Казанский вокзал. Жаркий июльский день. Я – на тот момент, проводник пассажирских вагонов – стою около своего плацкарта в белой рубашке, с бейджиком, на котором написаны мои инициалы и должность. Меня всегда охватывала гордость, когда я нацеплял себе на грудь этот бейджик, грудь выпячивалась вперед, плечи и спина выпрямлялись, и невидимая сила приподнимала мой подбородок кверху. Я был горд своей первой серьёзной работой, хоть она и была весьма тяжелой – морально и физически я выматывался очень сильно. Нахождение на посадке – одно из приятнейших занятий в профессии проводника, если, конечно, этому благоприятствуют погодные условия, а не минус сорок и сопровождающие их сосульки до пояса на носу или ещё какая-нибудь экстремальная ситуация – благо, мне не удалось познать такого удовольствия. Я посадил уже несколько человек. В этот раз людей было немного. Был чудесный день - без единого облачка, солнечный и с легким прохладным ветерком. Так и хотелось бросить ручку, блокнот, список электронных билетов, бейджик и рвануть куда-нибудь в парк, развалиться с книгой на травке в тени, или на пляж, искупаться. Не обращая внимая ни на что, погрузившись в мечтания я стоял до тех пор, пока не заметил, что на меня пристально смотрит ребенок, мальчик шести-семи лет. Он проходил мимо меня, держа женщину, видимо - маму, за руку, а та, в свою очередь, держала, похоже, что папу. Этот мальчик был в синей кепке, зелёной футболке, коротких шортах и сандалиях. Обычный мальчишка, немного похожий на моего брата того же возраста, но с каким-то странным взглядом, как будто он что-то хотел от меня. Мгновение мы смотрели друг на друга. И тут я улыбнулся, а он сразу же отвернулся в сторону движения. Я задумался о чем-то, и это продолжалось пару секунд. Потом мне захотелось ещё раз увидеть этого мальчика, не знаю почему. Я повернул с задумчивым лицом голову; мужчина, женщина и мальчик, идущий справа от них, были уже метрах в пятнадцати от меня. И в тот момент, когда я посмотрел на них, мальчик резко развернулся через плечо, начал махать мне свободной рукой, а на лице его была очень светлая и яркая улыбка, радость, причину которой я не мог понять. Он махал секунды полторы, потом отвернулся и пошёл как ни в чём не бывало. Я начал улыбаться, смотря ему вслед, на моих глазах появились слёзы. Со мной происходило что-то неладное. В груди у меня что-то очень сильно забилось, как птица, ударяющаяся об стекло, я думал, что грудь моя сейчас разорвется. Я не понимал, что со мной происходит. Он, этот мальчик, заразил меня чем-то таким, что и сейчас, вспоминая, птица в моей груди начинает снова биться. Неописуемая благодать, умиротворение наполнили меня. Этот мальчик, имя которого я даже не знаю, которого я больше не увижу, а если увижу, то не узнаю, запомнится мне навсегда.
и, сопровождающие их, сосульки до пояса на носу - запятые, вы взбесились?
без единого облачка, солнечный и, как вишенка на торте, с легким прохладным ветерком. - в крохотный текст не следует тянуть неуместные устойчивые выражения. к чему эти внезапные упоминания кулирании, да ещё в крайне скупом прочем контексте: людей посадил. немного. стою.
Этот мальчик был в синей кепке, зелёном футболке - -ей, но -ом. почему?
сюжет: я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть, не оглянулся ли я.
что изменилось бы от того, что записочка на манжетах стартовала бы с этого места: на меня, повернув в мою сторону голову, пристально смотрит ребенок ничего бы не изменилось. ну и нафига давать читателю ответ героя на его вопросы? читатель и так чувствует себя: а) неловко, потому что герой повествует о странной тяге к мальчику (Томас Манн, привет); б) неприкаянно - во всех этих повествованиях ни о чём (какая разница, кто герой по профессии?) и разговорах героя с самим собой, кончившихся вопросами себе и ответами себе.
признателен Вам. про профессию было написано, чтобы была более полная картина тяга к мальчику? Думаю, что я не точно выразил свои эмоции А на счет того, чтобы не закрывать поставленные мною же вопросы, Вы правы
0
