25.

         За окном начиналось беспросветно черное небо. Соня открыла настежь окно, села на подоконник, свесив ноги на улицу. Было около трех часов. Майская ночь дышала свободой. Соня посмотрела вниз с высоты седьмого этажа. Сегодня как никогда она чувствовала, что смерть подобралась слишком близко.

-Если выхода нет, если я все равно умру, почему не сейчас? Почему я сама не могу выбрать время своей неизбежной смерти? Сейчас я готова к ней как никогда. Я испытала и веру, и надежду, и даже любовь. Что я могу еще желать? Только ребенка. Естественного продолжения меня. Но это роскошь – иметь каплю жизни, даже после смерти. Мне не дано столько времени. Так почему не сейчас? – спросила она у тишины.

В глубине комнаты, на постели, во сне пошевелился Паша. Он дернулся, видно ему что-то привиделась. Облизав высохшие губы, перевернулся на другой бок. Соня сидела, не шевелясь, несколько минут, боясь разбудить его. Она слушала, как Паша тихо посапывает, его ровное, ничем не обеспокоенное дыхание. Убедилась, что он спит.

-Он простит, Паша сможет понять, он как никто другой умеет видеть суть вещей. Сильный, любимый, он сможет пережить. Я знаю, и если, есть что после смерти, то я ему помогу. Что ж? Решиться, скажи? – но тишина молчала в ответ.

Соня начинала замерзать, голые ноги покрылись мурашками. Он поежилась от холода, зябко потерла руки. Одно движение – и полет. Один вдох – и пропасть. Одна секунда – и крик. В голове что-то кольнуло, резко и сильно. Соня сжала лысую голову руками. Массируя виски, смотрела вниз. Кружилось, кружилось, кружилось. Вспомнилось детство, как она гуляла с мамой, как строила снежные крепости и песочные замки. Как мало тогда ей было надо. Совсем уже и забыла, как выглядела мама раньше. Память восстанавливала родные черты лица. Высокий лоб, прямой нос, родинку у верхней губы с правой стороны. Длинную шею, прикрытую роскошными волосами. Щеки, покрытые розовым румянцем. Она умела красиво краснеть, когда смущалась. Мягкий свет карих глаз. И руки. Сони так соскучилась по нежным материнским объятьям. Рядом с ней всегда был отец. Крепкий, коренастый, красивый. В нем было что-то от ненавязчивой мужской красоты, та незримая сила, та мужественность, которая храниться внутри. Отца Соня почти не помнила, только его образ. Как бы они не были строги и несправедливы иногда к ней, все же она их сильно любила, как только может любить ребенок своих родителей, не смотря на то, что часто слышит от них о неблагодарности, наглости, непослушании. Умерли они рано. Она старалась никогда не вспоминать, предавая их память. Просто не могла по-детски простить, что они покинули её. Но сейчас она простила им все, что они сделали, и чего не сделали, тоже простила. Когда была близка к ним, как никогда раньше, она не могла о них не вспомнить. И заплакала. Обо всем, о чем еще не успела пожалеть и поплакать. Сбросила вниз тапочки, и, смотря, как те быстро падают, решилась. Стерла слезы с глаз, со щек, с шеи. Провела рукой по голове, ощупала шрамы, оставшиеся после операций, в последний раз. Она вспомнила, что наступило 30 мая - день её рождения. Ей исполнилось двадцать три. Ей всегда будет двадцать три.

         Паша проснулся около девяти. Распахнутое окно. Разбросанные по полу вещи. Неестественная пустота. В его объятьях лежало мертвое, остывающее тело любимой женщины, с высохшими слезами на гладких щеках и блаженной счастливой улыбкой. Он уткнулся ей в шею и, не сдерживая нечеловеческих криков, тихих стонов, зарыдал. Он чувствовал, как еще одна часть его души начинает гнить и умирать внутри.

26.

Ноль. Силу обретает лишь то, во что вы верите.

Один. Мы играем в прятки, оставляя на бесконечное потом то, что сделать не в силах. Нам так не хватает смелости. Сказать, шагнуть вперед, закрыть за собой дверь навсегда, изменить, остановить, прекратить, начать что-то новое, просто подумать. Насколько нам мало времени, но большего мы и не заслуживаем, потому что даже это не умеем прожить правильно, использовать рационально. Нам так не хватает страха, осознания того, что смерть она гораздо ближе, она касается каждого, даже в эту самую секунду.

         Два. Наша ограниченность делает нас гораздо более уязвимыми, чем болезни, хотя  бы просто потому, что, если бы мы знали больше, могли бы избежать их. Могли бы больше создать, прочнее построить, лучше распланировать, скорее восстановить. Невежество – новая болезнь, поражающая изнутри, паразитирующее существо, во времена переизбытка информации и отсутствия знаний. Нам так не хватает широты.

         Три. Люди никогда не будут равны. Но это не дает права расслабляться и унывать. Всегда есть шанс встать на ступень выше. Совершенства не существует. Существует только стремление, которое делает нас совершеннее.

         Четыре. Меня радует только одно, что я никогда уже не стану старухой, которая будет пугать молодых девушек и детей в их снах. Мой кошмар потерял свою силу.

         Пять. Однажды, я загадала желание, смотря на одну из самых ярких радуг в моей жизни. Я хотела любить. Смешно, что даже, когда я встретила любовь, мне казалось, что это не она. Я оттолкнула её в поисках чего-то большего. Часто бывает так, что мы игнорируем истинный вид вещей. Смерть открыла мне глаза. Чтобы обрести то, что итак мне принадлежало, потребовалось всего лишь понять, что я могу потерять это навсегда. Желания исполняются.

         Шесть. Оригами – это всего лишь искусство складывать бумагу, без единого разреза и склеивания, в различные фигуры, а вовсе не контроль над жизнью.

         Семь. Когда твоим вечным спутником становится осознание сочтенных дней, когда ты пьешь отчаяние вместо кофе по утрам, начинаешь любить то, что раньше ненавидел. Я люблю утро. Ровно так же как день, ночь, рассвет, закат, зиму, осень, весну, лето. Я люблю жизнь.

         Восемь. Мы придаем слишком большое значение удобству, окружающим нас предметам, вещам. С собой мы не заберем ничего, кроме потрепанной изувеченной, исковерканной, не всегда целой, отравленной обидами, скрашенной любовью, подкрепленной надеждой души.

         Девять. Если бы я обладала суперсилой, я давала бы людям второй шанс. Потому что мы так устроены, что с первого раза не можем сделать что-то путное. Всегда должна быть вторая попытка, чтобы мы не боялись совершать ошибок и в поиске обретали себя.

         Десять. Я знаю, что умру именно сегодня. Откуда? Это просто чувство, которое появилось само собой и оно не может быть ошибочным. Сегодня. Страха нет, сожаления тоже, ни боли, ни огорчения, ни истерик. Всё уже закончено, все уже в прошлом, оставлено в том месте, где заканчивается жизнь. Остался только один не решенный вопрос: смериться и умереть или иметь хоть какое-то уважение к себе, и раз нельзя бороться, то покончить с собой и не дать болезни забрать даже право на смерть?  Наверно, этот вопрос мучает всех неизлечимо больных перед смертью. Это последняя проверка на прочность, конечная инстанция. Именно сейчас я думаю о свободе. Я знаю, что принять все и вытерпеть до конца, смотря бесстрашно в лицо смерти, и улыбаться, что все же жила, и страдала, любила, надеялась и верила. Это и есть свобода. Неуловимая и разная, для каждого своя, обретаемая или иллюзионная, независимая. Я сейчас посмотрю на любимого Пашу в последний раз, поцелую его и усну в его объятьях, я закрою глаза и обрету свою свободу, и он – человек, который смог подарить мне красивый праздник и наполнить конец моего существования самым прекрасным чувством на свете, будет рядом. Я люблю тебя, Паша! И я закрываю глаза…

0.

Твои глаза пробежали по строчкам, которые облиты её горем, пропитаны её счастьем, укутаны в её веру, спрятаны в её мыслях. Ты оживил Сонину смерть. Сейчас ты прочитал когда-то забытое.

Всё имеющее начало имеет и конец, черное неизменно становится белым. Всё красивое превращается в безобразное, вечное обретает свой срок, молодое - стареет. Всё новое - это уже избитое, пустое переполнено до конца, глупое нашло смысл. А мысль умирает на кончике пера, так и не обретая своей подлинной силы.