1

Лето – мое любимое время года. Меня греют воспоминания о том, как я ходил по мягкой и влажной скошенной траве, вдыхал жаркий аромат летнего вечера, нежился в свежей ночной прохладе того времени. Эта память – бальзам для искалеченной души и единственное оружие против моих демонов. Лето – мое любимое время года даже несмотря на то, что большинство воспоминаний о нем – фальшивка.

Но что же реальность? Реальность – грязная, завшивевшая квартира на восьмом этаже ветхой девятиэтажки. Реальность – война и бесконечная ядерная осень за окном. Реальность – фантомные боли от утраченных ног и неугасимый зуд в местах спайки плоти и дешевых бионических протезов, купленных с ветеранской пенсии. А еще реальность – доступный высокоскоростной интернет, мозговой порт - имплант и VR-шлем. Я понимаю, что эти блага современных технологий всего лишь подачка от государства. Ширма, ограждающая отморозков, пьяниц, калек-ветеранов и просто недовольных жизнью людей от несправедливой действительности, от желаний что-то в этой самой действительности изменить. Ну да что мне с того? Виртуальная реальность – маленькая дверь в мое персональное лето, и, пока она открыта, у меня остается шанс не провалиться в пучину безумия окончательно.

Сегодня понедельник, четыре часа дня. Большинство людей уже давно разбрелись по рабочим местам. Но только не я. Капиталистам современности не нужен сумасшедший калека. От него одни убытки. Раньше я еще пытался обивать пороги мелких компашек в поисках трудоустройства. Хватался за куцый хвост призрачной надежды. А вдруг появится работа, и мой больной разум воспрянет, вынужденный заниматься делом? Вдруг прошлое отступит, жизнь преобразится, и я стану хоть немного походить на обычного, нормального человека? Давно засевшее в мозгу осознание того, что мы – осколки той войны, так и останемся на задворках жизни, окончательно задушило надежду. Ее больше нет.

Старый вонючий диван натужно скрипит под моим весом. Пропахший потом и техническими жидкостями протезов, он жалобно стонет, когда я выгибаю затекшую спину. На коленях лежит шлем виртуальной реальности. В правой руке стакан с водкой, в левой – снотворное. Оно больше не помогает. Я с надеждой каждый раз глотаю таблетки, понимая, что эта моя война, война с бессонницей, проиграна. Алкоголь, какой бы он ни был, тоже бесполезен. Нет, он все еще пьянит. Под его влиянием воспалённое сознание немного смазывает яркость образов. Но они все равно проступают, с каждым разом все четче и четче.

Неприятно царапая горло, таблетка проваливается в желудок. Безвкусный алкоголь следует за ней. Я водружаю на голову шлем, мой проводник в другой, лучший мир. Реальность же остается по ту сторону пластикового визора. По телу бегут мурашки в предвкушении того, что пластиковая пелена перед глазами сменится пеленой виртуальной. Я не могу дождаться, когда реальный мир схлопнется, не оставив и следа. Жажду, чтобы в потоке нулей и единиц исчезла моя старая квартира с пожелтевшими обоями и потолком, испарилась осень с ее кислотными дождями, отступили, наконец, беспокойство, страх… и воспоминания. Сейчас установится сигнал - и откроется моя маленькая дверь в лето.

В квартире воняет гарью. Это мой неудавшийся завтрак. Синтетические мясо и картошка, теперь напоминающие ошметки горелой плоти. Утром у меня начался очередной приступ… и я все сжег. Запах не из приятных. Жаль окно не открыть, не проветрить. На улице дождь, боюсь подоконник оплавится.

Процент загрузки шлема равняется восьмидесяти семи. За стеной ругаются соседи. Я знаю их. Это Хиро и Алла, у них есть маленькая дочь по имени Акико. Непривычное имя для русскоговорящего. Ну что поделать, после войны культуры смешались слишком стремительно. Он – складской работник в КиберСис Индастриал. Она – домохозяйка, а по ночам, когда муж на сменах, подрабатывает проституткой, чтобы держать семью на плаву. Он знает об этом и бьет ее. И ребенка тоже бьет. В общем, типичный «средний класс» современности. Из-за стены слышны крики и плач. И звонкие шлепки. Перегородки тут тонкие. Слышно каждый удар. Вот еще и еще один, и снова... Что-то гулко упало на пол, словно мешок картошки. Надеюсь, это он и был.

Девяносто девять процентов… Яркий свет, вспышка – и по телу разливается приятное тепло. Несуществующие ноги больше не болят. Звуки соседской ругани еще слышны, но совсем глухо, будто из другого, чужого мира. Вот уже лучи солнца играют на моем лице. Наверное, младенцы переживают что-то подобное в момент рождения. Открываю глаза и… передо мной холм, мшистый и будто бы мягкий. На нем ива, старая и величавая. Она медленно шевелит длинными зелеными косами, поддаваясь летнему ветру. Позади нее невысокая скала, поросшая сверху терном. У ее подножия из каменного лона вырывается звонкий родник. Небольшим озерцом он разливается вокруг холма, а затем, преодолевая плотинку, будто бы сложенную местными ребятишками из камней и веток, устремляется вниз, к широкому полноводному каналу.

Шаг, и ручей остается за спиной. Лишайник шуршит под ногами, когда я взбираюсь на холм. Взбираюсь своими, живыми ногами, ногами из плоти и крови. Босыми ступнями ощущаю мягкий влажный мох. Ладонь ложится на грубую кору древней ивы, медленно движется по ней. На ощупь она жесткая, шершавая и теплая. Неужели минуту назад я был в мире, где подобной теплоты больше не сыскать?

В ветвях ивы шустро юркают небольшие серые птички. Я смотрю на них и понимаю, что улыбаюсь. Прыжок вниз, в озерцо. Брызги в разные стороны. В лучах солнца они светятся словно энергетические разряды. Разряды… будь я там, снаружи, такое сравнение вызвало бы у меня очередной приступ. Глубокий вдох. Чувствую, что летний ветер несет с востока, с обширных сельскохозяйственных полей запах свежескошенной люцерны.

Из-под ног во все стороны бросаются малюсенькие лягушки. Дно водоёма покрыто песком и мягкими водорослями. Перебираю пальцами в прохладной воде, ощущая мягкую песчаную кашицу на своей коже.

Сколько раз я видел это место? Десятки? Сотни раз? Это не важно. Не важно, что оно, моё персональное лето, всего лишь компьютерная симуляция, хранящаяся где-то в глубинах интернета, на арендованном сервере. Сейчас компьютерная программа кажется мне реальнее чем… чем реальность. Все за пределами виртуала - будто бы дурной сон.

Вот могучая тень старинной ивы осталась позади. На мои плечи и голову давит тяжелое пекло летнего полудня. Казалось бы, солнечный жар должен утомлять, терзать кожу, но меня он радует. Впереди обрывистая круча и тропа, полузатерявшаяся в зарослях шиповника. За ними, до блестящей вдали серебряной нити неширокой речонки, распростерлись зеленые полотна люцерновых лугов. Они манят меня обилием жизни, и я поддаюсь, устремляясь к полям.

«Чертова виртуальная реальность – единственная полезная вещь, которую предложил бесплатный психолог», – думаю я.

А ведь неплохо было бы остаться тут навсегда. Бродить по летнему лесу, наслаждаться теплыми вечерами и спокойными ночами. И что с того, что мое настоящее тело будет медленно умирать там, в реальности? Я готов бродить здесь, пока мой разум не угаснет после смерти. Это счастье по сравнению с бесконечными кислотными дождями, искалеченными телом и разумом. По сравнению с воспоминаниями о прошлом… с видениям… с приступами… Я не сомневаюсь в своем выборе. А что тут думать? Останусь тут, пусть на неделю, на полторы. Но туда… в мир боли я больше не вернусь.

Тропа приводит меня к широкому зеленому полю. Захожу в люцерну по щиколотки и чувствую, как по спине бежит неприятный холодок. Жесткий ком паники поднимается откуда-то снизу живота и медленно движется к горлу. Учащается дыхание. Тяжелые капли пота катятся по щекам на подбородок и падают вниз сквозь зеленые листья люцерны так, словно их не существует.

Перед глазами, как сквозь туман, проявляется картина из прошлого.

Яркая вспышка, потом грохот и боль. Грязь везде. В одеже, во рту, в глазах, во мне. На вкус она как кровь. Смотрю вниз - и вижу клочки окровавленных армейских штанов. Ног ниже колен больше нет, только острые обломанные кости и прикипевшая к танковой броне кровоточащая плоть. Моя плоть. Потом все рушится. Сначала воспоминание, потом окружающееся пространство. Они схлопываются друг в друга, а потом наступает темнота и холод.

2

Шлем с грохотом падает на пол. Яркая летняя картинка, словно утренний сон, развеивается, не оставляя и следа. Сажусь на край вонючего дивана. Из-под ног с жестяным звоном во все стороны бросаются малюсенькие лягушки… Нет, не лягушки, это катятся пустые пивные банки. Глубокий вдох. Вокруг темнота. Внезапно приглушенный одиночный стук в коридоре. Что? Что это было? Пристально всматриваюсь в густую тьму дверного проема. За мной кто-то следит?

– Кто? – шепчу я, – кто здесь?

Чувство тревоги растет. Сложно понять, действительно ли в моей квартире кто - то есть или начался новый приступ. Поднимаюсь, скрипят грубые механические суставы.

– Где чертов шлем? Что случилось? – говорю сам с собой, но знаю, сигнал прервался. Что-то с тарелкой приема - передачи. Или кабелем… тянущемся от кухонного окна к роутору, находящемуся в коридоре.

Сколько я был в виртуале? Иной раз время там мчится быстрее, чем в реальности. Во мраке выделяются зеленые цифры электронных настенных часов. Три двадцать пять ночи. Гремя пустыми бутылками и упаковками от чипсов, разбросанными по полу, пробираюсь к выходу в коридор, к выключателю. Под ноги попадает что-то полукруглое. Первая мысль – электромагнитная противотанковая мина. Сейчас я взорвусь. Адреналин бьет в голову, я падаю на пол, не успев додумать мысль. Рефлекторно руки обхватывают голову. Веки сжимаются до боли.

Внезапно я уже не в своей квартире. Грохот тяжелых дизельных двигателей вокруг. Смотровая прорезь, в ней кусочек мира – дорога - словно река перемешенной грязи. По обе стороны - выжженные руины многоэтажек. Спереди танк. Уличная грязь доходит ему почти да верхних траков. Ещё мгновение – и громкий треск. Даже громче гула двигателей. Потом вспышка, такая яркая, что силуэт машины на несколько минут отпечатается перед глазами. Впереди идущий танк, полурасплавленный и объятый пламенем, кренится вправо. Откидывается люк. Оттуда вырываются клубы дыма, а потом выползают солдаты. В рваной горящей одежде они выбираются наружу, оставляя на раскаленной броне лоскутья ткани и плоти.

Глаза открываются, и мир приобретает смутные очертания. Темнота. Я не на поле боя, а дома, в квартире, лежу на полу, обливаясь потом и прижимая к груди VR-шлем. За окном отбивает стаккато губительный дождь.

Подняться тяжело. Энергия медленно возвращается в ослабевшее тело. Неровно жужжат протезы. Спотыкаясь, чуть не падая, добираюсь до дальней стены комнаты, к выключателю. Раздается щелчок тумблера. Тьма испаряется, и гнетущее чувство страха, вызванное приступом, немного ослабевает.

Интернет-кабель в порядке. Кварцевый свет щиплет глаза. Опускаю взгляд, чтобы они привыкли. На полу лежит небольшой изогнутый гвоздик, рядом металлическая гравюра. Чеканка изображает высокую стройную женщину с обнаженной грудью и кинжалом в руках. Подарок друга. Кажется, нашелся источник того странного стука. Что же, тяжело вешать картины, когда каждый удар молотка в голове отдается выстрелом.

В окно на кухне барабанит дождь. Раскрываю оконные створки. В квартиру врывается ночная какофония беднейшего городского района. Треск дождя перемежается с ревом автомобильных двигателей, далеким плачем полицейской сирены, громкими криками и смехом группы молодых людей, стоящих внизу, под окнами моей квартиры.

Одежды, защитившей бы меня от кислотного дождя, в квартире нет, но я все равно вытягиваю руку наружу. Если осадки и правда токсичны, запросто можно получить ожог слизистых тканей, а то и кожи. Капли суетливо барабанят по открытой ладони, разбрызгивая свои крохотные тельца. Вода не несет в себе ни зуд, ни жжение, только холод вечной осени.

Внизу молодые люди – типичная шпана современного города. Одетые в черные брезент-плащи, лоснящиеся беспорядочным разноцветным граффити, они шумят под окнами чужого дома. Уверен, что у многих из них проблемы с законом, у некоторых с алкоголем и наркотиками, у единиц с дозами нейромедиаторов, препятствующих отторжению имплантов. Именно поэтому большинство из них озлоблены и жестоки.

Подоконник натужно скрипит, когда я опираясь о него руками, выглядываю из окна. Капли суетливо барабанят по лицу. На коже мокрыми паутинками распространяется осенний холод. Смотрю наверх и вижу причину отключения от глобальной сети, преграду на пути к моему персональному лету. Спутниковая тарелка приема-передачи сломана. Кронштейн выгнут влево, чаша помята, блок приема сорван и болтается на проводе, словно детская игрушка. Интересно, в чем было дело? Должно быть, порыв ветра. И, тем не менее, пресловутый ком паники вновь подкатывает к моему горлу.

Ведь если задуматься, дел - то. Дождаться утра, вызвать ремонтников. За небольшую плату те все наладят. Но я не могу ждать. Лето мне нужно сейчас, ведь война в голове больше не дает уснуть здесь, в реальном мире.

3

Из телефонной трубки доносится странный, но очень знакомый звук. Я знаю, что это. Так звучат противотанковые ракеты класса «воздух - поверхность». Заходя на цель, они издают, казалось бы, далекий рокот, перетекающий вдруг в протяжное «т-у-у-у-у-у-т», а затем раздается взрыв.

– Алло, КиберСис Интернет Индастриал, горячая круглосуточная линия для ветеранов ПАВ, меня зовут Ирина, здравствуйте.

ПАВ. Первая атомная война. Какое пафосное название. Все мы – ненужные обществу ветераны той самой войны, называем ее «Первой корпоративной».

– Здравствуйте, – хрипло говорю я. – У меня проблема. Тарелка приема - передачи сломалась. Должно быть, ветер, но я…

– Назовите, пожалуйста, ваш адрес.

– Улица Энгельса 89, корпус 1, квартира 22.

– Бывший «Версаль»?

– Т - так точно, – голос дрожит, сосредоточится трудно.

Меня захлестывает необоснованное чувство того, что кто - то наблюдает. Следит оттуда, из распахнутого настежь окна. Оборачиваюсь – никого, только мокрый подоконник и шторы, лениво развеваемые ночным ветром.

– Мужчина, вы там?

– Да, так точно, извините, отвлекся.

– Бригада ремонтников прибудет к полудню. Плата за услугу спишется автоматически с вашего пенсионного счета. За час вам прозвонят на моби...

– К полудню меня не устраивает, – перебив, повышаю голос, – присылайте сейчас, меня ждет мое лето, без интернета я никак… - только закончив фразу, понимаю, как глупо это прозвучало.

– Лето? – Недоуменно отвечает оператор, – ну да, лето. Ну и что, что лето? Вы время видели? И ливень… вон какой!

– Но мне нужно…

– Мужчина, бригада ночью не работает, ждите утра. До свидания.

Связь оборвалась, последовали короткие гудки.

Мобильник упал и глухо стукнулся о грязный линолеум коридора. Я не могу ждать. Каждую ночь, когда одиночество и темнота давят на голову, разум воспаляется еще сильнее. Страшные воспоминания накатывают, и иной раз один приступ сменяется другим. В такие моменты страх червем точит мою душу. Я боюсь, что не выдержу и сделаю что-то ужасное. Что именно? Этого я не знаю. Мне страшно думать о таких вещах. Спасение есть только внутри лета.

За спиной хлопнула входная дверь квартиры. Через мгновение я уже на лестничной клетке. Через полминуты на самом верхнем этаже. Подъем был не самым простым. Протезы слушаются плохо. Должно быть, дело в том, что несколько дней назад я прекратил принимать нейромедиаторы. От этих таблеток привкус крови во рту.

А вот и выход на крышу. Закрытая решеткой лестничная клетка. За решеткой, на потолке люк на крышу, у стены – лестница к выходу. Решетчатая калитка на обычном дверном замке. Но личинка выдавлена чем - то твердым. Вместо этого решетка заперта толстой цепью и крупным навесным замком. Нужен ключ, по счастью, я знаю, где его раздобыть.

Стук в дверь эхом разливается по лестничной клетке. Стучу еще раз, но никто не открывает. За дверью ни звука, жду. Дверь большая и тяжелая, обитая старым пожелтевшим металлом. На уровне глаз грубо вмонтировано устройство, представляющее собой сенсорный экран, динамик и цифровую аналоговую клавиатуру под ними. На экранчике красным светится число двадцать три, номер квартиры.

– Кто там? – из динамика доносится женский голос, приятный, но озабоченный.

– Аля, хорошо, что ты дома.

–А, сосед, это ты, – нервно смеется, – так где же мне еще быть - то? Ночь на дворе!

– Покажись, пожалуйста, поговорить надо.

Несколько секунд молчание, потом треск статики из динамика и резкое: «Уходи! Ты время видел? Сплю я!»

– Нет, Алла, – повышаю голос, – выйди, поговорим. Это срочно.

Некоторое время никакой реакции. Намереваюсь постучать еще раз, но этого не требуется. Дверь приоткрывается, звякает от напряжения цепочка. В образовавшемся просвете показывается женское лицо с тонкими чертами и большими синими глазами. Оно было бы симпатичным, если бы не крупный синяк и припухлость на щеке. Волосы у появившейся женщины темно - синие, даже почти черные. Прическа – аккуратное каре, сделанное так, будто женщина собиралась куда-то выйти.

– Что надо?

– Ключи от крыши.

–Какие еще ключи?

– От крыши, Алла. Я знаю, чем ты обычно занимаешься по ночам. И знаю, что ты тайно раздобыла один дубликат для себя.

– Я не понимаю, – лицо выражает искреннее удивление.

– Понимаешь. Каждую ночь ты выбираешься на крышу. Оттуда тебя забирает твой сутенер. Он прилетает на аэрокаре. Модель не знаю, но птичка достаточно тихая.

«Хотя меня все равно будил звук двигателей, – думаю я, – когда я мог спать без помощи моего лета».

Женщина грязно ругается, опускает глаза.

– Ты - то откуда знаешь? – спрашивает она, но сразу же продолжает, – а черт, на хер. Если отдам, ты уйдешь?

–Да.

Дверь захлопывается перед моим лицом. Становится совсем тихо. Собираюсь стучать вновь, но дверь приоткрывается. Из проема высовывается длинная рука с тонкими женскими пальцами.

– На, держи, – кусочек металла падает мне в ладонь. Он оставляет на коже темное пятнышко. Ключ окровавлен.

– Что за черт, Алла?

Ее глаза в ужасе округляются. Мой взгляд цепляется за кончики пальцев женщины, лежащие на торце двери. Они в крови.

– У тебя что - то случилось? Хиро что, дома?

Глаза округляются еще сильнее. Она пытается закрыть дверь, но я ее останавливаю.

– Алла? Что - то случилось?

Нет ответа. Алла судорожно пытается захлопнуть дверь. Заглядываю в квартиру, поверх ее головы. В прихожей лежит человеческое тело. Кровь медленно заливает деревянные крашенные полы, глянцево блестит в тусклом свете ламп. Раздается громкий удар. Это закрылась входная дверь? Или прозвучал выстрел? Перед глазами красным - красно.

Это был снайпер. Только что убили командира танка, приоткрывшего люк, чтобы осмотреться. Содержимое его головы теперь на моем лице. Оно горячее и липкое. Ничего не вижу. Внутри танка душно, Сергей что - то кричит. На ощупь затаскиваем тело командира в утробу машины. Я помню его. Командира звали Егор. Нет, Егор, это другой парень, его убило раньше. Командир… Как же звали командира? Паша? Игорь? Я потерял стольких товарищей, что, кажется, будто все их личности после смерти слились вместе и терзают меня. Терзают за то, что я остался жив. Они следят за мной и преследуют. Больше не дают спать. И спасение от них есть только внутри лета.

Реальность встала на место. Это случилось так резко, будто кто-то щелкнул тумблер. Я не сразу понимаю, что судорожно тру глаза обратной стороной предплечья. Окончательно прейдя в себя, замечаю в ладони ключ. Он маленький и покрыт потрескавшимся, словно больная кожа, коричневатым налетом. Передо мной закрытая железная дверь. Она мрачная и мертвая, словно пожелтевшая от времени надгробная плита. Последнее, что помню – как стучал в нее. Дальше воспоминаний нет, их заменила собой страшная картина из прошлого. Это был приступ. Ключ, сжатый в ладони, означает, что я получил, что хотел. Пора возвращаться наверх.

Ключ не подходит. Когда я поднялся и попробовал открыть, выяснилось, что он слишком мал. Кроме того, что замок висит так, будто его повесили с внутренней стороны. Когда я рассмотрел его, увидел следы граффити. Замок измазан салатовой краской из баллончика. Кляксы отдаленно напоминают неправильной формы черепки, а некоторые линии – кости. Чтобы сломать замок у меня нет подходящего инструмента. Когда решил спросить у Аллы, есть ли в хозяйстве монтировка или топор, ­– никто не открыл. Наверное, я напугал ее своим припадком.

 

 

4

– Ого! Ого! Смотри, че дядька делает!

– Мужик, ты че обдолбался?

Те ребята в брезент - плащах, они еще здесь, внизу. Кричат мне. Кто - то орет, что я спятил. Черт, кто бы ты ни был, как же ты прав.

– Да ладно, тихо! Пусть лезет!

– Лезай батя, лезай!

На часах четыре утра. Я пытался заснуть, но покойные товарищи смеялись надо мной. Не давали закрыть глаз. В мыслях то и дело проступал образ моего трофейного пистолета. Забавная вещица. Ирония в том, что я дорожу этой вещью и одновременно ненавижу ее. Она – материальный кусочек той войны, как и протезы, как и мои шрамы. Поэтому, каждый раз, когда пистолет попадается на глаза, появляется желание избавится от этой мерзости. Но я не могу. Пистолет – оружие последнего шанса. В случае, если не получится упокоится в моем лете, ствол поможет уйти способом, достойным солдата. Сегодня желание пустить пулю в лоб как никогда сильно, но страсть оказаться в лете все еще сильнее.

Тяжело шипят пневмомышцы. Скользко. Искусственные стопы не слишком устойчивы на гладкой пластиковой поверхности подоконника. Дождь кончился, холодно. Передо мной пропасть. Внизу черный, словно бездонное озеро, дворовый асфальт, пестрая детская площадка и группа людей, кричащих мне, чтобы я лез выше. Вдали огромный город. Обелиски небоскребов в неоновых отсветах, окутанные кишкой магнитных железных дорог и висячих дорожных магистралей. Венчает картину огромная гранитно - черная и словно бы гладкая пирамида – головной офис КиберСис Индастриал. Гигантская, как гора, упирается она своей вершиной в серое небо, и, кажется, вот - вот пробьёт его, лопнув наш мир как воздушный шарик. Двадцать лет назад я думал, что сражаюсь за Родину, оказалось, за корпоративный дух…

Вниз устремляется осколок потускневшего красного кирпича. Щелкнув о край оконной рамы, он продолжил свой путь и растворился в утренних сумерках. За ним следует еще один кусок, потом еще. Старый, обветшалый дом крошится в моих пальцах, словно песочный замок, пока я карабкаюсь по стене вверх, к тарелке. С удивлением замечаю новое полезное свойство моих дешевых протезов. Их плоские мыски неплохо впиваются в щели между кирпичами.

Ветер мешает. Вот опять, налетает он сбоку и мягко толкает в спину, будто спешащий куда - то пешеход. Толкает мягко, но напористо. Я то и дело останавливаюсь, боясь быть сдутым. Этот страх странный. Во время очередного порыва ветра не чувствуется кома паники у горла, как тогда, во время отключения от моего лета. Страх, он будто инстинктивный. Мышцы сами стопорятся, пальцы сжимаются сильнее, жужжат от напряжения искусственные ноги. Создается ощущение, будто меня поделило надвое. Разуму все равно, он готов сорваться вниз, тело же цепляется за жизнь.

С крыши девятиэтажного здания офис КиберСис Индастриал кажется еще больше. Складывается впечатление, что эта черная пирамида растет, постоянно увеличивается в размерах, подминая под себя весь остальной город.

Поддаваясь какому - то древнему человеческому инстинкту, мой взгляд обращается вниз. С высоты кажется, что асфальт двора, темный, словно воды горной реки, будто бы бурлит. Его черные валы перекатываются, плещутся буйные волны. Спустя секунду понимаю, это не асфальт, не мой двор, не мой дом. Это отвесный берег, а глубоко внизу плещутся воды широкой реки. Впереди длинный железнодорожный мост. На нем, словно грузный стальной удав, покоится бронепоезд. Его груз – многочисленная бронетехника, закованная в цепи на широких грузовых платформах.

Вот я в самом хвосте состава, верхом на главном орудии танка. Далеко впереди копошатся мелкие, будто насекомые, люди. Они суетливо обслуживают тяжелых железных чудовищ войны. Отсюда каждый из них кажется незначительным и мелким. Люди всегда кажутся незначительными… до тех пор, пока не начнут умирать. Неожиданно в небе раздается громкий, пронизывающий гул, словно тяжелые облака трутся друг о друга твердыми панцирями. Вправо, с железные скрежетом, разворачиваются тяжелые, противовоздушные калибры бронепоезда. Оглушительными хлопками раздается оборонительный залп. Из средних вагонов вниз, в воду, сыплется маленькие черные точки. Спустя секунду, присмотревшись, понимаю, что это люди. Они отчаянно бросаются из поезда в надежде спастись. Раздается протяжное «т-у-у-у-у-у-у-т», – и с неба на поезд обрушиваются несколько ракет. Как Зевсовы молнии, бьют они в середину поезда, разрушая мост. Карточным домиком складывается железнодорожная переправа, унося с собой технику, людей и вагоны, которые не успели отсоединить.

Вдох, выдох… Перед глазами снова двор. Группа юнцов все еще там. Руки напряглись и намертво вцепились в кронштейн антенны. Будто прикипели. Вдох, выдох… Подстегнутое воспоминанием сердце замедляется, восстанавливая нормальный темп. Я разжимаю непослушные пальцы. Они побелели от напряжения.

Смятый кронштейн нехотя поддается моим усилиям, но выгнуть его все же получается. Через минуту тарелка уже направлена более - менее на спутник. Странно, она повреждена так, будто ударили чем - то тяжелым. После выравнивания чаши приема руки порыжели от грязной ржавчины, результата кислотных осадков. Захваченный из дома скотч громко трещит, когда я пытаюсь примотать устройство передачи. Внезапно треск тонет в грохоте. Звук звонкий и металлический, знакомый до боли. Самодельные гранаты вражеских партизан… Жестяные банки, наполненные взрывчаткой и железными осколками, громыхают так же при ударе о танковую броню…

Крыша здания большая и ровная. Только крупные блоки вентиляционных выходов возвышаются над ее поверхностью. Еще грохот, на сей раз за дальним блоком вентиляции. Отсюда источник шума не увидеть. Да и нужно ли мне это? Моя тарелка цела, я должен скорее попасть домой, убедиться, что дверь в лето снова открыта. Ведь нет ничего важнее лета и душевного покоя, который оно несет. Внезапно снова раздается грохот, а следом женский короткий вскрик. Вскрик ужаса? Что - то щелкает внутри. В голове или в душе, не могу понять. Ведь нет ничего важнее лета… и душевного покоя… ведь так? С этой мыслью я делаю шаг к источнику шума.

Тихо приблизится к блоку вентиляции не получается. Проклятые протезы раздаются металлическим звяканьем при каждом шаге. Вот слышны новые звуки. Мужская речь, теперь женская. Опять страшный грохот. А теперь стоны? Женские… и вот мужской? Теперь смех - мужчины. Вскрикнула женщина, и она же принялась стонать громче и быстрее.

Возможно, это просто парочка влюбленных забралась на крышу, ища уединения. Наверняка кто - то из той компании внизу. Если так, то мне тут нечего делать. Смущает одно, громкий грохот, раздающийся время от времени. Как и любовники, его источник скрыт от меня блоком вентиляции. Неожиданная решимость, вызванная женским криком с каждым моим шагом перерастает в сомнение. Но услышанный разговор не оставляет от колебаний и следа.

– Спрашиваю еще раз, сама дашь? – Голос молодого мужчины, возбужденный, – че, крыша не романтично для тебя? Вон, на тех глянь! Трахаются как кролики.

«– И действительно, как кролики. – думаю я, – девушка пищит громко, видимо ей нравится.»

– Сама дашь? – тот же голос.

– Гарик, – голос девушки, очень молодой, - я так не могу, не здесь, да и вообще… у меня, у-у меня…

– У меня, у меня! Я че, зря с тобой возился всю ночь?! Просила пустошь показать? Показал! На байке, мол, покатай - покатал! Так давай, не динамь!

– Гарик… Меня мама ищет…

Снова раздается резкий грохот. Я, наконец, решаю вмешаться. Решительный шаг вперед, к источнику шума, а затем ступор. Передо мной предстали глаза. Большие, зеленые и наполненные слезами. Такие знакомые глаза… Что - то похожее я видел, но очень, очень давно.

Этот взгляд принадлежит молоденькой девушке, почти ребенку. Одетая в мешковатую шапку, кожаную куртку и короткие джинсовые шорты поверх черных плотных колготок, она сидит прижавшись к невысокому кирпичному бордюру, отмечавшему край крыши. На ее испачканном лице светится в полутьме неоновая татуировка. Из - под шапки выбиваются короткие светлые волосы.

Над девушкой возвышается парень. Крепкий и поджарый, возрастом не старше двадцати пяти лет. Парень одет в потертые джинсы и брезент - плащ на голое тело. Шея обернута красным шарфом. Он носит модную прическу с выбритыми висками и затылком, оставшиеся короткие волосы окрашены не то в синий, не то в серый цвет. В сумерках разобрать не просто. На его голом торсе видно такие же светящиеся всевозможными цветами татуировки, а также шрамы… Аккуратная и правильная их форма указывает на то, что парень – киборг. Он напичкан имплантами. Мужчина держит в руках длинную металлическую трубу с заостренным концом.

Рядом с ними еще два человека. Парень в одних только спущенных джинсах, девушка полураздета, часть одежды валяется у их ног. Они увлеченно занимаются сексом.

– Чего тебе, дед? – Говорит парень с трубой, - чего ты уставился?

– Ты сломал мою антенну, – не спрашиваю, утверждаю, не отводя взгляд от глаз девушки.

Ее губы шевелятся, она говорит что ­- то, но слишком тихо, я не слышу.

– Вот эту, что ли? – Парень указывает на измятую полусферу антенны, крепящуюся к крыше прямо над головой девушки.

– Нет, другую, – отвечаю я.

– Че за нах?! – В разговор вступает второй парень, - ты кто? – говорит он.

Девушка, которую тот грубо брал сзади всего лишь мгновение назад, вскрикивает, испуганно взирая на меня. Она хватает одежду, прикрывает обнаженное тело и убегает. Девушка исчезает, погрузившись в небольшое пространство выхода на крышу.

– Э-э-э, ты куда, Юлька?! – Кричит вслед второй парень, - дед, ты че наделал, а?

Он натягивает штаны, приближается ко мне на два шага, замирает.

– Бля… Ключ остался у этой сучки, не? – говорит обладатель трубы.

– Ага, – поддакивает парень в джинсах.

– Отпустите ее.

– Кого? – мужик с трубой кривится отвечая, словно бы дразнится.

– Эту девушку.

–А – то что?

Молчу. Зеленые глаза девочки – два ярких пятнышка в серости окружающего пространства. Смотреть в них почти что физически больно. Да уж, малышка. Как же ты умудрилась связаться с такими отморозками? Наверное, считала себя взрослее, общаясь с ними. Но что же мне делать? Они крепкие ребята. В драке мне не победить. Глупая была затея, соваться сюда. Да и что я сделаю? Старый спятивший ветеран - инвалид. Я не могу даже себе помочь, а другим…

Все тот же навязчивый ком паники настойчиво лезет в горло.

– Нет, ничего, – отвечаю, опустив голову.

– Че?

– Ничего, извините, я пойду.

– Так-то, – смеются парни, – проваливай отсюда, калека!

Когда я оборачиваюсь к выходу с крыши, взгляд последний раз скользит по лицу девушки. Зеленые глаза будто потускнели. Неужели это надежда угасла в ее душе? По бледной щеке ребенка катятся слезы. Какая же знакомая картина, а? Где же я это видел? Что - то похожее было в прошлом, но, кажется, в прошлый раз это были слезы радости.

***

Танк идет на малом ходу. Я веду машину, выглянув по шею. Рядом наполовину торчит из люка Сергей – стрелок - наводчик. Над нами нависла громоздкая башня металлического зверя. Его орудие, гордо поднятое вперед и вверх, чинно покачивается, словно форштевень славного корабля. На башне восседает наш командир. Евгений, теперь я помню его имя. Евгений Егорович.

Перед нами еще десяток машин, позади – два десятка. Колонна движется по разбитой, изрытой боевыми шрамами улице. Дома вокруг хмурые, многие из них разрушены войной. В воздухе весит тяжелый запах выхлопных газов. Единственное, что совершенно не вписывается в привычный нам военный пейзаж - множество людей, толпящихся по обеим сторонам улицы.

Худощавые, в грязной изорванной одежде, они тем не менее счастливы. Это читается в их радостных, неподдельно счастливых лицах. Они ликуют.

– Наши! Наши ребята едут! – кричат они, махая руками.

По команде колонна останавливается. Мы взбираемся на броню. Нас окружают, благодарно тянут руки. Я вижу, как измождены люди, но, несмотря на это, они радостно кричат и смеются. Бросают нам маленькие цветы, сложенные из помятой, пожелтевшей бумаги. Некоторые передают измотанным войной солдатам скромные кусочки хлеба. В моих глазах эти крохи сияют ярче любого ордена славы.

Я чувствую, как по щекам катятся слезы. В радостно волнующейся грязно - пестрой массе людей выделяется одно лицо. Хоть и грязное, оно остается белым или скорее бледным. Это лицо девушки - подростка. Она замечает меня в ответ. Из - под челки засаленных светлых волос смотрят ясные зеленые глаза. Она улыбается и плачет. Девушка тянется ко мне, я опускаюсь к ней. Среди радостной возбужденной какофонии человеческих голосов различаю два сказанных девочкой слова: «Вы – герои». Она передает мне маленький бумажный цветок на картонной ножке, а затем растворяется в толпе. Девушка исчезает, а воспоминание о том, что я был героем, сражался за людей, спасал их судьбы, остается. Хотя со временем, под тяжестью жизни, оно истончится и потускнеет…

***

– Ты опять тут?

– Ты че вернулся, калека?

Сердце колотится в моей груди. Не лениво стучит, монотонно гоняя кровь полутрупа, а бьется. Бьется, словно настоящее сердце человека, живущего ради чего - то большего. Кажется, что я чувствую, как адреналин подогревает кровь. Предает силы. Как цель и намерение снова делают меня настоящим. От этой силы все сомнения, страхи, чувства беспокойства и паники, все дурные воспоминания и сны бегут, словно враг с поля боя.

В моей руке кронштейн антенны приема - передачи, в другой – полусфера спутниковой тарелки от той же антенны. Моей антенны. Передо мной прильнувшая к кирпичному бордюру девушка. Над ней те двое. Бандит с металлической трубой крепко держит девушку за подбородок, но смотрит на меня. Второй парень, секунду назад сжимавший маленькие девичьи руки, теперь встает.

– Ты что, драться вздумал, дед?

Молчу, два шага к ним. Бандиты напрягаются, теперь стоят оба. Еще шаг, они выходят на встречу. Страха больше нет, только холодная решимость. Разум прозрачен и чист, как хрусталь. Когда бандиты отдаляются на достаточное расстояние от девушки, приходит время действовать.

– Беги! – кричу я, и она, тут же шустро вскакивает и пускается наутек, к выходу с крыши.

– Э-э-э-э, – парень с трубой кричит ей в след, а в следующее мгновенье получает кронштейном по затылку. Напичканное имплантами тело тяжело падает на бетон крыши.

Второй реагирует быстро, бьёт с размаху кулаком, метит в лицо. Каким - то чудом успеваю прикрыться чашей антенны. Раздается мерзкий хруст. Парень, хватаясь за руку, тут же получает по голове железякой, но остается на ногах. Но вот уже на ногах второй, он сразу бьет трубой. Железная чаша раздается грохотом, но удар такой силы, что руку, держащую ее, пронзает ужасная боль. Перелом? Второй удар - и пальцы окончательно слабнут. Тарелка, отлетев, звонко грохочет по бетону. В этот же момент подводят непослушные протезы. Мир переворачивается, поверхность крыши больно бьет в хребет. Я на земле. Следующий удар не заставляет себя ждать. Усиленный имплантами кулак бьет в лицо. Позже я узнаю, что мои нос и правая часть лицевой кости сломаны. Осколки нижней части глазницы повредили глазное яблоко. Окажется, что в момент удара я потерял правый глаз. Сознание медленно гаснет, как неисправная ртутная лампа. В последний момент перед глазами предстает солнце. Летнее солнце.

5

Сквозь веки пробивается солнце? Сон быстро испаряется, не оставляя следа. Самое странное пробуждение за последние годы. Пробуждение от того, что солнечный свет бьёт в глаза. Все лицо болит. Болят руки и ребра. После того, как окончательно прихожу в себя, понимаю, что мое тело – сплошной гипсовый кокон. Ох, и отделали меня те парни. Странно, что не убили.

Вокруг ярко - белые стены и потолок больничной палаты. Справа большое окно. Жалюзи подняты, за стеклом яркое синие небо со светлеющими прогалинами убывающих облаков. Я в больнице. Как я сюда попал? Сколько я здесь?

Странно. Я совершенно спокоен. Ощущение беспокойства, преследующее меня повсеместно, пропало. Хотя нет, оно истончилось и ослабло, и теперь я чувствую, что способен побороть его силой воли.

Нажать кнопку вызова врача тяжело, опухшие пальцы не слушаются и болят. В конечном итоге мне удается, и через пару минут в палату заходит медсестра. Молодая девушка, низенькая и пухленькая, с приятным ясным лицом.

– Здравствуйте, вы проснулись, чудесно!

– З - здравствуйте, – улыбаюсь я и чувствую, что все лицо в бинтах. Говорить больно.

– Как самочувствие? – суетится медсестра, – ой, не отвечайте! Улыбаетесь, а значит не так плохо.

Мягкие карие глаза и пухленькое курносое лицо девушки навивают чувство спокойствия.

– Как я сюда попал?

– Ох, это странная история. – медсестра серьезнеет, – подробностей не знаю, но вроде как сегодня, рано -рано утром, поступил звонок… нам и в полицию. Кто это был – неизвестно. Дежурная медсестра говорила, что звонили с уличного телефона - автомата, поэтому узнать личность уже невозможно.

«А мне и не надо узнавать, - думаю я, - спасибо, дитя».

– Сообщили, – продолжает она, – что на крыше бывшего «Версаля», по Энгельса, избивают человека. Вот там вас и нашли. К сожалению, нападавшие к этому времени уже скрылись.

Несмотря на боль, расслабить тело получается довольно просто. Шея мягко хрустит, когда я откидываю голову на подушку. Веки опускаются, но свет солнца проникает сквозь тонкую кожу. Это приятно. Медленно выдыхаю.

Как странно, в голове всплывают только хорошие, добрые воспоминания. Никаких ужасов войны. Хотя я понимаю, что им никуда не деться, и они так и будут преследовать меня до конца жизни, но мне наплевать. Сейчас перед глазами стоят образы боевых товарищей, счастливые лица освобожденных нами сограждан, ясные зеленые глаза той… тех девушек. Неужели я еще на что - то способен? Способен на поступок. Способен бороться.

– Вам еще что - нибудь нужно?

Медленно отрицательно качаю головой.

– Хорошо, если что я в…

– Хотя нет, стойте, я позабыл, какой сегодня день?

– Ах! Вторник, первое июня! Да какое! Первый по – настоящему солнечный и теплый день за последние четыре года! Говорят, в этом году лето и правда заглянет к нам в гости.

Пухлые губки медсестры приятно изгибаются в улыбке. Я тоже улыбаюсь.