Я следую за реками Степень критики: То что доктор прописал
Короткое описание: Без понятия. Выложил, потому что посчитал его чем-то нормальным. Ребята, что да как - расскажите. Рад буду.
В кармане Бакалавра дремала чертежная рулетка. Ей несказанно повезло, что она был гибкой и податливой. Иначе не смогла бы обогнуть толстых и тощих людей спереди. Не удалось бы пронырнуть между жилистыми и морщинистыми существами сзади. Растянувшись на километр, она стянулась обратно в руку Бакалавра и удивленно взглянула на него. - Ничего, дорогая, - тот тяжело вздохнул, - ты хотя бы не ждешь конца этой очереди… - и рулетка грустно спряталась в холщовое пальто. Думать было невыносимо. Ассиметричное отделение финансов уныло влачило свое существование, подавляя, выкорчевывая смелые и свежие мысли. Стоило только на секунду окунуться в пространные расчеты, мечтания и формулы – тут же спереди, за горами плеч, покрытых перхотью, неслось «Следующий!» Это слово служило приговором. Человек подтаскивал себя к зубастой оградке, и секретарь взглядом пробивал его существо. - Следующий! – и гильотина опустилась. Воздух вошел квадратом в помещение, углом задев шляпу посетителя. Сквозняк мгновенно запечатали – он тоже был свежий, поэтому наказание секретаря действовало и на него. Бакалавр, страдая от дюжины скук за раз, опасливо подобрался к креслу недалеко от очереди. Сначала его пальцы ощупали сиденье. К счастью, там не было ни акульих зубов, ни торчащих пружин. Тогда Бакалавр сел в него. В локтях почувствовались несовершенные углы кресла. Стоило отвлечься от этого разочарования, и он принялся читать колонку с городскими новостями. - Говорят, Барьер снова поднимается, - по дыркам в газете растекалось обыденное лицо клерка. - Когда он не поднимался? – Бакалавр начинал злиться. Дохлый воздух в помещении лихо стучал каблуками по голове, отчего та скулила и вспыхивала болью. - Да нет, дражайший, тут дело другое. Он будто взбесился. Вчера люди рыбачили и… неприятное событие имело место. - Какое же? - Сом, самый что ни на есть огромный! Вылетел из воды, пасть раскрыл – и одного из рыбаков как не бывало! Люди знающие опасаются, что это плохой знак. Если рыбеха начинает поедать людей, того и гляди, Барьер начнет глотать и город. - Чушь какая, - и все же Бакалавр представил сома размером с корову. Вот он вылетает, извивается в пространстве нимфой и завлекает внутрь рыбака. С наполненным баком, счастливый, проваливается под воду, а на поверхности оставляет волнистые росчерки. Злость превратилась в цыганскую иглу. Косо уставилась на Бакалавра и вонзилась в голову. Он сморщился от боли и принялся старательно массировать виски. А клерк будто и дальше растекался, бормоча про вынужденный переезд. Его жена страшно боялась рыбы, и однажды в панике выбросила аквариум прямо на улицу с восьмого этажа. Туда же последовало и белье любовницы клерка, но, как он заверил, они больше не поднимают эту тему. - Тихо! В очередь! – Бакалавр заметил, что кто-то пытается подобраться к секретарю, когда пришло его время. Ринулся вперед, мысленно засунув ноющую голову за пазуху. Секретарь угомонила колышущийся бюст, натянула очки в нефритовой оправе и прогнусавила: - Что у вас? - Прошу выдать государственный грант на постройку инновационного транспортного средства, - скороговоркой выпалил Бакалавр. Он чувствовал, что где-то есть подвох, но друзья заверяли его, что это правильная фраза. - Я рада. Что за транспортное средство? - Дирижабль. Тут Бакалавр почувствовал на себе давление сзади. Так смотрят лисята, неосторожно вылезшие из нор на звук пальбы. У одной из очереди шерсть на воротнике даже встала дыбом. - Чудила, - что-то крякнуло сзади, словно ржавый граммофон, и затихло. Взгляды удалились, длинная шеренга потеряла интерес к Бакалавру. - Заполняете форму номер три, пишете заявление от руки, приносите завтра до обеда. - А если не успею? - Попадешь на обед – пожалеешь, - глаза секретаря пробуравили решетку, уткнулись в Бакалавра. Затем снова упали на стол, контролируя движение рук. Ее бюст качнулся в последний раз, будто жил своей теневой жизнью, и задремал на ней. Бакалавр с облегчением вышел из здания. В последний раз живая шеренга взглянула на него. Колко, даже стекла не выдержали напора. А затем сегментный червь снова замер, дожидаясь своей очереди. Дома его ждали настенные часы. При каждом возвращении домой их стрелка в панике билась о стену, возможно, в попытках покончить с собой. Суицидальные часы всегда вселяли тревогу в сердце Бакалавра, а в тишине, когда он сидел над чертежами, было слышно, как они кричат от душевных страданий. В коридоре скрипела половицами тихая, полупрозрачная жена Бакалавра. Темные круги под глазами зацепились крючьями за веки и угрюмо провисли на них. - Ты почему не спишь? - Тебя жду. Ты вообще знаешь, который час? – она смотрела мимо него, в несуществующую мишень. Целилась взглядом, щурилась, но, видимо, никак не могла попасть. - А я… Наверное, заработался, - Бакалавр взглянул на самоубийственные часы и поразился: уже шел второй час ночи. Он только помнил, что побрел из конторы оформлять документы, по дороге зашел в арендованное помещение, и снова принялся работать над чертежами. - Документы хоть оформил? – с кухни зажурчал водопроводный кран. Он, как и многое в этом доме, тоже был болен: туберкулез. Постоянно отхаркивал целые потоки воды, не жалея фартуков и одежды. - Да тут такое дело… Пришел, сел за работу – и забыл… - Понятно, - она хлебнула воды, и глаза, кажется, чуть прояснились. Часы снова шибанулись о стену. Кран замер в предсмертной тоске. Кухонные стулья Бакалавр собирал сам. Один раз пружина порвала подол юбки жены, и та принялась в ярости переделывать работу мужа. Но все обошлось, теперь они наслаждаются плодами совместного труда. - Я вообще поговорить с тобой хотела. Потому и не спалось. - Да, дорогая. Что такое? Она вздохнула, набирая воздух в легкие. Так над Барьером собиралось облако, чтобы затем выдохнуть себя на город. - Я, наверное, перееду пока. Поживу у подруги. - Что? Почему?! - Ну понимаешь… Не понимал. - Ты все работаешь и работаешь. Мне одиноко. А дети… - Да.. - Такие решения не принимаются с бухты-барахты. Мы еще не созрели. Не приведи Господь родиться ребенку, когда его родители во всем путаются. Так что, - она поцеловала Бакалавра в губы и плавно поплыла в спальню, - я подожду. А когда твоя работа закончится, подумаем, что делать дальше. Розы, разбросанные по стенам, отдавали угрюмым и душным. Взглянув на них, можно было получить расстройство желудка. И если неосторожный долго глядел на ползающие цветы, то мог поймать нервный тик. Одна из роз осторожно подползла к Бакалавру, но он не замечал вестника болезни. Все разглядывал мерцающие изгибы позвонков жены, и представлял, как испытывает на прочность стулья. - Дорогая… - Да? -А может?... - Прости. Голова болит, - пятки зашаркали по паркету. - Тебе бы тоже пока переехать, - она остановилась на секунду. Барьер злится, здесь теперь опасно будет жить. Через мгновение Бакалавр уснул прямо на кухне. Рука трагично свисала со стула, а копна волос расползлась по столу.
Обитатели Барьера оставляли на воде круги. Одна рыба взмахнула хвостом, и крохотная волна полетела на выступ, еле сшитый из свай и деревянных досок. Тот качнулся, будто пьяный, а рыбак, сидящий на нем, возмутился водному бесчинству. Рядом с ним всегда сидел 75-ваттный фонарь. Лампочка в нем никогда не перегорала. Наверное, она любила рыбака всей душой. Иначе ее слепую привязанность нельзя было объяснить. Камыши фехтовали, фонарь светил всем 75-ваттным сердцем. Вдали зарычал мотор. Вечером сюда приезжает дружная семейная чета. Они вытаскивают грузный и угловатый диван из фургона. Дается им занятие легко, ведь они тоже грузные и угловатые. Затем диван заменяет место рыбака, и приходит черед закидывать удочку семейной паре. Сидя на диване у самой пасти Барьера, они обсуждают погоду и как правильно жарить пескарей. Рыбак, устало вздохнув, поднял себя, удочку и фонарь. Затем направился к диванным обывателям и хмуро поздоровался. Однако повода быть невежливыми с ними не было. Пожилая семейная чета всегда отвозила рыбака домой. Все, что ему требовалось – поспать в кузове фургона или посмотреть на небо. Но обычно он осматривал свой дневной улов. На этот раз добыча оказалось бледной и нездоровой. У одной из рыб выросли огромные клыки, да и сам зверь был непропорциональным. Рыбак взглянул прямо в ее глаза. Должно быть, она умерла, когда тренировалась делать хищный оскал. Старики включили радио и дружелюбный свинг зажурчал по пирсу. Ловля пескарей затянулась. Погоду обсудили, и она оказалась плохой, а лучшим способом готовки пескарей оказалась жарка в муке. Тогда старик протрещал: - Ты знаешь, зря мы теперь ездим к Барьеру. Слышала, что стряслось с соседкой? - Старый дурак. У нее горячка. Белая, понимаешь? Не глотал ее никакой сом! - Не поверил бы я. Но это уже не первый раз… - Что ни запой – так кто-то ее глотает. Тьфу, у тебя же клюет! Вечно за всем приходится следить… Голоса скрылись. Рыбак прислушивался, но отдавались только хлюпающие звуки. Камыши перестали фехтовать и напряженно задрожали на ветру. - У вас там все нормально? – и та же тишина. Что-то блеснуло в камышах. Фонарь ревниво направил туда свет, и на яркую вспышку вышел старик, почему-то с раздутым животом и мутными глазами. От него отдавало затхлой водой, а на руках блестели остатки чешуи. - Глотать… - Что? - Глотать! – старик кидается к рыбаку. Ноги мешают ему бежать, оставляя за собой грязные следы. В тишине слышно только журчание приближающегося желудка. Огромное и воспаленное, как чумная язва, подобие приближается быстро, хотя и сильно качается на ходу. Рыболов слишком поздно понимает, что нужно действовать. Вонь обдает его волной. Рыбака глотает страх от вида мутных, воспаленных глаз этого чудовища. Оно выдыхает слизь и вздутым животом давит свою жертву. Едва не задохнувшись, ногами отбрасывает от себя охотника. На ботинках остаются мутные потоки. Паника охватывает пальцы, и ему еле удается держать весло в руках. Существо, дико выпятив глаза, пытается встать. Весло бьет его в ребра, и те с громким хрустом поддаются. Вздутый живот лопается фонтаном гнили. Старик с диким криком бьется в конвульсиях, словно рыба, выброшенная на берег. Чешуя на руках серебрится, глупые глаза покрываются еще более густой пеленой, ноги дергаются единым плавником. Но через секунду он затихает, и тихо сипит образованное болото гнилостностей. Рыбак превратился в сплошную аневризму. Тряслось все тело, сфокусировать взгляд на одной вещи удавалось с большим трудом. Шатаясь, он набрел на диван, теперь продавленный и разорванный в клочья. Скучное счастье пожилой четы превратилось в прах. Всему виной был Барьер… Удильщика согнуло пополам. Замерший, камыш с ужасом наблюдал, как человека рвет в воду Барьера. Страх стал еще сильнее, когда он заметил мертвого сома, распластавшегося на месте пухнущего старика. В голове рыбака крутилась только одна мысль. Послужить доброму делу, оповестить город. Ведь достаточно одной рыбы, обернувшейся человеком, чтобы проникнуть сквозь черту и посеять панику среди горожан. Голова форели вместо людской, глаза, как горошины, чешуя, затянутая жестяной сеткой по телу – таким выродкам не место в городе. Фургон стариков ждал рыбака. И когда ключ оживил его, тот поплыл по дороге, следуя за автострадной рекой. Фонарь верно светил своему хозяину, и вдвоем они ползли к лежащим впереди горам многоэтажек.
Документы пришлось нести в полицейскую контору. Причины таких изменений – невинные и официозные, но на самом деле, лицо Бакалавра тревожило людей. А у таких совсем иная дорога. Щербатые ступеньки. Косматые брови водостоков. Косые глаза окон, а все в куче – здание закона и правосудия. Бакалавр сморщился, зашел внутрь. Ожидая его или нет, на стуле мирно покачивалась девушка. Не видя ее лица, бедер, талии, Бакалавр почувствовал, что она красивая. Гончая в униформе выбивала буквы на протоколе и сверлила эту милую девушку. - И все же, зачем вы выстрелили в мужа? – и раздраженно бросил Бакалавру: ждите. - Очень тяжело жить с человеком, который по ночам играет на флейте, - равнодушно сказала незнакомка и закрыла глаза. Она не походила на тех, кто с ледяным лицом целится в человека, а затем судорожно рыдает на чьем-то плече. Скорее, пистолет она принимала как бытовой инструмент, стреляя из него с монотонностью включения духовки. Огонь зажигался, индейка истекала соком – муж заливался кровью на полу. - Хорошо, допустим. А градусник? Вы хоть понимаете, насколько опасную ситуацию вы создаете? - О, это объяснить еще легче. Градусник показал, что у меня лихорадка. А мне работать надо. Детей накормить, обуть… Схитрила я, - прищурила ртутный глаз. Веселый мотив про лапландского изобретателя, от которого ушла жена, посыпался из ее уст. Наверное, мужу было хорошо жить с такой женщиной. - В изолятор, - ищейка сыграла финальный аккорд. Девушка умолкла и, зажатая в руках цепкими лапами, потекла в камеру, словно сидя на моноцикле. - У вас что? - Вчера пришла повестка – передать документы сюда. Марионетка, облаченная в полицейскую форму, скрючила брови. Посмотрела на заявление, форму номер три, затем снова. Ее глаза бежали марафон, останавливаясь на тех же страницах. - Дирижабль? Вот чу… - дернулась, испуганно взглянула на Бакалавра, - извините. Возвращайтесь завтра, когда будет решение. Ищейка расслабилась и зажмурила глаза. Завтра ожидался День Вольностей – каждый мог вздохнуть свободно. Для Бакалавра этот день был чертежами и схемами, растянутыми, как дорогое полотно, на сутки. Словно понимая его радостные мысли, гончая растянула улыбку. Ключи на его пальце летали, как на новой карусели. Взгляд Бакалавра застрял на ее губах. Пухлые, они ползали по лицу, будто не в ладах друг с другом. Тут двери с треском раскрылись, и ее губы еле успели сомкнуться. В здание ворвалось нечто бородатое и похожее на разорванное знамя. Бакалавра сморщило от запаха рыбы, разболтанной во рвоте. Человек с глазами навыкате принялся орать про сомов, едящих людей, про вздутые животы, пескарей, рыбалку. Все это походило бы на страшную сказку, если бы не воспаленные глаза-планеты рыбака, которые так уверены в реальности рассказа. - Погодите! Что вы несете? Какие сомы? – ищейка пробормотала Бакалавру: вы бы лучше шли. Сами видите, не в себе человек. - Огромные! Людоеды! Своими глазами видел: один проглотил старика и напялил его шкуру. Руки рыбака вращались лопастями вертолета. Глубокий страх отделил ноги от бедер, а руки от плеч, и все это двигалось вразнобой. Будто и не человек орал, а тряпичная кукла. Тут он скосил глаза на форму номер три. Не отрывал взгляд с одного слова долго, и ищейка обеспокоилась, нет ли у рыбака новой формы Барьерной лихорадки. Прежде чем тот поднял трубку телефона, удильщик бешено выскочил из здания – догонять Бакалавра. - Стой! - Чего? - Дирижабль – ваша идея? - У меня нет на тебя времени, - Бакалавр пошел дальше, но тут его обхватил запах рыбной чешуи и что-то холодное ткнуло в его живот. - Пожалуйста! Я вовсе не хочу этого. Но вы должны выслушать, - в рыбаке, к большому удивлению Бакалавра, теплилось не безумие. Сейчас он казался удильщику эдаким большим фруктом, который можно распотрошить и съесть. Но страх и глухое отчаяние в голосе были убедительны. - Хорошо. Что тебе нужно? Лезвие спряталось в подол кустистого пальто. Рыбак вздохнул с облегчением и упал на скамью. Он точно был болен: грудь вздымалась рвано, а из глубин легких доносилось хриплое воркование голубей. - Барьер стал слишком опасным. Люди могут помереть! А если вам удастся построить свою… штуковину, то получится. - Что получится? - Оповестить город! – тут рыбак схватил Бакалавра за руку и потянул в страшную подворотню. Там, чуть ли не с ножом в руках, их ждала фура пожилой семейной пары. Ключ снова ее оживил, и два полусумасшедших вылетели на трассу. - Куда мы едем? – вяло промямлил Бакалавр. Усталость окончательно подкосила его ноги, спутав и уронив их на задние сидения машины. - Я покажу. Тогда вы точно поверите. Бакалавр думал о том, как навестит жену. Какие цветы выбрать, что говорить? Может, мимозы? Он вспомнил, что недавно мимозы клали на гроб соседской девочки. Она умерла от туберкулеза, и мимозы кружились вместе с ней в белом танце. Получилось бы очень неловко, если бы Бакалавр подарил жене мертвые цветы. Но ведь они укроются слоем земли вместе с гробом. Загниют, а потом прорастут новые побеги – еще белее и чище. - Подарю розы, - сказал он себе и успокоился. К цветам стоило добавить вещь, которую она любит. Фрукт. Ананас, например. Жена с удовольствием поедала ананасы, заливая каждый раз футболку соком. - Ладно, едем, - внезапная усталость навалилась на Бакалавра. Только сейчас уход жены стал цепляться за мысли, давить на голову. Обои, молочные позвонки, пустой дом… Багаж сомнительных удовольствий навалился сверху.
Фура по традиции приехала к Барьеру. Бакалавр никогда толком его и не видел. Может, это была вовсе не вода, а липкая паутина, на которой подвешен город. Или просто маленькое озеро, которое раздули в размерах, чтобы запугать деревенщину. Но что-то злобно выпрыгнуло из воды, ловля стрекоз над Барьером. Рыба подтвердила свое водное происхождение, исчезла из виду. Рыбак нерешительно подошел к старому трупу. Пнул его ботинком, будто тестировал степень разложения. Вышли высокие результаты. Он тяжело вздохнул и заговорил. Голос шел лениво, через вязкое варево: - Вот. Я слышал, что когда-то вы работали врачом, так что рассказывать не придется. «Да что ты мне можешь рассказать?» - Бакалавр косо взглянул на рыбака, и тоже для уверенности пнул труп ботинком. - Это… рыба? – словно ожидая такого вопроса, ботинок подцепил то ли ногу, то ли плавник, и перевернул его. Блеснула чешуя. - Была. Своими глазами видел, как сом заглатывает старика! «Врет, не врет?» - промелькнуло в голове Бакалавра, но полусом-получеловек не мог быть вымыслом. Его раскрытый рот будто пытался предупредить, запугать людей, что не он последний. Длинный, лохматый бор камыша обрисовывал контуры Барьера. С механической точностью, через каждые сорок секунд оттуда выпрыгивали капустные жабы, распугивая водную гладь. Бакалавр тревожно сглотнул: его чувство вдруг разбухли и болели. Возможно, труп уничтожил остатки его спокойствия. Или мерно колышущиеся растения вселяли тревогу своими гипнотическими взмахами. Бакалавр почувствовал, как рыбака трясет. Песок намок, и пара песчинок попала в обувь. Дотронувшись его запястья, он почувствовал бешеный бег крови по сосудам. Рыбак смотрел в одну точку, прикованный страхом. Тот съедал его мерно, облизывая лицо. Оставлял лихорадочные следы за собой. Завоняло портянками, и по песку поползли жирные тела. Они оставляли позади глубокие борозды, извиваясь по песку и жадно посматривая на двух людей. Бакалавр попятился назад и еле оттащил рыбака. Его приковало к месту. В тишине слышалась только возня силуэтов по земле и всхлипывания удильщика. - Твою мать! Очнись! – Бакалавр ударил рыбака. Тела будто задумались над сказанным. Одно из них промычало призыв к бою мутно, невнятно. И существа ускорились. Эти подобия рыб ползли очень быстро, и расстилали вокруг себя кровавую испарину. - К машине!.. – просипел рыбак. Наконец-то румянец стал возвращаться в его лицо, возвращая в реальности ноги и руки. Песок адски натирал пальцы. Пока Бакалавр бежал к спасительнице-фуре, только одни мысли сидели в голове. Вернуть жену, убедить ее помочь. Достроить дирижабль, пусть придется с ножом броситься на казначея города. Мысли носились галопом, как табун лошадей, ужаленных змеями. Туда-сюда! А ведь яд уже никуда не деть. Ледяной воздух залетел в легкие, воспаляя их. На ходу Бакалавр выдохнул надрывный кашель и наконец-то запрыгнул в теплый салон машины. Едва втащил рыбака, который снова стал дубеть. Задубел и его пальцы от звука зубов, сгрызающих металл. Фура жалобно взвыла, раскручивая колеса и раскидывая жадных до плоти рыб. Бакалавр ускорялся, не решаясь на единственное действие. Рыбак ничего не мог сказать, только открывал и закрывал рот – лишь бы не задохнуться. Тут Бакалавр собрался с духом и огляделся. Тут же пальцы занемели и кишки скрутило от ужаса: тела позабыли о своей добыче и теперь пожирали труп старика-сома. Каждая из рыб, откусив свою долю, орала от боли, пока ее плавники превращались в руки и ноги. Скоро, когда камыш стал ничтожно малым, стадо чудовищ превратилось в ровную шеренгу стариков, с вздутыми животами и мутными глазами. - Господи… - выдохнул рыбак. Господь был очень далеко, и вряд ли слышал двух испуганных людей. Играя на облаках в преферанс, он и забыл, во что могут превратиться его творения. Бакалавр со злостью ударил крышу машины. Пускай не небеса, но импульс удара долетит и до Бога, напоминая о его ошибках. И вот он разозлился в ответ. Тяжелый ливень размыл контуры неправильных рыб. Пальцы перестали дрожать, и сердце плавно замедляло свой бег. Твари все еще ползли за ними, но намного медленнее фуры. Теперь тревога завернулась глубоко в сердце, ожидая, когда рыбы доберутся до города. На это могут уйти месяцы. - Теперь у нас нет выбора. - Какого выбора? - Вот именно. Никакого, - Бакалавр весело протянул приговор и закрутил руль. Фура потерянных стариков поворачивала грациозно, хоть и с напряжением. Следующие часы он ехал на полной скорости, раскидывал неторопливых водителей, которые ползли прямо в бездну – к почившему старику и телам. Интересно было бы наблюдать за их реакцией. Вот один падает без чувств, второй достает револьвер, подаренный отцом, и палит во все подряд. Третий же может и вовсе раздавить пару тел колесами, пока остальные не сгрызут его кредитную машину. Будто в тумане, Бакалавр добрался до дома. С раздражением отправил рыбака куда подальше, зло захлопнул дверь. И сразу почувствовал изменения в доме: что-то маленькое, еле заметное, изменило ход своей судьбы, а вместе переполошило жилье. Да, в этом виновна пуговица. Пуговица, которой больше не было на пальто. Она всегда отличалась от остальных, и, быть может, одной глухой ночью со слезами на глазах убежала от тех, кто презирал ее. В ту из многих ночей, когда Бакалавр не спал, строя дирижабль в мастерской. Он вяло сбросил куртку и ботинки, заплыл в спальню. Его брови среагировали раньше Бакалавра – удивились женщины, перебирающей пуговицы из старой банки для монет. - Ты что тут делаешь? Жена накрыла ноги тонкой шалью. Рядом с ней покоился угловатый ананас, который она собиралась растерзать. - Мне никогда не нравилась та пуговица. Вот, решила пришить получше. Она плавно поднялась с кровати и поцеловала его в щеку. Словно сияла: новые туфли, новое пальто. И невинно на безымянном пальце покоилось прозрачное кольцо. - Ты очень хороший. Талантливый, милый и заботливый. Но… - Кто он? - Клерк, - они перевели взгляд на кровать. Стояли и смотрели на нее, как на дверь, в которую вот-вот должны войти гости. Она действительно была дверью – дверью в лживые отношения, потерянные мечты о детях. А в центре этого кошмара лежал ананас – олицетворение порока и двуличности. - Проваливай. - Я только хотела сказать, что, в общем… - Вон. Лгунья. Дверь – иная, из дому – закрылась. Было так тихо, что Бакалавр слышал, как злость клокочет в его горле. Ему захотелось сдать все столовое серебро в ломбард. А затем напиться за полученные деньги. Но оказалось, что в ломбарде не берут мусор. Затем он попробовал разрушить стол молотком – но никому не нужна была ветошь, даже столу. Поэтому он выстоял. Все в доме внезапно теряло ценность и запах цветочных духов. Тогда, ополоумевший, без сил от попыток все крушить, Бакалавр вогнал гвоздь в ладонь. Боли он не почувствовал, только что-то гнетущее вытекало из глаз. Ананас остался там же. Молоток и распухшая ладонь вместе разорвали его в клочья. Тут Бакалавру все стало получаться: старый шифонер треснул под напором молотка. Стулья полетели в окна. Дом болел, будто в попытке облегчить груз Бакалавра. Требовалось совсем немного покоя. И, черт возьми, сколько же пришлось сломать, чтобы его найти.
Бакалавра разбудил шепот парового котла. Нужно проверить давление, чтобы не свалиться прямо на город. Далеко под дирижаблем шумели громадные реки. В бесконечном потоке воды прятались и сомы, и пескари. Поедая людей, они временно меняли свой облик, чтобы жрать еще и еще. Группа стариков танцевали посреди кладбища, будто умирали молодыми. Но поток взбесился и проглотил их первыми. - Как жаль, что больше никто не узнает о людях на том кладбище, - Бакалавр записал свою мысль в блокнот, - теперь ты рада, что я тебя взял с собой? - Да, дорогой, - жена сидела рядом, будто родная и не изменившаяся. Ее кожа пропиталась паром, а веки накатились сливовым оттенком. Но она чувствовала облегчение, Бакалавр знал точно. - Три месяца они ползли в город. Три месяца… - Так все было забавно. Вот я сижу одна в доме, и ты врываешься. Злой такой, решительный, - она улыбнулась, - только я все не пойму, почему я? - А кто еще? Паровой котел хмыкнул. Ему было неловко участвовать в личной беседе. - Ты как думаешь, - жена скручивала шаль в тугой узел, и обратно, - что-то внизу останется? - Наверняка. А мы постараемся, чтобы город восстановился. Пока сломанная семейная чета болтала, Барьер поедал город. Ледяными бурунами сглатывал целые массивы зданий, захлебывался собственной мощью. Обедая бетоном и сталью, океан постепенно менял себя – контуры волн огибали прямоугольные коробки зданий, а отдельные притоки расчерчивались дорогами на ровные полосы. Чудовищные рыбы носились туда-сюда по гребням волн. Каждый хотел проглотить как можно больше людей – утолить свой первобытный голод. Бакалавра морщило от боли, пока жена вытаскивала занозу. С Барьера пахло чайками. - Долго нам еще летать? – щепка полетела глубоко вниз. Бакалавр заметил силуэт рыбака, одинокого на не менее одиноком выступе. В ярости он прогнал удильщика, сказав, что больше никогда не хочет его видеть. День спустя радио орало во всех комнатах: «50-летний пожилой человек с взрывчаткой захватил поезд. Поздравляем его с днем рождения!» Не осталось ни денег, ни дорог, ни верных женщин, ни болтовне о пескарях у Барьера. Бакалавр знал, что катаклизм – это не последняя точка. - Думаю, дня три еще. Недолго этим выродкам притворяться людьми, - он со злостью сплюнул в огромную воронку вместо города. Утреннее солнце раскрывало тиски дирижаблю. Бакалавр открыл свой дневник и вписал слова: «Первого человека города принесло с первым штормом. Последний же из рода городского будет съеден рыбами».
Боже...Далеко ходить за сравнениями не буду - я проглотил эту вещь, как сом-людоед из рассказа.Быстро, жадно, с удовольствием. Вне сомнений - рассказ нуждается в правке, в выпрямлении времен, но, думается, автор и сам это знает и видит.Это все дело второе - читался мной этот рассказ не ради критики, а ради интереса. И интерес этот не угасал, а по мере прочтения лишь разгорался с новой силой. К тому же, в рассказе, сохраняется, хоть и в меньших дозах, и, наверное, это правильно, непременный авторский стиль. Узнаваемый, заставляющий думать, видеть больше, чем простую картинку, ведь образами, смелыми находками, автор оживляет неодушевленные предметы, создает каждому из них свой мир,свою жизнь, свою историю, свое, отличимое от других, лицо.И потому рассказ разрастается,магическим образом становится больше. Заслуга автора. Талант так видеть. Видеть историю, жизнь каждого предмета - очень нужно и важно.Очень ценно. С помощью всего этого автору удалось создать совершенно иной, сюрреалистический мир, который виден читателю, и в который читатель беспрекословно верит. А верит потому, что в этом ином мире, призрачными деталями узнается и наш, обычный - с кредитами, утомленным офисным планктоном, вечными очередями. Такие похожие и такие разные миры. В одном. Мне кажется, если захотеть, можно увидеть в рассказе и тот и другой мир отдельно, провести параллели, либо же - перемешать миры, наслаждаясь сюром. Каждый выберет сам. Я могу назвать много авторов и много названий, которые вспыхивали в мозгу, пока читал.С чем сравнивал.Художников, писателей, режиссеров, сценаристов компьютерных игр. Но прочитав рассказ и немного подумав, я понял, что, наверное, сравнивать не стоит. Ибо этот мир создан самим автором, и должен оставаться таковым и далее. С Барьером, рыбами, дирижаблями, с множеством реальностей, наложенных друг на друга умелой рукой автора. Скажу, что объем, если смотреть трезво - совсем мал. Но для этого сайта - многовато. Читать, не увидев авторства, я бы не взялся. Но, в любом случае, я редко осиливаю такие объемы с компьютера. Этот же рассказ ...ну, я говорил, пожрал, как сом) В рассказе автор остался верен своем стилю, однако, я упоминал уже, сделал рассказ в нужных местах менее витиеватым, более прямым и видимым. Как правило - в местах быстрых, напряженных сцен. Считаю это верным. А еще мне очень понравилось про мертвые цветы. Мне кажется - эта вещь, она дань уважения Стругацким. Почему-то так я увидел.Почему так подумал - не знаю. Достойная вещь.
Сел писать вдруг что попало На конец пера попало Зацепилось ,покачалось В любви автору призналось Сразу образы явились Клетки в мозге заискрились Появился вдруг сюжет И сказал:я здесь привет Мой рассказ тебе готов Вот мешок в нем много слов Хватит брюки протирать Садись тему разбирать Будет классно нам обоим Мы слова в ряды построим. Написатель отвечал Извини ,но я устал, Почему увы не знаю, Я хреново сображаю. Сейчас с дурью подурю, Ну ,а после посмотрю.
Ну что могу сказать, кроме того, что Автор решил разжиться еще несколькими комплектами аплодисментов) Начало мне показалось затянутым, и если бы не особенный стиль Автора, стало бы откровенно скучно. Дальше, с рыбака и старика - интересней, я бы сказал - захватывающе. Очень нравится язык, которым это написано. Надо думать, Автор мыслит подобными метафорами. И понравился этакий завуалированный, но от этого не менее полный пиндец)
Попадешь на обед – пожалеешь - и достала оружие из выреза платья)) Глотать! – старик кидается к рыбаку - с этого момента скачок времен, абсолютно неоправданный. Затем, опять возврат на место. его чувство вдруг разбухли и болели - описка - раз. Или лишнее "вдруг" или уж тогда "заболели" - два.
0
