Короткое описание: Вымышленная история про реально существующий дом, в котором сейчас живет автор. Публикуюсь тут впервые, надеюсь кому-то понравится. Читайте не спеша)
Наступила осень. Перед старыми зелеными деревянными ставнями холодный ветер мел пыль и кружил листья – грустное напоминание об ушедшем лете. Сейчас осень, а потом опять наступит зима, думал Дом – сугробы снега поднимутся до водосточной трубы, машины зашуршат зимней резиной, а люди наденут теплые куртки. Поля еще раз поменяют цвет, точно так же, как они это делают уже много лет подряд – белый, зеленый, желтый, черный. Он смотрел на все это немного устало и снисходительно, точно зная, что будет происходить дальше: жильцы Дома будут меняться, а звезды будут продолжать сиять по вечерам, удивляя все новых и новых людей этим волшебным, ни с чем не сравнимым далеким светом. Дому было 200 лет и ему думалось, что он уже повидал так много, что ничего нового происходить не будет…
2 века назад мир был немного другой. Люди, которые строили этот Дом, постарались на славу – крепкие каменные стены, трехскатная крыша, два отдельных входа, огромный внутренний двор – роскошь и простор, которые можно себе было позволить только в 19 веке. Первыми жильцами были месье Жан-Франсуа Дюбуа и его семья – три крохотных смешливых дочурки и миниатюрная жена Беатрис. Они любили шумные компании, обильные воскресные трапезы и неспешные выезды на лошадях в близлежащие леса. Первым делом они завалили детскую бесконечными игрушками для девочек, а в библиотеку торжественно внесли стеллаж с тысячей толстых книг. Жан-Франсуа был страстным поклонником Шекспира и Вольтера: засиживаясь с книгой у камина до раннего утра, он частенько этим вызывал неудовольствие своей супруги, не раз находившей его уснувшим перед остывающими углями. Где-то через 15 лет месье, уснув таким образом в очередной раз, так и не проснулся. Похоронив мужа и погоревав приличествующее количество времени, Беатрис вышла замуж во второй раз – за некоего Жака, жившего неподалеку. Дочки к тому времени уже подросли и разлетелись по другим городам, и новообразовавшаяся парочка мирно и тихо доживала свой век в том же Доме, перечитывая какие-то книги, оставшиеся от месье Жан-Франсуа, много времени гуляя и рассуждая о каких-то мелочах, а по вечерам выходя наружу чтобы в который раз рассмотреть необъятное звездное небо, расстилавшееся, казалось, прямо над крышей Дома. После смерти Беатрис, Жак, которому к тому времени стукнуло уже почти 70 лет, куда-то из дома съехал, продав его перед этим своему другу, одинокому чопорному англичанину мистеру Мартину Бреддоку.
Мистер Мартин, в то время успешный финансист, время проводил, в основном, в кабинете за работой. Из Лондона ему доставили огромный дубовый стол с сотней ящичков, которые он сразу заполнил какими-то своими очень важными бумагами. Однажды Бреддок второпях пролил чернила на стол и забыл вытереть, из-за чего на поверхности образовалось огромное чернильное пятно, которое потом было уже совершенно невозможно убрать. Иногда Мартин брал книги из библиотеки, оставшейся от прежних владельцев и листал их, но это случалось крайне редко – художественной литературе он предпочитал новости финансовых рынков и сводки биржевых индексов. Как-то раз Мартин неожиданно собрал чемодан и куда-то уехал, и Дом так и не узнал, что с ним произошло. Дом пустовал около года, пока в него не въехали новые владельцы – большая семья Рошфор: весьма состоятельные и образованные люди.
Месье и мадам Рошфор увлекались фотографией – модным и очень новым по тем временам занятием, требовавшим коллоссальной усидчивости, терпения, умелости, а также редкой и дорогой аппаратуры. Они фотографировали все: многочисленных родственников, гостивших у них подолгу, бесконечно плачущих и смеющихся детей, игрушки, оставшиеся от дочерей Беатрис, сам дом внутри и снаружи… Снег, поднимавшийся почти до водосточной трубы каждую зиму, бесчисленные звезды над крышей дома, летними ясными вечерами высыпавшие миллиардами бриллиантов на темно-синий небесный бархат, заставляли замирать их в восхищении и снова доставать хитроумные пластинки, баночки, аппараты, треноги и снимать, снимать, снимать. За 25 долгих лет, пока они жили в доме, они напечатали такое количество фотографий, что им пришлось отвести под хранение фототеки целую комнату и прикупить несколько высоких стеллажей. К несчастью, это и погубило мадам Рошфор, которая однажды, будучи уже в довольно преклонном возрасте, имела неосторожность полезть за одним из альбомов на самый верх стеллажа, не удержалась на стремянке и сильно упала, ударившись при падении головой. Спасти ее не удалось, и через несколько дней бледный и похудевший от горя месье Рошфор вернулся домой один. Дети к тому времени уже повзрослели и разьехались, родственники либо поумирали, либо были уже такие старые, что не могли выбираться в гости. Через полгода одиночества месье Рошфор сьехал в пансионат для престарелых, и Дом опустел.
Следующие 15 или 20 лет были самыми неприятными в жизни Дома: он ненавидел одиночество, но по какой-то причине пустовал. Соседи рассказывали, что месье Рошфор умер, завещав Дом пансионату, но, очевидно, руководству пансионата было не до возни с недвижимостью. За эти годы дом научился вспоминать и заново переживать моменты из прошлого. Он вспоминал своих приходивших и уходивших жильцов, вспоминал ручей, который тек прямо перед крыльцом 80 лет назад, но сейчас уже давно пересох, вспоминал поля, менявшие свой цвет перед его взглядом четыре раза каждый год: белый, зеленый, желтый, черный…
В один прекрасный день в Дом вкатили… рояль. Огромный, черный и зубастый, он сразу занял собой все пространство в бывшей детской и все игрушки, оставшиеся от девочек Беатрис, пришлось унести в подвал. Следом за роялем в дом прибыл его хозяин: господин Третьяковский, известный пианист и меценат, эмигрировавший из бушевавшей тогда в революции России. Алексея Павловича сопровождала супруга размером с рояль и два толстощеких пацана, которые, увидев старые фотографии, оставшиеся от Рошфоров, сразу унесли большую стопку в детскую и принялись пририсовывать усики и рожки изображенным на фотографиях людям. Супруга господина Третьяковского, пока ее муж давал концерты по всей планете от Парижа до Нью-Йорка, любила выйти во внутренний сад с вязанием, уютно устроиться в шезлонге и бесконечно пить чай. Потом приезжал Алексей Павлович, и вечером они выходили на улицу перед Домом и подолгу молча смотрели на звезды, будоражившие их воображение кристальным чистым блеском бесконечной глубины. Как-то во время тура по Норвегии ее супруг сильно заболел; приехав домой, Алексей Павлович слег на несколько недель и не мог выбраться из кровати. Его жена ухаживала за ним как только могла и привозила врачей всех возможных мастей; увы, все оказалось тщетным. Старший сын забрал овдовевшую мать к себе в Милан, а младший, к тому времени уже вполне офранцузевший Стефан Алексеевич, привел в дом молодую красавицу жену по имени Роксанна, которая, ко всему прочему, оказалась прекрасной пианисткой.
Наступили суровые 30е годы XXго века. Мир лихорадило в череде войн. Стефан Алексеевич был призван служить в армию и ушел воевать с постоянно меняющимися противниками. Прекрасной Роксанне ничего не оставалось, кроме как ждать, ждать, ждать. Она часто подходила к роялю, оставшемуся от Алексея Павловича и играла; еще она много времени проводила в библиотеке – ей нравилось разбирать старые книги, оставшиеся от первых жильцов этого дома. Одним дождливым вечером в Дом уверенно вошли грубые небритые парни в темной военной форме, от которых пахло чем-то совершенно невыносимым и которые сразу установили новые порядки. Во всех комнатах они развернули матрасы и спали на них вповалку по очереди, на кухне постоянно что-то варили и жарили и из-за этого дымоход был всегда забит, а на первом этаже было все время душно, жарко и влажно. Роксанна, поначалу было смирившаяся с новым порядком вещей и даже помогавшая солдатам по хозяйству, в какой-то момент не выдержала и сбежала; поговаривали, что когда она узнала, что Стефан был ранен под Парижем и лежал в госпитале, Роксанна решила податься в медсестры и найти своего мужа. Солдаты, тем временем окончательно превратив внутренности Дома в казарму в самом отвратительном смысле этого слова, в один прекрасный день снялись и спешно куда-то ретировались. Следующие пару лет в Доме периодически останавливались какие-то бродяги в бегах, чаще всего на одну или две ночи – отлежаться, подлечиться и отоспаться – и уходили, оставляя после себя груды мусора, запах немытых незнакомых Дому тел и кинопленку усталых лиц, сливавшихся в одно.
После окончания войны в Дом въехал немолодой одинокий мужчина, приятной наружности и военной выправки. С ним прибыла, казалось, целая армия солдатиков, которые всего за две недели ухитрились отдраить Дом так, что он сам себя перестал узнавать. Очевидно, немолодому мужчине этого показалось мало, и на протяжении следующих трех месяцев дом штукатурили, красили ставни, меняли полы, к тому времени окончательно прогнившие, ремонтировали крышу и клеили новые обои на стены. Дом засиял от удовольствия. Немолодой мужчина, которого звали Ксавье, оказался нелюдимым и неразговорчивым. Почти все время он проводил в кабинете за огромным дубовым столом, оставшимся от Мартина и чудом пережившим суровые военные годы. Ксавье писал короткие стихи и рассказы; писал он исключительно в стол (в буквальном и переносном смыслах) – то ли из-за того, что стихи и рассказы были дрянь, а то ли потому, что послевоенной Европе было решительно не до высокохудожественных измышлений. И все же он посвящал писательству крайне много времени, будто торопился выплеснуть все, что волновало его воображение и будто боялся чего-то не успеть. Еще он периодически пытался всучить свои произведения какому-нибудь издательству, но, не будучи опытным и умелым в переговорах, на встречах с потенциальными издателями он стеснялся, мялся и мямлил, неожиданно производя впечатление очень доброго, но глупого человека. Его произведения никто не печатал. Так прошло много долгих безуспешных лет скитаний по неблагодарным агентствам. Однажды вечером после особенно неприятного разговора с одним из редакторов он вернулся домой, сразу поднялся в кабинет и долго сидел за столом, перебирая кипы исписанной мелким почерком бумаги и куря сигары одну за одной. На рассвете Ксавье застрелился. Рядом с чернильным пятном, когда-то оставленным неосторожным англичанином, на столе были капли крови.
Чуть ли не через неделю после его похорон в Дом уже въехали новые жильцы и опять зазвучала громкая веселая музыка. Двое молодых людей с длинными волосами – Кристиан и Жанна – привезли с собой магнитофоны, гитары, два африканских барабана и сотни пластинок. Расстроенный рояль, оставшийся от Третьяковского, был поднят из подвала, где его благоразумно прятала Роксанна во время войны, и занял почетное место в салоне. В мире зеленым пожаром полыхали отчаянные шестидесятые - после Элвиса на пик славы взошли и остались там навсегда Битлз, на смену страху и жестокости войн приходили любовь и свобода, а тяжелому винному похмелью индустриального общества люди внезапно предпочли невообразимо яркие и сочные галлюцинации безрассудства и романтики. В Доме постоянно звучала музыка, друзья Кристиана и Жанны курили ароматные самокрутки во внутреннем дворике, и раз в неделю они спонтанно устраивали домашние концерты для своих многочисленных гостей; Кристиан садился за рояль, а Жанна брала гитару и пела: у нее был очень красивый, чистый и прозрачный голос.
Через несколько лет они остепенились: Кристиан устроился на работу трактористом в близлежащей деревне, а Жанна трудилась в местной библиотеке. Один за другим у них появились двое прекрасных ребятишек: старший веселый неугомонный Филипп и младшая белокурая, скромная и стеснительная Анна. Как-то раз дети спустились в подвал и обнаружили там помещение, в котором никогда не были: оно было буквально забито старыми игрушками, которым исполнилось почти два века. Дети провели там целый день, рассматривая диковинные куклы в длинных, пожелтевших от времени платьях, потускневшие бронзовые колокольчики и сундучки и деревянные фигурки разных животных. Им казалось, что игрушки, томившиеся так долго взаперти, готовы были им рассказать свои истории и открыть какие-то очень старые тайны. Игрушки были принесены наверх и заняли почетные места в детской; частенько Филипп и Анна брали какую-нибудь из кукол в кровать и фантазировали перед сном, представляя, что могла видеть эта игрушка за свою долгую жизнь. Уникальную коллекцию книг, оставшуюся от первых жильцов дома – семьи Дюбуа – Жанна однажды унесла в библиотеку, где она работала. Книги оказались настолько ценными, что в эту библиотеку зачастили важные месье аж из Парижа, просиживая долгие часы в читальном зале и внимательно изучая эти книги. После читального зала месье частенько заглядывали на огонек к Жанне и Кристиану, пили чай за дубовым столом с чернильным пятном и пространно рассуждали об истории книгопечатания. Во время одного из таких чаепитий, Кристиан обмолвился о рассказах Ксавье, черновики которых он когда-то нашел в столе и которыми он зачитывался на досуге. Месье заинтересовались и взяли несколько экземляров с собой в Париж, показать в издательствах. Через несколько недель в Дом приехала целая делегация похожих друг на друга месье в черных костюмах на трех одинаковых белых Ситроенах и забрали все черновики. Сборник рассказов вышел через год и пользовался огромной популярностью в среде читающей прогрессивной молодежи Франции тех лет: произведения отставного военного поражали глубиной мысли и ясностью образов.
Филипп и Анна подросли и уехали в Париж, успешно поступив в Сорбонну. С собой они взяли всю коллекцию фотографий семьи Рошфоров, отсканировали ее и выложили в интернет – свидетельства ушедшей эпохи, бесценные черно-белые молчаливые стражи событий, происходивших больше ста лет назад. Фотографии произвели фурор в сети и вдруг даже нашлись какие-то дальние родственники Рошфоров, узнавшие своих предков на фотографиях в интернете и захотевшие навестить старый Дом. Уже изрядно постаревшие Кристиан и Жанна пригласили их однажды летом; это оказались очень приятные пожилые люди, с восторгом и трепетом прикасавшиеся ко всему, что они видели вокруг себя. Тем вечером все вместе сидели в салоне, Кристиан играл на рояле и они пели, а потом все вышли на крыльцо и смотрели на звезды, будто капельками росы усыпавшими широкое темно-синее небо…
Наступила осень. Перед старыми зелеными деревянными ставнями холодный ветер мел пыль и кружил листья – грустное напоминание об ушедшем лете. Сейчас осень, а потом опять наступит зима, думал Дом – сугробы снега поднимутся до водосточной трубы, машины зашуршат зимней резиной, а люди наденут теплые куртки. Поля еще раз поменяют цвет, точно так же, как они это делают уже много лет подряд – белый, зеленый, желтый, черный. Он смотрел на все это немного устало и снисходительно, точно зная, что будет происходить дальше: жильцы дома будут меняться, а звезды будут продолжать сиять по вечерам, удивляя все новых и новых людей этим волшебным, ни с чем не сравнимым далеким светом. Дому было 200 лет и ему думалось, что он уже повидал так много, что ничего нового происходить не будет…
Супер! То что ждал! Клево! Сразу видно, что человек умеет делать хорошо, качественно и интересно! Я правда ознакомился с творчиством автора в обратном порядке, с крайнего на данный момент к первому! Вот просто СУПЕР!
Рассказ отлично передает настроение эпох и жильцов Дома. При прочтении испытываешь чувство, что еще немного и можно перенестись к Дому и увидеть его во всей красе. Очень интересно описаны люди, жившие в Доме и общее настроение. В целом ярко и оригинально.
Испытал искреннее удовольствие при прочтении. Хорошо написано, складно и ладно. Как уже верно подметили, иногда предложения перегружены прилагательными и прочими описательными атрибутами, но это мелочь, недостойная внимания. В целом, очень добротная беллетристика. С радостью прочитаю и откомментирую следующие произведения автора. А здесь пока, я считаю, обсуждать нечего, все и так на уровне.
Мне очень понравилась ваша работа. Правда, некоторые предложения слишком длинные, что затрудняет их восприятие, но в целом - рассказ впечатляет. Хороший стиль, грамотное изложение - такое сейчас редко увидишь в интернете. Хотелось бы увидеть и другие работы, если есть.
Спасибо огромное)) у меня ещё что то есть, я попозже, может, выложу тут. Вообще я больше тексты для песен и стихи писал всегда, с рассказом это первый (один из первых) эксперимент.
-1
