Тёплый осенний вечер накрывал землю тонким туманным покрывалом. Плотная белёсая дымка стояла ещё только над рекой и заливным лугом, медленно надвигаясь на деревню. Уходящее на покой солнце устало золотило ещё зелёные кроны берёз и длинными полосами разлиновывало землю, проглядывая между стволов. Угасал закат, малиновыми  бликами очерчивая раскалённое светило, предвещая ветер.

- Тиша! Тишенька! – Раздавался по тихой улице низкий женский голос.

 Никакого движения. Только у соседей за забором тявкнула собака, разбуженная криком.

- Тиша! – Теряющий терпение голос остался без ответа. – Тишка!

 - Где же шастает этот шельмец? – Бормоча себе под нос, из-за покосившейся калитки вышла молодая женщина в потёртом джинсовом костюме. – Тишка! Ох, получишь ты от меня!

 В конце улицы носилась, играя во что-то своё, разношёрстная ватага ребятни: девчонки и мальчишки лет до десяти. Они кричали, гоняясь друг за другом. Наталье показалось, что среди них мелькнула голова её сына. Она направилась к ним, с твёрдым намерением притащить непослушного домой.

 Из под больших кустов красной смородины, густо заросших крапивой, вылез мальчик в зелёной с чужого плеча куртке. Его всклокоченные русые волосы торчали в разные стороны. Он огляделся по сторонам  и, убедившись, что мать ушла, потирая окрапивленные места, зашёл на терраску. Не больше, чем через минуту дверь снова открылась. Тишка вышел с улыбающейся каким-то своим мыслям, довольной физиономией. В одной руке он держал  чёрные резиновые сапоги, а в другой - удочку. Всё это богатство он понёс на задний двор и спрятал в укромном месте у стены. Потом нырнул в открытый дверной проём сарая. И в тот самый момент, когда раздражённая и злая мать входила в калитку, вышел оттуда, как ни в чем, ни бывало.

- И где ты шлялся? – Сердито выкрикнула она.

- Здесь! – Почти не соврал он. – Ты же сама просила курам зерна насыпать!

- Почему тогда не откликался? – Недоверчиво продолжала она.

- А ты звала? -  Удивился он совершенно искренне.

- Не слышал, значит, - уже спокойно сказала мать, - ну что ж, пойдём ужинать, а то мне скоро на дойку идти. Десять раз греть не буду. – Вошла в дом.

 Тишка подпрыгнул на месте и хлопнул в ладоши от восторга – трюк явно удался. Потом, он закрыл, как рачительный хозяин, дверь в сарай на вертушку и пошёл домой.

 Теперь самое время будет рассказать немного о нашем герое и о том, как он оказался здесь. Тишка  - русоволосый, сероглазый, «костлявенький» мальчуган восьми лет. Для своего возраста он был высоковат и, с небольшой натяжкой, ему можно было дать лет десять – одиннадцать. Жизнь у него больше походила на спартанскую. Приходилось уже не раз и дрова колоть и печку топить, чтобы не замёрзнуть. Да и всё их нехитрое хозяйство – два десятка кур и десяток кроликов – были на его совести. Учился он в первом классе, но совершенно не потому, что глуп. Так решила за него мать.

 По какой причине их семья два года назад оказалась в этой деревне, мальчик не знал. Его никто не спрашивал, хочет он или нет, покидать столицу. Просто дядя Дима погрузил собранные мамой вещи в Газель. Туда же уложили разобранную мебель и покинули навсегда однокомнатную квартиру в доме на набережной.

 Деревня Липки представляла из себя пять рядов одноэтажных похожих друг на друга панельных домов-коробок. От старинных деревянных резных, как кружево, домов осталось только три, сиротливо стоявших в стороне. Они были все заросшие. Хозяева наведывались в них крайне редко и больше для проформы. Там была полная свобода, обилие ягод и плодовых деревьев. Подножный корм, так сказать. Что было для мальчишки совсем не лишним.

 Прежде у их семьи была одна комната на троих. Теперь у мальчугана была своя комната. В ней  он мог делать, что хотел – ни мать, ни отчим её не касались. Им всегда было некогда. После того, как там поставили кровать, стол и шкафчик, родители решили, что на этом их долг выполнен. И можно было бы предположить, что в ней наступил хаос, но Тишка был рачительным хозяином. Здесь царил идеальный порядок. Он вполне по-взрослому считал, что легче найти всё, необходимое на месте, чем разыскивать по углам. А так же: «чистота – залог здоровья» и спокойствия.

 Самой  главной,  дарящей  счастье, была  для мальчика – неширокая речка, в которой было много рыбы. А рыбалка для него была неиссякаемым источником удовольствия. К этому занятию его приучил дядя Дима. Если он был не сильно пьян, то всегда брал его с собой на рыбную ловлю. Уже в пять лет у пасынка был улов намного больше, чем у часто расслаблявшегося отчима. Подобрать наживку, дождаться клёва и вытянуть из воды свою трепыхающуюся добычу – что может быть лучше? К тому же если в смысле еды в доме было – хоть шаром покати, свежая рыба была в самый раз. Даже зимой в никогда не замерзающей тёмной воде с моста можно было наловить целое ведёрко.

 Ещё одно счастливое обстоятельство заключалось в том, что лес был тоже совсем рядом, буквально на краю деревни, сразу за старыми домами шумели кроны его берёз. Грибы стали ещё одной его страстью. Прошедшее лето выдалось дождливым и тёплым. Оно щедро одарило неугомонного охотника. Мать ворчала, что замучил он её своими грибами. Но с некоторых пор, стала сама посылать его за ними, в особенности после того, как пронырливый Степаныч начал скупать их.

 С недавних пор Тишка стал главным добытчиком и хозяином в семье. Помыкавшись туда- сюда и пропив все деньги, что причитались им при обмене жилья, дядя Дима устроился где-то в областном центре и приезжал в деревню только на несколько дней в месяц. Мать работала на ферме ещё не развалившегося, по совершенно непонятной причине, совхоза дояркой за гроши. К сумасшедшему графику своей работы она никак не могла привыкнуть. Бывшей горожанке трудно было  вставать в пять, чтобы к шести приступить к дойке, вернувшись к девяти, уже к двенадцати опять бежать на ферму. После, идти к девяти вечера, чтобы вернувшись после полуночи, забыться коротким сном. А утром всё сначала. От этого Наталья сильно похудела, осунулась, и всё время находилась в каком-то сумеречном состоянии сознания и постоянном раздражении. Какое уж тут хозяйство или забота о сыне. Своё постоянное напряжение она снимала, как было заведено среди доярок, частыми возлияниями.  Которые позволяли, только на время, забыться.

 Тишка уже достаточно быстро научился обходить все подводные камни отношений с матерью, лавировать и заботиться не только о себе, но и о ней. Все в деревне удивлялись его неугомонной энергии и смётке. Уже год, как дядя Дима работал «вахтой». Приезжая на короткий срок, он копал землю по весне, латал дыры в сарае, готовил дрова и привозил уголь, но большего успеть просто не мог. Тишка сажал с матерью огород, пропалывал и поливал, в меру своих сил. Однажды он выспросил у соседки тёти Маши, как солить огурцы. С тех пор подвал, доставшийся от прежних хозяев, наполнился разносолами. Трудно было бы предположить, что именно он занимается подобным, но он уяснил себе после первой голодной и холодной зимы, что всё в этом мире зависит только от него. Хочешь жить – умей вертеться. В эти слова он вкладывал свой прямой смысл.

 Первого сентября он сам собрал себя в школу. Отгладил добытые из мешка отчима белую рубашку и чёрные брюки. С вечера нарезал в заброшенном палисаднике большой букет разномастных осенних цветов.  И бросив взгляд на громко сопящую мать, которая  «прилегла на минуточку», и, решив, что не стоит её будить, отправился в школу. Конечно, вид у него был несколько странноватый для первоклассника – рослый не по годам мальчишка в рубашке с закатанными рукавами и коротковатых, как подстреленных брюках. Но учителя этой сельской школы и не такое видели, так что никаких вопросов на эту тему не задавали. Написала мать заявление на приём сына в первый класс, нашла время, и то хорошо. Пришёл мальчик в школу с веником из цветов – и «слава Богу»!

 Первые дни его школьной жизни были несказанно лёгкими. В классе всего четыре ученика вместе с ним. Все младше года на два – мелюзга, одним словом. Памятью природа не обидела, а уроков не задавали. И что самое главное – кормили! В столовой были такие «деликатесы» - как пельмени, сосиски и котлеты. Завтрак – вообще чудо – печенье, пряники, оладьи, зефир и даже йогурт! Только  ради одного этого стоило туда ходить. Это не то, что варёная картошка или макароны с растительным маслом – дома.

 Этим вечером Тишка готовился к предстоящей рыбалке. В школе он скорефанился с двумя ребятами из пятого класса, такими же страстными рыболовами, как и он. «Слушай, - говорили они, расставляя широко ладони, - там такие щуки водятся! По осени они жирные, как поросята!» Но когда он заикнулся об этой субботней рыбалке матери, она вдруг стала на «дыбы» - не пущу и всё. «Ничего, - размышлял про себя, усмехаясь, - рыболов. Пусть артачится! Вот принесу пару эдаких рыбин, да поджарю, что тогда?! Будет довольна. Никуда не денется!»

  Осеннее утро встретило рыболовов плотным белым туманом, клубившимся над водой. Солнце поднималось, выплёскивая на широкие поля, облетающие леса, дома, реку и на дружно шагающих товарищей, своё оранжевое золото. Оно вставало из-за далёкой рощи на холме, яркое красное, как чалма факира, расчерченное розовыми перьями облаков. Поднимающийся ветер понемногу разгонял туман, собирал облака в дружный караван, обдавал путников сырым холодом, срывал с деревьев всё новые охапки разноцветной листвы. Тимка ёжился от его дыхания в своей лёгкой курточке, втягивая шею в плечи. Но настроение у него было самое восторженное. Весь он был в предвкушении предстоящего действа.

 Друзья уже ждали его у поворота дороги. Они одеты были куда как теплее, чем Тимка. На них были тёплые куртки, непромокаемые штаны и сапоги с тёплыми носками – об этом уж матери позаботились. На головах вязаные шапки в противовес его лохматой шевелюре.

- Слышь, малый, ты чо так легко оделся? – Спросил его Санька, шмыгая конопатым носом. – Простудиться можно – там вода студёная!

- Ничо! – С энтузиазмом заверил их спартанец, - Я крепкий!  Пока дойдём, так жарко станет!

- Ну, смотри! Чтобы потом не жалился, что замёрз, - предупредил его Лёха.

  Они уже втроём продолжили свой путь,  рассуждая на тему, где лучше устроиться – возле омута или под берегом.  Особой нужды в спорах не было – рыба стайками носилась под водой. Их серебристые бока то и дело мелькали у поверхности.  Друзья устроились на берегу, а Тишка осторожно прошёл, по полого лежащей толстой ветке лозинки, и бесстрашно уселся на её развилке. Под ним проплывали сорванные ветром пёстрые  листья, пучки  травы, сломанные ветки и коричневые старые водоросли, вымытые из заводей, ночным дождём.

  Он размотал леску. Прицепил на крючок жирного червяка, забросил наживку и стал ждать. Видно было, как у самого дна прошла щука и затаилась среди камней. Где-то совсем рядом плюхнулась в воду ондатра. Забеспокоились и загоготали гуси за поворотом реки. Не прошло и четверти часа, как в ведёрке уже билась первая рыбка.

  Наталья была  зла на сына по многим причинам, основной считая ту, что его рождение порушило всю её жизнь. Правильнее было бы считать виноватой себя за легкомысленное поведение. Но она привыкла жить под лозунгом: « Я  не виновата!».  Проще жить, обвиняя в своих несчастьях других, в данном случае самым близким был сын. Следом за ним виновным во всех невзгодах значился отец, так рано ушедший из жизни, не сумевший обеспечить её безбедное существование. И, вообще, все и всё были против неё.

  Теперь же она считала себя брошенной в этой «проклятой деревне», куда она поехала вслед за своим сожителем Димой. Она ненавидела его за то, что он уехал зарабатывать деньги, и она здесь одна. Ненавидела свою работу за её ужасный график, за грязь и вонь. Правда, в последнее время, у неё появилась тайна, которая ни для кого кроме двух самых близких людей, таковой не являлась. Её стал обхаживать новый зоотехник. И как раз сегодня, она пригласила его в гости.

  Услать сына в лес по грибы – быть свободной от него до вечера, а с рыбалки он мог вернуться ещё до обеда. Это обстоятельство её раздражало больше всего. «Живу, как на пороховой бочке!» - думала она, прихорашиваясь возле зеркала.

  Тишка с недоумением подёргал за ручку запертой двери и стал звонить, но никто не открывал. «Не может быть, чтобы никого не было дома! У мамы сегодня выходной. Может быть – спит?» Он обошёл дом и, вытянувшись, сколько мог, стал стучать в окно спальни. Через несколько минут за стеклом показалось опухшее краснощёкое лицо Натальи. Ещё через некоторое время, дверь открылась.

- Что грохочешь? – Спросил его неустойчивый голос.

- Мам, пусти, я рыбы принёс полведра. Даже щуку поймал. Во, какая жирная! – Он хотел проскользнуть внутрь, но мать захлопнула перед его носом дверь, грубо оттолкнув.

- Я тебе, что сказала делать? – Услышал он. – Вот и гуляй теперь до вечера, где хочешь! Мне твоя рыба не нужна!

- Ну, мам! Она же пропадёт, - попытался урезонить её сын. Ответом на его слова был звук удаляющихся тяжёлых шагов.

- Вот ведь, дура! – В сердцах крикнул мальчишка. – Дядя Дима приедет, я ему расскажу, как ты «мужиков привечаешь»! – Эту фразу он часто слышал от соседки и теперь, даже не зная её значения, сердито ляпнул. И его слова были услышаны.

- Посмей только! – Донёсся гневный голос матери и поспешный топот. Эти слова были произнесены так резко, что Тишка поспешил ретироваться, чтобы не попасть под горячую руку. Когда она распахнула дверь, мальчишка уже скрылся из виду.

  «Что же делать? – Размышлял он. Живот уже изрядно бурчал, напоминая хозяину о том, что уже давно пора в него что-нибудь закинуть. Рыбачёк, шагая к дому, и так глотал слюни в предвкушении жарёхи. Так и виделась ему шипящая в масле на сковородке рыбка.  – Можно было отнести добычу бабке Мане. А уж она накормила бы его чем-нибудь. Но это на сегодня. Завтра воскресенье и тоже надо что-то есть. Перетерпеть? В понедельник в школе отъесться?»

  И всё же он решил иначе. Со вздохом отделил щуку от прочей рыбы, которую пристроил в подвале. Её он и презентовал соседке. Та поняла всё без слов. И выставила перед ним миску ещё дымящейся жареной картошки и большую кружку молока.  Для Тишки это был целый пир. Молоко он оставил, как сказали бы другие, на десерт. Оно составило компанию ароматному куску свежего батона.

  Глядя на то, с каким наслаждением мальчишка поглощает еду, старушка покачивала головой. Такого малолетнего, но такого по-взрослому самостоятельного мужичка, ей в своей длинной жизни встречать не приходилось. Она часто подкармливала его всем, чем могла, находя различные предлоги, потому, что у Тишки были свои устоявшиеся принципы. Просто так он ничего не брал, обязательно или отрабатывал, или обменивал, или как-нибудь иначе отдавал. «У тебя, баба Маня, ничего лишнего нет. Деньги с неба не падают. – Говорил он, хмурясь, если  Матрёна Семёновна пыталась сунуть ему лишний раз пирожок или булочку. – Тебе самой пригодится!» 

  Единственное, чем можно было соблазнить мальца, так это – молоко. Пенсионерка относилась к такому редкому типу сельчан, кто, не смотря на все трудности, ещё держал корову. Одной бы ей это было не под силу. Сын помогал, как мог: в отпуск накашивал сено, в выходные чистил закуты. «Вот сил наберусь, - оправдывался Тишка, - буду твоей Милке сено давать и поить!» «Хорошо, хорошо, - соглашалась с ним соседка, улыбаясь, - помощник, ты мой!»

Сегодня, он, как раз, угодил к обеду. Она ждала из города сына. И была рада и тому, что может накормить вдоволь мальчишку и побаловать ухой сына.

  Подкрепившись, Тишка начал раздумывать о том, как урезонить мать. Она теперь на него злится. Наверняка, собиралась продать грибы. Скупщик принимал их и по субботам, чтобы сбыть их на рынке в воскресенье. «Эх, ничего не поделаешь! Придётся в лес идти».

  Был самый сезон опят. И грибников в падубке было много. Почесав затылок, глядя на пять машин, оставленных у просёлка, он решительно развернулся и направился в другое место. Оно было мало кому известно и находилось далековато. Но примирение с матерью стоило натруженных ног. Солнце уже давно перевалило за полдень. Небо туманилось, грозя непогодой. Поднимался ветер, гоня волны по неубранному полю гречихи. Её коричневые, увешанные мелкими коробочками зёрен, стволики плотно переплелись, затрудняя движение. Но он упрямо прокладывал себе путь напрямую.

  Это место он открыл для себя случайно в прошлом году, напросившись к деду Сысою в помощники. Дед уверял, что о нём известно только ему одному. Теперь дед лежал на сельском кладбище, и обещание данное ему – никогда без него сюда не ходить – потеряло силу. Всё же Тишка беспокоился, не напрасно ли он отправился в такую даль.

  Дубрава была очень старая и небольшая. Она вся обросла со всех сторон берёзами и ёлками. Несколько золотоствольных сосен, каким-то чудом затесавшихся в это пёстрое сообщество, указывали вход в грибное царство. Углубившись в лес, мальчишка с беспокойством прислушивался и присматривался. Всё было спокойно и безлюдно. Под ногами торчали старые засохшие, но не поваленные подберёзовики, дымовые грибы гордо выпячивали свои сизые пузыри. Здесь явно очень давно не было людей. Заветное место встретило его особым грибным духом. Опят было так много, что вначале он стоял, раздумывая, откуда бы начать. «Как меня учил дед? Годятся самые крепенькие, маленькие грибочки. Не буду спешить и возьму только лучшее, а будет время, следующий раз приду и наберу ещё».

  Уже начало смеркаться, когда Тишка, тяжело пыхтя, взобрался на крыльцо. Огромная двухведёрная корзина была с горой наполнена отборными опятами. Сын ожидал от матери прощения. Приказ был выполнен. Но дом встретил его темнотой и тишиной. Дверь была закрыта. Только сколько бы он не звонил и не стучал, всё было впустую.

- Ну чего ты колотишься?! – Крикнула ему тётя Глаша, высовываясь из-за забора. – Нету никого! Умотали в разные стороны.

- Как в разные стороны? – Не понял мальчишка.

- А так! Ты, видать, ничего не знаешь, бедненький! – Продолжила она зычным голосом на всю деревню. – Твой отчим Димка на грузовике приехал, дрова привёз. На радостях в дом сунулся, а там зоотехник с твоей мамашей кувыркается …

- Да, как тебе не стыдно, Глашка! – Присоединилась к их разговору баба Маня, вышедшая из сарая с дойником. – Ты соображаешь, что ты малому говоришь?!

- А чо я такое говорю? Об этом все знают. Пусть и он узнает, какая его мамаша сука!

- Замолчи, дурная баба! – Попыталась ещё раз усовестить её старуха.

- А вот, не замолчу! Эта шмара как на ферму устроилась, так все мужики, как ополоумели! – Продолжила изливать свои мысли соседка. Они ещё спорили, а Тишка, стоял недоумевающий, оглушённый их словами, и только непривычные для него слёзы струились по щекам. Первой его состояние поняла баба Маня. Она поставила ведро на крыльцо и, войдя во двор, обняла Тишку за плечи и обтёрла сухой ладонью его щёки.

- Не слушай её, деточка, у ней язык без костей! Сама не знамо, что болтает, злюка. Пойдём пока к нам, а там видно будет! – Старуха постаралась увести мальчишку со двора под раскатистую речь Глафиры.

- А как же грибы? – Спохватился он. – Мне мама приказала набрать …

- И грибы твои возьмём, - словно кроху, погладила его по голове. – Ух ты! Сколько набрал! Прямо, молодец, - бормотала она ему тихо, - а вот мои бродили-бродили, так ничего и не находили. Надо определять их к тебе в ученики!

  Она привела его к себе в дом. Там было весело. Дядя Женя с двумя детьми и женой играли в какую-то игру, усевшись на паласе.

- Вот, горе грибники, - обратилась к ним баба Маня, - смотрите, сколько грибов мой соседушка набрал! Вам и не снилось!

- Да! Это знатно! – В восторге вскричало всё семейство.

 – Молодец, хлопец! -  Дядя Женя взлохматил русую шевелюру гостя. – Секретным местом, конечно, не поделишься?

- У-у, - отрицательно покачал головой Тишка, - не могу, слово дал!

- Ну, что же! Слово надо держать, раз дал. А, может быть, ты нам свою добычу продашь? Будешь нашим грибным поставщиком, а? – Он вопросительно посмотрел на жену. Она, улыбнувшись,  кивнула.

- Продать можно, - деловито серьёзно посмотрел мальчишка, он не знал, за сколько продавала его грибы мама, и боялся продешевить. – Сколько дашь? – От того, что он услышал, его глаза стали огромными, как блюдца. Его труд ещё никто не ценил так высоко.

- Тысячи, я думаю, хватит? – Неестественно смущаясь, спросил мужчина.

- Хватит, - обрадовался продавец.

- Эх, рано ты согласился! – Вручая ему зеленоватую купюру. – Я люблю поторговаться. Следующий раз так быстро не соглашайся. Цени свой труд, но не переоценивай! – Он легко щёлкнул по курносому носу мальчика. – Значит за мной остаётся ещё такая громадная шоколадка, - его ладони разошлись на полметра.

- Не, не надо, - огорчил его Тишка, - я не девчонка и шоколад не люблю! – Заявил он, недоумевающим взрослым.

- Положим, - задумчиво произнёс дядя Женя, - я вроде как мужчина, а от шоколада ещё никогда не отказывался. Пишут, что он для мозгов полезен.

- Ты у нас известный сладкоежка! – Подала свой голос его жена.

- Хорошо, оставим эту скользкую тему, - махнул рукой покупатель. – Итак, что же ты хочешь в дополнение?

- Вообще-то я хочу велосипед, - мечтательно поднял глаза к потолку Тишка, - но я знаю, что это дорого. – Продолжил он, вздыхая, под увесистое молчание всех. – Просто я смог бы быстрее оборачиваться и больше привозить. Не то, что сейчас …

  Вся компания с интересом смотрела на такого практичного паренька. Он был так не похож на легкомысленных  благополучных сверстников, что вызывал невольный шок, смешанный с уважением.

- А ничего, что транспорт будет не новый? – Спросил у него сын дяди Жени, Костик, студент первого курса.

- Мне всё равно, - думая больше о своей мечте, чем о её осуществлении, махнул рукой Тишка, - лишь бы колёса крутились. Даже без педалей, если велик, буду его руками катить, зато груз-то он довезёт! Это главное.

- Молодец, парень!  - Восхитился студент. – Я, честно скажу, альтруизм – не моя стезя! Но перед обаянием нашего гостя не могу устоять. Пап, слушай, у бабули на чердаке всё ещё валяется, мой старый подростковый велик?

- Ты тоже о нём подумал? – Немного удивился отец.

- И совсем не валяется, - вставила своё слово баба Маня, - ваш дед, царствие ему Небесное, собственноручно обернул его в плёнку и подвесил к балке.

- Значит, достаточно будет его проверить, подмазать, подкрутить и можно передавать новому хозяину. Так, ведь? – Костик обвёл взглядом родственников, будто они сомневались.

- Вот завтра и займёмся этим делом. – Подытожил дядя Женя к всеобщему ликованию.

  Тишка нёсся по вечерней деревенской улице, всё больше погружавшейся в туманную осеннюю ночь, на крыльях радости. Его давнишняя мечта сбывалась, уже завтра у него будет такой долгожданный транспорт. Он уже намечал, как будет катить на нём к заветному лесу, как обязательно привезёт целый мешок опят и подарит его таким щедрым людям, как родные бабы Мани. В кармане похрустывала  драгоценная бумажка. Мама, конечно, будет довольна. Теперь требовалось её разыскать. И он догадывался, где она может быть.

  Когда мальчишка вышел от соседей накормленный и обласканный в самом заоблачном настроении, то застал в своём дворе отчима, который складывал чурбаки в сарай. Дядя Дима был поддатым и хмурым и посоветовал не разыскивать сегодня мать, но и удерживать не стал.

  Эйфория тут же улетучилась, когда на его стук, дверь открыла мать. Она была пьяна и как-то по-особенному мстительно зла. От её мутного и тяжелого взгляда всё его существо содрогнулось. Первая мысль была – улизнуть, но поздно.

- Ага, явился, подлюга, - Наталья схватила сына за плечо и грубо впихнула его в дом своей подруги Зинки.  После того, как сожитель Дима, так неожиданно вернувшийся домой, выставил её за дверь, Наталью приютила  именно она.

- Мамочка, - поспешно заговорил Тишка, всё ещё надеясь на чудо, - я ходил за грибами, как ты говорила! Я их продал и деньги принёс, - он достал тысячную купюру, руки его дрожали от страха. Он ещё не успел забыть того, как прошлый раз мать обломала об него выломанную из забора штакетину. Вот и сейчас она наступала на него со сложенным вдвое армейским ремнём, первым, что попало под руку на вешалке у двери.

- Не нужны мне твои деньги, предатель, - голубоватая бумажка вылетела из руки сына, выбитая первым ударом.

- Ну и зачем ты так, Наташенька, - поддельным слащавым голоском пропела тётка Зинаида, - мальца, конечно, наказать надо, но денежки-то всегда пригодятся. – Её масляные глазки заблестели от алчности. Она подобрала купюру и удалилась на кухню. Её совершенно не интересовало то, что совершалось в коридоре, не трогали вопли мальчишки, не заботило даже то, что в таком состоянии подруга может покалечить или даже убить ребёнка. Сейчас главным было то, как использовать свою нежданную добычу. А там продолжалась расправа. Жертва совершенно не сопротивлялась и уже не от страха, Тишка, уже в очередной раз, отлетая от удара, сильно приложился головой обо что-то, из выставленного хлама, и потерял сознание. Он больше не чувствовал боли. Тем временем мать, не замечала своим затуманенным алкоголем взглядом, того, что случилось. Она продолжала его пинать и бить, вкладывая в свои удары всю свою силу и ненависть, крича, -  «Тварь, ты такая! Вся жизнь из-за тебя порушена! Зачем я тебя только оставила,  ирода!»

  Наконец, она устала и ушла на кухню к подруге жалиться на свою судьбу, на плохих людей, на жестокого сожителя и прочие несчастья. Они ещё долго изливали друг другу свои души, звякали бутылки о стаканы, пока сон их окончательно не сморил. Хозяйка как-то ещё смогла уползти в свою спальню, едва не завалившись на распластавшееся тело мальчишки у стены на проходе. Гостья же пристроилась за столом, уложив голову на руки среди посуды.

  Тишка очнулся уже перед рассветом и тихо застонал от боли, пронзившей его тело, когда он пошевелился. Ему повезло и на этот раз: переломов не было, только ссадины и кровоподтёки, да огромная уже расплывающаяся шишка на голове. Он сначала удивился тишине, царившей вокруг него, и даже испугался, что оглох. Но из комнаты раздался протяжный стонущий храп тётки Зинаиды, и он успокоился. Где-то рядом, наверное, была его мать. Но после чудовищной несправедливой расправы над ним, ему не хотелось встречаться с ней. Всё его существо охватывал панический ужас от одной мысли о том, что придётся о чём-то её просить.

  В окно пробивался слабый свет утра. Голова разрывалась от боли и кружилась. Мальчик с  трудом поднялся и, покачиваясь, подошёл к входной двери, придерживаясь, за что только мог ухватиться. Таким же образом, хватаясь, где за забор, где находя ещё какую-нибудь опору, он добрался до своей калитки. И здесь страх, питавший  силы, оставил его. Тишка стоял, покачиваясь, сжав перекладину забора побелевшими от напряжения пальцами, стараясь не упасть и справиться с головокружением и накатившей тошнотой.

- Ой, Господи! – Вскрикнула, увидев его окровавленную голову, баба Маня, вышедшая на крыльцо. Она подбежала к мальчику с несвойственной её возрасту скоростью и увела в дом, подхватив под руки.

  Две недели Тишка не ходил в школу – болел. Фельдшерица, вызванная к нему, с долгими уговорами не предавать огласке случившееся, всё же согласилась. Что она написала в справке для школы, было не важно. И хотя все знали правду, жалели Тишку и осуждали  Наталью, делали вид, что ничего особенного не произошло.  Мальчик  жил теперь с отчимом, который нашёл работу поблизости. Жизнь его стала такой же, как раньше, только без матери, которую он всячески избегал.

-  Я буду жить с дядей Димой, - выпалил он ей затравленно и дерзко, когда она попыталась в очередной раз помириться с ним, - мы новую маму найдём, а ты нам не нужна!

  Тишка теперь гордо расшивал на подаренном ему велосипеде, когда позволяла погода.  Сам сбывал собранные им грибы, правда, перекупщик платил за них не так щедро, как  сын соседки, но всё равно для них с отчимом  это были хорошие деньги, если не шли на водку. Изредка к ним стала заходить тётя Катя, дальняя родственница дяди Димы, помогать по хозяйству. Сначала Тишка косо посматривал на неё, он не привык, чтобы кто-либо вмешивался в его дела. Но её тихая забота и добродушие, с каким она относилась к нему, возымели действие. Он подружился с ней.

  На всё это со стороны смотрела Наталья. Сначала она была испугана тем, что натворила. Но, видя как быстро "оклемался"  её сын, решила: ничего особенного не произошло – будет лучше слушаться. Её только удивляло упрямство, с которым сын её игнорирует. Слова,  брошенные ей в лицо, задели более сильно. Посчитавшая угрозы пустяшными, женщина забеспокоилась только, когда в дом зачастила  соперница. Ко всему прочему, её подзуживала Зинаида, которой уже надоело затянувшееся присутствие  подруги в доме. Она же и посоветовала способ, как вернуть к Наталье расположение сожителя и сына. Поразмыслив за бутылкой самогонки, как это лучше сделать, та решилась.

  Тишка поджидал отчима с работы. На припечке томилась, источая рыбный дух уха. Жареная картошка ожидала своей очереди, закрытая крышкой. Закипал чайник. По ночам было уже холодновато, и Тишка топил печку. Из экономии газа, на плите же и готовил. Всего пару минут назад, он видел, как на дороге за огородами промелькнул ярко-зелёный фургон дяди Димы.  «Только бы нигде не задержался»,  - думал мальчишка, то и дело, поглядывая в окно. Поэтому увидел, как мать прошла по двору, держа в руках что-то очень похожее на мешок.  «Неужели решила  всё-таки забрать кур или кроликов?» - подумал он и, быстро накинув на себя куртку, выбежал из дома.

- Ты куда? –  Раздался за спиной голос отчима.

- Там мама, - крикнул Тишка, обернувшись, и продолжил свой бег. Отчего-то он знал, что нужно спешить.

 Мужчина, не понимая ничего, тоже ускорил шаги. И всё же сын влетел в сарай первым. Его испуганный, какой-то отчаянно-страшный крик: «Мамочка!», заставил Диму влететь следом. В петле верёвки, закреплённой на балке перекрытия, дёргалась Наталья, а на полу в припадке с пеной у рта бился Тишка.

Мужчина сначала бросился вынимать из петли женщину. Она была жива, только без сознания. Он усадил её у стены и бросился к пасынку. Тот уже приходил в себя: судорожно всхлипывал и пытался подняться, но на это не хватало сил. «Мама, мама, - повторял он одними губами, - мамочка».

- Да что ей, твари, будет! – тихо, даже ласково, говорил отчим, беря мальчишку на руки и унося его в дом. А Тишке после пережитого кошмара  только сильно хотелось спать. Он отключился ещё до того, как его голова коснулась подушки.

 Утром Тишка, как обычно отправился в школу. Всё, что произошло накануне, ему казалось страшным сном. На уроках он был рассеян, как никогда. Но учительница не одёргивала и не сердилась. Все в деревне уже знали о случившемся и жалели его, бурно осуждая мать.

- Нет, что мне не говорите, - слышал он громкий голос завхоза за дверью учительской, - надо было ещё в прошлый раз написать куда следует!

- И что было бы хорошего? – примирительным тоном отвечала ему директор. – Забрали бы ребёнка в Детский дом. А там неизвестно что будет. Какая-никакая, а всё-таки мать. Поговорить с ней надо – может ещё одумается! Надо заставить её закодироваться. Ведь это всё от пьянства происходит.

 К разговору присоединились другие учителя. Они ещё некоторое время спорили: то сходясь в едином мнении, то расходясь во взглядах. Но осуждали ли они мать, или оправдывали - на душе у Тишки было скверно и беспокойно. Он отчего-то сильно затосковал по матери. Ему хотелось найти её и обнять, прижаться крепко-крепко, как в детстве, и никуда не отпускать. Когда-то уже теперь бесконечно давно, мама была совсем другой: она весело пела ему песенки низким мягким голосом, читала книжки на ночь или просто какие-то стихи. Ласковые нежные руки обнимали, губы целовали – это было последнее, что он помнил перед тем, как уснуть. Они гуляли по залитым золотистым светом аллеям, ловили ладошками солнечных зайчиков. В зоопарке самым любимым местом был слоновник. Огромный серый гигант завораживал его своими плавными, неторопливыми движениями. Покататься на нём было верхом мечтаний пятилетнего фантазёра. Если нельзя было осуществить подобное на деле, они с мамой придумали целую историю о том, как слон пришёл к нему на день рождения. Долго рассуждали какой торт мог ему понравиться … Почему-то Тишка помнил только лето, оно и только оно наполняло радостью его сердце, лето и добрая мама.

  Непонятно, когда его добрая ласковая мамочка смогла стать такой злой и холодной, когда и за что она успела его возненавидеть? Что случилось с его милой, самой любимой мамой в мире? Может быть это он виноват, он что-то сделал такое плохое, за что нет прощения? Тишка не верил ни в злых, ни в добрых волшебников. Жизнь научила его надеяться только на себя. Если холодно – надо затопить печь и согреться, если голодно – надо добыть еду. Всё было просто. А что делать с мамой, чтобы она стала прежней, он не знал.

  Возвратившись домой, мальчик, как уже было у него заведено, сделал по порядку всё, что полагалось. И, казалось бы, можно было заняться чем-то своим, но в душе словно засела заноза. Она не давала ему покоя. Уже подходя к калитке, Тишка услышал разговор соседки тёти Глаши и Зинаиды.

- Представляешь, какая паскуда, - изливала свою желчь мамина подруга, - спёрла у меня поллитровку самогонки! И где её носит? На утренней дойке не было, в обед – не появлялась … Уж не случилось ли чего?

- Вот, помяни моё слово если вру, - понизив голос, говорила Глафира, - если человек этот смертный кайф поймал, то непременно своё дело до конца доведёт! Если до завтра не появится, так и знай, что где-то удавилась. Уж я-то знаю, видали  таких!

  Они ещё о чём-то бубнили между собой, но Тишка уже не слышал – ушёл в дом. Но всё услышанное не оставляло его ни на минуту. Он только представил себе, как Наталья где-то неизвестно где лежит мёртвая. Её холодное тело жёсткое, как у куклы, синие губы, белое без кровинки лицо …  Мальчик уже видел покойника – деда Сысоя. По-соседски и он подходил прощаться. Тогда ему было не страшно, только любопытно. Заплаканные женщины в чёрных платках раздавали детворе конфеты и печенье. Это был какой-то своеобразный «праздник». Страшно до жути стало только сейчас. Перед глазами возникала развёрстая чёрная пасть могилы, летящие вниз комья мокрой земли. Он даже слышал этот шмякающий стук о деревянную крышку гроба. Представлял серые косые струйки внезапно пошедшего дождя. От этого его охватила дрожь, и холод одиночества.

  Тишка выскочил из дома, наспех одетый, и отправился разыскивать мать. Вначале он наведался к Зинаиде, но та только буркнула, что Наталья не появлялась. Встреченный по пути на ферму зоотехник на его вопрос сначала шарахнулся в сторону, мигнув глазом вокруг которого ещё не исчез желтоватый круг, и сипло прохрипел: «Знать не знаю, где она шляется! Если найдёшь, то можешь передать, что штраф ей гарантирован за прогулы. А завтра на работу не выйдет, и зарплаты лишу!» Мальчишка обежал всех кого мог и у всех встречных спрашивал: не видел ли кто его мать. Всё было тщетно. Последним, кто её видел, был сторож Михеич, возвращавшийся с дежурства рано утром. Она брела куда-то в сторону складов. Но сын не отчаивался и уже в плотных осенних сумерках наползающего тумана продолжил поиски.

   Утром, вышедшие за соломой для подстилки, телятницы увидели такую картину: у разворошённой катышки  спала Наталья, зарытая в солому по плечи. Возле неё в стороне, валялась пустая бутылка. А рядом обхватив колени руками, и положив голову на них, сидя, спал Тишка. Он где-то потерял шапку, и его русые вихры колыхал ветер. Ему снился какой-то удивительный сон, и счастливая улыбка играла у него на губах.