Валентина Робертовна всю жизнь трудилась педагогом в общеобразовательных учреждениях. Невзирая на суровую профессию, она все же утаивала в дебрях души романтическое начало, которому суждено было раскрыться слишком поздно. В свои пятьдесят восемь Валентина Робертовна вдруг начала писать стихи. И ладно бы это еще как-то соответствовало предмету, который она преподавала. Была бы она, скажем, учителем русского языка и литературы или, хотя бы историком. Так нет – не тут-то было. Валентина Робертовна была учителем физики и терпеть не могла неточности в любых вопросах. Люди гуманитарного склада ума всегда навевали на нее скуку, она так и представляла себе их тройки и двойки в дневниках по физике и математике. Она представляла муки учителей, которые когда-то пытались донести до этих непутевых людей всю красоту и шарм доказательства теоремы Пифагора, пытались объяснить, сколько можно выиграть в силе за счёт площади поверхности. Но нет, гуманитарии – это особая непробиваемая каста, прикрывающая некомпетентность выдумками и фантазиями.

Так бы и умерла в забвении Валентина Робертовна, лежа с давлением на протертом диване в своей затхлой квартирке, если бы не открылся в ней творческий дар! Словно помолодев, бросилась она к письменному столу и взялась за перо. Несколько недель она не выходила из дома, питаясь огромными запасами гречки и пшенки, хранившимися в доме на случай войны. Интуиция не подвела прожженного педагога. Война пришла откуда не ждали – война за каждую строку, за каждую букву давалась с кровью и болью. Валентина Робертовна тщательно штудировала словари, искала новые формы, ритм, рифмы. В ее стихах расцветала так и не посетившая сердце любовь, страсть, сладостные муки надежды. Лирические героини заламывали руки и воспевали своих возлюбленных, отчаянно падали в пропасти и летали по небу на крыльях облаков, присматривались к тучам и считали капли дождя на плачущих осенью окнах. Новая неизведанная жизнь напала на несчастную учительницу физики и мотала из стороны в сторону, как бешеная собака терзает жертву. Нездоровый блеск в глазах отражал адское пламя накопленного за много лет вдохновения… Кто знает, каким сосудистым коллапсом закончился бы весь этот водевиль, если бы не наступил творческий кризис.

Вот так же неожиданно, как оно пришло, вдохновение покинуло Валентину Робертовну. Женщина застыла и остекленела, словно высохшая оболочка из-под колбасы. Целый день глядя в окно, она пила остывший чай, пытаясь найти рифму к слову «гидравлический»… Но увы – мозги снова одеревенели, душа очерствела и ужасно захотелось селедки.

Заслуженная учительница физики решила не отчаиваться, а спокойно отредактировать уже написанное и поискать достойное место для публикации. В конце концов, надо когда-то и этим заниматься. Человечество должно наконец увидеть ее стихи и прозреть. «Вдохновение – капризная прогульщица, погуляет да и вернётся, как миленькая!» - думала Валентина Робертовна.

Она взялась читать написанное, вникать, искать ошибки. Все больше казалось, что это написано каким-то иным человеком, какой-то сумасшедшей взбалмошной теткой, сдуревшей на старости лет. Женщина бродила из комнаты на кухню и обратно, нервно шелестела исписанными листочками и мрачнела. Чёрная депрессия накрыла ее с головой. Какой позор! Какой ужас… Валентина Робертовна собрала в аккуратную объемную стопку все свое нелепое творчество и понесла на помойку.

На улице тем временем бушевала весна. Как-то совсем не заметно прошло пол года с тех пор, как вдохновение посетило тихую одинокую даму. Она невольно вдыхала полной грудью сладкий воздух, невольно любовалась нежной только проклюнувшейся листвой и вслушивалась в раскатистые звонкие трели птиц. На помойке сидели два немытых человека в замусоленных одеждах с чужого плеча и сосредоточенно сортировали тряпки, банки, пакеты и бумажки. На задумчивую учительницу они не обратили никакого внимания, будто каждую минуту тут появлялись учительницы и бросали в контейнер результаты полугодового литературного труда. Валентина Робертовна немного постояла в нерешительности, наблюдая за сортировкой, по привычке всматриваясь в лица, не ее ли это бывшие ученики. Но не узнав никого, молча швырнула стопку листов в бездну забвения. Отойдя в сторонку, женщина закурила, не стесняясь – ведь ее учеников поблизости нет. Один из бомжей переместился бочком поближе к выброшенным листам и взял пару из них посмотреть. «Ну и почерк!» - возмутился первый читатель Валентины Робертовны, обращаясь глазами к небесам, - «Господи, ну кто рифмует гравитацию с радиацией! Какой моветон! А вот тут ничего, Тютчевым пахнуло!»

Второй бомж заинтересовался и тоже взял пару листов почитать. Потом ухмыльнулся и сказал товарищу:

-Нет, все-таки технарей нельзя подпускать к перу, они любую музыку превращают в барабанную дробь! Вот недавно из этого дома один дедок приходил, диссертацию по болгарской словесности приносил! Это был шедевр! А тут одна сырость. И вообще нынче в моде нон-фикшн!

- Нет, коллега, не скажите, некоторые места весьма чувственно написаны! – хихикнул первый бомж, продолжая бегать глазами по строчкам.

Столкновение с мнением читателей царапнуло самолюбие автора. Валентина Робертовна бросила сигарету и ринулась спасать рукописи. Вырвав из грязных рук бездарей и тунеядцев продукты творчества, бережно отряхнув и собрав по возможности все остальные листы, она сказала: «Сначала отмойте свое лицо хотя бы, а потом и говорите! Нон-фикшн ваш – сплошная профанация!» С этими словами и гордо поднятой головой дама ушла домой и снова почувствовала прилив творческих сил. Но прилив оказался гипертоническим кризом, который и убил начинающую писательницу на самом взлете. А два бомжа еще долго вспоминали строки из ее стихов…