Я вышла на крыльцо с намерением прогуляться до Дениз. Мы с ней ходили на факультатив по русскому языку, вместе делали домашние задания, а во время перерыва на ужин представляли себя барынями, попивая горячий чай из блюдечек и покатываясь со смеху. 

С Дениз мы играли вместе еще совсем малышками. Ее бабушка, Вера Николаевна — я не могла выговорить сложное имя, поэтому мне разрешили обращаться к ней Вера, — присматривала за нами. Показывала, как играть в “лапту” и “жмурки”. А в непогоду, когда мы скучали дома, развлекала нас сказками и страшными историями, учила пить чай а ля рус и угощала “баранками”. Так я и влюбилась в Россию и русский язык. 

На виноградник опустился вечер. Майское небо отливало киноварью, уютно стрекотали сверчки, ветер путал непослушные волосы. За мной из дома вышла Саоми, потерлась о ноги, потянулась, распушила хвост и принялась охотиться за мотыльком. В тени дома сидела мама — в ротанговом кресле, специально поставленном для нее папой, — читала очередной детектив и пила красное сухое вино. 

— Натали, дался тебе этот русский язык. Туристы обычно неплохо понимают по-французски. Я уж молчу про английский, — мама кинула на меня скептический взгляд поверх очков. Она не разделяла моей тяги к иностранному языку. Как и я не разделяла ее желание сделать из меня гида по нашей винодельне в Монпелье. 

К счастью, мне было только четырнадцать, и родительские разговоры можно еще пропускать мимо ушей. 

*** 
В аэропорту Сочи было душно, горячий влажный воздух, казалось, облеплял лицо и мешал дышать. Посадку на рейс объявили пятнадцать минут назад. Очередь к стойке за это время заметно сократилась. Саша вытер пот со лба, подхватил небольшой чемоданчик с вещами и сумку жены, а Катя с документами подошла в конец очереди. 

— Поскорей бы уже оказаться дома, — Катерина устало улыбнулась мужу и протянула паспорт с билетами стюардессе. 

Бархатный сезон заканчивался. Пассажиры битком набились в автобус к самолету. Было тесно и жарко. Поездка заняла всего несколько минут, но Кате они показались бесконечными. Под палящим солнцем молодожены поднялись по трапу, закинули вещи на багажную полку и сели на свои места. Катя — у иллюминатора. Она боялась летать, но это не мешало ей с интересом рассматривать удаляющуюся землю, крохотные домики и бескрайний горизонт с громадами облаков. 

Самолет начал движение. 

*** 
Вынырнула из забытья. Все еще сильно хотелось спать. Руки и ноги плохо слушались, туловище — и особенно голова — были тяжелыми и неповоротливыми. К телу постоянно прикасались чьи-то руки, массировали его, укутывали в простыни. Кто-то теребил пальцы, словно пересчитывая их, но сбиваясь и начиная заново. 

Перед глазами двигались размытые силуэты и цветовые пятна. Они что-то говорили, или шептали, или кричали. Слух усреднял все звуки. 

Под равномерный гул голосов плотным одеялом навалился сон. 

*** 
После пятиминутной поездки по взлетной полосе самолет начал набирать скорость. Шасси оторвались от асфальта. Немного задрожали крылья, прогибаясь под тяжестью воздушных потоков. Едва ощутимая вибрация волнами прокатилась по салону. Пассажиры сидели, пристегнутые ремнями безопасности к сиденьям. Кто-то читал журналы, кто-то успокаивал расплакавшегося ребенка, кто-то пил воду и ждал положенный обед. 

Катя сжала Сашину руку и прикрыла глаза. Уши закладывало. Приходилось постоянно сглатывать слюну и зевать. Конфеты, как назло, они оставили на столике в комнате санатория. 

*** 
Каждый следующий шаг давался с большим трудом. Ноги подкашивались, стопы отказывались ровно стоять на земле. Тело норовило упасть - то вправо, то влево, то вперед. Если бы не идущая рядом женщина — медсестра, видимо, — падения было не избежать. Попытки поблагодарить ее за заботу привели к нечленораздельному мычанию и шипению. 

*** 
Самолет продолжал набирать высоту, но что-то явно шло не так. Катя чувствовала, как машина то резко падает, то снова поднимается вверх. Девушка плотно прижалась к Саше и вцепилась в него двумя руками. 

*** 
Теперь можно прогуляться в парке. Сил уже достаточно. Та же женщина - Лия, как ее однажды окликнули, - сопровождала на прогулку. Она помогла надеть осеннюю куртку и шарф, завязала шнурки на высоких ботинках — пальцы до сих пор плохо слушались. 

— Где Саша? Что с ним? — наконец словам удалось продраться сквозь шипение и рычание. Вопрос прозвучал, но, казалось, спутница не понимала его. Она только улыбалась в ответ и кивала головой. 

*** 
Самолет сильно тряхнуло, и он начал терять высоту. 

*** 
Через открытое окно доносились звуки улицы: гул автомобильных двигателей, пение птиц, шелест листвы. Комнату заливал солнечный свет. Мячи и деревянные приспособления — для реабилитации, видимо, — раскиданы по разным углам. Слезы катились по щекам, плечи вздрагивали от всхлипов. Неизвестность угнетала. На поднятый шум пришла Лия. 

— Скажите уже, где Саша?! Я хочу его увидеть! 

Женщина ответила, но звуки ее голоса смешались с уличными. 

*** 
— Я тебя люблю, — последнее, что Саша успел сказать Катерине перед тем, как их самолет разбился. 

*** 
Прошло десять лет. Я переехала из родительского дома на окраину Парижа, арендовала однокомнатную квартирку недалеко от метро. Выучила русский язык и съездила в командировку в Россию, о которой мечтала все эти годы. 

После возвращения из поездки я взяла отпуск и отправилась в гости к родителям: поделиться впечатлениями, отдохнуть от городского шума, попить домашнего вина. В один из вечеров, когда папа уже ушел спать, мы с мамой достали старые фотографии и начали вспоминать мое детство. Она мне рассказывала, как забавно я училась говорить: то мяукала, то рычала, то шипела, то каркала, как ворона. 

В пакете со старыми фотоснимками мы нашли кассету, на которую мама записывала мои первые шаги, прогулки, лепетания. На чердаке под грудой заброшенных вещей откопали видеомагнитофон, стряхнули с него пыль, спустили на первый этаж и подключили к телевизору. Мы смотрели запись и смеялись над тем, как потешно я училась ходить, размахивая руками и раскачиваясь из стороны в сторону. И неожиданно среди своего детского лепетания и агуканья я услышала русскую фразу: 

— Где Саша?