My Dear Степень критики: Не ради критики, но ради себя
Короткое описание: Старое, но до сих пор любимое - словно возможность посмотреть изнутри
Поезда
Покачиваясь, поезд плавно несся по монорельсу. Близился вечер. Где-то в глубине черного неба, сверкало множество крошечных звезд, рассыпанных там, казалось бы, случайным образом, а на горизонте нежно пульсировали сгустки нежного синего света, пробивавшиеся сквозь статичные горы рыжего пара. Повернувшись лицом к окну, юноша провел по нему пальцем, а потом задержал взгляд на своем отражении. Острые скулы. Крупные карие глаза. Уложенные гелем, каштановые волосы. Парень поправил воротник кожаного плаща, после чего попытался улыбнуться, но неожиданно его взгляд сделался каким-то туманным, печальным и далеким. За окном простиралась поверхность Кельф-А, густо затянутая облаками красных, желтых и коричневых цветов. Пары неслись с огромной скоростью, кружили, вихрились, смешивались друг с другом, создавая сотни различных оттенков. Где-то, то и дело, бил гейзер, выпуская наружу столб голубой дымки, высотой в тысячи метров. Его существование исчислялось считанными минутами, так как порывы ветра размывали его границы, а в итоге разламывали на части и уносили их в разные стороны. Совсем далеко, на фоне голубой пелены неба, выстроились десятки еле различимых черных небоскребов, но по сравнению с миллиардами пустующих километров – это скопление выглядело удручающе одиноким и недостижимым. Поезд оставил их позади. Стало темнеть, и зажглись огни. Уважаемые пассажиры. Через десять минут поезд прибывает на станцию Такиро. Спасибо. – сквозь помехи приемника раздался приятный женский голос. Юноша развернул голову в сторону дверей. Электронные часы над ними безжизненно показывали – 20:34. Точки, разделяющие числа, ритмично моргали, демонстрируя, как быстро способны уходить секунды. За окном то и дело стали появляться небольшие облака, а через некоторое время, поезд вошел в зону темно-багрового тумана. Многие слышали, что в Такиро находятся источники, выделяющие высокомолекулярные органические пары, но это легко могло оказаться лишь слухами. Из-под пола, из сердца поезда, стало раздаваться шипение, которое обозначало, что машина теряет скорость, готовясь к предстоящей остановке. Поезда нового образца были способны развивать огромные скорости, потому не редко торможение занимало значительное время. Разглядеть, что происходит вокруг, становилось все затруднительней, и снаружи, по бокам вагонов, зажглись мощные прожекторы, расправляя лучи света, как многоножка расправляет свои лапки. Сопровождаемый гудением, шипением, свистом, глухим скрежетом металла, поезд встал на месте, и его двери изящно открылись, впустив в салон прохладный ветер и пьянящий аромат. Приподняв голову, парень посмотрел на ряды передних сидений, после чего, высунувшись в проход, оглянулся назад. Во всем вагоне, кроме него, сидело лишь двое мужчин и одна женщина, и никто из них, по всей видимости, выходить не собирался. Женщина читала газету, на обложке которой была фотография смеющейся девочки лет восьми, часть тела которой закрывала огромная желтая цифра — 65%. Интересно, подумал юноша, что там? Но дама находилась так далеко, что заголовки статей было невозможно разобрать. Ее голову покрывала объемная черная шапка, а лицо было обильно украшено косметикой в попытках скрыть первые морщины. Рот сжался в недовольную щелку, глаза быстро скользили со строки на строку. На соседнем сидении находилась большая черная сумка, с огромным количеством карманов на пуговицах, молниях и липучках. Перед открывшимся дверьми вагона, вдоль всей длины поезда, простирался узкий шершавый перрон, выложенный из бетонных плит и каким-то образом зависший в воздухе. И от его края, куда-то вниз, была скинута веревочная лестница, которая трепетала на ветру, словно извивающаяся змея. Она была такой длинной, что у юноши даже промелькнула мысль – не доходит ли она до того уровня, когда атмосфера сгущается до состояния жидкости? Но потом он выкинул эту идею из головы – зачем? В таких условиях, как там, ничего живого нет. Неожиданно лестница натянулась, прекратив свои волнообразные движения, но тем не менее – это не мешало ветряному потоку играться ей. Что-то тяжелое поднималось наверх, и канаты тревожно скрипели, словно собирались предательски лопнуть. Уважаемые пассажиры. Через две минуты наш поезд продолжит свой путь. Убедительная просьба не покидать вагоны. Спасибо. – нежно сказал все тот же женский голос. Вдруг, на видимом конце лестницы, показалась небольшая черная фигурка, закутанная в толстое пальто. К ее спине был привязан огромный бумажный сверток, размером, едва ли не больше своего хозяина. Человек с трудом отрывал руки от дощечек, чтобы хвататься за следующие и подниматься вверх. Было видно, что для того, чтобы удержаться на лестнице в такую погоду требуются не просто колоссальные усилия, а даже, в той или иной мере, - героизм. Ветер может в любой момент сорвать тебя, пронести пару метров, после чего, отпустив, предоставить возможность лететь вниз, сквозь обжигающие облака и сдирающие кожу вихри, предоставить возможность упасть, барахтаться, и даже захлебнуться в густых спиртах, эфирах и маслах. Тем не мене фигурка продолжала упорно подниматься наверх, как бы показывая своим поведением, что силы природы – ей не указ, и уж не угроза – тем более. По мере ее приближения, юноша стал все больше и больше сомневаться, прищурился, схватился рукой, за спинку переднего сиденья, даже хотел выйти на перрон, - неужели? Среди воронки красных дымов, похожей на кишечник огромного монстра, с редкими черными щелями, по тонкой и хлипкой паутинке – поднималась старушка. Взгляд юноши упал на желтые цифры часов, - интересно, успеет? Поезд ходит раз в несколько часов, а то и больше… Неужели ей здесь придется стоять до середины ночи? Он был и рад выйти, встать в дверях, чтобы в крайней случае не дать им закрыться. Или же побежать к машинисту, чтобы попросить его постоять еще одну минутку. Всего на минутку задержаться. Но по какой-то причине, он остался сидеть на месте, словно облитый водой котенок, и безвольно смотреть. Сердце поезда загудело, зашумело, заскрипели ржавые механизмы внутри, из труб, расставленных по бокам вагонов – повалил белый пар. Ногами юноша почувствовал, что пол начал вибрировать. Выходит, через минуту, не больше, - отправка. Успеет? Где-то сзади женщина свернула свою газету и полезла к сумке. Положив ее на колени, она расстегнула молнию, и принялась искать что-то внутри. Выражение ее лица оставалось таким же недовольным, как и до этого. Старушка уже находилась на таком расстоянии, что ее черты стали вполне различимы. Широкий нос, нависал над сжавшимся от напряжения ртом, а глаза были словно две ямы, среди морщинистой поверхности кожи. На голову был накинут серый капюшон, но все-таки редкие седые пряди, вываливались из него и путались между собой, в воздушном потоке. Она была настолько уверена в себе, что можно было подумать – она идет на бой со львом или тигром, а не опаздывает на поезд. Вот ее небольшая ладошка схватилась за край перрона, вторая, а вот и она сама – спешит к дверям. Мигом залетев внутрь, она скидывает с себя капюшон и, расправив плечи – вздыхает – уф. И все же успела. Ее морщинистое лицо с добрыми голубыми глазами расползается в хитрой улыбке. Тихо закрываются двери. Небольшой толчок – и поезд начинает набирать скорость. Юноша некоторое время еще смотрел на запыхавшуюся старушку, приоткрыв рот, после чего снова сел ближе к окну. Красные клубы паров становились все реже и реже, а в конце концов – почти исчезли, снова оголив беззащитную, и немного мягкую на вид, атмосферу планеты, находившуюся далеко внизу – под путями монорельса. Ветры уже успокаивались, готовясь отойти ко сну, а небо из нежно голубого превратилось в черное, покрывшись дополнительным набором звезд. - Я присяду, - послышался откуда-то сзади скрипучий, но добродушный старческий голос. Повернув голову, юноша увидел ее лицо с прищуренными глазами и нежной улыбкой. Серое пальто, облегало полное тело, а дрожащими руками она расстегивала пуговицу воротника. За окном промелькнула яркая вспышка – значит, проехали дежурный пост. Там всегда стоят фонари. - Конечно, - излишне часто кивая головой, робко прошептал парень. - Спасибо, - пробурчала старушка, и как бы оживившись, стала расстегивать пуговицы быстрее. Странно. Весь вагон пустой. Зачем ей садиться именно ко мне? Наверняка всю дорогу трещать будет. - Вам до какой станции, молодой человек? - А? – юноша вновь повернул голову в ее сторону. – Мне до Хадоши. - Хадоши! – довольно протянула она в ответ. – Это аж три часа езды от Такиро. Это вы сколько сегодня в пути, разрешите поинтересоваться? - Уже четвертый час. Уперевшись руками в бока, она рассмеялась. - Ох! Молодежь. Перелетные птицы. Улыбаясь, старушка мотала головой из стороны в сторону и в конце концов даже размахалась руками. Успокоившись, смахнув пот с лица, ловким движением, она сняла сверток со своей спины и, усевшись на сиденье, погрузила его на колени. Сверток был длинным, похожим на какую-то прямоугольную балку, которую завернули в рыжую мятую бумагу. В такую бумагу обычно заворачивают колбасу или рыбу на рынке. Все это было многократно обмотано бечевкой. Что там?.. В это время за окном на горизонте промелькнула новая линия мегаполисов. Небоскребы тянулись, кажется, к самим звездам, усыпанные множеством огоньков квартир, витрин, рекламных щитов, спортзалов, театров, офисов. Люди заканчивали работу, и стремились кто куда. Семейные люди стремились в свои квартиры, где их ждали родные с горячим ужином. Холостяки – разбредались по барам и пивным, чтобы в очередной раз скоротать вечер. А подростки – собирались компаниями и шли громить торговые центры, кинотеатры или клубы. Жизнь сосредоточилась на этой планете маленькими крапинками, как звезды на ночном небе, и кипела там с такой скоростью, с какой могла. Работали банки, набирали текст программисты, продавцы выкладывали товар на витрины, а актеры – разучивали новые роли. Школьники посещали занятия, врачи совершали операции, и пока все это круглосуточно бурлило, кипело, варилось, словно термоядерные реакции в недрах светила, – большая часть поверхности планеты – оставалась мертвой, пустой, забытой и никогда и никто – не посещал ее. Она была предоставлена сама себе и не знала, что ей делать. Лишь только одинокий монорельс, соединяющий города, порой проносился где-то наверху, над ней, недосягаемый, быстрый, словно насмешка всей этой зудящей цивилизации. За окном стали появляться другие монорельсовые пути – видимо это место крупной развязки. Они, как нервные тяжи внутри организма, переплетались, какие-то уходили вниз, какие-то наверх, порой сливались, а порой раздваивались, или даже, редко, но замыкались кольцом. Прпрй проносились такие же поезда, моргая своими светящимися в темноте окнами, и так же тихо и романтично шумя. Юноша очень старался разглядеть хоть чье-нибудь лицо в мелькающих окнах, но скорость поездов была такая огромная, что это было просто невозможным. Он представлял, что какая-нибудь симпатичная девушка, накинув пиджак на плечи, так же как и он сидит в поезде, и, так же как и он смотрит на летящий рядом состав. И может быть, она тоже хотела бы увидеть кого-нибудь милого ей в проносящемся мимо окне. Интересно, куда она едет? Может быть в его родной Акибару? Может быть, она живет в том же небоскребе, что и он? Это было бы так замечательно! Они смогли бы видеться каждый день и даже, наверное, вместе завтракать в кафе. Ах! Как бы это было замечательно! Он бы отвел ее в ботанический сад на триста восьмом этаже, или даже, лучше, в кинотеатр на шестьдесят третьем. И они могли бы вместе подниматься на крышу и, укутавшись в выдаваемые там за скромную плату пледы, смотреть на небо и искать созвездия по атласу, отхлебывая из термоса горячий яблочный сок, полный острых пряностей. А если бы ему и стало вдруг одиноко и грустно – он бы обнял ее и стоял так – молча. Как жаль, что они никогда не познакомятся – прошумела промелькнувшая линия фонарей, завершив развязку путей – как жаль. Составу снова предстояло следовать в одиночестве. Уважаемые пассажиры. Напоминаем, что на станции Окинаки – поезд не останавливается. Спасибо за внимание. Остались позади сверкающие пики небоскребов, и взгляду предстала темная, неспокойная, но засыпающая поверхность планеты. Разноцветные оттенки слились в один единственный – мутно-серый цвет. Ночной Кельф-А, он словно офис вечером… Уходит последний человек, окинув уставшим взглядом компьютеры, столы, стулья, принтеры, мусорные корзины – убедиться, что все в порядке, облегченно вздыхает, а потом выключает свет. И тут же, из глубины огромных прозрачных окон, в глаза бьет чернота ночи, а на ее фоне — витрины, вывески, окна соседних строений, шум взбудораженного города, премьеры, светские вечеринки, оперное пение, звон бокалов – и почему-то становится грустно. Засыпает планета, накрывшись черной шелковой тканью. Засыпают гейзеры, готовясь к предстоящему дню. А космос, как заботливая мать, баюкает своих детей, баюкает, и все равно, все равно – им тревожно. Он пытается схватить их руками, прижать к своей груди, но между ними миллиарды парсек пустой космической романтики, о которой ласково поют в компьютерных играх, книжках и кино. Космос – велик. И этим он так заманчив. Он заманчив тем, что заставляет нас верить в существование прекрасных миров, которые могли бы предстать нашему взору, миров, до которых мы могли бы дотронуться рукой, миров – где бы нас ждала смертельная опасность. Космос – опасен. И, наверное, этим он так заманчив. Юноша резко отвернулся от окна и посмотрел на свою попутчицу. Распрямившись, она сидела с закрытыми глазами и, покачивая головой из стороны в сторону, мурлыкала какую-то мелодию, то и дело, похлопывая рукой по свертку. Седые, но не поредевшие, волосы были собраны в строгий пучок. Приглушенно шумел двигатель, и то и дело, моргал свет на резких поворотах. Женщина, сидевшая сзади, достала небольшой ноутбук и, положив его на колени, быстро набирала пальцами какой-то текст. Совершенно случайно и внезапно, юноше пришел в голову глупый вопрос, который просто требовал, просто желал быть озвученным. Он приоткрыл рот, а крупные зрачки карий глаз робко расширились. Было трудно решиться. Ладони вспотели от страха. Как-то ощутив, такое случается, что на нее смотрят – старушка прекратила напевать песню и развернулась лицом к парню. - Да? – улыбнулась она. Сглотнув, юноша прошептал: - Скажите… А Вы жили на Земле?.. Старушка вздернулась, и парень уже было подумал, что как-то расстроил ее, огорчил. Свинцовым шаром сердце упало куда-то вниз, и он уже был готов извиняться, слушать разгневанные крики, как… Морщины разошлись, открыв воздушно-легкие голубые глаза, пронизанные красным рисунком сосудов, а уютный и теплый скрипучий голос искренне удивился: - А как же? Конечно, жила. Большую часть своей жизни жила. И тут она расхохоталась, а юноша так и смотрел на нее робкими глазами с приоткрытым ртом. За окном проносились фонари. - Молодежь! – закончила старушка, смахнув пот с лица. – Ну и умеете же вы насмешить старую женщину. - Скажите… А на Земле – там тоже были поезда? - А то! – взмахнула рукой попутчица. – Конечно, были. - И они были так же высоко над поверхностью? – юноша наклонился немного вперед. - Что ты? Там были рельсы и поезда ходили прямо по суше. - Земля же… - парень неуверенно почесал затылок. – Она же твердая, вроде. - Да, - захихикала старушка, прищурившись. – А какая еще? Смущенный юноша отвернулся к окну. Уже настолько стемнело, что контуры облаков было невозможно разобрать, и вся картинка делилась на две части – черная и темно-синяя с россыпью блеклых звезд. Шумел двигатель. - Послушай, - донеслось сзади. – Что-то мне не нравится, как ты выглядишь, мальчик. Устал. Да и не приболел ли? Может быть тебе поспать? Еще дорога длинная-длинная. А мне все равно дальше, чем тебе. Я разбужу. Ответа не последовало. Удивленная старушка, наклонилась, но потом, закатив глаза и покачав головой, откинулась на спинку сиденья и прошептала: - Сам уснул. Хитрец!
Под колесами что-то громыхнуло, заставив вагон подскочить, а женщину в соседнем купе – плеснуть горячий чай на колени. Зашипев от боли, она поставила кружку на стол, а сама, достав из кармана бумажную салфетку, принялась протирать штанину. За окном проносилась ярко-зеленая роща, заполненная пойманным в ловушку листьев солнцем. Одинаковые, словно сделанные под копирку деревья, моргая и переливаясь, уходили вдаль, а другие, точно такие же, не уставали появляться снова и снова. Ритмично стучали колеса. Теплый июньский воздух врывался в приоткрытое окно, принося с собой иссохшийся, пропахший сеном, ветер, а вместе с ним — назойливую мошкару. - Ты уже третий день в окно смотришь, - захохотал откуда-то сзади объемный женский голос. – Чего ты там выискиваешь? Птицу счастья? Парень резко обернулся, и обиженно уставился на своих попутчиц. Три толстые женщины среднего возраста сидели за исчерченным тенями столом, на котором были разложены огурцы, помидоры, яйца и лапша быстрого приготовления. Они были подругами и ехали в Москву, чтобы отпраздновать рождение внучки одной из своих приятельниц. На всех трех были надеты белые майки с персонажами мультиков Диснея, а ноги обтягивали тряпичные черные штаны. За время дороги, косметика стерлась с лиц, а волосы растрепались, обнажив места, уже начавшие лысеть. Во взглядах скрывалась усталость. - Я поражаюсь, - вжав голову в плечи, пробормотала женщина, сидевшая ближе всех к окну. Складки на шее, образовали массивный второй подбородок. – Вы только на него посмотрите. Не понимая, в чем дело, парень приоткрыл рот и крупные карие глаза, покорно обнажили всю свою глубину. Казалось, что где-то далеко за их поверхностью, находятся бескрайние поля, леса, деревни, пронизанные паутиной ледяных ветров. - Вот, - женщина приподняла пухлую руку и указала ладонью на юношу. – Я об этом. И тут все три подруги залились смехом, а та, что была толще остальных встала, кряхтя нагнулась, чтобы надеть тапки, а потом пошла к титану за чаем. Словно оборвалась лента, закончилась роща, и поезд грубо швырнуло в сухую степь, уносящуюся аж до самого горизонта. На улице было удивительно тихо и спокойно. Не колосились желтые травы на ветру, не неслись серые тучи по небу. Казалось, что мир еще валялся на пуховых перинах, и все еще не успело проснуться после ночного отдыха, и только радостный и взволнованный поезд кричал – давайте, давайте, вставайте! Хватит спать! Вставайте! День начался! День начался! Открывали глаза испуганные травы и рощи, открывали глаза, кривые и разваливающиеся деревушки, исчерченные узором голубых речек, и спрашивали – что? Уже? Уже? Солнце их слепило. Начался день. И стучали колеса. На небе появились облака. Парень сидел на боковом сиденье и водил пальцем по стеклу – вверх, потом вниз, потом снова вверх. - Что ты делаешь? – нежным голосом спросила одна из подруг, севшая напротив юноши. — Тебе одиноко? После некоторой паузы, он равнодушно ответил: - Запускаю ракеты. Палец стремительно проскользнул вверх, набирая скорость, а потом резко оторвался от поверхности окна. Женщина повернулась к своим попутчицам и, пожав плечами, серьезно нахмурила брови. - Люди отправляются в космос, - протянул парень немного хриплым голосом. – Ракета за ракетой. Набитые до отказа, они улетают туда. В конце вагона томно заплакал ребенок, как будто стараясь разбудить всех, кто еще не проснулся сам, а через некоторое время – громко хлопнула дверь. Люди начинали просыпаться. Юноша тяжело вздохнул, после чего отвернулся от окна, положив руки на стол. Пришла проводница и спросила, не желают ли они чаю. Женщины отказались, а парень промолчал. А потом все вокруг разгадывали кроссворды, читали книги или играли в карты, за окном даже начались новые леса. Новые потому, что были хвойные, а такие поезд еще не проезжал. Порой, мимо проносились непонятные будки со множеством антенн и проводов, и казалось, что им совершенно нечего делать в такой глуши. В конце концов, ближе к полудню, поезд въехал в городскую черту, и дальше можно было видеть лишь недружелюбные строения, серые, безликие, понаставленные в совершенно неприспособленных для того местах. Они смотрели на поезд своими окнами-дырами, хмурились, и осторожно дышали, будто боялись навлечь на себя беду. Везде были понатыканы трубы, из которых валил маслянистый черный дым, уносясь клубами в бездонные небеса. Улицы города были грязными, неряшливыми, и люди их заполняли – обиженные, суетливые, особенно водители, которым приходилось стоять в пробках, чтобы пропустить очередной поезд. Было очень жарко и знойно, и потому плавился асфальт. Трескалась краска автомобилей. В конце концов, поезд остановился. За окном простирались линии перрона, исчерченные железнодорожными путями. Наверное, на этом вокзале за один раз могло бы уместиться не меньше 10 поездов, - подумал юноша. Все кругом было спутано проводами, знаками, и надоедливым пением птиц. Это еще не была его станция, потому выходить он не стал. В проходе толкались люди с грудами постельного белья на руках, а нервная проводница носилась из одного конца вагона в другой, периодически что-то растолковывая некрасивой девушке, взволнованно вжавшейся в сиденье. Схватив свои огромные сумки и черные чемоданы, люди выплывали из поезда, проверяя карманы – ключи на месте? Телефон на месте? Их лбы украшали блестящие капельки пота, а походка была изрядно уставшей и измотанной. Грязной дымкой с улицы валил жар. Наконец, вышел последний человек. Парень зашторил занавески и, откинувшись на жестком и неудобном сиденье, попытался вспомнить, зачем он ехал в Москву. Куда он пойдет, когда приедет? У него там ни знакомых, ни родственников, денег едва ли — на пару ночей в дешевой гостинице. Да и на обратный билет не хватит… А обратный билет – это куда?.. Третьи сутки пути, превратили плацкарт из тесного и неуютного ящика – в огромную клетку, настолько большую, что дотянуться до соседних полок казалось нереальным. От чего-то мир слился в огромное и сумбурное пятно. Парня знобило – вагон был старый, и ночные сквозняки сделали свое дело. Даже багажа никакого нет – прошептал юноша. - Эй, ты, - толкнула его в бок одна из женщин. – Пойди прогуляйся. А то в конец скиснешь. Парень недовольно замычал и попытался отмахнуться от надоедливой попутчицы рукой. - Иди, иди, давай, - пробурчала она, после чего открыла окно. – Посмотри, какая погода хорошая. Вдруг она замолчала, а юноша вскочил с места. Там, на перроне, среди толпы безликих людей, плакала девушка. На ней была скромная белая блузка, элегантные черные штаны, а в руках она держала какие-то листки бумаги. Густые каштановые волосы спадали с плеч, которые ежесекундно вздрагивали. - Пропустите, пожалуйста, пропустите, - заикаясь, твердил парень, расталкивая погружавшихся в вагон пассажиров. От жары и температуры — голова кружилась, а земля уходила из-под ног. Неожиданно быстро стучало сердце. Прыгнув на встречу неприятно-слепящему воздуху, парень больно приземлился на, казалось бы, мягкий асфальт. Кожу обжигали кипящие вихри, умудрявшиеся попадать под одежду. За считанные секунды тело вспотело, а намокшая футболка жалобно прилипла к груди. Где она? Куда она успела деться? – юноша не видел ее. Он уже собирался подбежать к проводницам, беззаботно смеявшимся не так далеко от двери вагона, чтобы разузнать, в какую сторону направилась незнакомка, как увидел ее вдали, пересекающей железнодорожные пути. - Стой! – закричал он так громко, как был способен. Проводницы, испуганно дернулись, прекратив разговор. Девушка продолжала бежать. – Стой! Не понимая, что он делает, юноша понесся за ней, не переставая кричать. Безликая толпа удивленно оглядывалась, но почему-то так и не могла разобраться, в чем дело, и что тут происходит. Кожа на их масках трескалась, обнажая отвратительный грунт. - Стой! Словно ударившись о кирпичную стену, девушка затормозила и суетливо оглянулась, показав свое аккуратное заплаканное личико. Парень тоже остановился и принялся махать руками. Ее глаза расширились, бумаги выпали из рук, разлетевшись по перрону, а ладони она приложила к раскрывшемуся от удивления рту. Через пару секунд, из ее небольшой груди вырвался крик, а из глаз хлынул новый поток слез. Взлетали с деревьев, суетливо поднимались в воздух, всполошенные птицы. Что же это – шептал растерянный юноша. Новый крик, вырвался из ее груди, а сама она – упала на колени и сжалась в напряженный клубок. Расставив руки в стороны, девушка начала кричать какие-то слова – каштановые волосы взметнулись… … на огромной скорости откуда-то справа, шумя мотором и громыхая колесами, вылетел темный, тяжелый, гладкий, блестящий поезд. Юноша остановился и замотал головой в разные стороны, пытаясь понять, как же, где же, он может обойти его – но состав казался бесконечным. Его конца даже не было видно. В мелькающей гладкой поверхности, под глухой и крупный стук металла парень увидел свое отражение. Широкие серые штаны то наполнялись клубами ветра, то выталкивали их наружу и потому хлопали своими тяжелыми волнами, кожаная куртка съехала с плеч и болталась на руках, а белая футболка – стала серой и мутной от пота. Парень сделал пару шагов вправо, потом влево, а, в конце концов, скомкал куртку и кинул ее под ноги, схватившись руками за затылок. Жара душила жизнь, вцепившись в нее своими крючковатыми пальцами, выпаривала из нее соки. - Сколько уже можно! – задыхаясь от кашля, крикнул юноша, но его голос растворился в грохоте состава, все так же продолжавшего, казалось бы, спокойно, тянуться откуда-то издали. Аккуратно хлопая лопастями, не так далеко от вокзала неспешно пролетал вертолет. Беззвучно взорвавшись воздухом, промчался последний вагон, оттолкнувший парня на пару метров от края платформы. - Быстрее! Беги сюда! Быстрее! – кричала девушка, размахивая руками. Так и не подобрав куртку, парень побежал к ней на встречу, перепрыгивая рельсы. Он не глядел вниз, не видел того, что происходило вокруг – он просто бежал, бежал, ведомый лишь желанием достигнуть цели. Подвернулась нога, наткнувшись на что-то круглое, и он упал, проехавшись лицом по шершавому асфальту, оставляя за собой кровавый след. Пытаясь понять, что произошло, юноша приподнялся на руках и огляделся по сторонам – напуганная маленькая девочка рассыпала груши и теперь старалась поднять их. Перрон был неровным, да и вообще, косым, и потому желтые плоды катились в разные стороны. Большинство падало на пути. Какая-то пожилая женщина сурово схватила девочку за руку и безжалостно, словно плюшевую игрушку, потащила за собой так быстро, что та едва успела схватить корзинку с тем, что она успела подобрать. Раздавленные груши быстро темнели, и начинали омерзительно пениться от палящих лучей солнца. Кровь сворачивалась черными сгустками. Шатаясь, юноша упрямо поднялся на ноги и, не открывая залитых кровью глаз, хромая, пошел вперед. - Стой! Стой! Остановись! – услышал он встревоженный знакомый голос, и тут же боязливо отшатнулся, широко раскрыв веки. Новый состав, такой же тяжелый и грузный, сверкал своими вагонами перед его глазами. - Вы издеваетесь? – заорал парень во всю силу, а потом почему-то замолчал и сразу успокоился. Он так и остался стоять на месте. Он стоял и смотрел на свое отражение. Смотрел на залитое кровью лицо, имевшее какие-то робкие мальчишеские черты, смотрел на пыльные штаны, изменившие прежний серый цвет на другой, еще более серый, смотрел на пропитавшуюся грязью, словно смоченную в воде футболку. Он стоял и слушал. Слушал, как по-летнему шумит мотор поезда, как громыхают его колеса, как будто на рассвете, далеко и по-отцовски нежно, слушал, как шипят пыльные вихри, развевая его волосы. Слушал, как цокают по асфальту перрона колесики чемоданов. Слушал и проникался. Он стоял и обволакивал толпу, проходящую мимо, чувствовал их запахи, настроения, старался прикасаться, но обожженный – отдергивал пальцы сразу же. Он пытался понять, куда они идут, зачем, и что управляет ими, пытался заглянуть в их души, чтобы увидеть их бездонные недра. И в какой-то момент – стал ощущать весь перрон. Не оборачиваясь, он мог сказать, что вон там – парни пьют пиво, а там – уставший дворник скребет метлой улицу, а там – отец встречает сына, вернувшегося из армии. А потом, он полюбил поезд. Поезд, все время несущийся вперед, поезд, никогда не спящий и не устающий, поезд, всегда радостный и бодрый, поезд-будильник, поезд-клетку, поезд-зеркало… И проносящиеся мимо него одинаковые деревья он тоже полюбил. А когда начался закат, и солнце из палящего ядовито-желтого шара превратилось в огромный небесный персик – холодный и сладкий, состав закончился, и юноша, улыбаясь, перешел путь, где его ждала незнакомка. Она бросилась ему на грудь и шептала, рыдая: - Я ждала! Я ждала! Я боялась, что ты не придешь. А он нежно отвечал: - Я же пришел. Она все равно рыдала. И тогда он заметил, что вокруг стоят множество деревьев, усыпанных розовыми цветами. Лучи солнца падали на них, окрашивая лепестки в объемный, тяжелый, спелый рыжий цвет. Деревья кидали свои тени, на озаренные светом бежевые стены вокзала, на серые камни площади, на проходивших мимо людей – больше не безликих, а добрых и смеющихся, и даже – красиво одетых. И на небе, тоже начавшем рыжеть, появлялись небольшие, словно многократно разорванные когтями белые облачка, неспешно парившие над землей. Над головами пролетела пара чаек, громко крича. - Так тут есть море? – искренне удивился парень, вдохнув солоноватый воздух полной грудью. - Да, - протянула девушка, все еще рыдая. – Здесь есть море. Зажигались первые звезды. Блекло-голубыми крапинками, появлялись они на горизонте, одна за одной, словно кто-то неосторожно ронял капельки краски. Взяв девушку за талию, юноша направился к выходу с платформ, прислушиваясь к тому, как где-то недалеко шумит море, ударяясь о прибрежные скалы. Было бы здорово сходить на набережную сегодня. Это было бы так здорово!
Услышав громкий звон, юноша резко дернулся от удара, глубоко вздохнул и открыл глаза. Где я? – пронеслась в голове мысль, а сердце забилось так часто, как, казалось бы, могло. Его лоб упирался во что-то очень твердое, а кругом царила вязкая кромешная темнота. Было очень тихо, разве только из щелей доносился отчужденный, протяжный вой ветра. Распрямившись, парень огляделся по сторонам. За стеклом стремительно неслась черная пелена туч, скрывавшаяся где-то вдали. Темное, грузное небо было усыпано мелкими, но очень яркими звездами. Поезд стоял. Справа послышалось недовольное кряхтение. Точно! Старушка! Парень обернулся в ее сторону, чтобы удостовериться – все ли в порядке с попутчицей? Нагнувшись, она тянулась руками куда-то вниз. - Что такое? – взволнованно заговорил парень. Он оглянулся назад – женщина с ноутбуком, продолжала набирать текст, а неприятное голубоватое свечение плясало страшными узорами в ее морщинах. Казалось, что она утопленница. – Все в порядке? - Со мной-то, слава тебе, Господи, все в порядке, - бормотала старушка откуда-то из-под сидений. – А вот сверток мой, кажется, попорчен… Да… Точно попорчен. Робкими, огорченными движениями, парень нагнулся вниз, чтобы помочь старушке поднять свой багаж. Сам не понимая почему, но он чувствовал какую-то странную вину перед ней. Словно он не смог оправдать ее ожиданий. Словно он в чем-то ее подвел. Ему казалось, что она в любой момент может разозлиться, дать ему пощечину, накричать. Что она может вскочить и, это было бы ужасно, даже с собой что-нибудь сделать… Осторожными прикосновениями нащупал он мятую, жесткую текстуру. Покорно зашуршала бумага. После чего, готовясь поднять увесистый сверток единым рывком, парень вцепился в него покрепче… Заморгал свет, зашумел двигатель, а жуткая боль исчертила ладони юноши в считанные секунды. Казалось, что множество игл вонзились ему под кожу, после чего принялись назойливо ползать под ней, разрывая сухожилия, вены, сосуды. Вскрикнув, он отдернул руки, уронив сверток на полпути. Вновь послышался звон и, на этот раз, треск рвущейся бумаги. Лампы горели так ярко, что открыть глаза было невозможно. Ослепленный парень елозил на месте, стараясь справится с мучительной болью, обжигавшей его кожу. Из его груди вырывались глухие стоны. По щеке катилась слеза. Старушка вскрикнула, и, наверное, парень не был в этом уверен, схватилась руками за голову. Она что-то говорила, хватала юношу за плечи, отпускала, снова хватала, но разобрать ее слова было невозможно. В ушах стоял громкий, непрекращающийся звон. Пересилив себя, парень попытался открыть глаза, но яркий свет и не думал сдаваться – веки моментально сомкнулись вновь. Лишь в мозгу осталась полученная за сотую доли секунды картинка – бесчисленное множество красных и бежевых разводов. Юноша вновь попытался открыть глаза, и теперь, сквозь пелену слез, разглядывал свои руки полные крови. Красная жидкость густыми каплями собиралась на краях ладоней, после чего лениво капала вниз. Он зачем-то подумал, что это никакие на кровяные капли, а бомбы, несущиеся с небес, безжалостно взрывающиеся, беспощадно разрывающие судьбы – бомбы. Одна за одной, падали они с самолетов, грузно и тяжко летели вниз, повернувшись на бок, а все вокруг, как будто предчувствовало взрывы, как будто все вокруг пыталось как-то отсрочить этот момент. Отсрочить, как только могло. Он не замечал, что поезд набрал скорость, и теперь снова плавно несся, слегка моргая светом на крутых поворотах. Что же? Что же было в этом ужасном свертке? Расставив руки, парень увидел пол, оберточную бумагу, пропитавшуюся кровью, но самое главное – его взгляду предстали сотни осколков зеркал. Рассыпанные на полу в хаотическом порядке, они сверкали, словно чешуя какого-то сказочного чудовища, выжидающего добычу, а для того — бережно притаившегося у пассажиров под ногами. Из каждого осколка – нервно и суетливо светили блеклые, но острые, и тяжелые, как шершавые валуны, лучи ламп, навешанных на потолок. Каждый осколок – он старался ослепить юношу, выцарапать ему глаза – разбитое зеркало шептало, как разозлившаяся гадюка, напрасно потревоженная любопытным путником. Отвернись! Отвернись! – звенел звук разбитого зеркала у юноши в ушах. – Забудь нас! Немедля забудь! Грудь юноши заполнилась каким-то тяжелым отчаянием. Отчаянием, порожденным его беспомощностью и крошечностью среди всего этого огромного мира. Это чувство парень испытывал впервые и от того, оно казалось еще более болезненным, чем являлось на самом деле… Какие-то мутные воспоминания стали сверкать в воздухе, а зеркала звенели, ударяясь друг о друга каждый раз, когда вагон трясло. Судорожно наклонившись, с трудом преодолев боль, юноша схватил осколок покрупнее и поднес к лицу. Откуда-то из отражения, на него смотрел совсем другой человек… … тот сон! Двигатель скрежетал сильнее, чем обычно. Парень смотрел на зеркало, хмурился, поворачивал осколок разными сторонами. Он не мог поверить своим… нет! Не своим! Он не мог поверить его глазам. Его глазам, в которых играл иссохшийся ветер полей, ревел стук колес настоящего поезда, глазам, которые мог щипать солоноватый ветер, и из которых могли течь человеческие слезы. Эти глаза – принимали жизнь такой, какой должен видеть ее человек. Именно в этих глазах он нашел то, что так долго искал – искреннюю любовь. Швырнув кусок бесполезного стекла на пол, юноша вскочил с сиденья и неуклюже бросился к дверям вагона. Схватившись рукой за поручень, он вскрикнул и отдернул ладонь, отшатнувшись на пару шагов, как пьяный. Где-то там за дверьми свистел ледяной ветер Кельф-А, и юноше не терпелось встать ему наперекор, чтобы жмуриться от силы потока, но, тем не менее – вдыхать его снова и снова, и чувствовать его едкий, как ходили слухи, - органический запах. Под монорельсом простирались миллиарды километров одинокой планеты, покрытой пеленой черных вихрей, но теперь – такой родной и близкой, что он был готов упасть в ее облака, предоставить свое тело шторму, захлебнуться в бездонных океанах спиртов и эфиров. Холод пронзил его тело со всех сторон, сняв мучительный жар, заставлявший мысли кипеть все это время… Его пронзил – космический холод. Выпуская пар, открылись двери, и юноша выбежал на огромную площадь, выложенную красным камнем. Эхо игралось с его шагами. Со всех сторон площадь окружали сиротливые небоскребы, исчерченные рисунком черных окон, а по земле носились рыжие искры, такие, какие бывают, когда режешь металл. Парень пытался дышать, но вокруг не оказалось воздуха. Он задыхался, а из его рта клубился пар. Так холодно было вокруг. Не переставая бежать, юноша развернулся, чтобы посмотреть на уходивший вдаль поезд. Кельф-А, будто обиженно, хранил молчание, простираясь до самого горизонта и даже дальше. Поднялся сильный ветер, закутавший облаками рыжих газов все вокруг. В то время, где-то вдали беспокойно и настороженно пульсировали ярко-синие сгустки света. На площади не было ни души. Даже здания не подавали никаких признаков жизни – ни света, ни шума – все застыло и замерло, как будто город был покинут много лет назад. Не брошен, а покинут – целый, не тронутый мародерами, потому невинный и по-детски хрупкий. Где-то в коридорах небоскребов, напоминавших игрушечные башенки, – носятся вихри пыли, осторожно играясь оставленными бумагами, стоят в горшках корявые и засохшие фикусы, печально встречающие рассвет за рассветом, изредка, не часто, хлопают двери, переговариваясь между собой. Гляди, гляди… Ты только послушай! Ты только послушай… А днем черная мозаика стекол раскаляется, отражая палящее солнце… Только какой в этом смысл? Это не Лос-Анжелес. Здесь нет океана… Толкнув локтем дверь, юноша ворвался во внутрь самого крупного из строений, после чего остановился перед другой, закашлявшись. Уцелевшими кончиками пальцев, он осторожно нащупал в кармане штанов пластиковую карточку. Закашлявшись вновь, парень прислонил ее к специальному блоку, зашел в лифт и нажал нужную кнопку. Огорченно выдохнул двигатель, и кабинка плавно помчалась наверх – начало закладывать уши. Прислонив кровавую руку к пластиковой стене, юноша смотрел, как скрывается площадь, навсегда оставшаяся внизу, как начинает светлеть рассветное небо вдали, как первые лучи света попали на атмосферу планеты, возвращая ей привычные розоватые оттенки. Она огромна, - шептал он, качая головой. Проносились тучи, сменяя один узор на другой, просыпались гейзеры, выстреливая молниями в небо, поднимались клубы осевшего за ночь пара… и делали это сами по себе. Поезд им чужд, - сжал зубы юноша и отвернулся. – Они просыпаются, - он испугался этого слова, - сами. Погасла кнопка на панели. Двери открылись.
- Где ты пропадал? - В поезде была авария, - холодно и твердо сказал парень, шагая вперед. Мужчина, одетый в строгий пиджак и брюки махнул рукой помощникам, стоявшим вдали, после чего показал пальцем на часы. Всполошившись, один из них безвольно подбежал к начальнику, чтобы передать черную, жестоко отливающую сталью расческу. - На. Причешись. - Зачем? – юноша даже не повернулся. - Ты вообще себя видел? – мужчина повысил голос. Закатив глаза, парень потянулся к железке. - Что у тебя с руками? Он продолжил путь, как ни в чем не бывало, но через пару шагов пришлось остановиться – мужчина остался сзади. - Я порезался о стекло. Какая-то старушка везла его на продажу. Я так думаю. Сверток упал. Стекло разбилось. Я хотел помочь. Ну. Я не знал, что там стекло, - пожал парень плечами. - Наденешь перчатки. - Как тебе угодно. Они оба встали возле огромных раздвижных дверей, украшенных золотыми узорами. Мужчина посмотрел в глаза юноше, после чего вопрошающе поднял брови. - Марк. Они тебя ждут. На долю секунды юноша оглянулся назад – в глазах нежно играл первый розоватый луч, поднимающегося солнца. Ну что, друг… Прощай. Он кивнул. Раздвинулись двери, открыв выход на балкон огромной черной залы – полной безликого мрамора и гигантских зеркал. Чего мне это стоит? Чего мне это будет стоить? – парень делал эти шаги, словно шел на убийство. – Какой неприятный шум… Положив руки на периллы, сглотнув, он наклонил голову вниз, и его дрожащему взгляду предстала огромная кричащая толпа. Улыбающиеся взрослые, орущие в полную силу молодые, даже старики попадались в этом месиве! Боже! Сколько их было? Сто тысяч? Миллион? Это невероятно. В другой раз парня бы развеселила глупость происходящего, но не сейчас. Сейчас в его груди быстро, и слишком уверенно росло какое-то непонятное чувство, и он с трудом мог определить, что это. - Марко! Марко! Марко! – ритмично выкрикивали подростки, маша руками в такт. Это были как девушки, так и юноши – казалось, что все дети, жившие на Кельф-А – собрались в этой комнате вместе и сейчас. Кругом был слышны аплодисменты, свист, бессмысленные крики, - необузданная радость охватывала человеческую массу, передаваясь, словно опасный вирус – за считанные секунды. - Друзья! – начал мужчина, подняв руку, которая до этого все время лежала на плече у юноши. - Друзья! – повторил он. – Прошу послушать! – толпа начинала затихать. - Я рад поприветствовать всех Вас в этой зале сегодня. Посмотрите наверх! – мужчина высоко задрал свою голову. — Что Вы видите? Я вижу – начало новой эпохи. По залу пронеслась волна крика и свиста. - Я вижу, что все мы присутствуем на событии, которое войдет в историю человечества, - тут он сделал паузу, - на многие, многие годы. – Через две минуты случится то, чего мы все ждали долгие 21 год. Это так глупо, - шептал юноша. – Так глупо. Неужели они ждут, что случится какое-то чудо? Он не мог разобрать взглядов – балкон оказался слишком высок. - Через две минуты… Марко, - мужчина показал на парня. — Первый рожденный на Кельф-А, достигнет своего совершеннолетия. Марко является, в буквальном смысле этого слова, первооткрывателем новой жизни, новой планеты, новых надежд… и новых мечтаний. Юноша не мог слушать дальше. Земля ушла у него из-под ног, а перед глазами неслись линии фонарей, сверкая многочисленными огнями. Новых мечтаний? Мужчина продолжал речь, не замечая, что юноша сжал свои зубы так крепко, как только мог – они даже начали скрипеть. А потом все вокруг замерли, потому что осталось 30 секунд. Вспомнились часы в поезде – холодные, лживые, бестактные. С двумя желтыми, как глаза хищника, моргающими точками. Пара мгновений и зал разразится криком. Он не мог этого допустить. Стиснулись веки, и шум отступил. Среди бескрайней черноты юноша слышал размеренный и глухой стук железнодорожных колес. Мягкими, но ровными волнами, раздвигал он пространство, ласково развевая волосы, обдувая лицо теплым, щиплющим кожу солоноватым потоком. Он боялся, что стоит ему открыть глаза, как все это отступит – швырнув его назад в ненавистную ему реальность. Парень стоял, глубоко дыша. В какой-то момент, его фантазия показалась ему самому такой реалистичной, что он не удержался и распахнул глаза – думал, открою на секунду, и закрою снова…
Стучал колесами поезд. А он смотрел на свое отражение. Тяжелые серые штаны хлопали волнами на ветру. Грязная футболка намокла и прилипла к телу. А карие глаза, глубокие, как ночное небо, - были полны звезд.
По мне так слишком много всего описанного. И ооочень смахивает на аниме. У них там всё красиво, много красивых кадров и многозначительных движений, взглядов больших глаз. Я не могла отделаться от ощущения похожести на японский мультик... Смотреть бы это было хорошо. А читать... Нельзя описать тот оттенок, с которым летят лепестки роз в сериале Сейлор Мун, когда Банни превращается...ну...в Луну в Матроске )))) Нельзя описать, с какой силой светит прожектор на заднем плане. Да, нельзя, а вы пытаетесь. Всё начало - роспись японской жизни. Можно и зазевать. Такая уж меланхолия нападает, вводит в задумчивость и вовремя не выводит...
Есть рассказы стремительные (действия), есть рассказы повествования, есть рассказы описания - вот у вас последнее.
Нет, произведение хорошее, просто я сознательно ковырялась в "минус". Субъективность - страшная сила...
Читается легко и плавно) Текст отшлифованный. Очень понравилась атмосфера и передача чувств.
Женщина читала газету, на обложке которой была фотография смеющейся девочки лет восьми, часть тела которой закрывала огромная желтая цифра — 65%. Интересно, подумал юноша, что там? Но дама находилась так далеко, что заголовки статей было невозможно разобрать. Ее голову покрывала объемная черная шапка, а лицо было обильно украшено косметикой в попытках скрыть первые морщины. Рот сжался в недовольную щелку, глаза быстро скользили со строки на строку. На соседнем сидении находилась большая черная сумка, с огромным количеством карманов на пуговицах, молниях и липучках. - Уберите было.
0
