Капуста Степень критики: Приветствую критику жесткую, но объективную и обоснованую.
Короткое описание: Этот рассказ один из серии, которая, если ничего не помешает, станет книгой под названием "Шахтерские небылицы".
КАПУСТА
Нельзя совместить несовместимое. Деньги и женщина, огонь и вода, козел и капуста…. Все это не совмещается. Вместе, без ущерба для целостности отдельных частей, а то и всего «имущества», их «содержать» почти невозможно. Вариант с капустой, а вернее с козлом, очень интересен. Козел, кстати, был самый настоящий. Волосатое чудовище, гигант, много выше среднего «козлиного» роста, с длинными неоднородного цвета «чепрачными» рогами, с выступающей вперед «американской» бородкой, наглый и самоуверенный тип. Это был любимец и «сыночек» бабки Марты. Она сама его так называла. Когда лабильность настроения у нее делала очередной реверс в сторону хорошего расположения духа, бабка Марта, женщина волевая и в некоторой мере даже жестоковатая, поглаживала козла по холке и пускалась в нежности. - Кормилец мой, сыночек…. Но козел, глупая тварь, крутанув головой, непокорно отталкивал бабкину руку и, издав внутренностями непотребный звук, нагло смотрел ей в глаза. - Чтоб ты сдо…. Бабка Марта на полуслове останавливалась, понимая, что болтает лишнее, заканчивала фразу словами: «…господи прости…», давала ему пинка ногой и выталкивала из сарая. Содержать козла в домашнем хозяйстве очень трудно. Вернее не трудно, а накладно. Козел, как известно, молока не дает. Это неиспорченная хирургическим вмешательством полноценная мужская особь, которая считает себя главной. С хозяином она ведет постоянную борьбу за доминирование «на вверенной территории». Всех окрестных козочек без сомнений считает своими законными женами. И на том стоит «до последней капли крови». Запаха других соперников по полу и породе вблизи себя не приемлет категорически. А запах довольно специфический и резкий. Вполне «козлиный» запах. Бабка Марта, одинокая немолодая женщина, жила немного на отшибе поселка в полуразвалившимся саманном «коттедже». Козел был ее единственным «движимым» имуществом. И хотя бабка жила в «палатах», а козел в сарае, она и одеждой и вообще всем настолько впитала в себя этот «аромат», что узнавалась за несколько метров, не глядя на объект, только по «вторичным» признакам. Козла звали Борькой. А по отчеству он был «Трохимыч». Бабка его сама так называла, часто меняя определения, то свысока и грозно: - «Борька, чтоб тебе, чтоб тебе…», то почтительно: - «Трохимыч, скотина, опять ты…». Козел был действительно ее кормильцем. Пенсия у старухи была мизерная. Она не покрывала расходов и заканчивалась через несколько дней. Огород давал кое- какое пропитание, но валютные вливания в бабкин бюджет приходили исключительно из - за высоких профессиональных качеств «Трохимыча». Очень породистый был «мужчина». Настоящий «полковник». Отказать себе в желании иметь в хозяйстве козленочка от такого «страшилища» не мог ни один здравомыслящий хозяин козы. «Дамам» он определенно нравился. Козлята от таких мероприятий получались на загляденье. А бабка Марта имела свой доход и уважение от такого бизнеса. Кстати, без уплаты подоходного налога! Дело было в семидесятых годах прошлого века. Тогда не было ни налоговой инспекции, ни других карательных финансовых органов. Один участковый милиционер, и тот жил не в поселке, а в ближайшем городке, километров за двадцать. Сам поселок был небольшим. Скорее не поселок, а село. Был и сельсовет, и колхоз с председателем. Но статус поселка определялся по наличию в нем государственного предприятия – шахты. Как можно назвать селом «стойбище» из полторы сотни одноэтажных развалюх, если на территории поселения функционирует шахта? Язык не поворачивается настолько минимизировать такую значительную административную единицу. Название поселка было довольно интересным и необычным. В нем чувствовалась романтика украинской степной зоны. Если представить себе некое женское прозвище, производное от фамилии мужа, оканчивающееся на «ха», как в известном фильме, вы помните – «Трендычиха….»? Так вот, если представить, то беспроблемно отыщешь похожие созвучия и рифмовку в названии нашего поселка. «Трендычихинский» сельсовет, «трендычихинские» птицефермы, «трендыхичане» - это звучит гордо! А если вспомнить, что в поселке была своя шахта и «железнодорожный вокзал» – « разъезд неизвестно какой километр», то вообще по отношению к другим деревенькам этот поселок выглядел много и много предпочтительней. Наверное, наличие железнодорожного полотна и было решающим фактором в принятии решения о строительстве шахты. Известно, что уголь нужно от места добычи увозить. Не на гужевом же транспорте? Так вот и заложили шахту рядом с «железкой». Хотя признаюсь, подобное предприятие называть шахтой нужно с большой натяжкой. Угля оно давало очень немного и исключительно экзотическим способом. Это была гидрошахта. Такой способ добычи, как на «трендычихинском гиганте», я больше не видел нигде. Хотя возможно он еще в каком-то месте и прижился, утверждать не буду. Просто у меня нет информации. Сомнения есть, а сведений никаких. Думается, что открытие этой шахты было нужно, чтобы доказать саму возможность добывать уголь таким образом. И обеспечить кому - то защиту диссертации. Не буду утверждать по неведению, но по моему мнению, она достойно отработала свое предназначение, родила очередного ученого и благополучно умерла. Сам я, слава Богу, там не работал. Эту историю слышал от своего коллеги, тамошнего жителя, исконного «трендыхичанина» по фамилии Королев. Имя и отчество, простите, забыл. Мы работали с ним в одном звене в лаве на нашей, другой шахте. Трактористом Королев трудиться не захотел. Мечтал о крутых заработках, но места на гидрошахте ему не хватило. И он каждый день через поля и балки, в сапогах в межсезонную распутицу и в валенках в морозы, ходил за десять километров на работу. Рассказал он следующее, а я могу подтвердить. Если не в плане полной подробности и достоверности сюжета, то в рекогносцировке по местности уж точно. Сам я неоднократно проезжал по проселочным дорогам, обучаясь вождению автомобиля. И поселок знаю, и шахтенку эту видел. Комбинат шахты и все «сопутствующие» службы находились почти в центре поселка в длинном баракоподобном сооружении. Никто его специально не строил. Просто здание подошло. И с минимальными затратами на перестройку оно могло обеспечить минимальный уровень удобств для трудящихся. В середине одноэтажного комбината выбили окно, разделали его по контуру под двери и таким образом определили, где будет вход. За входом сразу следовал небольшой вестибюль, перегороженный застекленной перегородкой, за которой была приемная. Там сидела секретарь – референт директора. По определению Королева, человека не совсем гуманитария, скорее агрария- «ссиклитарша». Звали ее Маринка. Девица молодая, бодрая и хозяйственная. Веселый девичий задор, добродушное лицо, полные плечи и щедро подаренные Богом и родителями формы в полной гармонии опирались на основательный таз и ноги. Маринка была симпатичной девушкой. Не даром ей пришлось рассчитаться с прежнего места работы на птицеферме, где бригадир оказывал ей излишние знаки внимания. Говорили, что бригадир этот, Степка, женатый и обремененный законными детьми мужик, был не совсем адекватен к «Моральному облику строителя Коммунизма». Ему не раз за это круто попадало от жены. И на собраниях его разбирали и, что хуже, по лицу доставалось. Но природа каждый раз брала свое. И каждый раз лишнее. Королев говорил, что перед тем, как уходить на обед, благо в поселке все расположено компактно и идти не далеко, Степка для разминки выпивал небольшое лукошко яичек. После чего , почувствовав голод, шел трапезничать. С такого станется… Учитывая вполне фотогеничный вид и среднее образование, Маринку приняли секретарем директора. Она к тому времени протрудилась уже месяца три. По правую и левую сторону от Маринкиного стола были «святилища» директора и главного инженера. Таким образом, сидя спиной к окну, секретарь видела всех входяших и выходящих из комбината, а они за стеклянной перегородкой могли наблюдать ее. И все смотрели. Обязательно поворачивались и, проходя мимо, проверяли : на месте ли Маринка, и как ей служится. Каждый по своему, в зависимости от заинтересованности, контролировал поверх стола верхнюю Маринкину половину, или обращал внимание на нижнюю, где между двух тумб стола находились ее ноги. По разные стороны от центра здания расположились все служебные помещения. Для того, чтобы из многоквартирного барака здание стало конторой учреждения, пришлось разобрать часть стены в каждой квартире, и получился один длинный, как определил его метко Королев, «калидор», из которого вели двери в отдельные коморки. То ли нарядные, то ли «кибинеты» для служащих. Руководил всем этим хозяйством директор шахты. Мужчина средних лет, средней наружности и видимо глубоко средних способностей. Выделить в нем что – то необычное было сложно. Можно было только обратить внимание на его любимый зеленый галстук и то, как он носил его на рубашке, где не были застегнуты две верхних пуговицы. Если не быть особенно щепетильным, то за необычность или за странность можно было бы считать привычку не смотреть на собеседника во время разговора. К примеру, на совещании, когда он вяло бранил кого - ни будь из персонала, то смотрел на свои ногти. И начальнику участка, которого он «воспитывал» между извинительно-оправдательными репликами, можно было запросто корчить ему рожи, или показывать фигу. Он ничего этого заметить не мог. Когда кто – то из рабочих попадал к нему в кабинет с заявлением или просьбой выписать дров или угля, он, глядя в свои записи, либо молча подписывал бумагу, либо покачивал головой, что означало отказ и выпроваживал просителя из кабинета выразительным жестом правой руки. Редко – редко при этом он говорил два – три слова. В основном - «да», «нет», и «проходите». Я так думаю, что именно для него и для его будущего «кандидатства» была организована данная гидрошахта. И он должен был с «высокой трибуны» в кругу собратьев по науке доказать какие-то свои теории. Не даром он все время что то писал, считал, а всю хозяйственную деятельность переложил на плечи своих заместителей. Звали директора красиво – Иннокентий Вениаминович. Приятно было, поупражнявшись с дикцией, назвать его так, сознавая, что ты справился, и язык не застрял во время разговора между зубами и небом. Но фамилия, как это зачастую бывает, полностью снивилировала все старания родителей к интеллигентности имени своего чада. Фамилия его была Козлов. Шахта не преуспевала. Она вобрала в себя менталитет спокойных и рассудительных сельских жителей, которым планы на диссертацию директора были «до лампочки». Сонная и однообразная жизнь предприятия взбадривалась только редкими стычками шахтеров во время празднования получки или убытия кого-либо в отпуск. Такие разборки с разбитыми физиономиями носили исключительный характер. Они случались, если горняки уж слишком переберут лишнего. Но зато они же и ложились «светлым пятном» на патриархальный уклад предприятия и обеспечивали темой для разговоров женскую половину служащих шахты. В основном все было тихо, чинно и спокойно. Женщины выполняли свои обязанности, считали, оформляли, перепечатывали и успевали еще поработать на клумбе. Мало им видимо было работы в огороде дома. Ведь клумбы были не цветочные. Вся территория на заднем дворе, за тылом здания была разделена на узкие земельные наделы и усажены луком, помидорами, огурцами и капустой. Женщинам радость – вместо костяшек счет поуприжняться с тяпкой и граблями. А с поливкой проблем вообще никогда не было. Шахта работала гидроспособом. И уголь отбивался струей воды под большим давлением и транспортировался на-гора по трубам в виде пульпы, углесосами. Воды было сколько захочешь. И мужчинам то же удобно. Огурец, лучек, помидорчик для закуски всегда рядышком. Далеко идти не надо, нужно только ухитриться сорвать его незамеченным - и все, можешь закусывать. Весь кутеж горняков обычно происходил почти рядом, на удобном уютном местечке с фронтальной части комбината, под раскидистой старой вербой, у прудика, метров двести от шахты. Чурачки, бревнышки, все по-хозяйски располагалось в тени и служило сидениями и столиками. Все для праздника души было под рукой. Но водки там не пили. Глупо разыскивать, тратить немалы деньги на казенную водку, к тому же очень «слабую» - всего сорок градусов, когда можно намного дешевле приобрести водку домашнего производства. Градусов шестьдесят, ядреную, горящую как бензин, и в неограниченном количестве. «Скромное» понятие – «бутылка» в обиходе почти никогда не применялось. Его надежно заменило слово «бутылек». Самогон мерили трехлитровыми емкостями. И само мероприятие называлось «бутылек». То есть употребление спиртного в компании сослуживцев в честь какого то события объемом не менее чем в три литра. Потом это определение немного потеснила фраза «жирный обед», но еще долго оба понятия прочно жило в шахтерской среде и означало одно и тоже. Хотя самой вербы из комбината шахты видно не было - местность под большим градусом понижалась и плавно заканчивалась прудом, но между этими двумя пунктами было открытое пространство, луг, на котором по обыкновению пасся только бабкин козел. И директору, если бы он хотя бы чуть-чуть был повнимательнее, можно было бы догадаться, где происходят послесменные «вахканалии». А так как они происходили у него под носом, рядом с шахтой, взять да и прекратить такие праздники на территории государственного предприятия. Но Иннокентий Вениаминович ни о чем не догадывался. Он готовил свою диссертацию. Ему было некогда. Ах, как он просчитался! Приличная площадь луга перед комбинатом, где ширина общественного выпаса была не менее двухсот метров контролировалась только бабкой Мартой и ее «Трохимычем». Других «мелких и рогатых» располагать вблизи Борьки было нельзя. Очень он был активный и озабоченным. Козы бы он ни за что не пропустил. Но бабке какая от такого самовольства польза? Естественно, она приняла меры для аннексии территории. А когда произошло несколько неблаговидных инцидентов между Борькой и по глупости хозяйской оставленными вблизи его козликами, с которыми познакомился ветеринар, и они теперь уже не так сильно пахли, никто никакой скотины оставлять около этого «ирода» не решался. Для того, чтобы «Трохимыч» не нашкодил нигде несанкционированно, что ударило бы по бабкиному кошельку, она, добрая женщина, надела на козла крепкий собачий ошейник и через карабин соединяла его с цепью. Цепь была прикреплена сваркой к ломику, который бабка собственноручно каждое утро забивала внушительного вида молотком, так называемой «балдичкой» в новом месте выпаса. «Балдичку» оставляла около ломика, ею Борька, понятно не мог воспользоваться, а больше никто к драчливому и подлому наглецу не подходил. Боялся рогов и дурного нрава животного. Но были у «Бориса» и друзья. И даже не друзья, а собутыльники. Несколько «шубутных» ребят шахтеров, называвшие козла молодцом, настоящим мужиком, своим парнем, научили его пить самогон. Не пить, конечно, скорее есть. На горбушку хлеба наливался некий объем спиртного. Зелье в хлеб впитывалось, и полученное в результате таких манипуляций угощение давалось животному. Козел радостно и с благодарностью принимал «чарочку», прожевывал и просил закурить. Подожженная сигарета вставлялась в рот Борьке и он, часто – часто попыхивая, выкуривал ее полностью. Если смеха ради сигарету не поджигали, то, возмущенный отсутствием должного эффекта, козел до состояния полного размокания теребил ее своими губами, а потом сжевывал и, выплевывая коричневую пену, блеял. Но так было не часто. Обижали таким образом Борьку редко. В основном все было на высшем уровне, и подвыпивший и накурившийся хулиган, резко дергая цепь, старался вырваться с привязи и обрести свободу. Уж он бы тогда начудил! Далеко, почти в километре от него паслась замечательная беленькая козочка. Веселенькая, на тоненьких грациозных ножках, она мирно щипала травку и на Борьку не обращала внимания. Не ко времени…. Но разве остановило бы это настоящего «орла»? Нет, конечно. Жаль, только злополучная цепь мешала . И Борька огорченно смирялся, только его мохнатый, в репяхах хвост дрожал мелкой похотливой дрожью. В тот день, о котором я вам рассказываю, выпивший, покуривший и не сумевший оторваться козел, огорченно поглядывая в даль, блеял. Ребята, которые его угощали, сидели и допивали остатки «бутылька». Вдруг они заметили, как из дверей комбината шахты вышла Маринка и пошла в сторону своего дома. Что – то нужно было девушке и она, не спросив разрешения, думая, что все равно никто не заметит, отлучилась с поста на десять минут. Решение пошутить подвыпившая компания приняла почти одновременно всеми членами «преступного сообщества». У козла отцепил карабин от цепи и, держа за ошейник как свирепого пса, проконвоировали к комбинату шахты. С предосторожностями, конспиративно ввели в вестибюль, прошли Маринкин пост и, почтительно постучав в директорскую дверь со словами «Иннокентия Вениаминович, можно?», втолкнули в кабинет. Директор, не обращая на просителя внимания, что - то сосредоточенно писал. Козел, попав в необычную для него обстановку «роскошного» кабинета, переминался с ноги на ногу и тоже молчал. Что он мог сказать? Так продолжалось минута, две, три, пока директор, проявляя признаки нетерпения, все еще не глядя на вошедшего не изрек: - Да? Ему мешали, и он решил побыстрее отделаться от визитера. Чувствуя знакомый запах алкоголя, дешевых сигарет и нестиранной шахтерской робы, он не почувствовал ни подвоха в этой ситуации, ни какой-либо для себя опасности. - Да, проходите! Рука летала над листком бумаги, слова, а возможно и гениальные формулы, ложились на рукопись. - Ну проходите же, я вас слушаю. Это было что – то! Такого уважения, такого приглашения еще никто от Иннокентия Вениаминовича не получал. Понял и оценил ли глубину своего «счастья» козел или нет, неизвестно. Но ошарашенный заманчивой возможностью познакомиться поближе с самим директором, он медленно подошел на зов к столу. Даже в этой, уже явно необычной ситуации, директор своей привычке не изменил. Он так и не поднял на вошедшего глаза и не посмотрел на посетителя. Он со словами: - «Ну, давайте же…» протянул руку, думая взять у просителя бумагу и, решив вопрос отделаться от назойливой помехи. Козла стол явно заинтересовал. У бабки Марты он конечно ничего такого не видел. Телефон, письменный прибор, интересный двуногий в белой рубашке с зеленым галстуком, листок бумаги, исписанный формулами…. Именно этот листок Борька воспринял наиболее восторженно. Он нагнувшись над столом и игнорируя протянутую директорскую руку, пару секунд сосредоточенно всматривался в строчки, потом потянувшись, нежно взял его губами. Иннокентий Вениаминович, увидев перед самым своим лицом грязную улыбающуюся морду с раздутыми здоровенными ноздрями, сиреневого цвета губами, жующими его листок, взглянув в выпученные оливкового цвета глаза с прямоугольниками зрачков, издал протяжный нечеловеческий крик « …аааа…». Он оттолкнулся от стола и, отбросив стул, выпрыгнул в окно. Благо, что этаж был первый. И то хорошо. Еще не понимая, что произошло, он побежал, сделал несколько огромных шагов и, очутившись на клумбе, к несчастью, наступил левой ногой на головку капусты. Нога соскользнула с гладкого качана, и Иннокнтий Вениаминович упал на грядки. Он выпачкал в только что политый чернозем свою белую рубашку, брюки и белые парусиновые туфли. Когда попытался подняться, то картина полной конфузии закорчилась тем, что он наступил рукой на свой зеленый галстук. По моему, галстука ему было жаль больше всего. Потому что, когда он обошел комбинат по периметру и увидел людей, первыми его словами были матюги, чего он никогда не допускал, все думали, что он ругаться вообще не умеет, и всхлыпывания. Держа за грязный галстук рукой он спросил: - Это уже не отстирается? Я не слышал, чтобы галстуки стирали. Наверное ему пришлось все-таки покупать новый. Жаль только, что Маринку он с должности секретаря вытурил. Она там была как раз на месте. Интересно, а с бригадиром Степкой ей пришлось мириться?
Когда лабильность настроения у нее делала очередной реверс в сторону хорошего расположения духа - "реверс"я ещё знаю но вот "лабильность" для меня полная загадка. некоторой мере даже жестоковатая,- "жестоковатая" вот, опят в многострадальном Русском языке появилось новое слово. поглаживала козла по холке и пускалась в нежности. - очень двусмысленное предложение. и, издав внутренностями непотребный звук-Внутренностями такие звуки не издают, только строго определённой частью организма. жила немного на отшибе поселка -"немного" можно убрать. , что узнавалась за несколько метров, не глядя на объект, только по «вторичным» признакам-очень неудачно составленное предложение. в одном звене в лаве на нашей, другой шахте-"на нашей" лишнее. По определению Королева, человека не совсем гуманитария, скорее агрария-- в тексте очень много канцеляризмов. полные плечи и щедро подаренные Богом и родителями формы в полной гармонии опирались на основательный таз и ноги-"основательный таз и ноги" лучше заменить другим описанием. Вы можете представить, что женщине понравится фраза:"Дорогая какой у тебя основательный таз"? Степка, женатый и обремененный законными детьми мужик,-"обремененный детьми" по вашему, дети, это тяжкое БРЕМЯ? местность под большим градусом понижалась и плавно заканчивалась прудом,- "по большим градусом" канцеляризм Он выпачкал [color=red]О только что политый чернозем свою белую рубашку[/color] Вот то немногое, на что я обратил внимание. Сюжет весёлый, но Вам уважаемый автор нужно работать над стилем. Пока у Вас получилась очень СТИЛЬНАЯ мешанина. Критик я слабый, но даже мне видно, что материал сырой, очень. Работайте, желаю удачи.
0
