Шубин Степень критики: Критика люблю как самого себя!
Короткое описание: Шубин - шахтный леший. Встреча с ним не сулит хорошего. Данный рассказ есть часть будущей книги "Шахтерские небылицы". Прошу коллег прочесть и " с увеличительным стеклом" отыскать огрехи. Буду толко благодарен.
Шубин.
Бояться – вредно! Честное слово! Возможно, что опасаться, или даже переоценивать ситуацию и полезно, хотя, тоже сомнительно... Но бояться – вредно! Порция адреналина, которую я получаю под давлением опасности, должна побудить меня к действию, дать мышцам силу, а уму и глазомеру точность. Что же страх? Он легко сковывает, он лишает инициативы и не позволяет мобилизоваться. Когда страх не удается победить, а такое случается довольно часто, он тяжестью повисает на ногах и давит непомерным грузом. Поверьте, неуправляемый страх разделывается с умом не хуже литра алкоголя и обволакивает глазомер пленкой полупрозрачных фантомов. Еще одно дурное действие страха - это когда расстраивается все, или почти все, вплоть до живота. Плохо дело и понятно, что невозможно заставить себя быстро решать, осознать происходящее и начинать действовать, когда твоя личность, субстанция нематериальная, продукт возвышенных преобразований в схеме головного мозга заботится не о быстроте работы своих элементов и о спасении «материальной части», а о некоторых процессах, не к стати в этой «части» протекающих. Обидно, что к мышлению и рассуждению такие процессы как раз и не относятся... Вот это страх! Испугавшийся настолько погибнет. Поражение ему обеспечено. Жаль, что поражение не как проигрыш, а как раз в том смысле, который заложен в первичном понятии – в нарушении целостности организма! И суеверия вредны. Я считаю себя человеком не суеверным. Излишней смелости нет, но в потустороннюю чертовщину я не верю и, по-моему, ее не боюсь. Как можно бояться того, что не материально? Как оно навредит твоему организму? Да никак. Чепуха все это. Но… одновременно…. как говориться, все мы «люди - человеки». Был такой случай, признаюсь. Если до живота и не дошло, то чего-чего, а « мурашки» по спине и рукам бегали! Это было под Новый Год. Какой по счету, не помню, но уже давненько… Горизонты, которые мы в то время подготавливали теперь отработаны и позабыты. Все безвозвратно завалено и погашено. Только остались небольшие тупички, перегороженные перемычками из бетонита с торчащими трубами, на которых накручены заглушки. Отвернешь заглушку и можно замерять концентрацию газа, которую отдает выработанное пространство. Да и горизонт здесь не то, что вы видите на поверхности, когда умиленно глядите в даль. Хорошо! Степь без конца и края или гладь морская в тихий безветренный день. В шахте горизонт - совсем другое. Сколько может быть горизонтов? Конечно один, тот, который вы в этот момент наблюдает! Но это на поверхности. Горняцких горизонтов можно иметь столько, сколько пожелаете. Или на сколько хватит финансирования чтобы оные горизонты подготовить. Пожалуйста, работайте, опускайтесь глубже, открывайте новый горизонт, добывайте уголек, а в день получки приходите за жалованием. Почему эа «жалованием»? Да потому, что заработком такие «огромные» суммы не назовешь, а только жалованием. Сколько тебе пожаловали, столько и получишь. А добывать уголек не просто. Он крепко вцепился, впаялся в окружающие породы. Правильно сказать во вмещающие породы. Это они его вмещают. Чтобы оторвать уголь от таких вмещающих объятий, нужно усилие. Чтобы выдать на-гора нужно еще одно, но, к слову сказать, просто необходимо обеспечить безопасность таких действий. Забой дышит, поглощает кислород и выделяет газы. А газы эти опасные. Не к стати, даже взрывоопасные! Так что к идее по добычи полезного ископаемого нужно подходить с умом. Все подготовить, произвести на первый взгляд может быть и ненужные, но на самом деле, необходимые работы. Донбасс разный, в смысле залегания пластов угля. В незапамятные времена что-то необычайно мощное прижало его со всех сторон, да так, что вся структура края пошла гребнями, как стиральная доска. Вот пласты и залегают под углом. Есть крутопадающие, почти вертикально уходящие в глубь земную. Есть пологие, под небольшим углом скользящие вниз, как по синусоиде. Есть даже такие, которые верхней стороной гребешка выходят на поверхность. Бери и копай уголек как картошку. Но это редко. Подобных мест маловато и сейчас, наверное, уже не найти. Уголь нужно брать подземным способом. Такое времяпровождение трудно, но возможно. Вы решили открыть новую угольную лаву? Милости просим! Значит, есть работа для проходчиков! Встаньте лицом к забою, обопритесь руками на угольный пласт. Представьте:- вот оно перед вами – новое поле! Представили? Не получается? Слово «поле» ассоциируется с колхозным полем? Правильно, поле есть поле – пшеница, рожь, подсолнечник, на конец! Богатый урожай, нужно убирать. Комбайн в поле работает – косит. Как писал незабвенный украинский поэт – «…трактор в поле дыр - дыр – дыр…» Угольный комбайн в лаве – почти тоже самое. Если и с другим звуком, похожим на «хрум – хрум – хрум», он срубывает уголек укладывает его на конвейер. Как на пшеничном поле, комбайн ходит из одного конца поля в другой челноком, так и в лаве, подземный трудяга мотается от одного штрека к другому, срезая стружки. Не знаю, как у колхозников называется прокошенная полоса пшеницы, а у горняков один проход комбайна называется «стружка». У хлеборобов пшеничное поле оконтурено дорогами. У горняков такие дороги называются штреками. Два параллельных туннеля уходят в глубину пласта и где - то далеко, не будем уточнять насколько далеко, но для того, чтобы обеспечить себя работой надолго, нужно пройти их как можно дальше, зачастую, больше километра в массив. Здесь они соединяются между собой лавой, по которой и ходит угольный комбайн. Как пищу для размышления или сравнения, могу признаться, что я участвовал в прохождении штреков длиннее двух километров. Шли бы и дальше, но природа не дает. Тяжело стало. Начались завалы, теперь же далеко ходить, далеко доставлять материалы, а еще и жара – «шахтерская беда» на больших глубинах. Решили – хватит, останавливаемся! Будем готовить лаву. Пусть теперь угольщики потрудятся. По одному такому штреку конвейерами выдается уголь. По другому, доставляются в лаву расходные материалы и удаляется воздух, который проветрил лаву. Первый штрек называется конвейерным а второй вентиляционным. Но это не все. Штреки где – то кончаются, вернее начитаются! Куда теперь пойдет уголек после последнего конвейера? Куда уйдут кубометры использованного воздуха? И еще вопрос – откуда к штреку пришли материалы? Пришли они – если материалы и ушли, если воздух, к уклоним. Штреки – как капилляры, уклоны – как вены и артерии. С уклона приходит все, что свежее и новое. К уклону уходит все, что выдается и потоком стремится на поверхность. Все дороги ведут в Рим, не спорю. Так же точно все уклоны ведут на поверхность. Не сразу, правда, после уклонов есть еще выработки, на смысл правильный. Если ты вышел со штрека к уклону, дорого тебе, шахтер, на – гора уже почти прямая! Теперь, я думаю, вам понятно, чтобы подготовить лаву, нужно пройти штреки, но еще раньше необходимо пройти уклоны. Здесь подобие и сходство с сельским хозяйством заканчивается. На поверхности можно по пшенице пробежать в любом направлении. Под землей это не получится. Здесь все идет от достигнутого. Формула «сначала стулья, а потом деньги» никак не проходит. Как не старайся, но штреки впереди уклонов не пройдешь. И деньги нужно давать сначала, а потом о стульях думать. К стати, деньги, не малые, поверьте на слово. Подземное строительство занятие не из дешевых. А о том, что на обочину в выработке не свернешь, как легко можно сделать на проселочной дороге стоит ли говорить? Долго я вас просвещаю? Поверьте, мне хотелось бы, чтобы вы поняли, о чем идет речь, оценили ситуацию и, представили себе место, где все происходило. Попробовали «на вкус» существо той интриги, которая обозначилась, ощутилась если не болезнью в животе, то «мурашками» и памятью до сих пор, это уж точно! Под Новый Год.… Не под Новый Год, а как раз, на самый Новый Год! А именно в ночную смену тридцать первого декабря. Мы тогда работали по подготовке, не помню по номерам каких лав. Но в самом - самом начале…. Были готовы уклоны, скат, а оба конвейерных штрека пройдены метров по четыреста или чуть больше. И все весь наш на то время горизонт. Шахту без присмотра оставить нельзя. Не смотри, что Новый Год. Кто – то должен быть обязательно. Это, конечно, не домна у металлургов, которую остановить себе во вред. Она должна работать. Нет, остановить можно, бросить нельзя. Кто – то должен быть на хозяйстве. Воду нужно откачивать. А вдруг, не запустится насос не автоматике? Вдруг, что – то выбьет напряжение или остановится вентилятор? Кто его запустит? И еще одна немаловажная причина. Появились любители что – то раскурочить, что – то выковырять из механизмов и пусковой аппаратуры. В таком случае, нелишне и посторожить свое оборудование. Желающих, понятно, на такой «подвиг», как дежурство в новогоднюю ночь найти трудно. Праздник популярный, народом любимый, предполагаемое застолье желанно… Трудно, но не невозможно. Есть различные провинившиеся и прощенные, с условием дежурства на праздник. Бывают «чудики», которые добровольно соглашаются на такой акт изощренного «садомазохизма». Богата наша земля…. Ну и старшего кого – то над ними нужно для успокоения начальства поставить. В случае чего, будет с кого просить. Такой «козел отпущения» всегда под рукой. Это горный мастер. Он всегда и за все ответит. Универсальная должность! В том случае это был я. Коллектив мой тогда состоял из минимума членов. Я, как начальствующая личность, два проходчика и слесарь. Один проходчик пошел на восток в забой, другому приказ был дан на запад. Они должны были быть на контроле, на дежурстве, и обязаны качать воду в забоях. Слесарь, человек, который может, если что, исправить механизмы, должен следить за насосами в тупике конвейерного уклона. Вот и все. Горизонт только – только начали готовить. Все еще относительно новое. Скат – как место встреч двух лав с востока и запада пройден и забетонирован. Все выработки высокие, с целой, не поломанной затяжкой. Почти чистенькие. Все еще будет позже, их прижмет сверху, поддует снизу, а затяжку поломает горным давлением. Горе – специалисты навалят не убирающиеся никем груды породы и соскладируют останки сломанных механизмов. А сейчас – как в учебнике. Все чинно, чисто, даже как будто звучит все приятно, наподобие музыки. Свет горит! Лампы дневного света в рудничном исполнении, которые после куда - то денутся, подвешены по верху выработки, освещают скат и ближайшие несколько метров в обе стороны. Приглушенно гудит за углом вентилятор. Гонит воздух в забои. Остальные механизмы отдыхают. Можно сказать, что почти тишина. Я на скате, то есть в точке отсчета. Что мне делать в забоях? Туда пошли проходчики. Они там откачают воду, и будут работать – коротать рабочее время, «сидя на спине» - на сухой затяжке у телефона. Если что – проходчики мне позвонят, и начнем вместе решать проблемы по мере их поступления. Я, на скате, в той же позе. Но у меня комфорта больше. У меня есть лавочка, довольно удобная. На сидение прибит кусок транспортерной ленты. Здесь, со временем, станет трудиться моторист, обслуживающий пересып с ленты в скат. Я, опять же, сижу, если не совсем «на спине», то почти что так, расположась без напряжения. И только – только скушал праздничный «тормозок», расслабился, нехотя доложил по телефону дежурному по шахте, что все у меня в порядке…. Нет, нет! Дремы никакой не было! Ну почему никто не хочет в это поверить, и начинают иронично посмеиваться, как только я собираюсь рассказать свою историю! Повторяюсь, дремы никакой не было. Да я бы просто не успел задремать. Ведь только – только пришел. Не смотря на ночную смену, еще не сморили меня тишина и покой новогоднего дежурства. Я еще не полностью остыл от дороги к своему скату. Ну, еще свежий – пресвежий! Люди разошлись по рабочим местам, все в порядке, отдыхаю. Слышу шаги. Подходит человек. - Привет! Дежуришь? - Здравствуйте! Самый обычный шахтер. Одет, вполне прилично. То есть спецовка на нем средней испачканости и средней залатаности. Умеренно вымазано лицо. В шахте чистых не бывает, обязательно отметишься. Шахтер грязь найдет – там возьмется, там тернется…. Уголь, он черный, свой след всегда оставит. Ведет себя, мужчина, уверенно, не новичок. Нового человека, не шахтера, вычислишь сразу. Он, как чужеродное тело в однообразной толпе горняков. Облачен в новую, «с иголочки» робу, на ней еще и «мушка не сидела» а тем более грязь не приставала, нескладный, как бы, испуганный. Вспомните, какими мы были новобранцами и как выглядели после того, как примерили военную форму? Там торчит гимнастерка, там галифе по-смешному топорщится! Салаги, видно сразу. Потом пообтерлись, появилась привычка к мундиру. Так же и с шахтерскими реквизитом. Но, если и одеть новичка в старую спецовку, а давно работающего в новый гардероб, все равно, отличишь того, кто недавно пришел подзаработать на автомобиль от того, кто иллюзии быстрого заработка растерял окончательно. Тот мужчина, который подошел, работал давно. Это видно сразу и можно утверждать. Но лицо не знакомо. Немного странно, конечно. Предприятие большое, всех знать в лицо сложно но тех, кому по должности не возбороняется ходить по шахте в новогоднюю ночь, не много. Знать их в лицо, вроде бы, и обязательно. От них проще всего получить какие ни будь неприятности. Здесь, как в том фильме – знай в лицо… - Начальство! Но этого я не знал. Я вежливо приглашаю его присесть, отдохнуть. Говорю, что дежурю нормально, чего и вам желаю. И с Новым Годом вас! «Спасибо» - говорит. Взаимно. «А ты, » - спрашивает - «кто»? Отвечаю: - я горный мастер такой – то. Фамилию называю. Убеждаю, что все в порядке. Вижу, что человек уверен в себе, держится по хозяйски, имеет право интересоваться. Не удобно мне признаться, что его не знаю. - Ну, ладно, дежурь, я пойду. И пошел дальше, в сторону восточного забоя. - «Иди» - думаю. «Принесло тебя…» Признаюсь, добавил:- «козла». - «Принесло тебя, козла…» Шахтерский лексикон грубоватый, но слово «козел» не самое грубое и обидное, сказанное во время выяснения отношений между привыкшими ко всякой неформальной лексике горняками. Так уж получается. Грубая, тяжелая, опасная работа отсевает из шахтерской среды изнеженных, не способных «ни сказать, ни сделать». Они просто рассчитываются, не сумев прижиться в напряженных, не побоюсь дать определение – « экстремальных» условиях горного предприятия. Сколько раз я потом от таких «соискателях» длинного шахтерского рубля слышал: - «да я там ничего не закапывал». Это, конечно, правда. Что ты можешь «откопать» если способен только «копаться»? В общем, слово «козел» это еще не оскорбление это, вроде подготовки к высказыванию основных претензий…. Да и не в слух сказанное…. Нечто вроде «кукиша в кармане», его никто не видит. - «Принесло тебя, «козла»! А сам улыбаюсь. Человек обернулся, посмотрел на меня секунды две, три. Я тоже присмотрелся к выражению его глаз. Вроде, как он обижен чем – то. А у меня движение электронов под каской: - от аксончика к аксончику по инерции в том же самом направлении: - «и принесло тебя, и не спится тебе, и не празднуется… и все настроение испортил…»! Махнул человек рукой и пошел дальше. Я соображаю, что нужно будет в забой позвонить, чтобы мой «водяной» не спал, когда к нему высокое начальство нагрянет. Жду пару минут, пусть посетитель уйдет подальше, и не услышит, о чем я буду с проходчиком говорить. Тянусь рукой к телефону, чтобы позвонить. И вдруг – стоп! «Мурашки» по рукам и спине! - «Ни чего, себе!» Мало того, что штрек пуст, не успел бы он так далеко уйти, чтобы из виду пропасть. Дорога то, прямая, без ответвлений: - припоминаете ту фразу, которую я просил вас запомнить, когда говорил, что в шахте - не проселочной дороге – на обочину не свернешь. А теперь еще и добавлю, что и в кустах не спрячешься! Но это еще ничего, человек мог нагнуться, присесть, или еще как- то, может, и, не желая того, спрятаться. Но свет, свет! Везде горят лампы дневного света, а он, как я только сейчас понял, был без лампы, по-простому, без «коногонки»! Меня, как дубиной по каске ударило! Это здесь светло, а как можно по шахте без светильника? Припоминаю: - на каске у него лампочки не было. Руки у него были свободные, в руках тоже ее не было. Некоторые, хотя, это и нарушение «Правил безопасности…», лампу на каску не вешают. «Форсят»…. Держат в руке «головку» светильника, имея саму лампу на шнуре – электрическом проводе, а аккумулятор, конечно, закреплен на поясном ремне. Прохаживаются и с эдаким задумчивым, интригующим, можно сказать, с напыщенным начальствующим видом ответственного работника подсвечивают себе, заглядывая по углам. Задерживаются световым лучом на месте определенного беспорядка: - не так складировано, не так убрано, не так затянуто…. Головой помашут, причмокнут, в блокнотик запишут. Ну, руководители… А этот лампу в руках не держал. Хочешь, не хочешь, но даже если ты и не держишь в руках «головку» светильника, безвольно повесив шнур на шею, а лампу оставишь болтаться около живота, извините, около груди, то ее не скроешь. То ли качнешься корпусом, то или повернешься чуть «не так» и свет сразу себя выдаст, проявится. Нет, не было у этого мужчины света! Не было! И пропал он, «как в воду канул», на совершенно прямом, освещенном участке штрека. Просто «испарился»! Не даром меня всего передернуло. Звоню в забой. Отвечает проходчик, по-моему, его Сергеем звали. Фамилию не помню. - Але… Голос не самый бодрый. - Что, спишь? – спрашиваю с наигранной угрозой в голосе. Надо же кого – то припугнуть, если сам испугался? - Да нет, не сплю. Уже воду откачал, только что насос выключил... Сейчас вот, подчищаю у комбайна. Тут понасыпало... Ну и врет! В то, что воду качал, можно было бы и поверить. Вполне вероятно, да даже так оно, скорее всего, и было! Какое – то количество ее конечно, набралось. Но чтобы дежуривший на праздник проходчик притронулся к лопате, - такое, практически не возможно. - Ладно, ладно, - говорю, - подчисти, конечно. А скажи, ты света не видишь? Никто к тебе не идет? - Нет, ничего не вижу. Нет никого. А что? - Да, пошел какой – то тип к тебе в забой, минут пять назад. Смотри, сейчас появится. Не спи там. - А кто он такой? - Не знаю, чужой кто – то. Я его раньше не встречал. - Понятно… - говорит – я сейчас… - слышу, как он на затяжке переворачивается - … подчищу тут у комбайна. И повесил трубку. Я посидел еще минут пять – десять. Звоню снова. - Ну что, не приходил никто? - Нет никого. Может быть, он свернул, куда ни будь? Слышу в трубке протяжный, заразительный зевок. - Да ты что, куда он мог свернуть, проснись! Дорога прямая. Он мог только к тебе идти. - Ах… - опять зевок! ... - зачем он мне нужен? Я сейчас занят – материалы складирую… - Ну, знаешь! – Я уже чуть вспылил. – Кончай «лапшу на уши вешать»! Давай, бери самоспасатель и иди на выход. А я тебе на встречу пойду. Может, человек упал где – ни будь и лежит травмированный. Или стоит, «курочит» пускатели. Завтра с нас спросят за такое дежурство. А сам думаю: - «Э… «стоит-лежит»…! Да у него и самоспасателя при себе тоже не было! Час от часу не легче! Самоспасатель, прошу учесть, вещь очень ценная. Только цену ему можно узнать до конца, если побывать в круговерти серьезной аварии. Там, в кризисной ситуации взрыва, выброса, пожара, на грани гибели, можно серьезно прицениться и к себе и к друзьям, «сотоварищам верным по лопате и обушку», и к начальникам своим, как говориться, «…Богом даденным…», а в те времена, назначенными «умом, честью и совестью» - практически – троица – три в одном! Я вам еще, как ни будь, расскажу об одном таком. «Совестью» был поставлен начальником над нами, но обладал таким недюженым умом, что бросил нас и с честью выехал на – гора… Ну, да Бог с ним, не к стати вспомнился…. О самоспасателе: - это такая штука, он похож на котелок, своеобразная «консервная банка», набитая химикалями. Когда ее вскроешь, возьмешь имеющийся шланг с загубником в рот, то можно дышать, хотя и без особого комфорта, но, зато, полностью отгородившись от негодной во время аварии атмосферы шахты. Спасает, в самом деле. И не одного спас, голубчик, спасибо ему. - «Самоспасатель…» - думаю – «вот это номер! Без лампы и без самоспасателя!». И пошел на встречу Сергею, который из забоя вышел. «Из пункта «А» в пункт «Б»… Прошел немного. До забоя недалеко, метров триста, четыреста, ну чуть больше… Смотрю, огонек из стороны в сторону болтается, - идет кто – то. Подошел ближе – это мой моторист. - Ну, что, - спрашиваю – видел кого? - Да, нет, никого не было. Я на рельс присел. По штреку везде рельсовый путь проложен. Не сам, проложился, конечно, проходчики восьмиметровые рельсы притащили, разложили, «пришили» металлическими «костылями». По ним в вагонах доставляются необходимые для работы материалы. Не по себе мне. Серега рядом присел. - Ты и подремать не даешь. Нет ни где никого. - Так ты же зачищал и материалы складировал! Смеемся оба. - Куда же он делся? - Черт его знает! - А не мог он тебе присниться? - Ты что, за кого ты меня принимаешь!? Был, мужик, какой – то. В забой к тебе пошел… Я никак не решался сказать Сереге главное. - Ты знаешь, он был без лампы и самоспасателя… Серега что – то еще хотел съязвить, но замер с открытым для рождения очередной фразы ртом. Мои слова его опередили. Сначала, в Серегиных глазах промелькнул огонек хитринки. Видимо он решал, «разыгрываю» или нет. Потом стало ясно, что он ситуацию «просканировал и опознал», понял, что я, даже «сдуру» ради того, чтобы разыграть его, в забой в праздничное дежурство не пойду. Праздник есть праздник и дежурство в этот день не работа, а фикция – «расслабуха», почти отдых и хитринка растаяла, плавно переросла в настороженность. - Иди ты…! - Сам «иди»… А впрочем, не «иди», а иди в забой. Везде заглядывай, ищи его! Не мог же он куда – то деться. А я к скату пойду, тоже посмотрю по сторонам. - Нет, не пойду. Что там, в забое делать? Воду я откачал. Лучше вместе на скате посидим. «Струхнул» тоже. - Да иди, брось, не дури. Позаглядывай под ленту… Я поднялся с рельса, взмахнул ремешком самоспасателя, забрасывая его за спину. - … А я к скату. - Нет, стой, не пойду! Серега поймал меня за шнур «коногонки» и придержал. -Пошли в забой вместе. Это же «Шубин»! -Какой «Шубин»! Кто такой «Шубин»?! Обыкновенный человек. Или «упал, потерял сознание», или спрятался где – то. Где же смысл мне идти в забой, если я его мог пропустить, когда шел к тебе, сюда. Нам обоим нужно двигаться в обратную сторону и еще раз все проверить. -Ты знаешь, я боюсь, - признался Сергей. - Серега, да перестань ты. «Шубин»! Просто кто – то с «вентиляции». «Вентиляция» - так по простому, укорочено называется специальное подразделение, участок, который в самом процессе производства не участвует, но занимается контролем за соблюдением режима проветривания или соблюдения «Правил безопасности…». Если еще более укорочено, можно так: - В.Т.Б. – «участок Вентиляции и техники безопасности». Его сотрудники – «вэтэбешники»,… - не сомневайтесь, я вас приучу к шахтерскому лексикону, это весьма своеобразный и интересный раздел «великого и могучего». Я сейчас стараюсь вводить сленговые понятия понемногу, осторожно, и по мере возможности объяснить их значение. Так вот «вэтэбешники» не только могут в одиночку ходить по предприятию, они даже обязаны это делать. Ходить и контролировать есть их непосредственная работа. И к тому же, это сколь ни будь логическое объяснение происшедшему событию. За исключением, конечно, тех странностей, которые не объясняются. - А лампа, а самоспасатель где? А делся он где? – говорит Сергей. - Всякое бывает, показалось, наверное. Поэтому и нужно человека поискать – я его успокаиваю – иди, а из забоя позвони. Еле – еле уговорил. Пошел он в сторону забоя, оборачиваясь ко мне, нагибаясь, - это было видно по движению света и, заглядывая в некоторых местах под ленточный конвейер: - ищет. А я думаю: - ищи, ищи, не найдешь ты никого. Чертовщина, какая – то. «Шубин»! «Шубин» - шахтерский леший. Мифический персонаж шахтного фольклора. Мужик шахтерской национальности, эдакий дедуган, волосатый, грязный, в шахтерских обносках, который живет в шахте, ходит везде, чудит, общается со своей свитой из постоянных шахтных жителей – нахальных серо-коричневых крыс. Если что - то ухнет, грюкнет, просыпится порода в щели между затяжками, всегда этому два объяснения. Первое, официальное и правильное – горное давление. Отвалилась в глубине массива груда, ударила по креплению, послышался грохот, и посыпалась порода. И второе, неофициальное, с юморком – «Шубин» гуляет. Не верю я в это. Да и другие, я думаю, не верят. Все сложное можно объяснить проще. Хотя, конечно, сейчас, когда прошло много времени после тех событий, все кажется совсем простым, даже, я по себе сужу, с приличной долей юмора. Но тогда, в испорченную, в смысле утраты желанного покоя, новогоднюю ночь, конечно, мне было не да шуток. Сергею, поему подельщику и того больше. Я то шел в сторону ската, в сторону движения на поверхность. А Сереге приходилось перемещаться к забою. Каково ему было? Не имеет смысла сомневаться, не сладко. Еще метров за пятьдесят до ската я услышал телефонный звонок. Телефон звонил настойчиво и требовательно, «разывался». Я прибавил хода и поспешил к нему. Вот уже и первые лампы дневного света показались. Совсем мне хорошо стало. Подбегаю к телефону. Это звонил Сергей. - Але… это я. Я иду на скат! – говорит он безапелляционно. – Все. Нечего тут делать. Вода откачана, все в порядке. - Видел кого? - Нет, не видел – голос дрожит – Но когда я в забой пришел, моя затяжка, та, на которой я лежал… - Когда зачищал или когда материалы складировал? - Да ну, тебя, ты слушай! Она на месте, под телефоном должна быть, а на самом деле выброшена, и в луже под забоем плавает! Все, я пошел. Не могу тут оставаться, не то, что задремать. И бросил трубку. Шахтеры чудной народ. Придумали себе «Шубина» и сами же его боятся, хотя никто никогда его не видел, этого «Шубина» в лицо, а лишь слышал о нем. Ну, может быть только я? Само понятие шахтного привидения уже давно «вращается» в горняцкой среде. Я не знаю, откуда оно пошло. Да и кто может сказать точно, когда не докажешь, есть ли этот «Шубин» или нет его. Никто, конечно. Слышал такое мнение, что понятие «Шубин» является отголоском в памяти людей по поводу одной редкой – редкой шахтерской специальности. Или профессии. Можно сказать даже древнейшей профессии. Если сравнить в процентном соотношении со всей историей человечества, то, сформулирую так: - древнее самой – самой древней профессии, когда «прикинуть» сколь долга история человека и сколь мала его история занятий горным делом. Это было давным-давно! В мою бытность, точно, нет. Да и во время отцов и даже дедов о таком и речи быть не могло. О такой глупости. Вы, конечно, знаете, а если и не знаете, то послушайте, что я вам скажу, и будете знать: - добычу угля у нас в Донбассе сопровождает выделение газа метана. Этот газ – почти то же самое, что горит в наших газовых плитах, настолько он горюч. А если смешать его в определенной пропорции с воздухом, то он взрывоопасен. Метан, несомненно, бич шахтный. «Заноза» в определенном месте горной промышленности. Благодатна та шахта, где метана нет. Здесь и схема проветривания проще и условия труда легче. И работать безопаснее. От метана избавиться не так просто. Его гонят, гонят, выдувают, выдувают. А он как был, так и есть. Как был опасен раньше, так опасен и сейчас. Вот и нашли те, наши шахтерские предки, которые до «царя Гороха» уголек копали на него «управу», придумали такую профессию – «Шубин». Решение кардинальное. Если газ метан горит, давай будем его выжигать! Это идиотизм, конечно, высшей категории. Но о чем тогда можно было думать, если уголь долбили обушками и возили на санках? О какой системе вентиляции тогда была речь? А кто руководил работами, если «шахтер» и «каторжник» было одно и то же понятие? Надсмотрщики, больше никак тогдашних руководителей не назовешь. Да и сейчас, если честно, я не в восторге от уровня образованности, который имеют большинство инженеров горняков. А тогда…? Вот и появился специалист, человек, который находил и выжигал скопления метана. Находить газ просто. Метан легче воздуха и скапливается в куполах или высоких местах. Если сунуть в купол зажженный факел, или еще, какое там придумали приспособление наши предки, то газ вспыхнет, сгорит. Вот и все, нет его. Работа выполнена. Метан ведь не всегда взрывоопасен. Чтобы он стал подобен пороху, ему нужно определенное количество воздуха. А если воздуха окажется слишком много, то газ не взорвется. Его самого тогда будет слишком мало. Наоборот, если воздуха мало, тогда метана много, кислорода в смеси для взрыва не хватит. Получается, что ходили по шахте – прабабушке специалисты и рисковали страшным образом. Конечно, на такую работу мало кто решится пойти. Или самые «отрвилы», которым все нипочем или самые обездоленные, Богом и людьми обиженные люди. Но, в любом случае, смертность, я думаю, у этих «Шубиных» была «сумасшедшая». Ведь если взрыв произойдет, то и клочков от «специалиста» не соберешь. А если вспыхнет газ, то пламенем обожжет, мало не будет. Тогда то, видимо, кому – то из этих бедолаг, пришла на ум мысль, как решить нерешаемую проблему собственной «безопасности», как спастись от ожогов. Ведь тому, кто попал во время выполнения своих обязанностей под взрыв, такая проблема уже интересной быть не могла. «Счастливчики», оставшиеся в живых после очередной вспышки не сильно обожженные, стали одевать в шахту как спецовку шубу. Укутаются в нее, зажгут газ, огонь мех подпалит, а сам «камикадзе» цел. На этот раз, конечно. Вот за эти шубные доспехи всех, и рационализатора и последователей «Шубиными» и стали звать. Сколько их полегло по тем «крысиным норам», которыми были в то время шахты? Сколько неупокоиных душ привидениями бродят по выработкам? Много… или мало? Не хочу считать, кроме того, что и не верю в эту чертовщину. Присел я на скамеечку, откинулся не спинку, гляжу, бежит Серега. Лицо от страха белое – сквозь грязь видно. - Ты чего так бежишь? - Да он гонится за мной! - Шутишь! - Сам прислушайся. Я начал слушать. Ничего необычного. Только тихо гудит вентилятор - мерно, ласково, успокаивающе. Хотел было что – то сказать, вдруг, как ухнет у нас над головой! Звук громкий, как выстрел из пушки – бабах! Все крепление затряслось. Осыпало нас крошкой породы, даже руки посекло. И это то на скате, где выработка закреплена особенно тщательно. Затянута старательно. Готовили ведь надолго! Мы переглянулись. Глаза у Сергея испуганные, - смотрит на меня. Если бы я тогда только рукой взялся за свой самоспасатель, думаю, что Серегу я бы не догнал до самого ствола. Не знаю, что он у меня в глазах прочел, но, понемногу успокоившись, отряхнувшись от осевшей пыли, вытер руки чистым фильтром от респиратора – зачастую мягкий, белый, а белый это уже чистый, фильтр является единственным перевязочным средством и, промокнул выступившую сукровицу. Ушибы уже припухли и кровоточили. Потом сел на лавочку рядом и сказал: - «Шубин», зараза»! Потом помолчал немного, рассматривая свои «повреждения» и добавил еще несколько слов, которые обычно употребляют в моменты особого душевного волнения, в состоянии аффекта.
Читать ужасно тяжело. Хотя вроде бы текст грамотно написан. У Вас получился странный симбиоз байки от первого лица и статьи в учебнике по добыче угля. Продираться сквозь дебри терминов, сложных картинок, мелькающих и смешивающихся, как в калейдоскопе тяжело. Первую часть до слов "Долго я вас просвещаю?" надо урезать до нескольких предложений, всю теорию убрать. Ее можно потом постепенно вводить, но только как фон основного действия! Если бы в романе про врачей сначала излагались азы анатомии, читатель бы закрыл ее на первой странице.
0
