Сыро. Сыро и темно. Через щель между дверью и обшарпанной стеной нехотя пролазит тусклая струйка света от одинокой лампочки в коридоре. Пол усыпан сеном. Он влажный не то от воды – не то от чьей-то мочи. Вонь скорее указывает на второй вариант. Здесь еще сегодня был другой человек. Популярное место.
Охранник обещал отомстить. Подумать только – эта сволочь целых полгода воровала мои передачи с воли! Сигареты, чай, деньги, сахар – абсолютно всё. До меня в лучшем случае доходило одинокое измятое письмецо с мамиными каракулями. Это мама его разоблачила. На очередной осмотр камеры этот ублюдок притащился, покручивая в своих тощих, похожих на веточки молодого деревца ручонках мою любимую зажигалку – в форме обнаженной женщины. Я написал домой, чтобы мне ее прислали. Фигурка обнаженной женщины, пусть и без головы, да еще и с функциональным применением, в таком месте, как тюрьма, ценится весьма не дешево.
Писать письмо не было смысла. Через эту гниду проходила вся тюремная почта. Он мог что-нибудь заподозрить и, просто-напросто, выкинуть его в мусорное ведро. Поэтому я позвонил. Своего телефона у меня не было. Пришлось отдать пачку сигарет за один звонок. Здесь твои сигареты – это твои права. Мама долго плакала. Ну как долго – около двадцати секунд. На разговор у меня было не больше двух минут. Сто двадцать секунд. Сто двадцать делим на двадцать. Получается, что каждые шесть секунд разговора стоили мне одной сигареты. И вот, когда моя мама проплакала уже три, я попросил её, как можно короче, рассказать о своих посылках. Оказалось, что всё время моего пребывания здесь этот охранник тратил мои деньги, курил мои сигареты, пил мой чай с моим сахаром и носил мои вещи со спокойной душой!
План был прост. Когда в следующий раз этот деревцеподобный «почтальон» придет осматривать нашу камеру на предмет нахождения в ней запрещенных предметов, я вложу всю обиду и злобу, помноженную на трехлетний опыт занятий боксом в свой «коронный» правый боковой. Бить в подбородок не нужно. Я не хотел послать его в нокаут. Я хотел нанести максимальные увечья. Одним ударом это можно сделать только по носу. Так и получилось. Я ничего не говорил – просто развернул его за плечо и «влепил». Нос моментально свернулся набок. «Почтальон» даже не упал. Забавно было видеть это изменение на его лице – из самодовольного начальника он превратился в обиженного ребенка, у которого отобрали леденец. Он так растеряно и смотрел на меня, а я, молча, зашел в камеру и присел на шконку.
Меня удивило, что все прошло спокойно. Я думал, что сейчас прибегут другие охранники – все злые, с дубинками – и будут остервенело х..чить меня минут десять. Ничего такого не было. Минут через десять в камеру действительно зашел охранник, но без криков, спокойным голосом попросил меня проследовать за ним. По пути в карцер он тем же спокойным голосом сказал, что сидеть мне там неделю. Неплохо отделался! Так казалось. Мы шли по коридору, в котором других камер не было. Не было решеток. Только стены. Ужасные. И одна лампочка. На весь коридор. Закрывая за мной дверь, охранник тихо так шепнул: «Он отомстит…»