(Сновидения – это прямая дорога
                                                       к нашему подсознанию)
                                                                 З. Фрейд

      Полумрак леса, разрезанный где-то тонким раскосым лучом раннего утра. Нет ощущения тепла, нет ни запахов, нет и звуков. Мы идем налегке по лесной тропе, босы и  одеты легко, ведь это, наверное, лето.
      Мы – это я и две мои дочки. Они еще в самом начале пути в том самом счастливом возрасте, когда о детях говорят – цветы жизни. Разговариваем, но голосов не слышно и о содержании беседы можно только догадываться, да этого и не требуется, понимаем друг друга без слов. Некому больше слушать.
      В том их возрасте юном мы часто гуляли в лесу за кольцевой дорогой или в старинном заброшенном саду. Ветви деревьев его чудесно изогнуты были толи годами, толи какой-то их скорбью прямо как на гравюрах Гюстава Дорре к сказкам Шарля Перро. Лазать по ним было таким приключеньем, сравнимым с катаньем на санках со снежной горы. Ссадины и царапины на детских телах не замечались и заживали как по волшебству.
      Очевидно, это и было то самое счастье, ради которого стоило жить.
      Тропинка нас вывела вскоре в поле нескошенных трав с голубым озерцом в середине. К нему и направились не поспешая. Я прямиком по продолженью тропы, а дети в обход по траве им по пояс, так веселей.
      Трава, небо, озеро, да и все вообще было неестественно ярких насыщенных цветов гипертрофированного фотошопа. Меня это не смутило, как и многие гораздо более фантастические вещи, происходившие в моих снах. Находясь внутри сновидений, какими бы они не были кошмарами, я всегда знал, что это всего лишь сон.
      Водоем с моей стороны был очерчен полоской мелкого золотистого песка заканчивавшейся темным непонятным пятном, покрывавшим все остальное пространство под водой. Туда я и пошел по щиколотку в воде и с зародившимся в груди тревожным предчувствием.
      У самой границы раздела дна на свет и тьму с нарастающим чувством страха я понял, что это хрустальное издали озерцо не что иное, как давно заброшенная и залитая водой бездонная каменоломня или карстовый провал в тверди земной.
      Ужас накрыл удушливой волной. Глянув в сторону детей, я увидел лик его. Дети, вверив свою безопасность полностью в руки мои и следуя цели своей, стремглав бежали к воде.
      Я закричал изо всех сил и начал руками махать. Сам, как и они, не слышал крика, а мою жестикуляцию они восприняли как призыв.
      Старшая с разбега прыгнула в темноту, приобретшей консистенцию густой нефти или иной какой то среды. Ни брызг, ни расходящихся кругов и все. Тишина. Не дожидаясь завершения движения младшей, ринулся вниз в глубину на перехват.
      Время замедлило бег и остановилось. Прошла бесконечная мыслей обрывочных в голове череда и в один миг я ощутил, что еще секунду назад бешено колотившееся сердце замерло и затаилось где то в груди, а тело стало чужим и холодным. Это было ощущение смерти и все замерло, и пришло осознанье, что  я в абсолютной космической пустоте, где нет ничего и никого, как нет  и меня самого. Вот и все!

      Абсолютно уверен, что среди собравшихся чуть позже вокруг меня людей обязательно найдется кто-то, кто с завистью скажет, вот, мол, повезло мужику. Уснул и не проснулся. Я и сам так думал и желал себе такой участи.
      Откуда вам живущим знать, что смерть дожидается, когда сон извлечет из вашего подсознания самое счастливое и сокровенное мгновение и повергнет вас в ужас небытия и неведения. Это я живой знал, что никто нигде не утонул, и у детей все складывалось благополучно, но ушел то я с тяжким камнем на груди, оставив цветы моей жизни в смертельной беде.
      Был бы выбор, я бы выбрал смерть в бою, в мучениях от неизлечимой болезни, в забытьи от Альцгеймера или простого маразма, лишь бы не так.