Петр Алексееч рубит лес, щепки летят, рубашка взмокла и пристала к спине. Холодный ветер, в пока живых кронах, тревожит обреченный лес, взывает к топору. Дровосек непоколебим, с каждым взмахом клин в стволе становится больше и больше, пока, наконец, с хрустом и воем не падает очередная ель. Тогда, вытерев мокрый лоб, он бормочет прощение, плюет в ладони и идет к следующему дереву. А мужики, уже очистив ствол от веток, тащат его в сторону. Тук-тук, Тук-тук. Стоит шум в лесу. Работа кривит тела.

Тик-так и динг-донг, славный гонконг. Непридуманая мелодия будильника, разбудила Алену. Пошарив на тумбочке, она выключила звук и закрыла глаза. Красное на черном, приятно лежать под пледом в уже прохладной, по осеннему, комнате. Но сон ушел и лежать было скучно. Алена вспомнила что давно собиралась встать на мостик. Она вскочила и как была, легла на пол. Уперлась ногами, уперлась руками, потянула к верху живот, кривя спиной и краснея. В оголившийся пупок упала капля воды. Алена вздрогнула и опустилась, только сейчас приметив на потолке мокрое пятно, по очертаниям походившее на туманный Альбион с разделенной пополам Ирландией. Она так засмотрелась, что совсем забыла что мокроте не место на потолке. Алена накинула халат и открыв дверь, попала на сцену.

Сцена разделена на двое, левая половина представляет из себя пошарпанную лестничную клетку с характерными надписями, цветом и освещением. Правая же, роскошное убранство царских палат. Алена подходит к перегородке и стучит. Из - за мебелей рококо слышится голос.

Голос. Открыто, но не входите, я сейчас.

Алена. Вы меня заливаете, у вас протечка.

Голос. Ах, что вы говорите милочка, но это совсем невозможно! В моей квартире совсем нет воды.

Алена. Вы верно шутите, как это нет?

Голос. Так, нет и не было.

Алена. Вы меня за дуру принимаете? я сейчас позвоню в жэк

Голос. Ах не стройте тут театров и не заламывайте рук.

Зрители одобрительно гудят и гогочут.

Алена. Я предупредила - оборачивается уходить.

Голос. Постойте, дорогуша, я иду. ( в сторону) Дурацкий водевиль

К перегородке подходит молодой Брандо, в роли Стэнли и в той же маечке. Открывает дверь

Брандо. О, черт , как же тут темно. А ты ничего такая в халатике, так что говоришь, заливаю?

Алена. Ах, ой, ах! Как же вы, это действительно вы? Не может быть.

Брандо. Все может однажды произойти , детка. Я Стэнли.

Алена делается как без чувств, зал охает, Брандо подхватывает и бьет ее по щекам.

Брандо. Слабенькая ты какая то.

Алена. Вы меня залили.

Брандо. Знаю, но это не я. Пойдем кое-что покажу.

Он спрыгивает со сцены, подхватывает Алену и идет с ней на руках сквозь зал. Зрители встают и дружески хлопают его по плечу. Сумрак театра сменился светом ярким, светом солнца. Алена зажмурилась, а Брандо ступил дальше и пройдя сквозь призму вышел на радужные поля, где с треском росла разноцветная капуста. Высоко в алом небе зеленел Собор, возвышаясь на деревянных лесах. Люди муравьями все сновали в его основании. И гул, неимоверный, заглушающий все гул падающей воды. То река поднятая вместе с площадью, сквером, набережной, бесцельно пыталась удержать воды на высоте.

Брандо поставил Алену на ноги и потянул руку показывая диараму.

- Он все таки это сделал. Теперь Собор выше моря на четыреста метров. Теперь залило всех и все.

- Как так? у меня там паспорт и кошки.

- А здесь я и капуста. Равноценный обмен, не так ли, детка?

- Плевать, да.

- Кстати, я могу научить тебя плеваться по мужски.

- Ой как здорово! Всегда мечтала.

Взявшись за руки, они пошли в дансинг.