Эти добродетельные боголюбцы даже дверь не заперли… А что им бояться? – ты спросишь,- их бог хранит лучше любого замка… Смешно, я даже знаю, что ты дословно скажешь. Твое молчание и бледное лицо, которое в темноте пропавшей ладаном горницы горит неуверенностью, свидетельствуют о том, что в этом святой чертоге ты словно призрак, ты лишний. И это правда. Не удивлюсь, что эти ревнивцы веры уже почувствовали твое появление. Как акулы, выявляющие малейшие капли крови в океане, так и они ощущают присутствие иноверца в свой духовном доме.

Ты знаешь куда идти. И на ощупь пробираешься по коридорам, отыскивая нужную келью. Память подводит лишь в том случае, когда концентрация внимания падает, а ты, по-видимому, полностью поглощен одной мыслью « Что же сказать?». Перебираешь множество вариантов, убираешь, группируешь, но все равно остаешься недовольным от собравшейся логической мазайки. Ты же ищешь себе оправдание и никак не можешь найти более подходящее… Скажи проще.

А вот она – нужная дверь. Как примерный мальчик ты постучался и вошел.

Он сидит в самом углу маленькой комнатки, похожей на нору своей темнотой и округой формой. Похоже, спит. Фитилек лампадки, выделяясь горит, показывая на восток, и это маленький шар света привлек твои синие глаза, доставшиеся матери. В угнетающей тишине и абсолютной тьме это маленькое робкое солнце, освещающее келью монаха, является, что ни на есть, единственным напоминаем о людях. О живых людях, которые держат свои сердца огненно-горячими.

« А он что - мертвый?».

Не совсем. Приглядись, почтенный старец, задремал за многократным повторением молитв, его ослабевшие руки все продолжают держать костяные четки, цепляясь за неуловимые нити реальности и борясь со сном. Длинные черные одежды, навечно присуждающие оставаться в черном теле, с кладками лежат на его костлявой фигуре. А лицо, окутанное воздушной дымкой седых волос, иссушено морщинами, которых приобрести он мог только с помощью времени, а не от мирских переживаний. У тебя скривился рот. Ты со мной не согласен? Не ведавший любви, страсти, гнева, наслаждения свободы может утверждать, что он жив? Жив полноценно, не упуская ни одной грани значения этого слова?

« Скорей всего до пострига он жил жизнью обычного человека…»

То есть покаяние смыло с него все грехи, и он чистым вступил на новый путь монашества? Покаяние – вранье, исповедующийся никогда не говорит всей правды, той, которая скрыта в его подсознании, ту, которую очень глубоко во внутрь себя прячет каждый человек.

Он просыпается. Будь внимательным, взвешивай свои слова, перед тем как что-то произнести. Постараюсь тебе не мешать и уступаю место.

                                                     *  *  *

- Здравствуйте, отец Феофан, - поздоровался молодой человек с монахом.

- Доброго вечера, Павел,- проговорил старец хриплым голосом,- Я нынче долго ждал тебя, но видимо тебе понадобилось больше времени, чем я предполагал.

Монах поднялся и устремил свой пристальный взор на парня, который весь в промокшей одежде содрогался в холоде отсыревшего здания. Он был ростом ниже Паши, но парень безоговорочно считал этого человека выше себя.

- Так ты выбрал дальнейшую дорогу своей жизни?- жилистыми руками старик по привычке начал перебирать перед ним бусины четок,- Мирскую или затворническую жизнь монаха ты выбрал?               

- Я…- Павел, опустил голову в поклоне, и мокрые пряди волос скрыли его лицо, - я вижу себя в этой жизни только монахом. Я не вижу более верного стремления к чему-то, как не к Богу. Этот самый верный и правильный путь…

- Ты уверен? Разве твой отец не против? Если ты так сильно хочешь посвятить себя Богу, то ты можешь стать, как он, священником.

- Я не думаю, что с моим характером могу помогать людям. Отец Феофан, вы же сами понимаете, если я сейчас отступлюсь, то в дальнейшем меня ждет темнота. Я буду безбожником, грешником…

- Сын мой,- перебил парня монах,-  будущее только во власти божьей. Мы не можем предсказать, что произойдет в следующую секунду. Ты свою молодость погубишь полным отречением,- старец, закрыв глаза и тихо произнося слова молитвы, окрестил себя крестным знамением,- Ты никогда не будешь иметь счастья семейного уюта. Ты никогда не познаешь любви к своей супруге и детям. Давая клятву Богу, ты запираешь себя в духовную темницу пожизненно.

Парень поднял голову и его взволнованное лицо, осветил тусклый свет лампады.

- Отец, вы отговариваете меня?    

- Это мой долг, остеречь тебя. Эта дорога намного сложнее, чем дорога обычного человека. Хотя и кажется, что она проще. Борьба духа происходит с большей кровопотерей, чем физическая борьба.

-  Вы являетесь моим духовным отцом, и все обо мне знаете. И вы знаете, что отречение лучшее для меня.

- Не лучше, а проще,- старик хитро улыбнулся, скрывая улыбку за пышными белыми усами.   

- Отец, я решил,- твердо проговорил Павел   

- Ладно…

Монах глубоко вздохнул и с незаметной полки, завешанной черной тканью, извлек тонкую тетрадь и произнес свой вердикт, перелистав на нужную страницу:

- Приходи через месяц. Подумай еще, нужно тебе принимать послушничество или нет. Я вижу, что нет уверенности в твоем ответе. Ты нервничаешь, а сердце твое должно быть спокойно. Когда ты закрываешь свою жизнь сейчас и вступаешь в мир послушничества, ни одного колыхания не должно вызывать в твоей душе это решение. На сегодняшний день ты не готов. Я посмотрю, что с тобой будет через месяц.

                                                      *  *  *

Ты тихо закрыл дверь, оставив монаха коленопреклоненным перед деревянным распятием. Что это? Рассерженность и злость? На этого добродушного и дальновидного человека? Не дорос еще, чтобы понять. Даже когда тебе добра желают...

Взяв силы, из темноты, проникнувшей в сердце, ты бежишь, как обидевшееся дитя. Еще заплачь, что наку тебе не дали. Громогласные шаги уничтожают тишину этой святой обители. Ты хочешь, чтобы тебя увидели и наказали?

А вот, кажется, тебе это удалось… Ты остановился, увидев впереди несколько  черных, темнее, чем тьма вокруг, силуэтов и спрятался за деревянной резной перегородкой. На вечерню собрались и ждут не опомнившегося от внимания гласа божьего собрата. Нет, они тебя не увидели, но согласен, стоит переждать – бедному отцу Феофану не нужны нарекания вышепоставленных, потому что именно этот монах, и встанет на твою защиту, если что. Тебе представилась редкая возможность понаблюдать за черным духовенством в среде их обитания, ведь ты же хочешь в будущем встать с ними на одну ступень послушничества. Невероятно, их странность даже в непроглядном коридоре кричит своею ирреальностью. Интересно они вообще ощущают себя частью бытия. Или в них дух настолько преобладает над их физикой, что под подрясником сейчас остались лишь прозрачные контуры человеческой фигуры. Слышишь, они даже не перешептываются, а только  топчутся на месте, будто друг на друге.

« Ага, я вспомнил анекдот, на эту тему…

Это необычно с твоей стороны, поэтому внимательно слушаю…

« Два монаха шли по узкому коридору, торопясь на утреню. И один монах, обгоняя второго, случайно наступил на его рясу. Второй говорит, отряхивая свое одеяние:

 - Если бы не мое смирение…

Второй, помолчав с минуту:

- Если бы не моя кротость…».

Ха… Ты меня ставишь в такую неудобную ситуацию, в которой я – твой антипод, хочу с тобой согласиться. Или ты превращаешься в меня?

« Нет, я настаю на своем. И не только у тебя, но у этого старика не останется сомнений.  Ты же знаешь, что мне надо.

Знаю или все или ничего. Ты фанатик своей правоты.    

« Они уходят…» говоришь мне ты, выглядывая из-за укрытия.

А точнее уплывают.

Ты снова пустился бегом, но  теперь бесшумно твоя тень летит по стенам, иногда обласканных бледным светом тонких свечей, осторожно огибая бесконечные повороты.

От осторожности до трусости один шаг.

« Ты уже называл меня трусом, много-много раз».

Это я привожу еще один довод к своей правоте. И… чтобы ты не забывал.

Дверь. Освободительная дверь в двух шагах от тебя толкни ее и выберешься из этой удушающей духовности.

Медленно наполняя грудь воздухом, смоченным недавним ливнем, ты вдыхаешь жизнь. Насладись сладостной свободой, пока можешь. Ведь у тебя остался целый месяц полноценной жизни. Как это много…

« Мне хватит, а твоя ирония здесь не уместна».

Вслушайся, ты это слышишь? Ты слышишь, как свобода поет прощальную песню, выбивая дроби останками дождя? 

«Свобода бесполезна, если не можешь ее использовать. А целый месяц - огромный срок, и я успею за это оставшееся время не исправить, но хотя бы извиниться за содеянное».