Вечернее небо тихо потрескивало от крепких объятий февральского мороза. Город замерзал, отпечатываясь на окнах полупрозрачным дыханием. Фонари игриво перемигивались, сбрасывая со своих сияющих шапок снег. Белоснежная тропка, рожденная под эстампом наших ног, изогнулась пьяным полумесяцем. Где-то вдалеке суетятся прохожие, откидывая бесформенные тени. А я, неторопливо шагаю за ними, по дороге, сотканной из снега.
На молочном сугробе сидит галка, просто спокойно сидит. Черное на белом. А за окнами жесткий февраль, превращается в мягкое лето, но это там в другом мире. А черное остается на белом. Внутри завьюжило, мир покачнулся, закружился, осев белым пеплом у моих ног.
«Что же ты не летишь?» – мысленно я кричу, глядя на одинокую птицу, а та просто смотрит.
Ветер огрызнулся и резким порывом обнажил холодный асфальт. Душа замерла. Замерла в белом великолепии, а затем, ее распяли, черными, ледяными шипами.
«Нет у меня крыльев!» – ответила птица, а в ее глазах чистое смирение.
Но почему у меня внутри все сжалось? Может быть, я боюсь черных красок?
На черном не видно конечной точки. Там в темноте ты и есть эта точка, причем, как не посмотри, в любом мазке твое отражение. Может в этой птице я увидел себя?
С небес упали хрустальные снежинки, растопив мое черное. Перед моим взором возникла старушка, в слегка потрепанном сером пальто.
«Хоть мы летать уже не можем, может мы ещё на что-то сгодимся?» – пробормотала пожилая женщина и положила себе под пальто замершую птицу. А я просто стоял, наблюдая, как ее силуэт, растворяется в серебре февраля.