Валера поднялся в свою квартиру на двадцать втором этаже на пушкинском бульваре, в самом центре Ростова-на-Дону. Небрежно бросив ключи на кухонный столик он подошел к холодильнику и достал непочатую бутылку водки. Сорвав акцизную марку, он отвернул крышку и налил одну треть прозрачного стакана для сока. Залпом опрокинув его он уткнулся носом в рукав куртки и громко крякнул. Он терпеть не мог начало зимы, после юга зима здесь казалась ему сродни зиме на северном полюсе. А еще больше он не любил конкретную дату, второе декабря, день рождение Ромы. Он не просто не любил, он ненавидел этот день, ведь именно в эту дату, казалось, несуществующая  или давно умершая в нем совесть просыпалась и начинала выедать его изнутри. Приходилось глушить ее литрами водки, что превращалось в затяжные запои, настолько затяжные, что порой он не помнил как и где встречал новый год, да и что было с ним весь декабрь.

В принципе на свою жизнь он не жаловался, после Чечни он получил звание Героя Российской федерации и эту квартиру в Ростове, в которую он переехал вместе с матерью, да и ежемесячные выплаты героям были очень приличные, так что хватало на безбедную жизнь. Вот только совесть не давала покоя особенно в этот день.

Валера не снимая обувь прошел в зал, прихватив бутылку с собой. В большой просторной комнате было темно, солнце давно село, а включать свет не было никакого желания. Небрежно шлепнувшись на просторный диван стоящий у стены в центре зала он поставил бутылку на журнальный столик. Налив еще один стакан, он расправился с ним так же легко как и с первым.

- Ну что же ты мне сука, и после смерти покоя не дашь? - начал разговаривать он сам с собой.

В квартире висела звенящая тишина, лишь тихо гудел на кухне холодильник.

- Сколько же надо выпить,  чтобы ты убрался из моей башки!

- Нисколько! Тебе это не поможет! - раздался очень знакомый мягкий голос, который звучал казалось из неоткуда.

Валера в миг протрезвел, кровь отхлынула от лица и он стал цветом как свечной парафин.

- Кто здесь?

- А ты что не понял?

- Этого не может быть! Я, я сам же это, того.... ну ....

- Что потерял дар речи?

- Да я же видел как ты в гробу лежал!

- Да, там кстати было тесно, поскупился на древесину?

- Все допился, чертики мерещатся. Завтра же пойду в клинику кодироваться!

- Тебя это не спасет.

Валера почувствовал как на диван рядом с ним кто-то присел, но там ни кого не было, его руки прикоснулось что то ледяное и волосы на его голове начали подниматься дыбом.

- Что же так побледнел? Не рад меня видеть?

- Это галлюцинации! Такого не бывает!

- Еще как бывает!

Из темноты постепенно вырисовались до боли знакомые черты. вот только глаза были бесцветными с большими синяками и вместо груди зияла огромная рана.

- Ты ответишь за все что ты сделал! Ты думал это сойдет тебе с рук? Как то в детстве я поклялся, что когда-нибудь ты за это заплатишь, и кажется это время пришло.

Юлия Георгиевна вернулась со смены в ночном магазине рано утром. Открыв дверь своими ключами она прошла на кухню, ожидая увидеть несколько пустых бутылок но кухня была чиста словно в нее ни кто ни заходил. 

- Валера? Ты дома?

Она прошла в зал и увидела полупустую бутылку на журнальном столике, это ее обеспокоило, что бы он оставил полупустую бутылку? Во всех других комнатах его тоже не было. Она достала мобильник и быстра нашла его номер в списке абонентов. Соединение и набор номера казалось шли вечно, когда наконец послышались длинные гудки. И тут она услышала мелодию его мобильного играющую где-то в квартире. Она вышла в коридор и поняла что звук идет из ванной. Повернув шарообразную ручку она открыла дверь и громко вскрикнула.

Весь пол был залит водой перемешанной с кровью, в ванной, полной мутной темно-красной водой, лежал Валера с перерезанными венами. Лицо его словно постарело лет на двадцать, щеки ввалились, под глазами повисли огромные мешки. Она безмолвно протянула руку к сыну и упала в обморок.

Леонид стоял рядом с гробом брата на кладбище возле проспекта Нагибина. Моросил мерзкий дождик вперемешку со снегом. Людей было немного, в Ростове у них было мало знакомых, да и Валера растерял связи со всеми близкими и друзьями за последние несколько лет. Он обнимал за плечи тихо плачущую мать, когда гроб опускали в землю, и сам еле давил подступившие слезы. Нельзя было сорваться, кто-то должен быть сильным и утешить мать. Да конечно похоронить обоих младших братьев и отца к тридцати двум годам было очень тяжело, но матери было намного тяжелее, ведь Валера был единственной радостью в ее жизни.

После траурной церемонии они пошли по широкой алее идущей вдоль старых могильных плит держась друг за друга и вспоминая светлые моменты из детства.  Возле самого выхода мать повернулась и посмотрела сыну в глаза.

- Лёня, после смерти Валеры я нашла у него письмо адресованное тебе, я думаю он хотел что бы ты это прочел.

- Хорошо, мама. Но только попозже, нам всем надо немного от всего отойти.

После поминок Леонид приехал в квартиру брата и зайдя в спальню сел на его кровать.

Достав из внутреннего кармана чуть помятый конверт с небрежной надписью "Лёне", он распечатал его и достал письмо. Это был форматный лист бумаги для принтера с написанным нервным почерком текстом.

" Лёня, я так больше не могу. Я не могу жить с этой ношей. Да и там мне покоя не будет пока люди не узнают, что я сделал. Ты должен прочитать это письмо и рассказать об этом всем кого знаешь и кто знал меня и Рому. В Чечне все было совсем не так как я рассказывал. Это не Рома сдал всех наших боевикам, я раскололся на допросе, он же молчал даже когда ему начали резать пальцы. Он вытащил меня и журналистов из плена, когда я сидел в углу и наблюдал за всем этим. Он вывел нас почти до блокпоста и мы наткнулись на группу боевиков. Тогда я испугался, я испугался за себя и за свое будущее. Если бы он рассказал, что я всех сдал то меня ждало бы лишь унижение и позор.  И я решил забрать его подвиг себе. Я убил его, выстрелил в него почти  в упор. Я просто больше так не могу. Поймите меня если сможете и простите......"