С этого момента его будут звать Никто. Решение пришло неожиданно, но очень кстати. Так уж точно не придётся копаться в себе с вопросами типа «Кто я?» Никто не может быть Кем-то, а, значит – он может быть кем угодно. Так всё становилось проще, и, наконец-то, не нужно было гадать, что не так с самим собой или со всем остальным миром. Никто достал из сумки ещё один бутерброд, последний, и подлил чаю в крышку термоса. Теперь можно было улыбнуться и продолжить наблюдение за суетой у набережной. Отсюда, с крыши многоэтажного дома открывался неплохой вид на всё происходящее – несмотря на приличное расстояние до места действия. Пожалуй, Никто даже не догадался бы, зачем там столько машин с мигалками и людей в водолазных костюмах. Да, точно, он бы ни за что не догадался, если бы не знал доподлинно, что, вернее, кого они там ищут. Тем забавнее было наблюдать, как там копошатся крошечные далёкие человечки, зная, что они не найдут Никого. Сам-то Никто сидит здесь, на краю плоской крыши и пьёт чай. Когда завтрак кончился, Никто с равнодушием отметил, что суета внизу уже не кажется интересной настолько, чтобы оставаться на этой крыше хотя бы ещё пару минут, поэтому он отряхнул с колен крошки, а термос положил в пакет, где уже лежала слегка поношенная, но всё ещё приличная одежда. Никто прекрасно понимал, что её не стоит брать с собой, ведь она принадлежит не ему, а одному шестнадцатилетнему мальчику, родители которого сейчас стоят на набережной в компании полицейских, медиков и плохих предчувствий. Мать наверняка плачет, уже в который раз за утро, а отец хмурится и гладит её по голове в безрезультатных попытках хоть немного успокоить. Бедные, они так сокрушаются потому что не знают, что так им самим будет лучше, тем более, что не успеет пройти нежданное горе, как в их доме поселится нечаянная радость. Никто знал, что мать не в курсе, потому что ещё слишком рано – ещё и полумесяца не прошло – но он не стал ей говорить, всё равно бы не поверила, только опять расстроилась бы и плакала полночи, вопрошая небеса, что не так с её сыном. Но такого уже давно не случалось, с тех самых пор, как… Никто осёкся. Он не любил вспоминать об этом – в такие моменты одиночество начинало казаться ему невыносимо острым, гораздо хуже, чем обычно. Он в последний раз посмотрел на людей у набережной. Они никого не найдут, потому что тот, кого они ищут не просто умер или пропал – его, по большому счёту, вовсе никогда не было. Последний факт несколько менял дело – Никто вдруг в полной мере осознал, что чужие воспоминания не могут причинить настоящей боли, они, в худшем случае, могут слегка испортить настроение – да и это, по сути, глупость та ещё, если учитывать, что эти воспоминания принадлежат тому, кого не существует. Никто улыбнулся, накинул на плечо полупустую сумку и уверенным шагом направился к пожарной лестнице; думать о чужом и, вдобавок, вымышленном человеке было куда легче и приятней, чем о себе самом. А подумать тут было о чём. Никто слабо представлял себе, как проходит детство других людей, особенно – как это выглядит с их точки зрения, но он точно знал, что в детстве человека, о котором он сейчас размышлял, с самого начала что-то шло не так. Взять хотя бы его имя, которое совершенно ему не подходило. Хотя, стоит признать, что в этом не было вины родителей: даже если бы они подождали дюжину лет, чтобы поглядеть, кто у них подрастает, ничего бы не изменилось. В человеческом языке просто не существует имён, способных органично приклеиться к существу, которое скорее пытается, причём не очень умело, быть человеком, чем является таковым. Даже внешне он всегда выглядел так, будто его собрали из разных наборов конструктора Lego – вроде бы каждая деталь по-отдельности весьма неплоха, но всё вместе как-то не шло, не сочеталось. Эффект получался не то, чтобы отталкивающим, но весьма своеобразным, что, впрочем, не мешало обладателю организма вызывать у отдельных людей искреннюю симпатию. Однако необычный, если не сказать странный, внешний вид, будучи в масштабах человечества явлением, не столь уж редким, представлял собой лишь крохотную долю пропасти, раскинувшейся между мальчиком и остальными людьми. Гораздо больше скрывалось внутри. Ещё в младенчестве мальчик сначала радовал окружающих взрослых своим скорым, не по годам, развитием, а затем всерьёз беспокоил многочисленными и весьма эксцентричными, даже по меркам гиперактивных детей, выходками. Одно дело, когда трёхлетний ребёнок разговаривает с домашними животными – и совсем другое, когда он заявляет родителям, что бабушкина кошка просила почаще выпускать её на улицу. И, если это всё ещё можно списать на буйно разыгравшееся воображение, то когда четырёхлетнее чадо перед долгой прогулкой по солнечному летнему парку протягивает маме зонтик, уверяя, что к обеду будет дождь, взрослые начинают нервничать и всерьёз беспокоиться о психическом здоровье малыша. А то, что дождь и правда пошёл, они не замечают, потому как у них-то с рассудком всё в полном порядке. Никто подошёл к остановке и закурил. Он выглядел несколько старше своих лет, чем, вкупе с выработанной с годами наглостью, давно и регулярно пользовался. Он был уверен, что его не потревожат, пока он будет ждать автобус. После непродолжительной борьбы с непокорной зажигалкой Никто вернулся к воспоминаниям несуществующего человека. Беспокойство родителей достигло своего апогея, когда пятилетний мальчик спросил у мамы, о чём поют звёзды. Ей сначала показалось, что у малыша в очередной раз разыгралось буйное воображение, но ребёнок был очень настойчив. Он утверждал, что, пока он жил у бабушки в деревне, он каждую ночь слушал песни звёзд, сидя у окна. Далёкие светила пели дивно, но, к сожалению, на непонятном языке, и любопытное чадо просто интересовалось, о чём были песни. Ему и в голову не приходило, что остальные люди ничего подобного не слышали. Потом начинались не самые приятные воспоминания: много людей в белых халатах и ещё больше вопросов да слёз матери по ночам. В конце концов мальчик, несмотря на непростительно ранний возраст, всё-таки дошел своим умом, что некоторые из его поступков или слов очень огорчают родителей, и, хоть он и не понимал, почему это происходит, он быстро научился не говорить лишнего и делать вид, что он «нормальный». Со временем родители и остальные взрослые поверили, что ребёнок, видимо, в самом деле был наделён выдающейся фантазией или по недосмотру наелся каких-нибудь грибов где-нибудь неподалёку от бабушкиного дома. Так или иначе, но в деревню его больше не возили, у себя дома, в городе, животных они не держали, да и звёзды больше не пели ему по ночам. Никто и сам уже не знал, заглушал ли шум большого города их песни или у того маленького мальчика и впрямь было чересчур живое воображение. Быстро усвоив, чего от него хотят взрослые, мальчик стал просто примерным ребёнком, хоть и немного замкнутым. Однако последнее не слишком огорчало его родителей, учитывая альтернативу, с которой им было намного трудней смириться. И только другие дети от него поначалу шарахались – словно чувствовали, что с ним что-то не так – да и то годам к десяти прошло. Мальчик настолько хорошо научился быть, как все, что со временем и сам чуть в это не поверил. Никто усмехнулся воспоминаниям, которые ещё недавно боялся к себе подпустить, затушил сигарету и сел в автобус. Как ни странно, несмотря на час пик, в салоне было несколько свободных мест. Никто занял одно у окна и принялся разглядывать прохожих, спешащих по своим делам. Это была его любимая игра – смотреть на незнакомых людей и угадывать о них что-нибудь: этот вчера простудился, тот спешит к любовнице, а вот она беременна от начальника и переживает, не догадается ли муж… Никто понятия не имел, попал ли он в точку хотя бы раз, да это было и не важно, эта игра была не из тех, где есть победители и проигравшие, здесь значение результата заметно уступало удовольствию от процесса. Увлёкшись, Никто сам не заметил, как задремал. Разбудил его голос водителя: - А ну выметайся, парень! Сколько раз повторять, что уже конечная? Никто вежливо извинился и вышел из автобуса. Ещё не было и полудня, и он приятно удивился, что так быстро добрался до окраины города, несмотря на пробки. Ради такого дела стоило закурить. Недалеко от остановки Никто заметил небольшую компанию праздно шатающихся бездельников неопределённого возраста – от 15 до 20. Это открытие было взаимным, компания отделилась от лавочки, возле которой стояла на причале, и плавно приблизилась к молодому человеку. Из общей массы выделился разбитного вида молодец и, сунув правую руку в карман, небрежно произнёс: - Эй, пацанчик, дай закурить! Никто и не подумал пугаться или удивляться, глянув собеседнику в глаза, он озвучил первую мысль, пришедшую в голову: - Ты бы бросил это дело, парень, а то с твоим сердцем и волноваться-то лишний раз вредно… Молодец заметно изменился в лице, остолбенел и уставился ему в глаза. Зато его товарищи, напротив, оживились. - Чё? - Чё ты вякнул, упырь? - Кривой, ты его знаешь? О чём он говорит? - Ну, ща, по ходу, кто-то по щам словит… Последняя фраза принадлежала крепкому парню, который, недолго думая, выдвинулся вперёд. Все его намерения были написаны на лице, однако осуществить их ему не довелось – «Кривой», всё ещё не отрывая глаз от неудавшейся жертвы, рукой остановил друга. - Ну его на хрен, пацаны – псих какой-то… погнали лучше пивка жахнем. После чего все более-менее дружно ретировались, и лишь здоровяк ненадолго задержался, чтобы сплюнуть себе под ноги и, эффектной походкой штангиста-кавалериста проследовать за своими товарищами. Никто пожал плечами и пошёл дальше. Сколь бы много он не знал о людях, но это ни разу не приблизило его к тому, чтобы начать их понимать. О том, чтобы кто-нибудь понял его, уж и речи не было. Отчасти, именно это всегда мешало ему влиться в остальное человечество. Научившись вести себя, как все, он вдруг понял, что это отнюдь не уменьшило пропасть между ним и остальными людьми. Напротив, это сделало её намного заметней – но только для него самого. Годам к тринадцати Никто осознал, что он совсем не одинок в понимании собственной «некаквсейности». В то время ему начало казаться, что дело не в нём – просто ему не нашлось подходящей компании. Так бывает, что человек долго чувствует себя белой вороной, а в один прекрасный день попадает в круг людей, отличных от всех, с кем был знаком раньше, и оказывается, что он не так уж одинок в своей индивидуальности. В поисках хоть кого-нибудь, похожего на себя, Никто успел, пусть и не подолгу, побывать почти во всех известных ему субкультурах – но там ему было ещё неуютней, чем среди «серой массы». Он быстро понял, что в своём стремлении быть не как всё эти люди зачастую становятся похожи друг на друга гораздо больше, чем люди в толпе. Да и сами «неформалы», кажется каким-то образом чувствовали, что, в отличие от них, он не просто хочет быть непохожим на остальных – он не может иначе, хоть и совсем не против. Полная противоположность во взглядах, в общем. В конечном счёте, Никто решил, что нельзя вечно наперекор собственной природе притворяться кем-то другим – тем более, когда чувствуешь, что окружающие тебя люди подозревают, что с тобой что-то не так. Именно поэтому тот выдуманный мальчик написал свою последнюю записку, и именно поэтому Никто сейчас шёл по узкой тропинке прочь от города, заражённого цивилизацией. Так, погружённый в свои мысли, он плёлся, куда газа глядят до самого вечера, остановившись лишь раз, чтобы дать немного отдыха ногам и съесть недоспелое яблоко, сорванное по дороге. Уже в закатных сумерках он вдруг услышал крик кукушки. - Ку-ку. Птица была совсем рядом. - Ку-ку, ку-ку. Со свойственным этому виду упрямством она повторяла одни и те же незатейливые звуки в то время, как Никто подбирался поближе. - Ку-ку, ку-ку, ку-ку. Он, наконец, её увидел. Почему-то, он оказался очень рад этому обстоятельству – сейчас он чувствовал больше родства с этой птицей, чем со всем человечеством вместе взятым. Он вдруг подумал, что в его любимой сказке про гадкого утёнка, последнего следовало бы заменить кукушкой – всё-таки ближе к природе, ведь только эти птицы, не в пример заботливым лебедям, бросают своё потомство на попечение других пернатых. При этой мысли Никто вдруг страшно испугался за бедных птиц. Не за горе-родителей, конечно, но за маленьких кукушат. Ему вдруг пришло в голову, что незрелым птенцам, растущим в гнезде у скворца или синицы, наверное, бывает очень тяжело понять, что они кукушки, а никакие другие птицы. И как они только потом друг друга находят, чтобы продолжить свой род? Неужели их тянет за собой дремучий инстинкт – точь-в-точь, как лосося, который раз в жизни возвращается в реку, которую покинул ещё мальком. Парню вдруг стало ужасно любопытно, каково это – но, увы, он родился человеком, а у этих непостижимых существ почему-то принято бороться с животными инстинктами, так что, кажется, не судьба. Парень ещё немного постоял, но потом решил всё-таки оставить птицу в покое и пошёл дальше. К тому времени, как он вышел из леса, уже совсем стемнело, и унылая рогатая луна пасла в небе россыпи звёзд. Никто так долго не был в деревне, что уже и забыл, как много их может быть на небе. Ничуть не удивляясь отсутствию чувства голода или усталости, он взбежал на верхушку пологого холма и повалился спиной в невысокую душистую траву. Какое-то время Никто просто считал падающие звёзды, но потом чуткий слух донёс до него нечто, едва уловимое на фоне стрекота сверчков. Сначала он решил, что ему показалось, даже потряс головой, но потом прислушался и понял, что уже слышал это раньше… когда-то настолько давно, что уж и не в этой жизни вовсе, но всё же… Звук меж тем постепенно усиливался, и в какой-то момент парня осенило: ЗВЁЗДЫ! А он уж и не верил, что в детстве ему это не мерещилось… но даже если и так – их песнь была настолько прекрасна, что ради одного этого стоило быть сумасшедшим. Оживлённый внезапным открытием, Никто вскочил на ноги и прислушался ещё пристальней, словно, став ближе к небу на несчастных полтора метра, он мог что-то изменить. Как ни странно, это помогло – пение звёзд стало настолько чётким, что парень смог уловить ритм и даже мотив. Повинуясь невесть откуда взявшемуся желанию, он начал подпевать. Не вслух, конечно – голосовые связки человека просто не способны издавать звуки, хотя бы отдалённо похожие на пение звёзд, но словно душа молодого человека начала вибрировать в такт мелодии, а внутренний голос вторил непонятные слова далёкой песни. Парень был настолько счастлив, что не сразу заметил, что пение звёзд стало ещё громче, а со всех сторон начали появляться и с невероятной скоростью приближаться к нему какие-то светящиеся точки, издалека и впрямь очень похожие на звёзды. Вблизи же они выглядели скорее как небольшие облачка светящегося живого пара, плавающие в ветру, как в волнах. Приблизившись к юноше, они закружились вокруг него, переливаясь всеми оттенками белого, и тут до парня дошло, что поют вовсе не звёзды, а как раз вот эти неведомые существа. Повинуясь внезапно нахлынувшим на него чувствам, Никто пустился в своеобразный танец вместе со светящимися облачками, он кружился вместе с ними, бегал на перегонки, смеялся и плакал от счастья, и в эти мгновенья во всём мире не было никого и ничего, кроме самого мальчика, его новых друзей и песни. Последняя становилась всё громче и отчётливее, и в какой-то момент до парня дошло, что он понимает, о чём она: неведомые существа звали его с собой. - Пойдём с нами. - Лети, лети. Оторвись от земли. - Не бойся, ты среди своих. - Пойдём с нами… В сердцах парень вскричал: - Но я не могу!!! - Можешь, можешь… - Пойдём с нами! Оторвись от земли! Никто теперь прыгал, как сумасшедший, размахивал руками, слёзы текли по его щекам. В какой-то момент ему показалось, что у него почти получилось, он зажмурился, забыл обо всём, сбросил с себя всё, что его ещё связывало с этим миром, и оттолкнулся от земли. Миг, и остальные окружили его, закружили в невероятном хороводе и вихрем унесли за собой в невообразимую даль. Затем всё стихло, успокоилось и он, усталый и счастливый, остался в окружении таких же, как и он, существ, которые теперь казались самым настоящим, что только есть во вселенной. От них исходило самое, что ни на есть искреннее тепло и дружелюбие. - Где я? – спросил Никто, так и не сообразив, как у него это получилось. - Ты дома, наконец. – ответили ему. - А что… Его перебили: - У тебя ещё будет время всё понять. Много времени. Для начала тебе надо отдохнуть с дороги, но перед этим ты обязан кое-что сделать. - Что именно? - Это традиция: каждый, кто, наконец, вернулся домой, должен первым делом поделиться каким-нибудь знанием, полученным там, где он был. - О чём вы хотите узнать? - Неважно. Подойдёт что угодно. Никто ненадолго задумался, после чего произнёс: - Кукушки… они не могут осознать, кто они такие со временем – они с самого рождения чувствуют, что они кукушки.
Написано красиво. Есть несколько моментов, которые мне кажутся косяками. 1. Дети действительно частенько ведут себя не так. Не знаю, беспокоит родителей это или нет, но факт фактом - такие выкиды в поведении часто встречаются. 2. Те же гопники с моей точки зрения повели себя не логично. Чего они передумали? Не понятно. 3. После встречи с кукушкой текст почему-то перестал прикалывать и стал скучным. 4. На встречу существ я уже смотрела сильно скептически. Конечно, как же иначе то могло произойти? Помимо того, что наигранный баян, так и смысл всего как-то теряется. 5. Финальная фраза, как и смысл сего произведения притянут за уши. Короче, смысл и обстановка, декорации друг другу не подходят. Как-то так.
0
