Вася шел на работу размашистой спортивной походкой. Погода выдалась солнечная, хотя асфальт еще блестел свежими лужами после ночного дождя. Высокий рост, широкие скулы, нос картошкой и уши – крупными кренделями - выдавали в Васе далекие рабоче-крестьянские гены, значительно перемешанные с соленой кровью могучего рабочего класса. Длинные руки и ноги с приятным аккуратным рельефом регулярно подкачиваемых мышц весело пружинили, иногда случайно все же сбиваясь с ритма и неопрятно вскидываясь. Короткий бобрик рыжевато-русых густых волос наводил на мысли о военном прошлом - особенно ровненькая квадратная оконтовочка стрижки на уровне третьего шейного позвонка. Вася и правда отслужил три года в армии, загремев туда прямо из экономического института, куда его заботливой рукой загнали любящие родители. Откровенно говоря, все четыре года экономического бакалавриата Вася мечтал поскорее взять в руки прохладный, тяжелый автомат калашникова или, на крайний случай, какую-нибудь завалященькую СВД, и садануть с душой по тетрадкам. Да так вот оно и сложилось по воле случая, а точнее – по воле преподавателя экономической теории Игоря Всеволодовича Загорского, ярого борца за хендмейд-лекции. Попал Вася в армию аж с последнего семестра, не дотянув до защиты диплома какие-то считанные месяцы…

Внешне могло показаться, что по дороге на работу Вася думал исключительно о работе – поставщиках китайской бытовой техники, программе учета закупок и продаж, папке с договорами на поставку еще и радио-деталей для завода в Екатеринбурге... Но на самом деле думал он о своем будущем. И не каком-то там карьерно-деловом, а самом что ни на есть личном – о новой бухгалтерше Маше, которая была младше его на пять лет и, по нелепому недоразумению, была беременна. Маша покорила его сердце с первой секунды, с первого мимолетного жеста, с первого слова. Она пришла к ним работать месяц назад. Просто вошла однажды утром и тихо спросила: «Можно?» И что-то такое невесомое, чистое, сладостное промелькнуло в этом слове, такое милое и ласковое, что Вася застыл на месте. А сидел он как раз в директорском кресле, работая за троих - шеф в командировке на Сейшелах. Вася быстренько принял Машу на работу, не глянув на ее заметно-выпуклый животик, и торопясь оформить все документы, пока она не растаяла в воздухе, как сон или мираж.

Прошел месяц. Маша продолжала старательно трудиться, оставаясь по вечерам дольше положенного. Она осознавала, какую щедрую милостыню ей подал Вася, взяв ее на работу. Она благодарно улыбалась и все больше отмалчивалась. А Вася таял с каждым днем изнутри, расползаясь сахарным желе по рабочим дням и пустым выходным. Без Маши они становились ненужными тоскливыми паузами. Вася не знал, как приблизиться к ней, как развеять всю это глупую ее благодарность, виноватость, зацикленность на своей обреченности. Он понимал – любой шаг навстречу вызовет еще большую виноватость и благодарность, а возможно и что похуже – какую-нибудь дикую пугливость. Ситуация была патовая, мысли топтались в глухом затхлом тупике, с надеждой поглядывая в небо. В роли неба выступали время, «авось» и житейское «само собой».

И вот вчера неожиданно она сама к нему сделала первый маленький шажочек – попросила помочь купить новый пылесос. Вася молниеносно сорвался с петель, слетел с катушек и от всей души помог, купив ей пылесос, утюг и еще на всякий случай мультиварку – в качестве бонусов за сверхурочные по вечерам. Ледяная стена начинала покрываться трещинами. Маша разговорилась и, сама не заметив, рассказала Васе, как ее обманул предыдущий директор, узнав, что она от него беременна. Он женат и, естественно, не хотел огласки. Никакие стенания, слезы, претензии не сломили страха за собственное благополучие. Вася погладил плачущую Машу по голове и чмокнул в выпуклый красивый лобик.

А сегодня Вася воодушевленно шагал по лужам и представлял себя, обнимающим живот Маши, ожидающим вместе с ней рождения малыша. Видения о семейном уютном счастье завораживали его и затягивали в розовые облака. Навстречу то и дело проползали мамаши с колясками, позевывающие и углубленные в себя, и он во всех видел свою ненаглядную, нежную, обожаемую Машеньку. Васе все острее - до боли в костяшках пальцев - хотелось найти этого гадкого урода, бывшего начальника Маши, и отметелить до кровавых мальчиков в глазах, сломать руку, отбить мозги, двинуть в зубы, чтобы почувствовал – за Машу есть, кому заступиться. И заодно чтобы не совал больше никогда свой уродский нос в ее драгоценную жизнь. Вася представлял себе расквашенную рожу обидчика и невольная победная ухмылочка чуть касалась его симметрично-тонких губ, а пальцы рук сжимались в кулаки.

Путь к работе пролегал через большой парк, заросший шиповником, малиной, кленами и старыми липами. В середине красовался фонтан, светящийся копной стремительных струй воды, искрящихся от удовольствия. Они сталкивались в центре и рассыпались мелким бисером в стороны, издавая звонкое бурление. Вокруг фонтана толпились другие мамаши - с подросшими карапузами, способными держаться на кривых ножках и радостно гукать, тыкая пальчиком в яркую водяную мистерию. Тут же под ногами мешались серые городские сизари, изображая сытость и независимость, но, в то же время, не теряя из поля зрения руки и сумки мамаш. Вася залюбовался малышней и остановился. Он наслаждался всем, что его окружало. Решение жениться созрело в нем как спелый грецкий орех на диком лесном орешнике. Оставалось лишь разбить Машины страхи и достать сердцевину – ее любовь! А она-то там точно пряталась, Вася это вчера понял.

Вася достал телефон и сделал несколько симпатичных снимков. Просто так – из эстетического удовольствия. Он продолжал млеть от счастья, строить планы и уже мысленно распределял гостей за свадебным столом. Прикидывая, сколько придется заказывать спиртного. Он не замечал попадающую на его светлые льняные брюки и белую рубашку мелкую водяную пыль, которая облаком окутывала края фонтана, превращаясь в прозрачную глазурь на мраморных боках. Вася вообще не замечал толком практически ничего.

Он не заметил и того, как из глубины липовой аллеи вынырнула пара: он - обрюзгший в вытянутых спортивных штанах, футболке не первой свежести, дня три небритый и давно не стриженный и, под руку с ним, она - в длинном зеленом сарафане, обсыпанном по всей ткани крупными нарисованными ромашками, подчеркивающими выдающийся вперед круглый живот. Он оживленно что-то объяснял беременной, которая занимала явно оправдательную позицию. Пара приближалась к фонтану.

- Я тебе еще раз говорю, - раздраженно и быстро говорил он, - Послушай меня. Ты хочешь, чтобы мы по помойкам пошли? Вместе с детем? Будет у меня работа. Я ж сказал – ищу!

- Ты на диване ее ищешь, а там ее не будет никогда! Мне тяжело, понимаешь? Я четвертый год работаю за двоих, чтобы прокормить нас обоих! А ты… Зачем было тогда заводить детей? О чем ты думал? Ты же обещал! А я поверила! И теперь что? – она отчаянно всплескивала свободной рукой, на ее красивом лобике то и дело выстраивались злыми линиями морщинки.

- Я всегда знаю, что надо и как лучше! Я мужчина, запомни это. Ты устроилась на работу. Тебе помогут, тебя пожалели. Ну и все! Молодец! Играй дальше бедняжку. И все будет шоколадно! – криво ухмыльнулся он, почесав небрежно ухо.

- Но это не может вечно продолжаться. Врать бесконечно невозможно. Рано или поздно меня просто уволят! – дрожавшим голосом, срывающимся на шепот, проговорила беременная. Ты не работаешь, я даже в декрет не смогу уйти, когда все откроется, и он поймет, что никакого злого шефа нет в природе!  Вся эта твоя легенда гроша ломаного не стоит. И потом – я не хочу врать, не могу… - начала заливаться слезами она.

- Сядь и успокойся, - резким движением усадив ее на ближайшую лавочку и плюхнувшись рядом, приказал он, Теперь они как миленькие отправят тебя в заслуженный декрет, ясно?

- Ясно, - утирая слезы, тихо сказала она.

- А я пойду работать скоро, ясно? – припечатал каждое слово к асфальту он.

- Ясно, - опять согласилась она.

Маша сидела на лавочке рядом с Валерой – гражданским мужем и отцом будущего ребенка, вечно безработным философом – и наблюдала, как тощий голубь прогуливался возле ее ног, ожидая чего-нибудь вкусненького. Она пять лет ждала предложения, ждала счастья. Мечтала об уюте домашнего очага. Ей пять лет мерещились амурчики, стреляющие каждое утро им с Валерой в сердце. И в конечном итоге она вынуждена устраиваться на очередную работу, манипулируя очередным добрым дурачком, чтобы снова одевать, поить пивом и кормить Валеру. Вася купил им мультиварку, пылесос, утюг, а Валера похвалил Машу за «женскую хитрость и рачительность»! И вот вроде бы шанс, Бог сжалился, умилостивился над ней. А может быть и не над ней даже, а над будущим малышом. Он послал ей Васю и сказал – иди и живи с ним счастливо! И надо идти, бежать, лететь к милому, удобному, влюбленному Васе. Надо! Но нет сил. Маша тут же представила себе брошенного Валеру в куче пивных банок, голодного и грязного. И ей стало жутко. Она прижалась щекой к его плечу, потом повернула чуть голову и поцеловала это плечо - свой тяжкий и родной крест, от которого не уйти.

Валера потянул жену к себе и начал целовать ее губы, впиваясь в них все плотнее. В это время мимо прошагал размашисто Вася, углубившись в свой телефон и рассматривая получившиеся фотографии детей у фонтана. Он выбирал из них самые удачные, чтобы на работе показать Машеньке…