Короткое описание: Вот я и вышел из пятилетнего творческого кризиса)
Я очнулся в кромешной тьме, лежа в сырой вонючей грязи. Из одежды на мне были надеты только трусы. От холода онемели пальцы ног и рук. Лицо гудело от постоянных побоев, не знаю в каком состоянии оно было, но я его практически не чувствовал.
Я попытался встать, но ноги особо не слушались, по этому пришлось ползти на животе в поисках какой-нибудь опоры. Абсолютно ничего невозможно было разглядеть, я пробирался на ощупь, то и дело натыкаясь на чужое дерьмо, которое воняло еще больше от моих неуклюжих прикосновений. Наконец я наткнулся рукой на какое-то препятствие. По ощущениям это были уложенные друг на друга каменные плиты. Ухватившись за небольшой выступ между ними, я подтянулся и облокотился спиной о стену. Она оказалась невыносимо холодной, и я резко отпрянул от неё, наклонившись вперед, от чего в висках почувствовался болезненный стук, который отдавался по всему лицу.
Постепенно спина привыкла к холоду, а боль утихла. И впервые я решился проверить свое лицо. Слегка онемевшими пальцами я коснулся щек. Они впадали в рот от отсутствия некоторых зубов. Нижняя и верхняя губы были надорваны, и тоже проваливались в рот. Нос немного повернут влево. Вокруг левого глаза я нащупал большой отек: самое болезненное место. Глаз я открыть не мог, да и вряд ли бы он мне тогда пригодился. Все лицо было покрыто тонкой коркой, скорее всего запекшейся кровью. Видимо, меня долго били, прежде чем бросить сюда умирать. Я не знал, сколько времени прошло с момента моего заточения. Время вообще перестало для меня существовать. Порой мне казалось, что прошел уже целый месяц. Но я понимал, что это не так. Потому что я был ещё жив, а еду и воду мне не давали.
Я подогнул под себя ноги, чтобы попытаться их согреть. Меня трясло от холода. Казалось, что во всем мире внезапно исчезли свет и тепло. Я попытался собраться с мыслями, но все тщетно. Невозможно думать о чем-либо, когда вот-вот упадешь в холодный обморок. Видимо я слишком долго пролежал на холодном полу среди чужих испражнений. В голову пришла первая дельная мысль. Я вспомнил детство и зимние прогулки, когда уже не чувствуешь пальцев ног и рук, когда ты обязан достроить снеговика, иначе себе этого не простишь, когда в передышках отчаянно сжимаешь и разжимаешь кулаки и пальцы ног, лишь бы оттянуть уход домой хотя бы на пару минут. Я начал интенсивно растирать руки, а потом и ступни. Эта мысль помогла согреть не только тело, но и сердце. В голове все постепенно прояснялось. Из глаз невольно потекли теплые слезы, и меня охватила волна грусти.
К сожалению, я вспомнил, где нахожусь, и поэтому в моем сердце угасла последняя капля надежды, на то, что я выберусь когда-нибудь отсюда. Меня казнили. Пройдет несколько месяцев, прежде чем отодвинут огромный каменный заслон, закрывающий вход, в помещение проникнет первый луч света, и мое гниющее тело вынесут наружу и сожгут. Я знаю это, потому что в детстве много раз слышал истории о таких местах и тех ужасах, что здесь творятся. Людей бросают умирать в темницу, наполненную мраком, без еды, без воды и практически без одежды. Никто и никогда здесь не выживал. Одни умирали от жажды, другие от холода, третьи, обезумев, расшибали головы о каменные стены или перегрызали запястья.
Мне совсем не хотелось совершать нечто подобное. Я считал, что самоубийство - это низкий поступок слабого человека. Даже перед лицом неминуемой смерти. Поэтому мне оставалось лишь ждать. Ждать, когда мое изнеможденное сердце откажется работать, когда в предсмертных агониях, я рухну на землю и, не попрощавшись с этим миром, закрою глаза, когда холод и мрак, завершив свое деяние, вытянут из моего тела последнюю толику тепла.
Самое сложное – это заставить себя хотеть жить, в том месте, где не выживал никто. Особенно, если знаешь, что больше никогда не увидишь солнечный свет, закат, цветы, девичью улыбку, семью. Никогда не услышишь пение птиц по утрам, нежное звучание скрипки, звонкий смех детворы. Эти мысли пробудили во мне тревогу, я начал задыхаться. Надеясь, что это последние минуты жизни я рухнул на бок, так, что моя голова наполовину погрузилась в сырую, пахучую грязь.
Когда я уже был готов умереть, внезапно откуда-то из темноты послышался тихий девичий плач. От такой неожиданности, я почувствовал, как моя кожа покрылась холодным потом и на затылке заиграли вздыбленные волоски. В висках снова застучало, вернув ноющую боль на лице. Я открыл свободный от грязи и синяков глаз, в надежде разглядеть хоть что-то в темноте, откуда исходил плач. Я продолжал лежать на боку, не решаясь даже пошевелиться. Широко раскрыв рот, я интенсивно дышал, пытаясь не издавать ни звука со своей стороны и надеясь, что плач возьмет на себя инициативу развития событий. Мне просто не верилось, что кто-то мог находиться здесь помимо меня. Оставалось надеяться, что безумие не начало овладевать мной. Плач не прекращался. Постепенно я восстановил дыхание и прислушался. Это был самый странный вид плача, который я только слышал: истерический и в то же время сдавленный. Видимо девушка очень не хотела, чтобы её обнаружили, но была не в силах сидеть молча. Отчаяние охватывало её, как и меня. Она тоже понимала, где находится и что её ждет.
«Но почему нас двое? Почему нас бросили умирать вдвоем? Ошибка? Нет, это не возможно!». Я начал вспоминать байки об этих местах: ничего подобного раньше тут не происходило. «Может быть это чей-нибудь подарок? Или все-таки ошибка? Даже если и ошибка, то умирать в компании не так страшно», - от этой мысли я воодушевился, у меня появилось желание жить, появились силы, а лицо, наверное, порозовело. Но я продолжал лежать на боку, погрузив голову на половину в грязь. С того момента как я услышал этот, теперь столь полюбившийся мне, плач, я не смел позволить себе издать ни звука, лишь бы не спугнуть его. «Что мне делать? Как заговорить с ней? Вдруг она откажется со мной разговаривать? А вдруг до самой смерти мы не скажем друг другу ни слова? А если она умрет раньше, чем я решусь с ней заговорить? А может здесь её и нет вовсе? Может это все плод моего воображения?» Безумие в моей голове требовало реванша. Оно снова стало захватывать мои мысли. Но в этот момент я поперхнулся, затекшей в рот, мерзкой жижей. По всему помещению разнеслось резкое эхо моего грубого кашля. Плач внезапно прекратился, я резко поднялся в исходную позу и, не найдя ничего лучше, спросил:
- Ты здесь? – по началу я даже не понял кому задал вопрос: девушке, которая перестала плакать, или самому, внезапно потухшему, плачу.
- Пожалуйста... Прошу тебя. Мы должны разговаривать. Ты же не хочешь умереть в одиночестве? – я продолжал говорить в темноту.
- Мне вот осталось совсем не долго, я, скорее всего, умру от холода... Здесь жутко холодно, не правда ли? – я продолжал задавать вопросы, надеясь, что где-то во мраке сидит она. И слушает. Не важно ответит она или нет. Важно надеяться, что я здесь не один. Тогда и безумию в голове не остается места, как и гнусным мыслям о попытках поскорей умереть.
- Ты знаешь, за что меня посадили сюда? – «Дурак, ну конечно она не знает». – Хм, ну конечно нет... Все тюрьмы сейчас переполнены. После того, как начались эти жуткие репрессии со стороны государства. Этот религиозный беспредел; все просто с ума посходили! Ну, ты в курсе... – Я выдержал паузу, надеясь услышать хотя бы скромное «да», и продолжил. – Я работал учителем в школе. Обучал самых маленьких детей. В основном чтению и письму, иногда математике. Каждый вечер я возвращался домой к своей семье. У меня, кстати, два сына и очень красивая жена. Элизабет. Как же я её люблю. Я был примерным, законопослушным гражданином. Ну и что, что я не верю в бога! Подумаешь! – Я крикнул в темноту, в надежде, что меня кто-нибудь услышит, потом презрительно плюнул в сторону. Но, кажется, слюна просто сползла по моей разбитой губе на подбородок. Боли я не почувствовал.
По большому счету мне было уже все равно. Сохнущая слюна на подбородке. Замерзшие руки и подогнутые под себя чуть согревшиеся ноги. Полностью промокшие трусы. Разбитое лицо. Темнота. Холод. Одиночество. Но, все же собрав остатки силы, храбрости и надежды, я решил попробовать еще раз.
- Атеизм. Что это вообще за слово такое? - ... – Представляешь, они так и сказали. Обвиняем тебя, говорят, за пропаганду атеизма, среди детей. Атеизм... – Я грустно улыбнулся, поняв, что скорее всего разговариваю сам с собой.
Но разум отказывался сдаваться: «Я слышал этот плач! Я его слышал! Мне не показалось!». Взявшись за голову и начал раскачиваться взад и вперед, - «Почему она со мной не разговаривает? Я сойду с ума, если она так и не скажет мне ни слова».
- Почему ты мне не отвечаешь?! – «Почему она мне не отвечает?» - Скажи мне хоть что-нибудь! – «Скажи, пожалуйста, скажи...»
Руки все сильнее сжимали голову, от чего становилось невозможно думать. «Я относился к ней очень вежливо, я не оскорблял эту паршивую девчонку, я ей не угрожал! Почему она молчит?»
- «А может, её здесь и нет вовсе?» - пробудилось мое подсознание, решив начать дискуссию, но я быстро пресек эту жалкую попытку, сжав уши так сильно, что по пальцам потекла теплая кровь.
- А-а-а-а-а! Сука! Тварь! Маленькая шлюха! – разъяренный я вскочил на ноги и пронзил темноту свирепым взглядом. Ты у меня еще заговоришь! Вот увидишь! Заговоришь! – я пригрозил рукой куда-то и медленно побрел в глубь. Все это очень походило на спектакль одного актера. Я понимал, что её может там и не оказаться, но нужно было действовать, пока оставался энтузиазм.
Добравшись до противоположной стены, которая, практически, ничем не отличалась от моей, я решил повернуть налево, так как примерно с этой стороны и раздавался плач. Спустившись на колени, я продолжил медленно двигаться вдоль стены, ощупывая перед собой все, до чего могли дотянуться руки. В основном это была грязь или человеческие испражнения, мелкие камни, обрывки ткани, мне кажется, что попадались даже зубы. Все это вызывало у меня не малое отвращение, пока я не нащупал холодную человеческую ступню, а рядом с ней и вторую. Признаюсь, эта находка меня сильно обрадовала. Во-первых я доказал себе, что не сошел с ума и в этой темнице есть еще кто-то помимо меня. Во-вторых я осознал, что теперь не умру в одиночестве; для меня это было очень важно. Я совладал с захватившими меня мыслями и продолжил «осмотр». Миниатюрные холодные ступни, переходили в гладкие, ровные и чуть более теплые ноги. На неё были надеты такие же трусы, как и на меня – рваные тряпки. И лишь добравшись до её трусов, я вдруг вспомнил, что с того момента как я её обнаружил, она не издала ни звука. «Не может быть... Неужели ты уже...». Страх снова охватил меня. Я быстро провел рукой вверх, не останавливаясь на подробностях её тела, и, когда добрался до шеи, стал ощупывать, в поисках пульса. «Так, пульс есть, она жива!». Я улыбнулся, скорее душой, чем лицом, и, чтобы окончательно убедиться, наклонился к её рту, подставив ухо. Дыхание ровное и глубокое, как у спокойного здорового человека, такое как когда-то было и у меня.
- Ну почему же ты молчишь? – поинтересовался я шепотом.
Я коснулся её глаз, чтобы убедиться, что она не находится в сознании. Но, когда я провел пальцами вдоль её век, они подернулись и задрожали, щурясь. «Что?! Она в сознании!»
Внезапно я поцеловал её. Надеясь хоть на какую-нибудь реакцию. Тщетно. Просунув язык ей в рот, я опустил левую руку на её грудь. Она показалась мне идеальной формы. Потом я медленно опустил руку ниже. Пройдя её рваные трусики и слегка волосатый лобок, я проник в неё пальцами. Но она не издала ни звука. У меня появилось сексуальное желание, смешанное с ненавистью. Я хотел овладеть ей. Я хотел заставить её кричать. Я хотел её. Перевернув на живот, я немного приподнял её и подтянул к себе, чтобы мне было удобней. Я встал на колени позади неё и, не медля, вошел в её чуть намокшее влагалище. Черт, её тело было совершенно. Громкие, частые шлепки раздавались по всему помещению. Запыхаясь, но, не останавливаясь, я злобно спросил:
- Почему ты молчишь? Тебе не нравится?
Я отпустил её бедра и взялся двумя руками за волосы.
- Ты же просто шлюха! Маленькая, грязная шлюха!
Интенсивность шлепков нарастала. Мои ягодицы начали уставать. Я схватил её за шею и воткнул лицом в грязь.
- Сука! Почему ты молчишь?
Свободной рукой я нанес несколько ударов по ней в район печени, продолжая трахать её изо всей силы. И не в силах больше сдерживаться, кончил.
Мое тело обмякло и рухнуло рядом с ней. Мы лежали в зловонной сырой грязи, и я слышал, что её дыхание было по-прежнему ровным и спокойным. Я проверил пульс на её шее: ничего не изменилось. Она лежала рядом, неторопливо вдыхая воздух, как будто ничего не произошло, и как будто наслаждалась жизнью. Теперь я ненавидел её. Я отымел её, но еще больше стал ненавидеть. «Почему она молчит? Так не бывает. Она не нормальная!». Меня раздражало её беззаботное дыхание, её ровный пульс, её абсолютное игнорирование меня, нашей неминуемой смерти, холодной вонючей грязи, в которой мы продолжали лежать. А особенно её молчание.
Я перевернул девушку лицом вверх и начал медленно сжимать руку на её шее, пока не почувствовал как хрустнул позвонок. Потом, не отпуская, приподнялся и взгромоздился на неё, приложив вторую руку. Её дыхание стало тяжелым и прерывистым.
- О-ой. Тебе, что, трудно дышать? – моё лицо выражало саркастическое сожаление. Но я продолжал давить на горло. Кадык заходил все глубже и изо рта начали раздаваться хрипы. Я освободил правую руку и проверил лицо. Оно по-прежнему выражало спокойствие. Все мышцы были расслаблены. Руки в бездействии были раскинуты в стороны.
- Почему ты ничего не делаешь? Я же убиваю тебя! Тупая ты мразь! Я же убиваю тебя!
Я размахнулся и со всей силой ударил её в челюсть. Затем ещё два раза. Зубы ввалились в горло. На кулаках я почувствовал теплую кровь. Освободив шею от левой руки, я стал наносить стихийные удары по всему лицу, попадая то в глаз, то в нос, то в ухо.
- Генри... Зачем ты меня бьешь, Генри? – тонкий, нежный голосок прозвучал из-под месива разбитых губ. Я остановился на миг от неожиданности: «Откуда она меня знает? Этот голос. Нет. Этого не может быть. Это не моя жена! Её здесь не должно быть! Она ни в чем не виновата!».
- Почему ты все это время молчала, сука?! – я снова схватился обеими руками за её шею и, приподняв, несколько раз ударил головой о стену.
- Мне больно, Генри. Прошу тебя остановись. Хочешь, я буду разговаривать с тобой до самого конца? – не смотря на предсмертное состояние, её голос звучал достаточно ясно и четко. Но я её уже не слушал.
Обхватив шею покрепче, я размахнулся и ударил её голову со всей силы, что у меня оставалась, о стену. Послышался треск, и на мои колени хлынула теплая кровь. Я опустил её тело в зыбкую грязь и прислушался. Больше не было слышно ни её звонкого голоса, ни спокойного дыхания, ни мерного биения сердца. Внезапно я почувствовал себя очень одиноким. Передо мной лежало мертвое тело неизвестной женщины, последней женщины, которую я «видел» в своей жизни. Её тело медленно остывало, и мне не хотелось упускать ни капли тепла. Я лег на неё животом сверху, обхватив спину руками. Мой рот оказался прямо на верхушке расколотого черепа, кровь еще слабо струилась. Я набрал полный рот её крови, и стал медленно проглатывать. Я чувствовал каждый пройденный сантиметр крови по пищеводу, вплоть до желудка. Мне не было противно, я думал только о том, чтобы согреться. Напившись её крови, я задремал и в итоге уснул.
Когда я вновь открыл глаза, то понял что обнимаю ледяно женское тело. Мои руки, погруженные в грязь, полностью онемели. Я их не чувствовал и, попытавшись пошевелить ими, понял, что скорее всего потерял их. Грязь вокруг меня замерзла. Ноги тоже отказывались работать. В таком закованном состоянии, я приподнял голову и почувствовал, как на спине хрустнул тонкий слой льда. «Ну все, хватит... Уже пора». Я осознал, что больше не смогу встать. Не двигалась практически ни одна часть тела. Я еле-еле мог думать. Набирать воздух в легкие становилось все тяжелее. Мысли путались. Я уже и не помнил, почему я здесь нахожусь. Я не чувствовал ни боли, ни холода. В последний раз я напряг свою память и вспомнил лица жены и детей. Моя голова постепенно опустилась на землю. Рот продолжал глотать крошечные порции воздуха. Губы покрылись льдинками.
- Прости меня, Элизабет... – прерывисто прошептал я в темноту и уснул.
***
Большой каменный заслон, прикрывающий вход в пещеру, начал медленно сдвигаться c места. В сырую темницу вбежал тоненький лучик света, первый за несколько недель. Спустя минуту, все помещение озарилось нежно-оранжевым утренним светом. У одной из стен в одиночестве лежал чуть подгнивший труп мужчины. Холодный воздух не давал ему полностью разложиться. У него были стянуты трусы, а гениталии чем-то измазаны. Весь рот был набит застывшей грязью.
В открытую темницу вошли двое мужчин в военной форме. Первый, увидев труп, отпрянул и произнес:
- Господи, никогда не перестану удивляться, тому, что они с собой делают в этих местах.
Второй наклонился к трупу и с отвращением на лице спросил:
- Зачем он измазал себя грязью? Это ладно. Но зачем он ел грязь?
- Ясно зачем - есть хотел! Вот ты дурак! А если бы тебя посадили сюда, что бы ты делал?
- Ц, вот только не начинай!
Они нехотя подняли труп. Первый взялся за плечи, а второй за ноги. Пришлось постараться, чтобы вынуть погруженные в замерзшую грязь руки. Его вынесли на улицу и сбросили в небольшой ров, к остальным. Второй солдат расстегнул ширинку, и помочился в яму наполненную телами:
- Слышь, когда мы будем жечь этих подонков?
- Думаю вечером. – Первый задумчиво смотрел на желтоватые капли, падающие на мертвые тела, и добавил, – Прямо после того, как заселим новых жильцов. – Он ехидно покосился на товарища, тот понимающе кивнул. - Сегодня должна прийти новая партия.
Я думаю стоит воспринимать героя, как состоявшегося параноика. Он просидел в темнице уже несколько дней. Конечно его действия выглядят не совсем обычно, как-то внезапно и немотивировано. Может он уже не первый раз кого-то "насилует".
На самом деле никакой там шлюхи не было. Я забыл, к сожалению расставить курсив, из которого бы стало понятно, что её реплики у него в голове звучат. Это рассказ о безумии, о том как человек сходит с ума в изоляции и в полной тьме. И если вы заметили в конце его нашли в одиночестве. В общем я всюду намеки расставил, что он был один, и все это ему мерещилось.
0
