Все молчали. – Это чё, реально было? – не выдержал Лёшка. Виталик кивнул, он смотрел на Нинку. Нинка взгляд не отводила. Ради неё рассказал – проверить, как Нинка воспримет. Сашка подумала, лучше бы Лысый со своими откровениями не лез вообще. Стало противно, как будто теперь они все тоже соучастники. – И как тебе потом жилось? – спросил Женя спокойно. Лысый криво усмехнулся, не отводя глаз от Нинки. – Как, так. Забыл. Сначала херово было, я даже ходил ночами гулять, думал, ну... Что темноту подхвачу и сдохну, потому что Колька мне снился даже. А потом – забыл и всё. — Простите, мне что-то нехорошо... Пойду на воздух... – странным голосом сказала Нинка. — Ну круг же нельзя разбивать, — запротестовала Сашка. — Да пусть идёт, — возразил Женя, отступив от своего сумасшедшего следования правилам. Но Нина и не думала дожидаться чьего-то разрешения, она просто встала и вышла из палаты. Виталик подхватился и побежал следом. — Жених и невеста, — хохотнул Лёшка. Сашка шикнула на него. — Может, кто-то чаю хочет? — робко пискнула Ирка. Чаю все хотели. Ирка-спасительница. Она чай и сделала (кипятильником) и всем разнесла (пластиковые стаканы, плавящиеся от жара и один пакет чая на троих). Близнец достал припасённый с дежурства по столовке хлеб, Маринка посыпала его сахаром. Сашка дула на чай и надеялась, что Нинка скоро вернётся, как-то неловко было пить чай и есть, зная, что лучшей подруге плохо. Женя, кажется, уловил её колебания и шепнул на ухо: — Ты не ходи, она же специально, чтобы с Виталиком поговорить. Сашка хмыкнула, вся эта ситуация казалась ей страшно неловкой. Неужели Нинка простит? Сашка бы не простила. – Урод этот Лысый, оказывается, – шепнула она Женьке. – Ну почему, – тихо ответил Женька. – Ты ведь сама не знаешь, как бы поступила на его месте. Это сложно, когда на тебя так давят. Нина ведь и сама хороша... Сашка чуть не захлебнулась рвущимися наружу возражениями, но тем временем фонариком завладела Ирка и уже начала рассказывать. Она не пила горячий чай, он остывал в сторонке, так что ей было рассказывать удобнее всех. Тем более, её очередь.
-- Вот вам родители говорили, что нельзя пить сырую воду? – начала Ирка с нудного морализаторства. – Наверное, всем говорят, только мало кто родителей слушается, правда? Была у нас во дворе девчонка, совсем безмозглая, вечно грязная ходила и в рот тянула всякую дрянь, хотя ей уже было лет десять. То камешек пососёт, то листья какие-то помусолит. Мама говорила, она умственно неполноценная. Лизкой её звали. Мы с ней всё равно играли, хоть и дразнили, но она не обижалась никогда. Бестолковая была, конечно, потому что родители алкаши, но вообще нормальная – играла честно, бегала быстро, не стукачила. Как-то раз мы пошли с ребятами к речке, а она у нас сами знаете, какая, в неё сто лет всякие химикаты сливают, ну и кто-то её подбил из этой речки попить. Она и попила, даже не поморщилась, только сказала, мол, вода странного вкуса, чем-то непонятным отдаёт. Да на эту воду смотреть страшно было, не то что пить. Но с Лизкой вроде как ничего не сделалось от этой воды, даже не пронесло по её словам, она и на следующий день гуляла во дворе. И следующую неделю. Мы ещё тогда подумали – наверное в этой воде даже микробы не выживают. Но только потом, примерно месяц спустя с Лизкой всё же странные вещи стали твориться. Началось всё с того, что она стала как бы зависать. Бежит, бежит, вдруг – раз – и встанет, как вкопанная на одном месте, как будто её выключили, или наоборот, как будто она прислушивается к чему-то. Но это ладно, потом она всё реже выходить на улицу стала, а если выходила, то по стеночке дома пробиралась куда-то к мусоркам и там рылась. Ни с кем не играла и разговаривать даже перестала почти. Однажды у нас мясо стухло, мама меня отправила выкинуть. Я к помойке подхожу, а Лизка вдруг как сиганёт на меня из-за ящика, а сама-то ещё грязнее, чем обычно. Только раньше Лизка тощая была, а тут поправилась сильно. На помойных харчах, видно. Ну я на рефлексе в неё пакет с мясом швыранула, а она его поймала и как давай его зубами рвать прямо вместе с пакетом. Меня чуть не вырвало, я бегом домой понеслась и наотрез отказалась мусор выносить. Во дворе все решили, что Лизка чокнулась, что, наверное, её папаша с мамашей так измордовали, что последние шарики выбили – они часто Лизку били, если она им водку не правильную покупала или сдачу замыливала. А потом Лизка и вообще перестала на улице появляться. И родителей её не видно стало. Зато на первом этаже, где они жили, начал запашок такой мерзкий распространяться. И с каждым днём он всё сильнее становился. Дышать невозможно, сперва к ним соседи долбились, только всё бесполезно – никто не открыл. Пробурчали из-за двери что-то невнятное и всё. Сначала все думали – в запой эти ушли, потом поняли, что Лизка при запое родительском в два раза чаще в магазин бегать должна. Тут уже слухи поползли, что родители по пьяной лавке дочку укокошили и что она теперь гниёт прямо перед ними, пока они пьют. А запах всё хуже и хуже, как будто там не один человек умер, а целое братское захоронение. В итоге вызвали милицию. Дверь вскрыли. Меня там не было, а брат старший мой – был. Он рассказывал, что когда дверь вскрыли, такая вонь ужасная встала, что милицейские уже эмчеэсников с противогазами вызвали, испугались, что какое-то химическое оружие работает. И вот что они в той квартире увидели: вся мебель в зал стянута, поломана, всё в тряпье и в мусоре, да в таком, который как нарочно по помойкам собирали – отборная гниль, продуктовая, тряпки грязные. На этом всём лежат два трупа, полуобъеденные – родители Лизкины. И как будто трупы эти такое гнездо образовывали – потому что в них повсюду дырки были наковыряны, а в дырках этих – длинные яйца лежали гроздями. Некоторые яйца вскрылись – а оттуда куча глистов вылезло и в трупы скорее. А Лизки нигде не было видно, только стоило первому эмчеэснику ближе, чем надо подойти к трупам, как на него Лизка сиганула – совсем чокнулась, покусала его, где достала. Как она там только не задохнулась. В общем, Лизку в дурку увезли, там с ней припадок случился – что ей только не вкалывали, только к ночи она умерла уже. А потом на вскрытии, когда череп вскрыли, нашли там огромный клубок живых червей, который полмозга занимал. Видно, это черви-мутанты из нашей речки были, она ими заразилась, когда попила, а они к ней в мозг попали и давай ею управлять – она и родителей своих, наверное, убила, чтобы червям было что есть и куда яйца откладывать. Так что не пейте вы, ребята, сырую воду, а то будет с вами как с Лизкой.
Сашке страшно не было, но противно – действительно чуть не до рвоты. Вот дура же Ирка такие истории рассказывать тошнотные. — Дементьеву, что ли? — вдруг спросил Женя. — Лиза Дементьева? — Д-да, — споткнувшись, ответила Ирка. — Тогда она, — подтвердил Женя. — Про неё же в газетах писали районных. Про червей и про убийство. Сашка диковато посмотрела на Женю. Даже если это было простое подыгрывание, звучало это как-то... нехорошо. Она была уверена, что этот рассказ Ирка выдумала, и даже порадовалась, что рассказы свернули со слишком правдоподобного русла. И тут, благодаря Женькиной фразе, они вернулись в него опять. После этого рассказа Маринка встала и пулей вылетела из палаты. Блевать, надо думать. Сашка бы посмеялась, но после Иркиного рассказа и ей расхотелось и есть, и даже пить. А Ирка, как ни в чём не бывало, стала пить свой остывший чай и есть оставшийся хлеб. Сашка была почти уверена, что Ирка специально эту историю рассказала. Женя передал фонарь от Ирки Сашке, пропуская свою очередь. Сашка даже немного расстроилась. Она решила на этот раз рассказать хорошую историю, чтобы реабилитироваться за провал прошлого круга, но из-за того, что Женя отказался рассказывать, не успела как следует додумать её. Но всё-таки фонарик приняла и начала: -- Третий и последний круг открыт! Сашка не знала, как это происходит у остальных, но сама она никогда не заготавливала истории заранее – они рождались сами, целиком, как вспышка. Рассказывая, она добавляла какие-то детали на ходу, так что иногда рассказ получался совсем не о том, о чём, казалось, был изначально в её воображении. Вот и сейчас она сделала короткую паузу, в ожидании озарения. Не повториться бы! Её не волновало, что слушателей почти не осталось – главное тут был Женя. – Всяко, когда вас первый раз посылали в лагерь, вы ехать не хотели, да? – Сашка посмотрела на Ирку и Женьку в поисках подтверждения. – Всякие ужасы себе представляли, что в лагере злые воспитки и вожатые, что дети, которые там уже были – издеваются над младшими, ну а может и ещё что похуже. И родителям, поди заявляли, что не хотите ехать, а они вам говорили, что в плохое место вас бы не отправили. Было такое? Ирка пожала плечами, Женька кивнул, чуть улыбнувшись. Сашка этим удовлетворилась: – Потом-то, конечно, оказывалось, что в лагере в принципе нормально. Только на самом деле не всегда. Под каждым городом есть специальный лагерь, куда детей отправляют не просто так, чтобы они там отдохнули или родителям отдыхать не мешали, а чтобы, короче... Чтобы их больше не было. Знаете, наверное, что не все родители своих детей любят, ну там пока дети маленькие, миленькие, ещё туда-сюда, а вот когда становятся подростками – тут уже прям ненависть может начаться. А в детский дом просто так не сдашь, не берут. Ну и для таких родителей специальные лагеря и открыли – родители платят кучу денег, отправляют туда своего ребёнка, а обратно он уже не возвращается. У этих лагерей везде подвязки есть, в милиции там, короче, в поликлиниках, в школах – этих детей никто не хватится, их как будто никогда и не было на свете. Только друзья помнят, но а что они могут? У меня в такой лагерь подругу отправили. Она оттуда сбежать смогла и мне много чего понарассказывала, потом к дальней родне уехала в другой город. Она всем рассказывала, но её никто не верил. Короче, у нас это лагерь «Космонавт», слышали поди, какой он навороченный, и как туда сложно попасть? В общем, родители моей подруги, Аньки, всегда хотели мальчика, только Анька у них единственным ребёнком была, никак у них второй не получался. А когда Аньке тринадцать стукнуло, мать её забеременела, ну и родила мальчика. Брата Анькиного. Анька говорила, родителей от неё после этого как отрезало. Да и она сама жару давала, устраивала им весёлую жизнь. Братца своего чуть в ванной не утопила, под машину норвила его пихнуть на улице... Короче, в прошлом году родители её в «Космонавт» и отправили. Сам-то лагерь небольшой, всего на два барака – по отряду в каждом, и на двадцать человек. Ну сначала ей даже нравилось – народ нормальный собрался, кормёжка – отпад, как в ресторане, палаты двухместные с сортиром, душ в каждой палате. Бассейн, теннисный корт, режима почти никакого. А потом народ начал пропадать. Перекличку в этом лагере никто не делал, только соседей начали недосчитываться. Утром просыпаешься, а соседняя кровать пустая, ну и с запиской – меня родители забрали, пока. Или там – я в соседний домик переехала. Или в соседний лагерь. Вроде бы всё нормально, но после десятой такой записки любой бы параноиком стал. Пара парней хотела сбежать, за территорию лагеря без проблем выпускали. Один вернулся, еле живой – говорит, по периметру люди с винтовками стоят, стреляют на поражение. В общем, этого раненного в лазарет положили, якобы родителей дожидаться. Ближе к концу смены, когда их меньше половины осталось, до Аньки очередь дошла и вот как – заходит она в душ, и тут пол раскрывается вниз куда-то. Хорошо Анька альпинизмом пять лет занималась, успела среагировать и за душевую шторку уцепиться – смотрит, под полом скат металлический гладкий, вниз ведёт. Дверь из душа подёргала – не открывается, ну она как была – в одном халате давай кое-как по этому скату вниз спускаться. Старалась не скатываться, говорила, очень трудно это было, но получилось. Скат этот дофига длинный был и скользкий, на много метров под землю вёл. Доползла она до самого низа, а скат этот заканчивался в небольшой комнате – ничего в ней не было, кроме каталки с ремнями и груды халатов в углу. Халаты – лагерные, душевые. Из комнаты этой дверь вела. Не заперта оказалась. Ну чего делать, Анька через эту дверь вышла и пошла тихонько по коридору. Говорила, холодно там было, как в морге, пол металлический, а она ещё босиком – зато шагов не слышно, а она сразу слышала, кто где ходит – как будто не так и много людей там было, где-то ходили, переговаривались. Коридор потом разветвляться начал, Анька решила всё время налево сворачивать, как в лабиринте. Самое стрёмное, что там прятаться некуда было – стены сплошные и всё, свет как в больнице – лампы такие специальные, дневного освещения, только в коридорах они очень слабо светили. Короче, сворачивала она, сворачивала налево, ну и свернула из коридора в большое такое помещение с металлическими ящиками. Там ещё холоднее было. А помещение тупиковое было, зашла она туда – слышит, шаги, кто-то по коридору идёт, ну она давай ящики дёргать, один открылся – там труп лежит. Морг это был, короче. А труп-то – девчонка из их отряда. Ну она не стала времени терять на обмороки и вопли, быстро нашла свободный ящик и туда залезла. Перележала, пока кто-то шарился по этому моргу, потом сама вылезла, пооткрывала другие ящики – нашла почти всех пропавших. Только у её соседки почему-то глаза зашиты были. Она по другим пошарила – у всех разные шрамы на теле, как будто их не вскрывали, а что-то вырезали. В общем, Анька сообразила, что их тут на органы пускают, ну и дунула оттуда скорее, надеялась, что выход таки найдётся и что особой охраны тут нет – явно не рассчитано, что кто-то лишний тут живым ходить будет. А на трупах даже ни колечка не оставили, ни цепочки, Анька хотела прихватить как доказательство что-нибудь. Но те гады позаботились обо всём. Ещё она сначала думала прикинуться трупом, чтобы её эти сами вывезли из подземелья, но потом до неё дошло, что трупы, скорее всего кремируют. Так что рисковать не стала. Короче, вырулила она из этой подземной анатомички – там правда охраны почти не было, от кого охранять-то? Вся охрана в лесу. Вышла за территорией лагеря, в лес, сначала там несколько дней пряталась, за охранниками следила, чтобы выбраться. В общем, улучила момент и всё-таки прорвалась. Добралась до дороги, попутку поймала и домой приехала. Рожи у родителей те ещё были. Но она молодец, даже не стала пробовать им что-то предъявить или доказать, вещи собрала, денег у них взяла и – сначала по подругам жила, а потом в Красноярск к тёткиной семье умотала. Но мы особо контакт не поддерживаем, так что не знаю, как там она. – Не добралась она до тётки, – спокойно сказала Ирка. Сашка так и подпрыгнула на месте: – Ты-то откуда знаешь? – процедила она. – Мы с ней в одну секцию ходили, – небрежно ответила Ирка. – Я-то как раз стараюсь с людьми контакты не терять, так что писала ей несколько раз, пока мне её тётка не ответила – сказала, не доехала до них Анька, что с ней – неизвестно. – Да, от таких так просто не уходят, – подтвердил близнец. – Точняк её на вокзале подхватили и распотрошили, как надо. Предки точняк настучали.
Сашка молча передала фонарик близнецу, хотя её разозлило вмешательство Ирки. Всё она врала, не знала она Аньку, просто решила подгадить Сашке. И этот мелкий ещё вякает, подпевала! Женька, к Сашкиному огорчению, вмешиваться не стал. Лёшка забрал фонарь. Он давно уже ёрзал на месте и поглядывал в сторону выхода. Сашка подозревала – хочет подсмотреть за Нинкой и Лысым. Какая-то часть Сашки тоже этого хотела. – Короче... Короче... – начал он, явно пытаясь сконцентрироваться на истории. – Короче, один раз мы вызвали это... Как его... – Пиковую Даму? – раздражённо попыталась подсказать Сашка. – Да не, этого. Серебряного гнома. – Никогда не слышала, – пожала плечами Ирка, отщипывая маленькие кусочки мякиша от оставшихся корок хлеба. – Ну и мы не слышали, поэтому и решили вызвать, – кивнул Лёшка. Мы с братом тогда ещё вместе ездили. Там был один пацан, Ванька Синий, он кучу всякой нечисти знал и как вызвать. И этого серебряного гнома тоже. – А чего он делает? – недовольно спросила Сашка. – Он серебро даёт, – пояснил Лёшка, глядя на неё как на дуру. – Серебряный же. Можно разбогатеть. Короче, мы залезли в пустую палату на втором этаже в нашем корпусе и там всё это делали. Чтоб его вызвать нужно что-то серебряное и кровь. У того пацана был серебряный крестик, мы его расплавили в банке жесятной, а потом сверху на это всё кровью прикапали. Он там прочитал какие-то эти там, заклинания, чо-та нарисовал там вокруг жестянки... Эта вся фигня надолго была. Так что мы оставили всё там и спать, короче, ушли.
Лёшка опять метнул беспокойный взгляд в сторону выхода. Сашку он бесил всё больше и больше.
– Ушли... короче, – рассеянно продолжил он. – Ну вот, на второй день пришли, а там в этой банке как будто бы тесто поднялось. Ну вот как будто плевок этот серебрянный – он типа тесто, и он поднялся в банке. Прикольно, короче. Тот чувак ещё что-то там почитал, порисовал и мы опять ушли. На третий вечер в банке что-то типа грибной шляпы оказалось – острой такой, конусом. И окна чуть-чуть светились белым. Мы аж думали, что спалят нас, но всем пофиг было. Короче, мы уже с Мишкой решали, как серебро будем сбагривать, чтобы на деньги его менять. В общем, на четвёртую ночь мы пришли втроём, а там в банке стоит фигурка человечка из серебра. Маленький ваще, в колпаке остроконечном. Рожа такая хитрая, мерзкая, улыбка гадская. И не движется совсем. Мишка даже решил, что тот парень, Синий, заготовку притащил, игрушку и нас дурил. Только когда мы уже совсем его бить собирались, гном этот, серебряный руку вперёд вытянул. А Синий взял и пожал ему эту руку. Ну и всё, зря он это сделал. Как давай орать и дёргаться, а гном этот ни с места. Я ломанулся ему помочь, а Мишка меня схватил, типа ты чо, больной, говорит, тикаем отсюда. Синий всё тише и тише вопил, пока мы вниз бежали... Только успели в свои кровати сигануть, как вожатые на шум припёрлись. Короче, сходили они наверх, а потом нас сперва в другой барак перевели на эту ночь, а утром в другой лагерь всех перевезли. И лагерь наш закрыли. Говорят, этот гном там до сих пор стоит, серебряным светится и ждёт, когда ему руку пожмут. Только там всё оцеплено, зона радиационной опасности.
Лёшка сунул фонарь Ирке и подскочил. – Я в сортир, скоро вернусь, – заявил он и выскочил из палаты. Сашка только зубами скрипнул. Но оставить пост, даже чтобы догнать Лёшку и накостылять ему, она не могла. И так все разошлись. Ирка передала фонарик Жене. Женя принял фонарик и начал свой последний на сегодня рассказ. – Когда я год назад был в этом лагере, к нам в середине сезона подселили мальчишку, которого вроде как родители за деньги пристроили в лагерь, потому что им ну очень нужно было куда-то уехать, а оставить сына оказалось не с кем. Новичок оказался нормальным парнем, хоть и был младше всех примерно на год. Быстро сошёлся с палатой, а мы с ним так и вообще стали друзьями. Потому что он, как я, любил страшные истории. Как-то раз мы с ним сбежали ночью с территории, чтобы полазать по фундаменту заброшенного дома, который был рядом с прудом. Потом бы напридумывали страшных историй об этом доме и всех пугали. В этом доме мы и нашли дневник, в котором описывались самые разные призывы самых разных существ. Дневник был не дописан.
Всё время, пока Женя рассказывал, он безотрывно смотрел на Сашку. А той с каждым его словом делалось как-то не по себе. -- Он явно был лагерным, но как оказался так далеко за забором, мы не знали. Мы притащили его в лагерь и весь остаток сезона развлекались как могли. В первый же вечер попробовали призвать гнома-матершинника. И у нас получилось. Тогда у Славика (так звали новичка) появилась идея записывать ход наших опытов в этом дневнике. Мы перепробовали всё, что только было там написано. К сожалению нашему, большинство призываемых норовило нас убить и покалечить. А нам-то хотелось уже чего-то крутого. Чего-то типа исполнения желаний и богатства. И вот, наконец, мы решили взяться за так называемый «Королевский призыв» — самый сложный и длинный ритуал из всех описанных. Он должен был призвать к нам Королеву Желаний. Хоть мы и не надеялись на успех, но сам процесс призыва нам понравился: семь человек в течение семи ночей должны садиться в круг и по очереди рассказывать страшные истории — не менее трёх историй за один круг. Если историй за круг окажется даже две — жди несчастья. Но у нас всегда было гораздо больше трёх историй на каждом круге. Начинающий круг назывался Главным и должен был произносить определённые слова при открытии круга. Тот, на ком круг кончался, был Замыкающим. Существовало ещё несколько правил: рассказывать все истории так, как будто они произошли с тобой, твоими близкими или рассказаны тебе очевидцем; не высмеивать истории; не перебивать рассказчика; не уличать его во лжи; не уходить, пока не пройдут три круга; обязательно есть и пить во время трёх кругов. Если всё это будет соблюдено, то придёт Королева Желаний, и у неё можно будет попросить всё, чего захочешь. В нашем призыве я стал Главным, а Славик — Замыкающим. Мы собрали ещё пятерых, которые согласились участвовать, и начали. Всё прошло гладко, и в конце девятой ночи к нам пришла Королева Желаний. Но оказалось, что она не просто исполняла желания, она сначала заставляла желать чего-то. И это-то «что-то» никогда бы не пришло в голову нормальным людям. Она могла внушить желание повеситься, отрезать себе ухо, есть червей. Королева питалась теми эмоциями, которые порождало исполнение этих желаний. Эмоции эти были тяжёлые и грязные, вызванные болью и другими вещами: страх, стыд, отвращение, отчаянье. Королева мгновенно забрала пятерых к себе в утробу, где они остались до смерти. Славик оказался предателем — Королева держала его в заложниках, чтобы он заманивал и поставлял ей новых жертв. Ведь старые не жили долго в условиях исполнения их смертельных желаний. Сам он был Главным прошлого Призыва. Так что Славик получил свободу в обмен на жизни наших приятелей и на меня. Если он с кем-нибудь когда-нибудь заговорит, напишет, нарисует о Королеве, то тут же умрёт. Родители и друзья не хватились никого из нас, потому что тела наши остались там, где и были. Они вели себя так, как вели себя мы. Но в течение года все умерли, кто как: самоубийство, болезнь, авария. А я оказался заложником вместо Славика. Теперь я должен искать тех, кто снова призовёт Королеву и освободит меня.
Сашку впервые прошиб холодный пот от истории, хотя она ясно понимала, что Женя великолепно придумал всё именно так, чтобы напугать. Молодец, ас! Только сейчас Сашка заметила, что пока Женя рассказывал, Ирка тоже куда-то ушла. — Понравилось? — спросил её Женя с улыбкой. У Сашки отлегло от сердца. — Супер, — выдохнула она. — Ну, здорово тогда, — сказал Женя. — Пойдём остальных поищем. Сашка спрыгнула с кровати и пошла к дверям палаты. Но за дверью обнаружилась совсем не общая открытая веранда отряда. Там было странное, небольшое помещение с пульсирующими, живыми стенами противного серо-розового цвета, с красными прожилками. В центре комнатки, повизгивая, истекая слюной и соками, совокуплялись, как животные, Виталик и Нинка, неподалёку от них играл с собственными кишками Лёшка. Он дебильно улыбался и мусолил их во рту. Совсем близко к двери стояло какое-то двухголовое склизкое нечто. Головы с томно закаченными глазами принадлежали Ирке и Маринке. Сашка молча и с силой захлопнула дверь. Всё это она успела заметить в какие-то доли секунды. Но стены вокруг двери в палате превратились в такие же живые и пульсирующие, что и за ней. Сашка отступила назад и упёрлась в Женю. Отскочила, обернулась к нему: — Ах ты, говно! — прошипела она, стискивая кулаки и попыталась броситься на него, но не смогла, из стены выросло щупальце и впилась ей в шею, удерживая и обездвиживая. Сашка взвыла от боли, потом захрипела. — Тебе легко говорить, — с лёгкой обидой сказал Женя. — Что мне, по-твоему, было делать? Я не мог тебе рассказать про всё, потому что Королева блокировала эту возможность во мне. Сашка увидела, как из его шеи, сзади тянется короткий, серый, пульсирующий шланг, который постепенно вытаскивается из Жени. Через пару секунд шланг упал на пол и втянулся в стену. Сашка почувствовала, что на глазах выступили злые слёзы. — Выход всегда есть, — заорала она. — Чтоб ты сдох, урод, ты мне нравился даже, я тебе верила! Она захлебнулась словами. Женино лицо исказилось на минуту и стало совсем некрасивым. — Я на тебя посмотрю. Ты ещё не знаешь, что она с тобой будет делать. А потом стены втянули его в себя — и он исчез.
***
Сашка загремела ключами в замке, скинула в тамбуре кеды и ввалилась домой. – Через полчаса у меня каратэ! – возвестила она домашних. Дома должна была быть только мама. – Тогда мой руки и марш обедать, – скомандовала мама. Есть и в самом деле хотелось зверски. Из кухни пахло выпечкой, Сашка плюхнулась за стол и потянула руки к тарелке с пирожками. – Руки-то помой, – мать шлёпнула её по рукам полотенцем. – Стыдоба, пятнадцатый год девке, руки перед едой мыть не может научиться. Сашка закатила глаза и пошла в ванную. Открыла кран и медитативно уставилась в зеркало. С отражением было что-то не то. Оно не отражало Сашку. Строго говоря, оно даже ванную не отражало. Пульсирующая розовость в отражении смутно напоминало Сашке о чём-то, но она не могла вспомнить. Тогда она перевела взгляд на текущую воду, в которой она автоматически мыла руки. Вода была тёплой, красной и липкой. Желудок требовательно заурчал. Но пирожков Сашка не хотела. Её как током дёрнуло. Она уцепилась за раковину. Руки были в крови, и медленно переставали напоминать нормальные человеческие руки – это были две корявые лапы с острыми когтями. Сашка подняла взгляд на зеркало. Из зеркала на неё смотрела звериная морда с её, Сашкиными, глазами. Очередной приступ дичайшего голода толкнул её на кухню. – Мама, беги! – попыталась крикнуть Сашка, но из пасти в зеркале вырвалось только низкое рычание. Голод стал нестерпим, Сашка шатнулась и, снеся дверь с петель, ломанулась в кухню. Со смесью ужаса, жалости и торжества – чьего-то стороннего, чужого, она наотмашь ударила мать по искажённому страхом лицу. Мать молча схватилась за разорванную щёку. Сквозь пальцы ливанула кровь, которая окончательно свела Сашку с ума. – Мама, беги, – повторила она и впилась матери в горло. Мать дёрнулась несколько раз, захрипела и обмякла. Сашка видела, как потухают её глаза, ей хотелось зарыдать, завыть, но голод заставил её выесть внутренности матери. Скоро домой должен был вернуться брат... Сашка проснулась от сигнала лагерной побудки. Теперь она ненавидела «Кристалл». – Тебе не надоело? – спросил Женя, сидящий на окне в палате. Женю больше никто не видел, разумеется, он тоже был просто частью иллюзий Королевы. – Нет, – скрипнув зубами, ответила Сашка, стараясь не смотреть на него. Женькин взгляд был слишком ласков, слишком участливо смотрел. Так и хотелось обнять его, поплакать и пожалеть себя. Хотя, надо сказать, больше он не представлялся Сашке таким уж гадом. Королева умела пытать. Физическая боль – это было меньшее и самое лёгкое из её арсенала. Сашка уже давно умерла бы от болевого шока, если бы не была частью королевы. Остальные умерли после первой же ночи. Королева заставила её смотреть. Сашка никак не могла помочь, не могла отвернуться, заткнуть уши. Это была первая пытка. Она показывала Сашке власть Королевы, требовала подчиниться. Но Сашка не испугалась. И этим обрекла себя на долгие ночи других пыток. – Ты понимаешь, что есть предел человеческим возможностям? – тихо спросил Женя. – Подумай, ради чего ты мучаешься? Ты ведь способная, талантливая, тебе жить и жить. Знаешь, Королева никогда не выбирает в помощники кого попало... Славик в свои семнадцать уже известный спортсмен. Меня без экзаменов приняли в школу при Большом Театре. Понимаешь, ты тоже всего добьёшься в жизни, Королева щедро платит. Всё, что тебе нужно – немного убеждения. Все эти дети, они никто, их жизни ничего не стоит. А наша – стоит. Хочешь, будем дружить дальше? Сашка закрыла глаза и тут же в памяти всплыло лицо Нинки перед смертью. Сашка резко села на кровати и схватила с тумбочки блокнот с наполовину вырванными страницами. Перечитала написанное вчера. Она каждый вечер писала одно и то же: «Я – Александра Королёва, 26.09.1989. г. Н-к, ул. Н-кая 55-58.5.08.2002 я попала в рабство к Королеве Желаний. Я не должна допустить призыва Королевы для того, чтобы...» – Нет, – резко сказала она. – Нет, наши жизни не дороже. И мучаюсь я ради того, чтобы того, что с Нинкой больше не произошло ни с кем и никогда. Женя исчез. Сашка вырвала из блокнота листок и изорвала его в клочки. Королева не позволяла оставлять следов, но записи помогали Сашке держаться на плаву. Женя был прав, есть предел человеческим возможностям, Сашке становилось всё труднее соображать, где реальность, где сон и какова её цель. Она старалась ни с кем не общаться, но это было сложно. После завтрака она ушла к границе территории, за футбольное поле, где они когда-то читали с Женькой дневник. Но её скоро нашли там. — Сашка, Сашка! — кричали девчонки из отряда «Ветерок», несясь от калитки. — Сашка, смотри, что мы нашли! Тетрадка! Там написано, как русалку вызвать! Давай вызовем, а? Сашка похолодела внутренне, но внешне равнодушно взяла у них из рук тетрадку, пролистала. На мгновение промелькнул на страницах портрет Жени. «Их жизни ничего не стоят». А потом сразу – Нинки. И Виталика. И Маринки с Иркой и Лёшки. «Ты такая же как я, – сказал голос Жени в голове. – Ты ведь убила их всех. Ты...» — Давайте её лучше сожжём, – сказала Сашка. – Поверьте, будет гораздо круче. Я слышала о таком ритуале. Она всем телом ощутила бешенство Королевы и злорадно улыбнулась. Хотя радоваться ей было недолго – до отбоя. Сашка не знала, сколько будет длиться это противостояние и сможет ли она вообще найти из него выход. Одно она знала точно: она выдержит или умрёт, разорвав цепь. Третьего не дано.
0
