История жизни моего друга Фархада Степень критики: любая
Короткое описание: Краткая история жизни моего друга Фархада
В далёкой восточной стране Индии 25 сентября 1982 года от рождества Христова родился мальчик, которого назвали Фархад. Было это в большом, густонаселённом Бомбее – нынче называемым Мумбаи – в одном из самых грязных и нищих кварталов всего поселения. Семья его, соответственно, относилась к тем самым убогим и обездоленным, живущим в этом маленьком аду. Обиднее всего было семье его осознавать своё положение, когда они задумывались о том, за что им, их предкам и, вероятнее всего, потомкам выпала такая участь. Они ведь даже не были индийцами, не были коренными уроженцами этого государства. Страна и её правительство имеет моральное право опускать в грязь всяких иммигрантов, если те сами приехали и просят денег, а то ещё и сразу претендуют на хорошую жизнь и все блага исконных граждан. Хотя и это не совсем верно, если не можешь грамотно социализировать мигрантов, то не нужно их пускать. Но в данном случае всё было не так. Издревле праотцы и праматери Фархада жили в Персии, нынче именуемой Ираном. Исповедовали они зороастризм и относились к достаточно привилегированным слоям тогдашнего общества. Они были мелкой аристократией, однако не настолько мелкой, чтобы не позволить себе прекрасный белостенный дом с большим патио, где располагалась выложенная кафелем площадка, окружённая садом из южных деревьев, которые бросали тень на резные скамеечки около фонтана в центре той площадки. Как говорили Фархаду его родители, когда-то в том внутреннем дворике, окружённым стенами, подобно крепости, величаво расхаживали дивные птицы – фазаны, да павлины. В ближнем углу дворика стояла медная клетка, вмещающая в себя около дюжины райских, разноцветных пташек, что пели подобно райскому детскому хору – нежно, переливчато и звонко. Были там и пальмы, и прудик с кувшинками и даже статуи ближневосточных грифонов – крылатых быков с шестью лапами и головой отважного бородатого перса. Всё это было когда-то у предков Фархада, как была и свобода, безмятежная, спокойная и счастливая жизнь в достатке. Однако, ничто не вечно, настали другие времена. Маздеизму, как религии в широком – бытовом и мировоззренческом смысле, пришёл конец. В Персию ворвались арабы, насаждающие собственный культ – культ поклонения Аллаху, который позже стал одной из величайших религий. Тогда ислам ещё не был столь силён, он был и гораздо моложе, чем нынче, но персам он пришёлся по душе. Арабы ожидали битвы за религию, войну за Бога, они уже приготовили свои клинки к сопротивлению и насильному порабощению персидского народа с дальнейшим переводом его к исламу. Однако, на их удивление, жители страны стали добровольно принимать религию захватчиков. Зороастризм строился на неравности и иерархии людей, мусульманство же провозглашало равенство всех людей как братьев перед лицом Господа. Эта идея стала очень популярна и актуальна у персов. Однако не все желали перехода своего народа к другой религиозной доктрине, и тем самым нового порядка и расположения сил в стране. Прежде всего, это была аристократия. Именно её представители, по большей части, не приняли ислама и ушли в оппозицию. Время прошло, и Персия стала исламским государством, а сохранившим древний культ, бывшей аристократии было трудно уживаться в чуждом обществе с иными законами. Тем более что дальше начались массовые гонения зороастрийцев, им давали шанс принять общепринятую религию, или же им грозило притеснение и даже уничтожение. Самые верные Ахура-Мазде, не пожелавшие предать родную для них религию, были вынуждены бежать в соседние земли. Часть их поселилась в Азербайджане, где их стали называть гвербами. Другая часть ушла на север или северо-восток – где-то в область современного Афганистана. Но большая их часть иммигрировала в Индию, в штаты на северо-западе. Местный раджа даже покровительствовал бежавшим неисламским персам. Там и осела большая община, до двадцатого века дожившая под именем парсов. Именно потомками тех самых беженцев и была семья Фархада. Только вот жили они очень бедно. Кстати нельзя говорить, что парсы в Индии очень уж плохо живут, многие даже наоборот. Но почти все они живут своей большой общиной – диаспорой, где помогают и взаимно поддерживают друг друга. Родители Фархада из этой общины как-то выбыли. Нельзя сказать, что их из неё изгнали, но они сами отделились от неё. Отец и мать его, будучи ещё молодыми, не желали связывать себя устаревшими и не в полной мере вписывающимися в индийское общество традициями зороастризма. В душе они скорее считали себя индусами, а мать Фархада, даже наивно полагала, что верит в индуистских божеств. Правда, в действительности, это было всего лишь заблуждение, - показной кич и маска. Это были неискренние поведение и мировоззрение, которые шли вразрез с её, воспитанными с детства нормами, в которые, однако она и сама поверила, дабы вписаться в более динамичное и современное, как ей казалось тогда, общество. Как бы то ни было, но они сбросили с себя оковы диаспоры, но и избавили себя от их помощи. Затея вышла неудачной, и вскоре парочка молодых людей, совсем одни, оказались на окраине жизни. Даже близкие родственники отвернулись от них. Продан был дом и хозяйство. Они переселились в трущобы Бомбея, вместе с оборванными индусами, которые хоть и не относились к касте неприкасаемых, но, по сути, и благосостоянию, не сильно ушли от них вперёд. Так они и прозябали, практически нигде постоянно и не работая. Но, как говорят, дети – это не горе, дети – это ангелы жизни, поэтому их материальное положение не стало помехой для рождения сына. Фархад рос быстро, рано поумнел и психологически создавал впечатление очень смышленого ребёнка. Однако физически он, хоть и был крепким и здоровым, расстраивал отца своими жеманными и немного женскими повадками, плавностью и гибкостью движений, переходящими в грациозность. В общем, мужественного в нём было мало. Многие сверстники стали издеваться над ним не только из-за этого, но ещё и из-за такой бедности, что даже нищим этого царства смрада и прели Фархи казался уж неприлично неимущим. Может быть это обстоятельство – явный неуспех сына – дал толчок родителям его родить ещё одного ребёнка, на этот раз это была девочка. Однако недоедание жены, ужасные жилищные и антисанитарные бытовые условия привели к тому, что родилась она больной и хилой. Фархаду приходилось почти каждый божий день подворовывать на базаре нормальной, неиспорченной еды. Что уж было говорить об одежде. На неё денег в семье обстоятельно не было. Воды в конурке, где они обитали, не было, как и электричества. Мылись в реке, которая кишела змеями и пиявками, была вся мутная от ила и, подобно супу, наполнителем её были разные, в основном пищевые, отходы. Фархи, ясное дело, не имел возможности ходить чистым, а бегать он имел честь босиком, что, кстати, полезно для организма. Может, это его и спасло от инфекций и заразы? Как бы то не было, но ему удалось выжить, как и его родителям. Однако перед тем как пойти в школу (большая удача! – помогли его одарённость и напористость) ему пришлось всё-таки своровать на рынке пару бывших в употреблении кроссовок. Думаю, жизнь их началась ещё в подпольном китайском цехе, где вкалывали несовершеннолетние дети, продолжилась у какого-нибудь зажиточного по индийским меркам сынка из столицы, затем кроссовки перекочевали на бедные ноги жителя предместий Бомбея, и теперь лежали на прилавке как самое дешёвое трепло, за которое и связку перезревших бананов не дадут. Фархад имел смелость их своровать, за что и был всё-таки пойман. Если кое-какую еду ему ещё разрешали подворовывать, закрывая на это глаза, ибо всех пугала и трогала его болезненная худоба. Но вот за то, что он жулил одежду с прилавков, за ним вели охоту продавцы с вещевой барахолки. И иногда они его ловили. Тогда мальчику не здоровалось. И не здоровалось по полной программе. Взрослые, вечно скучающие дяди на рынке, которые уже пресытились всеми этими каждодневными разговорами друг с другом и с покупателями, не упускали возможности проучить воришку. Особенно привлекала их внимание его изящность, гибкость и мягкотелость, а так же его истерический темперамент и манерные, театральные привычки. Всё это напоминало им девушку, вследствие чего они не слишком издевались над Фархадом. Товарищи его огребали по всем статьям, приходя или же доползая до дома с разбитыми лицами, сломанными носами и фиолетовыми от синяков и кровоподтёков руками, а Фархаду удавалось оставаться сохраннее. Единственное, приходил он обычно домой после этого поздно, ибо много всего лезло ему в голову, у него шёл трудоёмкий процесс переосмысления жизненных ценностей, порой проявлялась меланхолия, иногда даже граничащая с шоковым состоянием. А ещё ему было по началу стыдно перед всеми и, в первую очередь, собой. Но спустя несколько раз он привык и даже стал ловить некое удовольствие от этого процесса. Заложенное природой стали в нём ещё и взращивать. В общем, годам к восьми, восточный базар стал его вторым домом. Всегда после школы он ходил туда. На самом деле зрелище этого, лично для меня, кошмара для него было чем-то таинственным и желаемым. Базар, с его кипящей жизнью, бурлящими массами людей самого разного достатка и возраста, узкими улочками, с его разнообразным буйством запахов пряностей и всевозможных специй, с его оживлением, энергетикой и пёстрым колёром, завораживали его юную, ещё не понявшую саму себя душу. Базар вселял в него чувство ритма, динамику жизни. Он манил его. Сквозь дымку пара жаровен и клубы сотен кальянов, сквозь обшарпанные стены и персидские ковры, он чувствовал едва уловимую цель, едва уловимое предназначение и страсть. Это была его стихия. Едва протискиваясь между престарелыми женщинами в платках, перепрыгивая через рассевшихся сухих стариков в белых одеяниях, увёртываясь от ослов, навьюченных тюками, и маневрируя вокруг огромных кораблей пустыни, словно ледокол прорезавших себе путь сквозь толпу, - гордых верблюдов, - он просто гулял по этому месту, вдыхал запахи ослиного навоза, всевозможной еды и курева, смешанных с пылью и томящиеся в знойном южном солнце, слушал хаотичный шум голосов, звяканье металла, топот ног и рёв животных. Ему нравилось это зрелище, это скопление народа. Но ещё больше ему нравилось этот народ к себе привлекать, вернее его внимание. Его дух захватывало, когда он встречал бродячих артистов, танцовщиц, музыкантов и всяческие цирки. Он сам мечтал стать одним и них. Целыми днями он порой преследовал такие труппы по пятам, следил за каждыми их жестами, тихо учился их мастерству, воображал, что он великий танцор или актёр. Вечерами, после заката светила, кода на землю спускалась живительная прохлада, он поднимался на холм не далеко от города и там долго сам с собой репетировал будущие свои выступления. Иногда бывало, что ему счастливилось поиграть в погоню с каким-нибудь обворованным им же продавцом или покупателем. Такие игры были сущей авантюрой, но это заставляло в нём бурлить кровь, бодрило его всплеском адреналина. В конце концов, даже если его поймают злые мужики, то, как они его накажут, будет для него не меньшей авантюрой, кипятящей кровь, пьянящей разум и оставляющей массу странных интересных ощущений. Его энергетики, смелости, ловкости и уверенности в себе хватило бы на весь базар. К десяти годам он стал там королём, чувствовал себя в своей стихии – стихии торговли, ощущал себя совершенно уютно и безопасно во дворце своего покровителя Меркурия. И только ночью он понимал, как сильно устал. Эта приятная слабость, словно ты славно потрудился и всё как надо сделал, за что тебя хвалит твой собственный организм, появлялась так резко и быстро, словно нахлынувшая с отвесного утёса лавина, а затем накрывала его с головой, после чего он еле доходил до дома, где тут же засыпал крепким сном. В общем, жизнь его не была очень уж плохой с субъективной точки зрения. С объективной позиции, конечно, это был ужас, но он был счастлив. Как известно, счастье зависит не от внешних обстоятельств, а от внутреннего состояния. Но было то, что мешало ему почувствовать себя абсолютно комфортно, - это безжалостные насмешки, осознание своего низкого постыдного положения и мечты о роскоши и богатстве, которые позволят ему ни о чём не беспокоиться и заниматься любимым делом, то есть быть артистом, человеком сцены. Заметить к слову, он немного неправильно воспринимал жизнь с самого начала. Ни роскошь должна была стать причиной и гарантом его деятельности, а деятельность, работа должна быть залогом материального благополучия. Но не только это молодой парень понимал вверх тормашками, его жизнь была слишком странной и бессмысленной, она проходила вся в грёзах наяву, и никто не мог объяснить ему, что к чему. Никому не было до этого ни дела, ни времени.
Однако и об этом, относительно светло-сером отрезке жизни, вскоре пришлось забыть. Когда Фархаду было 12 лет, умерла его младшая сестрёнка. Она заболела (даже не понятно было чем), после чего угасла на глазах. У несчастных родителей не было денег даже на врача или на нормальную тёплую постель и горячую ванную. Он её так любил, он стольким делился с ней и делал на неё такие ставки. Он мечтал о том, как они будут вместе ездить по свету, он будет петь, а она танцевать под его голос, и вместе они соберут бурю оваций, снищут славу во всех землях, будут богаты и при том свободны. Теперь всё было кончено. Он остался один, у него больше не было друга. Родители? – а что родители, их с утра до вечера не было дома, да и потом, они были совершенно разбиты горем. Казалось, они скоро умрут. Мать увядала и жухла подобно срезанной розе – красивая, но уже не свежая. Отец же был серее тучи, он был подобен пыльному облаку. С этих пор, оба родителя всё больше думали о чём-то. Мать теперь сидела дома, она перестала разрешать ходить Фархаду гулять, всё больше времени уделяла ему. Но это был скорее контроль, на самом деле, она была отстранена. Отец же всё так и пропадал, всё больше седел, а затем и вовсе стал очень нервным и агрессивным. Фархи заметил, как у него стали трястись руки, как заикался его голос, но и каким молчаливым и серьёзным он стал. Жизнь исказила его лицо ужасной гримасой, отпечаток хронического стресса, усталости и перенапряжения читались в каждой его, нездорового серого цвета, складке лица. Иногда он молча приходил домой, и всё его тело сотрясалось и лихорадило. Озноб был настолько силён, что, казалось, его вот-вот разобьёт паралич. Он опускался в старое замусоленное кресло, вцепляясь в его подлокотники ногтями и, скрючившись, сидел, уставившись в одну точку. Часто после этого на него находила жуткая депрессия, от которой он не мог ни встать, ни есть, ни говорить, ни даже думать. Фархад сказал мне, что это было время, когда отец решил поставить на карту будущее. Или всё, или ничего. Он взял большие деньги под огромные проценты. Он понимал, что если ему не удастся этот заём вернуть в срок, если ему будет нечем его отдавать или окажется, что даже всего имущества их не хватит для его погашения, то, скорее всего, уничтожат не только его, но и его семью. Но другого пути не было. Эта ужасная гнилая жизнь, где не было средств даже для лечения множества болезней матери Фархада и для покупки хоть какой-то обуви для сына, и в будущем не сулила ничего перспективного. Он решил, что игра стоила свеч, но то, сколько сил потратил он, и сколько нервных клеток ради этого было уничтожено, трудно было описать словами. Он состарился сразу на десяток. Жена ожидала худшего. Фархи тогда ещё не был в курсе того, что происходит, но и ему было жутко от происходящего, он чувствовал напряжение и страх в семье, он чувствовал гнетущую обстановку, которая давила на его плечи и голову. Это тяжёлое детство, детство полное ощущений и неприятных знаний, обострило в его эстетической душе не только чувство и стремление к прекрасному и стремление гармонии, но также и жажду власти, престижа и денег. Его унизительное положение развило в нём комплекс неполноценности, на основе которого он очень болезненно всё воспринимал, стал обидчивым, недоверчивым, ревнивым и подозрительным. Тяжёлая участь и гнёт на плечах, сделали его стан слегка сутулым, чего он не смог исправить даже в дальнейшем, когда всё время пытался выпрямиться для придания себе более высокомерного и надменного вида. А во взгляде его остался оттенок затравленности. Многие годы спустя он смотрел на людей, словно загнанный в угол голодный волчонок.
Но чёрная полоса стала выгорать от пробивающихся лучей сияющей удачи, когда отец был вознаграждён за свои труды и старания. Ему удалось раскрутить маленькое дельце, заключающееся в перевозке и транспортировке разных приправ на некоторые базары Бомбея и окрестностей. Уж не знаю, каким именно образом ему это удалось, в это не вникал даже сам Фархад, но эта его фирмочка стала приносить доход, хоть и весьма нестабильный. Сумма выручки всё время колебалась, но имела значимую тенденцию к росту. Спустя два года этот рост стал молниеносным. Семья смогла расквитаться с долгами и, когда Фархи было пятнадцать, они даже переехали в новую квартиру, более или менее похожую на жилище человека конца двадцатого века. Вскоре отец Фархада стал заниматься межконтинентальными перевозками, а именно - стал экспортировать эти свои травки в Европу. В шестнадцать лет Фархад жил уже в прекрасной просторной квартире, ультрасовременно-обставленной, с дорогим дизайном. В этом же году он закончил школу, и, в связи с неплохими показателями по учёбе, родители отправили его учиться в Москву. Он поступил на специальность дизайн интерьера, правда не сразу, а только в 18 лет, проучился свои положенные пять лет, закончив обучение и получив диплом в 2005 году в возрасте 23 лет. Первый год, что он жил в столице, его родители жили в Индии, занимаясь строительством огромного дома. Дома, походившего на тот, в котором жили их предки. Это получился и вправду славный домик, точнее дворец, сравнимый с маленькой копией Тадж-махала. И патио, и павлины, и фонтаны, и крылатые быки – всё в нём было. Фархаду же купили в центре российской столицы квартиру и дом неподалёку от Москвы. Жил Фархи теперь в роскоши, чем не забывал пользоваться. Неожиданно нахлынувшее на него богатство сорвало у него башню. Он решил почувствовать вкус денег и транжирил их направо и налево. За ним укрепилось звание самого пафосного и щегольского кутилы. Правда, нужно отдать ему должное, хорошо учиться он не забывал. Но это было скорее из-за того, что ему учёба легко давалась, да и образование дизайнера не слишком то и сложное для художественно одарённого человека. Когда Фархаду стукнуло 19, его родители переехали в Москву. С одной стороны больше контроля, даже пришлось учиться, но с другой, - теперь можно было открыто клянчить деньги у богатого отца. «Феррари надоел – на продажу, на тебе Порше. Порш тоже надоел через неделю, - ну ничего, - на тебе Астон Мартин. Ой! – ты его разбил на следующий день, напившись шампанским по десять тысяч евро за бутыль, после чего устроил гонки с друзьями по московским автобанам? Да ладно, не горюй, купим тебе завтра Лотус. Ну, хорошо, хорошо, сегодня вечером, только не ной». В общем, не жизнь, а сказка. Фархи с его женственностью и большим вниманием к стилю, скупал себе одежду целыми бутиками. И хотя он и был дизайнером, вкус его отличался отменным авангардизмом, вплоть до сюрреализма. Например, одеть крашенную в лазурный цвет шубу от «Блю марин» вместе с бирюзовой шляпкой, такого же цвета остроносыми сапогами на каблуках, чёрные обтягивающие, блестящие штаны и розовую кофточку под шубу, которая обязательно торчала и радовала глаз своим радостным гламурным оттенком, - это всё было у него в порядке вещей. Это был его стиль, который большая часть людей считала чокнутым, вульгарным или просто клоунским и глупым. Его мания причудливо одеваться, сметать все прилавки если там что-нибудь дорогое, даже если оно не нужно – выдавало в нём истероидную манию выделиться, быть не как все, быть лучше чем все, и доказать это всем. Мне в этом всегда виделась тяга к трансвестизму. Я познакомилась с ним в 2005 году, в марте. Тогда я ни с кем кроме Алекса и Марты близко не дружила. Мне часто было не по себе, я была не в своей тарелке. Однако всё изменилось, когда в мою жизнь пришёл он. На самом деле, я должна отдать ему должное. Во многом благодаря ему, я окончательно встала на ноги, обрела смелость и уверенность в себе, раскрыла свой потенциал. Он был нужен мне тогда, как рыбе вода. А ему нужен был человек, который будет его терпеть, будет слушать его и восхищаться им. И он увидел этого человека во мне. Тогда я была скромная, я восхищалась и стремилась к ярким и креативным личностям, как он. Я просто не могла перечить, или сказать ему нет. Поэтому он со мной и познакомился, что называется, увидел это во мне. С тех пор моя жизнь стала гораздо ярче и веселее, и никогда такой весёлой уже не будет, как была тогда. Фархад – человек, с которым стоит пообщаться, хотя бы чуть-чуть, чисто ради того, чтобы понять, что такое настоящее безумие и разврат. У него жутко тяжёлый характер, но и невыносимо яркий. Его все ненавидят и презирают, но зато все знают и говорят о нём. А это ему и нужно, не важно какая слава, главное чтобы она была. Главное – это эпатировать, шокировать людей. В принципе у него прекрасный вкус и чувство красоты, но он его извращает, лишь бы выделиться. Так, например, иногда он может одеться просто прекрасно: стильный костюм, идеальное сочетание цветов, спокойный аристократизм. А иногда он может напялить такой бред, что просто страшно. И он частенько любил очень ярко накрасится. ОН полагал, что макияж – это важная полагающая его «сценического» стиля жизни. Но главное – это его характер. Большие деньги развращают, а у него эти деньги огромные и их много-много, а главное – они лёгкие. Потому кичливости его нет конца и края. Фархад – человек эмоций, он словно пламя горит и извергается. Просто пару ситуаций из нашей жизни и всё станет понятнее. Вот однажды, когда он уже не учился, он завалился ко мне на лекцию, что делал часто, ибо ему делать было нечего и мозги пудрить было некому. И вот, я со своими друзьями сижу спокойно, преподавателя ещё нет, и тут заходит он, как всегда в какой-то шубе, кажется на этот раз белоснежной и до пят. Как всегда глаза раскрашены малиновыми и голубыми тенями, блестящий ремень с бляхой, сапоги на каблуках, в общем, всё как надо. Поднявшись на один ряд со мной, он высокомерно кинул мне приветствие и, с самодовольной рожей, сел рядом. Мы немного поболтали, потом он замолк в задумчивости, а после произнёс, что хочет покурить. Мои предостережения про то, что курить здесь нельзя и что его вышвырнут из вуза, на него не подействовали, он отнёсся к ним слишком легкомысленно: - Да, я, если что, куплю весь этот универ! – Сказал он, после чего достал мундштук и начал прикручивать туда сигарету. Когда все приготовления были закончены, он с улыбкой и торжественным взглядом огляделся по сторонам и сказал: - Ладно, закурю. – Что и не помедлил сделать. То, что он сидел и пускал колечки на весь зал, это ещё ничего. Но он решил закинуть ноги на спинку переднего сиденья. Рядом с этим сиденьем намеревались учиться мои однокурсники. Один из них недовольно посмотрел на Фархада и его ноги. Но надменный и царственный, просто испепеляющий взгляд моего индийского дружка подсказали однокурснику не связываться с ним. Однако он тихо со своим соседом это дело раскритиковал. Впрочем, не достаточно тихо, ибо Фархи услышал и решил за этот поступок наказать. Когда пришло время стряхивать пепел, он это сделал на голову тому самому однокурснику. Самое интересное, что никто ничего не сказал, а сам парень не заметил. Фархад от этого горделиво заулыбался и, с видом супер-героя и кинозвезды, продолжил использование головы своей жертвы не по прямому её назначению. Когда Фархи докурил, а профессор пришёл, этот парень качнул головой и весь пепел посыпался на его колени. Парень повернулся к своему обидчику и начал было уже что-то говорить, но Фархад его перебил: - Молчи пепельница!– Над этими словами ржал весь курс. А Фархи опять таки с видом победителя и всеобщего любимчика только распластался в счастливой, но немного саркастичной улыбке. Но любимчиком он не был. Он был клоуном, попугаем, шутом. Но друзей у него почти не было. Ради своих интриг и игр он жертвовал хорошим к нему отношением, которое и так тяжело складывалось, учитывая его странное поведение и порой нелепый вид. Фархад безумно любил кошек и автомобили. Отец покупал ему какую-нибудь гоночную тачку, а сынок разбивал её в то же день. Ну или через день. Самое интересное, что дуракам всегда везёт, и Фархи никогда не получал даже царапины. Даже если вдруг везло и автомобилю, и он не отправлялся на металлолом, то тогда Фархи просто продавал его через недельку другую, ибо он ему надоедал или не подходил по цвету под новую шубу или шляпку. Наш двухлетий роман закончился когда Фархад начал выводить меня из себя своей ревностью, обидчивостью и эгоизмом. Я должна была делать то, что он хочет, при этом сам он вёл себя не поймёшь как, страдал бисексуальностью, частенько стал напиваться и дурить. Хотя всё-таки алкоголиком и наркоманом он не был. Но с меня хватило. Он был вездесущ, я не знала, куда от него деться, его горячий холерический темперамент меня безумно утомлял. А ещё обидчивость с большой буквы. Вот, например, он спрашивал: -Джуди, мне кажется, что ты меня не любишь. – -Почему? Обоснуй это. – -Не могу, не знаю, просто кажется и всё. – -Нет, это бред, в этом есть какая-т причина. – -Ладно, мне кажется, что у меня нос страшный. Вот ты как думаешь, мой нос страшный? Только честно!!! – И далее следовало три исхода. Если я скажу, что нос у него страшный, то он обидится, скажет, что типа он так и думал, я считаю его уродом и др. и т.д. и т.п. В общем, он жутко обидится. Если я скажу, что нос у него красивый или нормальный, то он скажет, что я его обманываю. Между нами нет доверия, значит, я его не люблю и всё такое. И снова обидится. Если я попытаюсь уйти от ответа, то он через некоторое время это заметит и примет это насчёт того, что я не хочу с ним говорить о его носе, а значит, он мне не интересен или я считаю, что его нос страшный, но не хочу его обижать. Но он всё-таки обижается. В общем, выбора у меня не было никакого. Что ни делай, всё равно проблемы, обиды, интриги. Но ему это и нравилось, но мне нет. Я просто другой человек, мы не очень удачно подобранная пара. Даже в отпуск мне хотелось съездить в Прагу и спокойно одной походить-погулять. А его тянуло в Бразилию или Аргентину на карнавалы и сиесты. Мне кажется, что единственное, что держало меня от разрыва последние несколько месяцев, так это только его родители. Такие милейшие люди! За что им в сыновья послали такого негодника? А ведь они считали меня, чуть ли не родной дочерью и прочили меня в жёны Фархаду. Но, не срослось.
Но всё закончилось, и сейчас мы просто друзья, хотя и видимся не так уж и часто. У него есть вторая половина под именем Фаррах. Его тянет в Индию, где он очень часто и живёт. А ведь наша группа без него совсем не то. Он необыкновенно талантливый и артистичный. Он лучший из вокалистов, которых я когда-либо знала, он – человек сцены, умеющий привлечь внимание, удивить, пробудить эмоции и интерес, умеющий завести публику.
Читать дико тяжело! Да, вроде бы просматривается сюжетная линия, есть герои. Но все это тонет в вареве из газетно-рефератных оборотов, местоимений и перескоков с мысли на мысль. Текст очень сырой.
0
