Ради своего извращенного восприятия литературы и писательского труда я хочу рассмотреть эту глупую ситуацию через призму творчества Пелевина и В. Ерофеева и рассказать альтернативный вариант развития событий через их художественный стили. Зачем? Чисто поржать. Поставить так сказать литературный эксперимент.

Итак.
Эта куча земли была отвратительна. Ведь можно же было таскать из другой! Так нет, ты таскай из этой, чтобы добро не пропадало. Вот уже три часа убил, и засыпал совсем небольшой участок на огороженной территории. У меня оплата почасовая и работодатель незлобный – можно особо не напрягаться, но всё равно стыдно за такой прогресс. Да и тачка какая-то дефективная: кузов прикручен к основанию проволокой. Одно неверное движение – и собирай землю с дороги.
Кое-как выстрадал на новый рейд. Подхватил тачку, повез. Мозг мой тут же затуманился мыслями отвлеченными и донельзя абстрактными.
Есть в этом нечто символическое: выравнивание количества на поверхности. Сегодня я могу похвастаться, что работаю энтропией.

«Энтропия — связь между макро и микро состояниями, единственная функция в физике, которая показывает направленность процессов. Функция состояния системы, которая не зависит от перехода из одного состояния в другое, а зависит только от начального и конечного положения системы. Проще говоря, закономерности выравнивания куч.»

Если, конечно, эта мысль способна воодушевить меня и придать энергии (о-о-о, как мне это надоело!), то я готов (лишь бы время пролетело незаметней) воображать себя хоть диффузией.
Довез, вывалил, повез обратно. Интересно, сколько ещё поездок нужно?
И всё-таки есть в рассыпании и перетаскивании земли что-то особенное, что заставило меня пойти учиться в политех… Вот только любая теоретика легко разбивается о черенок лопаты…

В который уже раз набрасывая землю в тачку, я замечаю, что из-за деревьев лесопосадки, располагающейся недалеко от проклятой кучи, выходят два чудовища: одного ещё можно с натяжкой назвать «молодой человек», а второй тянет только на «немолодой человек». Оба слегка навеселе.
Если у них намерения мирные, то и слава Богу, а если приставать будут, то я их лопатой того… зашибу, короче. Мало ли кто здесь ходит, лесок-то аномальный, тут всякие водятся.
Вот с такими кровожадными мыслями я продолжаю мирно заниматься праведным трудом, искоса поглядывая на возмутителей моего душевного равновесия.
Подошли. Один раскрыл рот:
- Слушай, парень, у нас тут к тебе вопрос есть…
- Ага, у нас тут дискуссия, - поддакнул второй, который помоложе.
Так, очень сейчас интересный момент будет, главное лопату поудобнее перехватить…
- Чё за вопрос?
- Вот скажи, - продолжил старший – как ты думаешь, что такое Бог?
Ай-яй-яй, неожиданно… Какой поворот событий! Или всего лишь хитрый психологический маневр для выпрашивания большей суммы на бутылку? Так у них одна уже есть, может они предусмотрительно на опохмел собирают?
- Хы, это не ко мне, мужики, это вон к ним, - киваю в сторону костёла.
- Да не, погоди. Ты в армии служил? Мы служили, но безбожники. Не, мы конечно с Богом, но безбожники. Ну так служил?
- Нет, - что я еще мог ответить.
- А почему? Тебе сколько лет?
- 19. Меня не призвали, потому что ещё учусь.
- Давай пойдём присядем куда-нибудь, покалякаем, - предложил Паша.
- Да не, мужики, я не могу – у меня тут работа. Я вас понимаю и ваши благородные намерения тоже. Но у вас борения духовные, а у меня боренья с землей, - попробовал отбрехаться я.
- Ой, да чё ты. Нас не заметят. А если заметят, то пускай подойдут и мне скажут. Есть дела поважней, чем какая-то работа.
Паша явно собирался настаивать до последнего, то есть до моего позорного бегства.
Тут вклинился Гаврила – защитник и да мне возможность поразмыслить.
- Паша, Паш, ну, может человек действительно работает, а мы тут мешаемся… Давай в другой раз, а? Перенесём вопрос на следующий консилиум…
- Нет, нельзя, - горячился Павел, - нужно разобраться здесь и сейчас, надо в конце концов добраться до правды!
У них завязался спор, а я тем временем думал.
Так, пить я не умею, и мама мне говорила, что с незнакомыми дяденьками в машину садиться нельзя. (Интересно, а пить с незнакомыми дяденьками можно? ) И мне потом будет плохо. И я потеряю часть жалования. И разговор может оказаться тупым.
А с другой стороны – меня ж не каждый день озадачивают такими глобальными вопросами. Как говориться, кто не пьёт… тот не с нами. Не понравится – уйду. Всё, решено.
- Эй, мужики, пошли на бревно! Покалякаем.
Два ясных, искренних взгляда. Дети, ну чисто, дети! Я бросаю лопату, и мы идем до бревна.

- Меня Гаврила зовут, - сказал тот, который помладше.
- А меня – Паша, - вставил старшой.
- Тимофей.
- Ну вот смотри, Тимоха. – Начал Паша, расстилая вчерашнюю газету на пеньке. – Я ему говорю, что Бога толком нет. Фарт есть, а Бога нет. Говорят же: «Подфартило». Бог – это всего лишь фортуна, сегодня она к тебе лицом, а завтра мягким местом. Потому как если б он был, то всю несправедливость разом бы пресёк, потому что нам в Библии всё время говорят, что он добрый.
И люди-то зачем молятся? Что б подфартило… Детей зачем в церковь тащат перед учебным годом? Да за тем же – что б везло в учёбе. Или там свечку чуть не туда воткнешь – сразу бабка какая-нибудь зашипит. А почему?..
Тут Паша выдержал театральную паузу и обвел меня с Гаврилой куском сыра. Мы, конечно, не знали, но жаждали узнать. Довольный произведенным эффектом, Паша аккуратно положил сыр и продолжил:
- А потому, что боятся ритуал нарушить. Это как со студентами: сдадут экзамен на пять в желтых трусах, так потом в этих же трусах на все экзамены ходят. Иногда не стирают даже, чтобы халяву не спугнуть…
Мы дружно оценили шутку и погыгыкали.
Теперь стол был готов. Гаврила водрузил посередине бутылку, оглянул великолепие из хлебной нарезки, куска сыра и нарезки из колбасы.
Один литр – это почти два пластиковых стаканчика на человека. Судя по всему - нормальная доза для данных представителей рабочего класса и слишком много для меня.
Но чего не сделаешь во имя Истины! Дискуссия обещает быть очень интересной, лишь бы только войны не было на почве теологических предпочтений. Без сомнения, наша беседа окончательно развеет все туманности и белые пятна, прояснит многие философские вопросы как для меня, так и для них, юных адептов Истины!
- Твоя очередь, Гаврила, - сказал я.
- Я считаю, что Бог есть, и он что-то вроде кармы, как у индусов. Будешь жить плохо – получишь в торец. Будешь жить хорошо – получишь пряник.
Гаврила свинтил крышку и начал разливать. Я слушал и завораженно следил за филигранными движениями его руки.
- Только мне пряник не светит, потому что я страшный грешник и безбожник, не смотря на то, что в армии служил. Эх, гореть мне, ребята, синим пламенем. Поэтому – за хорошее времяпрепровождение!!!
Гаврила поднял стакан и многозначительно добавил: «До дна!»
- Знаем, знаем, что до дна… - буркнул Паша и тоже поднял стакан.
Понятное дело, что и я поднял. Вот только тост показался мне странным. Неужели есть тост за хорошее времяпрепровождение? И почему за это пьют до дна? Может, традиция у них такая? В любом случае – пью до дна. Паша и Гаврила уже активно жмурились и двигали кадыками.

Когда я, задыхаясь, допил жидкость под одобрительные возгласы, меня саданула мысль - зря я с ними пошел. Обязательно произойдёт то, что мне не понравится. Говорила же мне мама…
Я вгрызался в сыр. Они молчали. Они ждали моего мнения, а не знал, что ответить, потому что никогда серьёзно не задавался вопросом «что значит для меня Бог?». Почему я никогда по-настоящему не думал об этом? Почему какие-то пропойцы пытаются решить для себя, что такое Бог? Пусть неуклюже, дико, нелепо, но пытаются? А я, весь из себя умный не знаю, что ответить… Поэтому я буду грызть сыр.
- Итак, Тимофей, колись, что такое Бог?
Я грызу сыр.
- Ну давай, не стесняйся, здесь все свои!
Я грызу сыр…
- Тимофей! Ты что молчишь?!
Сыр отвратительный. Всё отвратительное. Весь день загадили. Зачем им надо задавать мне вопросы? Могли ведь идти мимо, могли идти вообще в другое время, в другом месте. В другом городе. Почему именно меня надо было озадачивать? Кругом полно народу! Наконец я бросаю это занятие. Я встаю и слышу свой сдавленный, наполненный легкими истерическими нотами голос:
- Я не знаю, что такое Бог! Поэтому я предлагаю тост за хорошее времяпрепровождение!!!
Я подцепил стакан, предусмотрительно зажмурился, выдохнул и опрокинул водку в горло. Когда я открыл глаза, то узнал, что вокруг не лесопосадки, нет. Вокруг – океан, а я сижу на плывущем бревне. От удивления я слегка отклонился назад, потерял равновесие и свалился в воду. Я попытался дернуться, выплыть, но бесполезно – шел на дно словно камень. А потом вдруг понял, что не чувствую воды, не чувствую давления и не захлебываюсь.
Я тонул в странном веществе, похожем на воду и воздух одновременно. Я тонул, и вокруг становилось всё темней и темней, до тех пор, пока я не наступил полный мрак. К счастью, это продолжалось не долго.
Я увидел брезжащий свет наверху и почувствовал, что уже не тону, а всплываю. Такое наверно ощущают дайверы, когда поднимаются из глубины. Неясный свет постепенно превращался в колеблющееся пятно. Наконец, последняя резкость была наведена, и меня выбросило в конец бетонного туннеля, открывающего огромную черную пасть за моей спиной. Пространство слева и справа было затянуто густым, плотным туманом, а прямо передо мной были большие кованные ворота, висевшие прямо в тумане. И еще там была лавочка, которой сидели двое. У одного за спиной лучистые невесомые нити сплетались в силуэт больших, в человеческий рост, крыльев. У второго крыльев не было, зато он был одет в красивую ниспадающую одежду, совсем как на картинках про Древнюю Элладу.
Они пили чай. Бескрылый заметил меня и от неожиданности слегка вздрогнул. Чай выплеснулся ему на колени, оставив на золотистом одеянии смешной след, напоминающий кошачью голову. Бескрылый поморщился и провёл рукой по пятну. Пятно исчезло.
- Тебя как звать-то, отрок?
- Тимофей Лис..
- Знаем, знаем, - замахал руками бескрылый. – Родился, вырос, учился. Не был, не был, не состоял. Меня апостол Павел зовут, а его архангел Гавриил. Но можно и без официоза, по именам. Ты к кому, собственно?
Вопрос поставил меня в тупик. Надо сначала вспомнить, кого я из Библии знаю…
Пауза вежливого участливого молчания. У них, видимо, такие гости часто бывают. Привыкли уже. На ум приходил только недавний пьяно-философский разговор с двумя мужиками.
- К Богу, наверное.
- Так нет Бога, - усмехнулся Гавриил.
- Как нету? Занят что ли?
Архангел нехорошо улыбнулся:
- Нету его, совсем нету, понимаешь?
- Быть такого не может, - ответил я, - нам всегда говорили, что есть.
- Я гляжу, ты на инженера учишься, да? Значит, понять должен…
- Не совсем инженер, я скорее…
- Знаем, знаем, - снова замахал на меня Павел, - короче, теория Большого взрыва тебе знакома?
- Конечно, даже очень, я его сегодня даже думал! – это хмель еще не полностью выветрился.
- Угу, знаем. Когда Бог мир творил, он полностью в него и перешел. Единственно возможный вариант существования превратился в великое множество вариантов. Возникла устоявшаяся система, которую вы и называете Вселенная. А Бога ЗДЕСЬ нет, потому что он – везде: и в тебе, и во мне, и в этом чае тоже. Может быть, ты найдешь частицу его и в себе.
Теперь возвращайся, вечер уже, почки еще отморозишь…
- А, а как же..
Я еще пытался что-то сказать, о чём-то спросить, но и кованые ворота, и скамейка, и воздушные нити Гавриила, и ниспадающая одежда Павла вдруг затуманились, размылись, превратившись в светлое пятно, похожее на кошачью голову. Я снова тонул и протягивал к кошачьей голове руки, как протягивают мамам свои руки младенцы. Чернота подо мной раскрывала пасть, но мне не было до неё дела – я слушал, как шумит океан и удивлялся, что звук – совсем как у бабушки в деревне, когда меня маленького отправляли туда на лето, чтобы я мог просыпаться и слушать, что ветер опять тревожит вяз за моим окном.
Потом меня накрыла темнота, превратившаяся затем в голубой и зеленый цвет. Зеленый цвет оказался листвой надо мной, а голубой – кусочком неба.

Я лежал на спине, задрав ноги на бревно Какой-то камень больно врезывался в правую лопатку. Я попытался встать и тут же свалился обратно: ноги сильно затекли. Я застонал. Никогда не думал, что кровь может так больно возвращаться в сосуды – словно шилом колют.
Потихоньку встал. Конечно же, ни Гаврилы, ни Паши уже не было. Не было даже объедков. Мало того, и самой газеты не осталось. Обидно, одним словом.
Вот только тачка стояла на том же месте, и лопата по-прежнему торчала из кучи земли.

JHS