Бабушка моя, будучи дворянского происхождения, навсегда впитала в себя правила поведения в обществе, и изо всех сил пыталась привить их и мне. Но я был непослушен и игрив, к тому же мама морщилась, когда бабушка в очередной раз говорила мне, как я ужасно вел себя в гостях. Тут же она указывала мне на ошибки, и неустанно повторяла, что общество принимает человека так, как он принимает общество. Часто все это ей приходилось говорить на ходу, в то самое время, как я собирался гулять. Поэтому половина слов пролетала мимо ушей, а другая половина складывалась неаккуратной стопкой в моей памяти.
Я вырос относительно самостоятельным. Маме было некогда заниматься мной, она постоянно была в разъездах со своим театром. Отец работал допоздна, редко мы оказывались за столом вдвоем, не говоря уж о том, чтобы собраться всем вместе. Меня, как ни странно, это не удручало. Никто не лез в мою жизнь, не читал нравоучения, не совал нос в мои дела.
Мне повезло: я не скатился вниз. Но и наверх меня никто не приглашал. Как знать, будь бабушка до сих пор жива, может она и использовала бы свои связи, чтобы пропихнуть внука на ступень повыше. Не вышло, да я и не горевал. А может оно и к лучшему.
Все бы ничего, но как-то раз произошел в моей жизни случай, после которого я вспомнил бабушку и ее попытки вбить в меня правила этикета. Из всего, что она говорила, я запомнил немного, но достаточно, чтобы никому и в голову не пришло ткнуть в меня пальцем или поднять на смех. До сих пор я считал, что глупо кичиться тем, что ты знаешь, с какой стороны лежит нож, или достаточно ли сильно раздвинуты локти, чтобы не считаться неприличным.
Работал я в те года молодым специалистом на заводе, набирался опыта у старших коллег, и заканчивал институт. Жил я в общежитии, питался в заводской столовой. Готовили здесь по-домашнему вкусно, молодому организму это и надо. Из изысков тут было жаркое по пятницам и красная рыба по четвергам, а в остальном - просто, по-столовски.
Как раз был четверг, и румяная Танечка, игриво взглянув, положила мне аппетитный кусочек рыбы. Поблагодарив ее глазами и слегка улыбнувшись, я протянул руку к хлебу и услышал смешки. Подумав, что кто-то заметил наши переглядывания, я посмотрел на очередь, в конце которой стоял Петрович, которого почему-то недолюбливали, хотя мужик он был не злой, и выбирал приборы.
Потеряв интерес, я сел за любимый столик у окна и принялся за еду. От раздумий меня отвлек хлопнувшийся на стул Петрович. Он расставил тарелки с едой, взглянул на меня, принявшегося за рыбу, и без всякого «Здрасьте» выдал:
- Сперва салат нужно есть.
Я перестал жевать и уставился на Петровича. Невозмутимо он поставил тарелочку с салатом перед собой и взял вилку с ножом. Я кожей почувствовал, как в зале стало тихо. Или мне показалось, потому что все усердно ели, уставившись в свои тарелки.
- Салат – это закуска, а закуски едят первыми, - снова произнес он и, зачерпнув вилкой капусту, поправил ее ножом и отправил в рот.
Я сидел, как парализованный, и смотрел, как салат исчезает где-то в глубине Петровича. Расправившись с «закуской», он придвинул к себе тарелку с супом, неосторожно макнув в него пальцем. Ничуть не смутившись, Петрович облизал палец и взял ложку.
Я ожил. Бежать было бессмысленно, да и смешно. Ни слова не говоря, я продолжил обедать, стараясь не смотреть перед собой. Слышно было, как Петрович втягивает суп в себя, поднося ложку ко рту напряженной рукой. При этом он, не стесняясь, давал мне советы:
- Рыбу едят ножом и вилкой. Но тут таких вилок нет. Я читал.
Я начал понимать. Петрович стал жертвой модного веяния под названием «Этикет. Путь в высшее общество» (название книги придумано автором). Не то, чтобы я был против этого, но никак не думал, что встречусь с этикетом в лице Петровича.
А между тем, он уже принялся за второе. Я с интересом наблюдал, как воткнув вилку в рубленое изделие где-то посередине, Петрович довольно ловко отрезал кусочек от дальнего края шницеля, вынул вилку, зацепил ломтик, и принялся есть, не забывая захватывать картофельное пюре.
У меня пропал аппетит. Или я просто опасался нарваться на очередное замечание славного и не злобного любителя почитать про этикет Петровича. Я с сожалением посмотрел на рыбу, коей осталось еще прилично, покосился на салат, который я собирался съесть после рыбы, потому что он был сладкий, и состоял из моркови и еще каких-то фруктов, и вздохнул.
Петрович смачно выпил компот, последним глотком побулькал за щеками, смывая, видимо, остатки пищи и вытряхнул курагу прямо в рот, запросто опрокинув стакан. Дьявольское, до этикетное «прошлое» вырвалось из него в виде отрыжки, но он, как будто не заметив этого, чинно промокнул бумажной салфеткой губы, и исчез.
А я сидел голодным, вспоминая почему-то бабушку, и радовался, что она сейчас не видит своего обескураженного, непутевого внука.
Идея понятна, но рассказу не хватает изюминки, собственно, сюжета не хватает. Один человек сел рядом с другим, поел, рыгнул, у второго пропал аппетит. Ээээ и что? Бабушка при чем? Плюс пересмотрите то, как составлены предложения - что то не то с порядком слов, иногда такое ощущение, что писал человек, для которого русский язык - не первый. От этого слегка некомфортно читать. Замысел понятен - попасть стилистикой куда-то в Зощенко - но пока не получилось. Многообещающе
Бедный ЛГ. Кстать, почему-то не сказано про цвет лица Петровича. Наверняка был "он ведь с красным знаменем цвета одного!"(с) Петровичам (даже не трактористам) положено напевать "Когда я пьян, а пьян всегда я!") Как ещё успокоить несчастного - даж не знаю!)))
У меня пропал аппетит Ну само собой, у меня тоже пропал бы, если бы я увидел как салат исчезает где-то в глубине Петровича. ))) Эм... напоминает поучительную историю, неплохо для разминки, но где завязка? Где кульминация? Меня не тронуло.
0
