В светлую комнату тихо, бесшумно ступая, вошел человек. Старость побелила его когда-то черные кудри и согнула его длинное тело. Опираясь на гладкую трость, выструганную из тонкого ствола молодой березы, он, будто призрак, скользил по лаковому паркету, не оставляя за собой даже тени. Сквозь пустую тишину выкрикивало только его хриплое дыхание. Ему было тяжело. Старик тащил в правой руке огромную книгу, которая, приземляя своим весом, клонила его еще больше  к  полу. Наконец, как будто преодолев тяжкий путь по взгорьям Анд, он уселся в старое кресло у самого окна, и старая громоздкая книга рухнула на его колени. Молодые лучи солнца, сквозь прозрачные стекла, тут же написали на его лице картину утраченного времени, а весенняя листва из его двора приветствовала и издевалась над ним сезонной зеленой ветреностью. Его лицо улыбалось, хотя глаза слезились, то ли от яркого света, то ли от воспоминаний о былом и будто бы забытом. Он, не хотя, отвернул лицо от окна и медленно оценивающе просмотрел всю комнату синими прикрытыми сморщенными веками  глазами.

Просторная зала, охваченная золотом дня,  искрилась чистотой и интеллигентной простотой. Не считая, дышащих жизнью лиц на портретах, в комнате был только он – старец, собирающий судьбы. Нарисованные маслом глаза мужчин, разодетых от медных лат до узких черных костюмов и женщин, скрывающих под кринолиновыми пышными платьями и облегающим коротким одеянием прекрасные фигуры, не отводили глаз со своего создателя. При долгом разглядывании этих красивых лиц, собранных с разных эпох и соединенных в одной коллекции, могло показаться? что некоторые прячут за кружевным веером загадочную улыбку или, не стесняясь, поджимают губы в недовольстве, но абсолютно все нарисованные настенные господа и госпожи поочередно сбиваясь с такта, моргали, как самые настоящие реальные люди. Они все знали, что в этот час их друг, соратник, любовник и творец прочитывает им одну из историй чье-либо жизни.

Старец старался проводить свое время с пользой для всех, поэтому, читая для себя, он восстанавливал забытые куски оборванных дней, недель, месяцев и годов, которые потерялись в его многовековой памяти, а для них, живущих с другой стороны бумажного холста, для того, чтобы разнообразить их постоянное прозябание и заключение в моменте.

Руки старика, совсем не потревоженные морщинами, поглаживали кожаный переплет исполинского тома, а длинные пальцы все ползи ближе и ближе к потрепанным и пожелтевшим страницам.

Он кинул последний взгляд в свою аудиторию и в ответ, получив пристальное и затаенное внимание, рывком, не глядя, открыл почтенную книгу и, некоторое время помолчав, громко прочитал название истории, написанное высокими прямыми буквами:

                                                   « Раздвоенное я »

- Итак, мои дорогие и постоянные слушатели,- обратился старец к своим творениям,- сегодня я буду читать вам про одну из самых тревожных и противоречивых судеб. История ее происходила около двухсот лет назад…

- Ой, какой же ты старый! – воскликнул молодой голос, возникший неоткуда и прервавший повествование.

Несколько удивленно подняв бровь, старик, чтобы выяснить верность своего предположения слегка надавил ладонью на первую страницу рассказа.

- Хватит издеваться над своим же творением, а не то… – угрожающее произнес все тот же голос.      

- А, так ты ведь один из героев. Только как же твое имя…

- У меня не было имени, да и меня, как полноценной личности вообще не существовало даже, когда все это что тут по написано только вступал на первую ступень настоящего времени.

- Вспоминаю, я пожалел тебя и решил сохранить в этих буквах.

- Пожалел!- голос стал еще взволнованнее, словно последние слова старика пробудили его полностью, и таившаяся все это время злоба вырвалась из пут.- Да ты запер меня в этой чертовой истории, которую я снова и снова перечитывал на протяжении того времени, пока ты не открыл этот рассказ. Я даже не знаю, сколько времени прошло с тех пор... Ты, старик,- голос стал ниже, как из подземелья,- ты ведь помнишь свои последние слова?

- Нет, прости, запамятовал,- хитро улыбаясь, проговорил старик,- может, напомнишь?

- Ты…- голос долго думал пока подобрал нужный эпитеты,- вечно старый сколерозник и постоянно кривящий губы лгун!

« Кривящий губы, кривящий… губы» проносилось от портрета к портрету возмущенный ропот. Люди на портретах не могли поверить, что этот невидимый нахал смог покуситься на самое святое – на улыбку их художника. И возмущение их перешагнуло через запрет, который гласил никогда не перебивать многоуважаемого старца.

- А ну, тихо, - приказал старик в полу - улыбке, повернувшись к картинам.- Вы забыли, вы - лишь частицы самих себя, но с вами сейчас говорит невидимый глазу дух цельный и единый, не смотря, что он тут себя принижает, поэтому будьте любезны вести себя приличней. А ты,- он снова повернулся к книге,- не кричи так. Может, с виду я стар, но слух у меня отменный.     

- Не тяни время, старик, я слишком долго ждал и терпел.

- Хорошо,- на выдохе произнес смилостившийся старец,- по нашему договору сейчас ты в последний раз проживешь эту историю от начала и до конца, только…

-Что еще за «только»?

- Только ты будешь вторым рассказчиком

- Не хотелось бы заиметь тебя в качестве компаньона, - голос сделал паузу обдумывая предложение,- но видимо у меня нет выбора.

- Ты мыслишь правильно, как всегда. Время тебя не изменило.

- Лесть тебе не поможет старик. Я не собираюсь тебе помогать, и не жди этого.

- А вдруг ты поменяешь свои мысли и, следовательно, поступки?

- Я не хотел тогда ничего менять, не хочу ничего менять сейчас. Да и не захочу вообще.

Ухмыльнувшись, старец устроил поудобнее на своих коленях книгу и откинулся на спинку кресла, готовясь к началу.

- Ты что-то задумал, старик,- предположил голос подозрительно.

- Все увидишь по ходу этой истории,- не опровергая слова голоса, сказал старый художник,- Приготовился?

- Да.

- Я начинаю… или Предоставляю тебе возможность начать первому.

- Ты слишком благосклонен, старик…