуждение. Где-то вдали проезжает скорая помощь, громко трезвонящая протяжной сиреной. Вспотевший я уже стою около окна, покинув мокрую постель. Достаю с подоконника пачку сигарет, закуриваю, внимательно всматриваясь в очертания ночного мегаполиса. Продолговатая магистраль, украшенная автомобилями различных марок, вечно стоящих в пробке, которые никак не могут оказаться в стенах родного гаража; постоянная суета, драйв, охота за новыми ощущениями, никак не могут погрузить Город в сон. Даже в ночное время. Постоянно мерцающие, сменяющие друг друга по тематике, разноцветные баннеры на каждой высотке пытаются мне напомнить все то, что я видел во сне. А видел я свое будущее. Свои последние несколько часов, которые я проведу с достоинством, освободившись от духовных мучений и боли, терзающих меня который месяц, и наконец, обрету покой. В рекламных роликах, показанных на больших экранах небоскребов, я вижу точные образы всех действующих лиц в своем сне. Все, что я способен сейчас видеть, говорят мне о дальнейших действиях и целях. Я знаю, что нужно делать. Я готов. Сделав последнюю затяжку, я выбрасываю сигарету в дебри шумного мегаполиса и внимательно слежу, как с тридцатого этажа многоэтажки летит маленький окурок, все еще слегка отдающий слабым огоньком. Это тоже знак. Как я ненавижу это гнилое место! Этих людей, эти машины, эти новостройки и высотки, которые постоянно уничтожаются местной преступной группировкой. Но через какое-то время на месте временных руин создается новый, гигантских размеров небоскреб, и все рады, все довольны, всем хорошо. Попытка убраться отсюда обернется фиаско, которая представлена в виде смерти. Все три аэропорта – место для ликующих разборок с применением огнестрельного оружия. Просто так – ради смеха и удовлетворения психологических потребностей. Им никто не запретит, даже слова не скажет. Мы сами себе хозяева и власть. И каждый устраивает свою власть так, как считает нужным. Быстро одевшись и не включая свет, я покидаю свою квартиру, забрав черный, как сама смерть, пистолет. Я готов! Сквозь бесконечные проспекты и улицы разительно мерцающего, словно цветомузыка, мегаполиса, я продвигаюсь вперед, пытаясь не попадаться на глаза прорве людей, которые в принципе меня и не замечает. Город, словно гигантское кладбище, которое жадно тянется за новыми телами праведников. Я ничем не отличаюсь от всей этой массы, проживающей свои годки в этой закрытой крепости, погрязшей в мерзком болоте без определенного смысла и конкретной цели. Да дело не в том – видят ли меня они или нет – дело в том, что вижу ли их я. А я этого не хочу. Ветер усиливался, как серая толпа, идущая мне навстречу. Все мы представляем собой совокупность всех грехов и пороков, однако никто из идущего сборища об этом и не пытается додуматься. Впрочем, мне об этом уже поздно размышлять. Полдела сделано. Я оказался у цели. Я стою напротив невысокого здания, наполненного неоновыми вывесками и искрящими картинками с изображением обнаженных девушек. Ночной клуб в центре города, славящийся сочными танцовщицами и отменной выпивкой, благодаря которым ты окажешься на высшей степени экстаза. Однако известность данного заведения также заключается в ежемесячных убийствах посетителей. Хотя об этом говорить не стоит. Порядок вещей. На входе передо мной стоят несколько громил в черных майках, накаченных стероидами и любящих пострелять в новых посетителей. Для них это некий период адаптации для новичков. Таковым я не явлюсь и поэтому я спокойно прохожу мимо груды бесполезных мышц. Я шагаю по продолговатому тусклому коридорчику, освещенному темно-синими неонками среди десятков запертых дверей. В комнатах молодые сучки удовлетворяют жирных богатеньких папиков, причем абсолютно бесплатно. Опять же – ради собственных желаний. Отсюда нередко издаются протяжные стоны и громкие крики, как мужские, так и женские. Мои ноги ступают на красный коврик, и я иду по центральному направлению к главной двери. Мимо меня проходят несколько официанток с обнаженным торсом, держа в руках подносы с шампанским, и скрываются за дверями «уединения». Я приближаюсь к отзвукам фальшивой клубной музыки, сильно отдающей электронными басами и барабанами. Открываю дверь. На меня моментально набрасывается оглушительный звук музыкальной композиции, под которую несколько сотен человек, находясь на нижнем ярусе на танцполе, смачно пытается исковеркать слово хореография. Рядом с ними десятки клеток, прикрепленных цепями к потолку, с голыми девушками, танцующих стриптиз и измазанных гелями с блестками для создания максимально сексуального эффекта. Большое количество красных кожаных кресел и диванов, где золотая молодежь прекрасного Города распивает спиртные напитки и употребляет наркотические вещества различных видов, которые продаются в этом же заведении местными барыгами, не скрывающих свои лица и имена. За барными стойками с тем же алкоголем и кокаиновыми дорожками, плавно уходящими в ноздри посетителей, ведутся пьяные разговоры о сущности всего происходящего, которые в целостности не имеют никакого смысла. Настолько заезженно и настолько противно. Я двигаюсь по верхнему ярусу рядом с обрывом, обведенным небольшим заборчиком, откуда виден первый этаж и эта гнусная толпа, в ритм прыгающая и дергающая под раскатистый бас. Вокруг все мигает и блестит, разливаясь разноцветными лучами и лазерами, гуляющих по всей территории клуба. Я все ближе подхожу к красным софам и удобно расположившейся там молодежи. Все довольны и счастливы. Их стеклянные от наркотиков глаза, отражающие фальшивую радость, иногда смотрят в мою сторону. Конечно, я же не из их компании! Здесь собралась элита. Сыновья и дочери известных шишек Города, чья жизнь состоит из убийств и отбора территорий. Каждый из них лепит собственную власть и поэтому каждый желает добраться до высоты – до верховенства этим гребанным болотом, потому как мы до сих пор свободны. Нами никто не управляет. Только мы сами. Вот я уже стою в центре Колизея золотой стороны нашего Города; именно они играют главную роль в этом спектакле. Половина из них не обращает на меня никакого внимания и продолжает заниматься своими делами – тискать симпатичных подружек, употреблять наркотики, и просто приятно проводить свое время. Другая половина краем глаза осматривает меня и делает какие-то выводы в своей не думающей голове, все равно продолжая свои беседы. Я же эту толпу воспринимаю как сотню простых никому ненужных камней, спокойно лежащих на берегу моря. Я почти у цели. В одном из рядов красных кресел я, наконец, увидел ее. Она улыбается и в обнимку с одним из золотых воинов Города пьет в хрустальном фужере желтую алкогольную смесь. Я шагаю медленно, стараясь всмотреться в эту картину и вспомнить сегодняшний сон. Именно это я и видел, перед тем как проснуться. Образ частицы меня и тень, которая накрывает этот образ. Келли. Я любил тебя. Весь этот год. Тебе захотелось чего-нибудь нового. Оказаться в центре золотой молодежи, этого будущего и стать частью этого сброда, ровным счетом ничего из себя не представляющего. Я потерял тебя так же неожиданно, как и встретил – год назад во время проливного дождя около скамейки, где ты беспомощно укрывшись зонтом, пыталась освободиться от волны. Я отвел тебя к себе и тогда мы поняли, что идеально подходим друг к другу. Мы выделялись от всей это городской жижи, но теперь я осознаю, что ты стала частью этой жижи и никто не вправе это изменить. Кроме меня. Увидев меня, Келли быстро убирает руку с талии накаченного молодого парня и кладет фужер на стол, где несколько кокаиновых дорожек были ровно проложены. Я зову пальцами Келли к себе, но та не может встать, потому как накаченный парень запрещает ей это сделать, схватив ее рукой за плечо. Вместо нее поднимается он сам и двигается ко мне. Мне ничего не остается, как встретить любовника выстрелом из пистолета, который я взял из дома. Тот держит рукой прострелянную грудь и медленно падает на длинный коврик. Вся толпа, сидящая на этой стороне, вмиг прекращает заниматься своими делами и вмиг начинает пялиться на меня. Никто не в силах что-либо предпринять. Я подхожу к Келли, беру ее за руку. Она боится и находится в состоянии шока. Ее глаза стали такие же стеклянные, как и у всех остальных.
– Нам нужно поговорить, – произношу я ей на ухо.
Через несколько минут мы оказываемся на нижнем ярусе. Келли двигается сзади меня, держа мою руку. Она прекрасно все понимает и знает, что ее ждет. Толпа продолжает яростно дрыгаться под тошнотворную музыку. Многоцветье лучей начинает давить на меня. Они подсказывают мне, заставляют. Как и яркие баннеры напротив моей квартиры. Я веду ее ближе к сцене, прорываясь через грубую толпу, и в скором времени мы оказываемся в первых рядах. Резко схватив ее за талию, я вместе с остальными танцующими начинаю точно так же прыгать в ритм звонких ударных, все крепче сжимая пальцами Келли. Все громче и громче, все выше и выше. Мы почти достигли неба, наши сердца бьются в порыве страха и отдачи от невыносимо громких басов. Я закрываю глаза и представляю себя самым счастливым человеком в этом черном мегаполисе. Я здесь, с любимой женщиной, вдвоем, нам хорошо. Эти последние секунды спокойствия доставляют мне колоссальное удовольствие. Все. Прошло. Музыка сменяется; становится тяжелой, мерзкой, страшной – олицетворение этого чертового города. Клубный ритм и бас превращаются в гитарные рифы, которые состоят из повторяющихся пауэр-аккордов и приглушенных дисторшнов. Тем временем, толпа придумывает новый танец (если так можно сказать), а я вместе с Келли останавливаюсь. Взяв ее за руку, я поднимаюсь по ступенькам и оказываюсь вместе с ней на сцене, откуда виден весь зал и вся мразь, собравшаяся здесь. Рядом с десятками пультами и драм-машинами, ди-джей с зеленым ирокезом недовольно разводит руками, двигаясь ко мне. В ответ он получает пулю в лоб. Танцующая толпа довольно продолжает дрыгаться, наслаждаясь громыхающей музыкой. Они ничего не замечают, им все равно, им хорошо. Все точно так же как и когда я проснулся. Баннеры – лучи, музыка – городской шум. Ничего не меняется. Дело почти сделано.
– Келли, – говорю я, – ты сама дошла до этого.
Она пристально смотрит на меня и левой рукой убавляет звук с помощью микшера. В клубе абсолютная тишина, перекликающая с недовольными возгласами.
– Ты пытался сопротивляться, – говорит она. Ее голос совсем другой. – Ты так ничему не научился. Ты не сможешь уйти отсюда. Никогда. Я не могла так жить. Ты превратился в ярого бойца, пытающегося как-то помешать течению жизни мегаполиса, но ты проиграл. И на сей раз. Я не могла так.
– Но ты даже не попыталась мне сказать о своих чувствах.
– Слишком поздно, – опускает голову Келли.
Она совсем другая. Не та, которую я встретил год назад на скамейке во время проливного дождя. Сейчас я слышу только ее голос и дыхание. Всего остального не существует. Только мы. На краю. Я страстно целую Келли в мертвые и потерявшие былой сладкий вкус губы и спокойным движением прислоняю дуло пистолета в ее грудь. Выстрел. Как она прекрасна! Медленно скатываясь по мне, Келли садится на колени. Я грубо толкаю ее от себя, и ее тело падает в пялящую на меня толпу. Она должна быть вместе с ними. Она мне больше не принадлежит.
Pars II Дождь барабанит по лобовому стеклу автомобиля. Дворники работают в ускоренном режиме, сметая на своем пути литры нескончаемой воды. Со мной сидит Квинси – журналист, переехавший в Город несколько дней назад и уже успевший получить любовь и ненависть у конкурентов подобной деятельности. Он делает заметки в блокнотике. Слабый свет от автомобильного фонаря в салоне еле освещает записи Квинси. Тем временем, я приоткрываю окно и закуриваю. – Скоро? – спрашивает журналист, убирая свои принадлежности в нагрудный карман. – Кто ж знает!? – я делаю затяжку. – Обычно мистер Уэйнрайт выезжает не опаздывая. Может быть, сегодня какой-то особенный ужин. Ирвинг Уэйнрайт – государственный деятель, мечтающий занять пост Верхушки Города – как, в принципе, он сам и называет данную должность; и так активно пропагандирующий капитализм, чего в нашем мегаполисе не может быть по сути. Но приведенные им аргументы заставляют большую часть города подчиниться и встать на его сторону. Я всегда говорил, что попытка стать главным лицом Города, так или иначе, обернется провалом. Однако несколько десятков председателей различных партий этого никак не могут понять. Квинси же прославился именно благодаря мистеру Уэйнрайту, когда написал несколько лживых статей о государственном деятеле. А так как председатель считается одним из главных претендентов на «слепой успех», журналист сумел «срубить» на этом неплохую сумму денег. Меня Квинси нанял для благополучного проникновения к председателю, чтобы задать тому несколько очень важных и интересующих пол-Города вопросов. Мне абсолютно все равно, что он собирается сделать с Ирвингом, так как в государственные дела – которых, в принципе, тяжело назвать таковыми – я не лезу, а на жизнь зарабатываю, как могу. Вот случай-то как раз и подвернулся. Наконец из дверей ресторана выходит толстый мужчина в сером пальто и шляпе. Сзади него несколько телохранителей с пистолетами – тупая показуха для общей эффективности. Председатель садится в черный лимузин, припаркованный с задней стороны ресторана. Включаются фары. Я выкидываю сигарету, достаю телефон и набираю номер. Гудки. Квинси внимательно следит за моими действиями и за темным автомобилем по ту сторону лобового стекла сквозь бесконечный ливень. – Да? – раздается голос в трубке. – Здравствуй, Ирвинг, – говорю я. – Нам необходимо встретиться. – Что тебе нужно!? Я же просил больше мне никогда не звонить! – Это в последний раз. Срочный разговор. Подъезжай к отелю «Монте-Кристо». Это в последний раз. – Только на пять минут. У меня мало времени. Я завожу мотор, сдаю назад, выезжая из переулка на шоссе. – Что такое!? – не понимает Квинси. – Сейчас все будет. Проехав несколько сотен метров, я заворачиваю направо и останавливаюсь напротив переливающихся различными огнями букв – названия отеля. Дождь продолжает идти. Яркий свет от наименования заведения напротив, освещает весь салон автомобиля. В ночное время это выглядит особенно красиво. К противоположной стороне подъезжает тот самый лимузин, который был припаркован пару минут назад за рестораном. – Отлично, – улыбаюсь я. – Пойдем. Судя по гримасе Квинси, он не понимает в чем дело, но следует за мной. Выйдя из машины, мы двигаемся к черному автомобилю, быстро переходя проезжую часть, где большое количество людей погибли по причине ускорения прохождения через дорогу. Именно поэтому я предпочитаю автомобиль. В любом случае, безопаснее. Дойдя до первой двери лимузина, я открываю ее. Внутри меня ожидает роскошный длинный салон с вычурными креслами. На них сидит Ирвинг Уэйнрат и двое охранников, которых мы сегодня уже видели. Я сажусь на сидение, Квинси следует примеру. – Что нужно? – грубо произносит Ирвинг. – Кого ты привел!? Я лезу рукой во внутренний карман и вытаскиваю пистолет. Дернув затвор, я прицеливаюсь сначала в одного телохранителя, затем, нажав на курок, во второго. А кровавые ошметки на стеклах чарующий вид! – Какого хрена!? – кричит Ирвинг. – Что ты сделал, ублюдок!!! – Так спокойнее, – я убираю пистолет обратно. – Мне надоело, что наши с тобой разговоры слушают посторонние. Правда, сейчас с тобой говорить буду не я, а вот этот человек по имени Квинси. Впрочем, называй его, как хочешь. Я замечаю бутылку виски на столике. Беру алкоголь в руки и большими глотками прямо из горла опустошаю оставшуюся половину. – Я думал, что беседа получится иной, – произносит Квинси. – По-иному никак, – я выбрасываю бутылку из окна. – Ирвинг, скажите водителю, чтобы тот поехал. Председатель слушается, и мы трогаемся. – В этом городе все происходит только такими методами, дорогой ты мой. Ну да ладно. Я свою работу выполнил. Теперь дело за тобой. – Боже, ты совсем слетел с катушек! – кричит Ирвинг. – Так ты его знал? – спрашивает у меня Квинси. Я удовлетворенно киваю. – Я надеялся на честную сделку и на спокойную встречу. Я начинаю хохотать. Какой же этот журналист глупый! Впрочем, да – он же здесь провел так мало времени. – Я совсем не понимаю о чем ты, Квинси, – говорю я. – Мне, на самом деле, все равно, что ты сейчас будешь делать. Главное, оплати мне остальную часть суммы, и я пойду. Лимузин ускоряется. Я предупреждаю водителя криком, что если он приедет на базу, где толпа вооруженных до зубов телохранителей превратят мое тело в изрешеченное мясо, то я вышибу председателю мозги еще до того, как они успеют это сделать. Хотя возможно, что это для них выгодно. Здесь всем на все наплевать. – Все деньги ты вновь спустишь на шлюх, кокаин и алкоголь! – грубит мне Ирвинг. – Конечно! – говорю я. – Я же не наживаю свое состояние на бессмысленных голосах слепого народа. – Ты сам выбрал этот путь, братец, – произносит Ирвинг. – Ты свернул на левую сторону и упал ко дну. Ты один из тех, кого я горю желанием вылечить, когда встану на верхушку. – Идиот! – кричу я. – Просто наивный идиот, мечтающий о светлом будущем в этом мегаполисе. Здесь не нужно ничего изменять. Извини, но пастух этому стаду не нужен. Квинси непонимающим взглядом рассматривает нас обоих. – Так вы братья? – удивленно спрашивает он. – К сожалению, – говорю я. – Многие друзья считают меня изгоем из-за того, что моя родня так рвется к не существующей власти. Квинси становится еще растеряннее. Он говорит: – Если этот мир настолько жесток, то должен быть тот, кто готов помочь. Так почему же ты просто так сдаешь этого человека? Плюс ко всему, он тебе родная кровь! Я снова начинаю хохотать после глупых слов журналиста. – Этот человек – ничтожество, – произношу я. – Он отверг меня. – Отверг потому, что ты сам этого добился, – рявкает Ирвинг. – Значит так, – говорю я. – Квинси, давай уже делай свою работу и заплати мне оставшуюся сумму. У меня есть дела. Квинси в полном недоумении и ступоре. – Я не могу так, – буркает он. – Это же просто аморально! Что здесь, черт возьми, происходит!? – Жизнь, – улыбаюсь я. – Псевдо, – добавляет Ирвинг. – Вы же раздираете друг другу глотки, – продолжает нести чушь Квинси. – Ради чего!? Мать вашу, ответьте мне – ради чего? Ради денег? Нет, нет! Ради светлого будущего? Неужели оно заключается только в дешевом расслабоне и проститутках? Где же любовь, где же забота, где же все человеческое!? Вы же не люди – вы просто киборги, запрограммированные под систему «убей – умри» – и все. – Другая жизнь никому не нужна, – говорю я. – Я не знаю, откуда ты приехал, но явно не с ближних краев. Жить надо так, как будто ты живешь последний день. А здесь именно так и бывает. – Должен же кто-то навести порядок в этой горе мусора, – говорит журналист. – Так, все! – кричу я. – Делай работу, либо вали отсюда, но сумму должную отдай. Квинси панически кивает головой. Он абсолютно ничего не понимает. – Я должен уехать отсюда, – говорит журналист. – Я отписываюсь. Это полное сумасшествие; ради денег люди готовы… Он не успевает договорить последнюю фразу. Пуля проходит на вылет, Квинси скатывается со спинки кресла. Ирвинг поначалу пытается сопротивляться, но через несколько секунд он отправляется вслед за журналистом. Председатель беспомощно роняет голову на столик, где стояло виски. Водитель понимает, что произошло и дает газу. За это время я обыскиваю бумажники обоих трупов. – Мы готовы не ради денег, – говорю я мертвому Квинси. – Мы готовы ради счастья. Нашего счастья! Я направляюсь в сторону водителя.
Pars III На улице жутко холодно. Я двигаюсь по темному переулку, освещая путь фонариком. В скором времени он падает куда-то на скользкий от дождя бетон; я этого не замечаю, продолжаю идти. Вокруг трубы, выпускающие мощный пар, и постоянно сочащие обильным каплями, что создает звонкий звук при узком проходе переулка. Добраться бы до дома. Всего лишь несколько метров. Идти становится тяжелее. Ноги, словно набитые свинцом, отказываются меня слушать; но, стиснув зубы, я передвигаю ими как могу. В глазах заметное помутнение. Не от темноты, а от двойной дозы дряни, которую они в меня ввели. Может быть, побег не является лучшим способом проститься с «мертвой» жизнью, но это существенно сократит время. Но сколько бы ты не бежал, бездна за спиной будет только глубже, ближе, оскалит зубки и приготовится разодрать тебя на мелкие кусочки. Это ей и нужно. Возможно, мне тоже. Фонарь. Он горит. Он светит. Словно видимый рассвет из-под щели в замкнутом пространстве. Вроде бы ты и не выберешься, но все равно рад лишь простому солнечному лучу. Этот фонарь, находящийся в постоянной работе располагается напротив моего дома. А значит я уже слишком близко; надеюсь это не помутнение рассудка. Лишь бы дойти. Не упасть. В глазах мелькают различные движущиеся символы, загогулины, росчерки, чего мне никак не понять. Может быть, мне уже просто хочется спать и это сон. Но боль, которая пожирает меня еще сильнее, отбивает все догадки и приходится верить в действительность. Я вышел из переулка и добрался до входной двери. В подъезде не менее сыро, чем на улице. Свет от фонаря, льющийся из окна, освещает мне дорогу – ступеньки. Второй этаж. Главное – не упасть! Я смог! Я открыл дверь, вошел в пустой холодный дом. Здесь давно никого не было. Родители, погибшие от неожиданной шаровой молнии несколько лет назад, последние, кто находился здесь. Света нет. Нужно добраться до телефона. Не смотря на отсутствие электричества, я двигаюсь в правильном направлении. Голову вскружили «небесные тела» и передозировка, но мой мозг еще в состоянии воспринимать действительность. Я наступаю на что-то живое. Оно при соприкосновении с моей ногой начинает лаять. Мой пес Баффи! Единственный друг, который был мне верен все эти годы. Собака начинает радостно фыркать и двигаться за мной. Он также как и я не обращает внимания на выключенный свет. Добравшись до мобильного телефона в гостиной, я просто набираю номер. Не знаю чей именно, но мне нужно просто поговорить. Да, Баффи, выслушает, впрочем, как и всегда, но он не поможет мне, хоть сам это безумно хочет. Гудки. Дыхание Баффи. Головокружение. – Да? – отвечает хриплая женщина. Спустя большое количество ночей, я, наконец, услышал голос, в котором не отражалось нот злости и безумия. – Куда я позвонил? – произношу я, что удается с трудом. Действие введенного вещества влияет еще сильней. – Фэнни Ривера, – доброжелательно представляется женщина. Судя по голосу, она уже в возрасте. Баффи садится на соседний стул рядом со мной. Я глажу его свободной рукой. Такой же теплый и пушистый. Как же я его люблю! – Послушайте, – говорю я. – Через несколько минут я умру. Скажите мне – как эти оставшиеся минуты прожить так, чтобы в голову не лезло прошлое и настоящее? После недолгой паузы: – А вы хорошо подумали? – спрашивает Фэнни. – Думать уже нечего. Посудите только сами: меня предали из-за денег, меня избивали, заставляли работать и заработанную сумму отдавать моим «хозяевам»; меня превратили в раба. – Кто вас предал? В голосе миссис Ривера я слышу как раз то, чего ждал долгое время. Она с открытой душой – это слышно в ее чистом голосе – готова помочь незнакомому человеку. Может быть, мне просто повезло перед самым концом? Должен же когда-то наступить такой момент. – Меня предали все, – шепчу я, говорить становится тяжелее. – Все те, кто уже переступили черту, перешли за грань и не считают это скверным. Поначалу мне нравилась такая современная жизнь, это весело, без забот, а главное настолько расслабляет, и ты не о чем не думаешь. Но вскоре я отказался от этого, но они насильно заставили меня пойти на этот риск и превратили в игрушку, подсадив на неизвестное мне наркотическое вещество. – Вы думаете, что умрете от этого? – Нет. Их план иной. С помощью этого наркотика они только увеличат гарантии моей безотказной помощи – работы. Грязной, мерзкой, как сам дьявол. Я хочу умереть сам, чтобы эти ублюдки знали, что это не их вина, и не их забота. Я с усиленной скоростью глажу Баффи, держу его крепче. – Каждый вправе решать, какие последние строчки ему дописать в его биографии, – говорит Фэнни. – Вы правильно думаете, мистер. Вы должны сделать так, что это будет противоречить вашим противникам. Но, вы уверены, что это единственный выход? – Я думаю, что вы знаете это лучше меня. Каждый, чья чаша терпения из-за такой жизни иссякла, задается вопросом как же ему покинуть Город. Выход есть. Смерть. Только так. Баффи испуганно тихо поскуливает. Я продолжаю быстро, но нежно гладить. Фэнни говорит: – Знаете…моего мужа убили три года назад районные подонки. Я не находила себе места, не могла так жить, так как никаких родственников в Городе у меня нет. Спустя бесконечные мучения я нашла выход. Я просто перестала видеть этот мир. Я слепа. Я заперлась в своей квартире, где нет ни мебели, ничего либо вообще, кроме телефона; я уже второй год пытаюсь спокойно уйти отсюда…к мужу. Но это томительное ожидание – некое испытание, благодаря которому я могу все переосмыслить. Каждый свой путь к небесам выбирает по-своему. Вы не можете терпеть. Вам этого и не нужно. Вы должны освободиться. Я задумываюсь. Она абсолютно права. Они мыслит также как и я, словно она – это я. Мы едины. Баффи начинает дрожать. – Миссис Ривера, – произношу я. – Как вы думаете…Город еще ждет светлое будущее? – Мы проследим за этим, – отвечает она. – Когда окажемся наверху. Но некоторым нужно быть там раньше. Смерть – это не значит конец пути. Это продолжение новой жизни, где вы позабудете о нынешних страданиях. Самоубийство – не грех. Это необходимость из-за сложившихся обстоятельств. А я. А я подожду, я просто хочу подумать. В этом доме, в этой тишине. Может быть, мы встретимся с вами, и вы тогда скажете, что я была абсолютно права. Вы хотите спокойно прожить эти последние минуты. Ну, так проживите, не думая о нынешнем времени, не думая о предателях и врагах; думайте только о будущем. – Я верю вам, – шепчу я. На моих глазах выступают слезы. Это страх, это боль, это кровь, это попросту ничего. Баффи это чувствует, начинает громко скулить. – Миссис Ривера, – произношу я. – Спасибо вам. Долгое время я находился в недопонимании, в смятении, не мог сделать шаг. Теперь я все понимаю. Спасибо! СПАСИБО, – я начинаю кричать сквозь боль. – Вы слышите!? В ответ тишина. Я смотрю на экран телефона. Он выключен. Попытки его включить тщетны. Я не знаю, что это было. Может быть, это бог, который, наконец, указал мне правильную тропу в этой истории. Я последний. Баффи скулит, начинает нервозно двигаться. Я встаю, дохожу до стола с различными проводами и запылившейся электроникой. Соединив несколько плотных тросов, я возвращаюсь к столу. Самое оптимальное решение! То, что нужно. То, что говорила миссис Ривера…и я. Баффи начинает выть, кружится по собственной оси. Я встаю на стол. Вот оно! Апогея! Смысл! Решение! Ни страха, ни боли, ничего лишнего, а только билет в новую жизнь. Сквозь слабый шум города, доносящийся из-под оконных щелей, я слышу женское пение. Оно настолько приятное, что забываешь обо всем на свете. Такое нежное, мягкое, теплое, согревающее душу. Несколько тонких голосов плывут по миру сна, переливаясь друг с другом, и встречают меня где-то там, вдалеке. Я отталкиваюсь от стола. Люстра дает мне шанс уйти отсюда. Этот шанс пойман. Вот и нет ни Города, ни грязи, ни смерти. Только старый верный пес, горестно ревущий рядом с повешенной плотью родного хозяина, который уже счастлив.
Общества как такового в произведении я не увидела. Скорее мир глазами закоченного эгоиста с претензией на вершение суда справедливого. Личностную харктеристику ГГ можно определить двумя фразами: "Мы выделялись от всей это городской жижи" и "Этот человек – ничтожество... Он отверг меня". ГГ признает лишь собственное виденье жизни, каждый, кто не согласен, подлежит уничтожению. Его конец вполне логичен: тот, кто противопоставляет себя обществу, обречен на гибель. Или на психушку как вариант. Этот персонаж предпочел просто трусливо сбежать с поля боя. Высокомерный трус, жалости не вызывающий, ибо сам никого не
Честно прочитала первую... И уже сразу могу отметить две главные авторские проблемы:
- слишком категорично лезет в глаза мнение героя обо всем, что происходит, получается однобокая плоская картинка. - простое описание событий, без художественных приемов, параллелей, переключения камер, не создает сюжета, это лишь одноточечный рассказ другу, что было вчера на вечеринке в стиле "она пошла, он сказал, а этот вытащил сигареты и закурил"... Одноточечный - в смысле взгляда только из одной точки.
Ну и слов "мерзость" слишком много, почти в каждом предложении. Поищите синонимы: неприятный, отвратительный, отталкивающий.
Сборник трех новелл, в котором показана жизнь современного общества, перешедшего за грань моральных устоев. - прочитав первую строчку краткого описания(!), я уже четко представляю, что меня ожидает дальше.И мне страшно.
0
