I

В свете единственного в округе фонарного столба промелькнул старый волк. Фонарный столб раздражающе гудел, а яркий синий свет лампы слепил глаза. Волчьи уши, услышав гудение, опустились – каждый раз, когда старый волк Феодосий пробегал из мира людей в мир оборотней, он опускал уши, так по привычки, и еще, потому что фонарь гудел неприятно.    

Фонарный столб служил для окрестных оборотней загадочной дверью в их родной мир. Историю столба никто не знал. Но Феодосия не волновали, как сам он называл, бредовые выдумки – если есть дверь, так ею надо пользоваться. Необходимо просто в свете нащупать круглую ручку и повернуть ее – и все, ты в мире оборотней. Кстати, пользоваться дверью могли только оборотни, по той простой причине, что они видели фонарный столб и дверь, а другие, в их числе и человек, ничего не видели.

На дворе была зима. Феодосий, повидавший многое на своем веку, не припоминал настолько сильного мороза, от которого вот уже около недели замерзали жители обоих миров. Феодосий, может быть, и носил прекрасную, теплую и посидевшую в некоторых местах шкуру, но не отказывался и от одежды. Одет Феодосий был в порванный заячий тулуп, в спортивные темно-синие штаны с двумя полосками по бокам и с вырезанной сзади дырой для хвоста; на голове же волка лежала ушанка с дырками для ушей, на лапы он кое-как натянул черные валенки – зимой валенки для оборотней являются неотъемлемой частью гардероба, потому что они создают особую маскировку, которая позволяет оборотням находиться среди людей.

В общем, Феодосий походил на старого деревенского мужика, того мужика, который любил выпить и байки рассказать. В соседней деревушке, откуда добирался Феодосий, его принимали, как своего - как старого деревенского мужика. Встречая оборотня, мужики кричали: «Эгей, иди к нам, выпивать будем и греться!» Феодосий не ходил, только рычал в ответ. Мужики, пятясь назад, с ужасом глядели на Феодосия и шептались: «Бедный мужик, вот до чего жена довела!» А когда волк уходил, мужики, налив в стаканы самогону, говорили тост: «За того мужика, которого жена довела!» И, напившись, пели песни, тоже про мужиков, которых жены довели.

Но Феодосий был одиноким волком - без волчицы и без стаи. А из песен он предпочитал вытье на Луну.

Открыв невидимую дверь и оказавшись в мире оборотней, Феодосий осмотрелся – все было так же, как и в мире людей, но человеком здесь не пахло. «До чего запах-то противный!» - вспоминал оборотень и чахнул. «Ах, противный» - повторил он.

Феодосий свернул с дороги на узкую тропинку, уходившую в лес. С наслаждением вдыхая морозный воздух, волк чувствовал колющий холод в груди. Усы Феодосия от небывалой погоды покрылись инеем. Его длинные, как стрелы, уши немного замерзли, но Феодосий привык - не прятать же их, а то можно ничего и не услышать. Тут волк, как раз, левым ухом уловил чей-то шорох на лысом дереве. «Птица», - подумал Феодосий и принюхался. Нет, не птица – это был Филимон. Оборотень, сощурив желтые, как две луны, глаза, присмотрелся: на дереве, похожего на сосульку, виднелась огромная черная тень. Вдруг она ухнула.

- Добрый вечер, - сказал хриплым голосом Феодосий. – Это я!

- Кто - я? – спросила тень глухим голосом.

- Ну, Феодосий.

Тень наклонилась чуть вперед, и показались большие глаза филина. Хлопнув веками, тот проговорил:

- Вижу. Куда путь держишь?

- Я? К Велеславу держу, - сказал Феодосий и почесал свою волосатую шею.

- Думаешь примет он тебя? – спросил Филимон.

- Примет, примет, - уверенно ответствовал волк.

Филимон, как свойственно филинам, покрутил головой, пристально глядя на волка, и, моргнув, снова ухнул. Потом сказал:

- Ладно, ступай, Феодосий. Но Велеслав сказал мне: «Не пускай старика без человека!» А ты, я вижу, опять без него пришел. Не хорошо поступаешь, не хорошо…

Феодосий зарычал.

- Не твое это дело! Сиди себе на ветке, и делай свою работу, а я буду делать свою!

Филимон засмеялся.

- Так я свою делаю, делаю, а ты что-то не очень стараешься!

Феодосий ничего не сказал. Отвернувшись от надоедливого филина, он оперся передними лапами на снег, приподнял хвост и, оттолкнувшись валенками, побежал на четвереньках. Как Феодосий научился бегать в валенках на четвереньках, он даже сам не знал. Филимон на прощание ухнул Феодосию и подумал – не получится у волка, не получится.

Старый волк бежал уверено, высунув розовый язык, а из его пасти выходил пар. Иногда, когда поднимался ветер, Феодосий, замедлив бег, придерживал лапой свою шапку - жалко будет, если унесет. Потом волк сбавил темп, потому что устал. «Старость, старость» - думал Феодосий.

Деревья-сосульки разошлись, и Феодосий очутился на полянке. Снег здесь был не глубокий. Волк, встав на задние лапы, на валенки, широким шагом стал проделывать себе путь. Недалеко, где-то на середине полянки, показался иной фонарный столб, который освещал избу. Вокруг избы толпились другие оборотни. «Ну, наконец!» - успокоился Феодосий.

Кого только не было у избы: и волки, и лисы, и вороны; кабаны, медведи, совы, и еще много других обитателей загадочного мира. Все они походили на людей – в тулупах, шинелях, в шапках, а некоторые, решив отличиться по особому, прикрыли голову советской военной каской, времен Великой отечественной; безусловно, все были в валенках, и каждый о чем-то переговаривался. Когда пришел Феодосий, оборотни разом обернулись. Его появление застало всех врасплох. С недоверием посматривая на волка, оборотни следили за каждым его движением. Феодосий сконфузился и подумал: «Чего это они?»

Хыкнув себе на лапы, чтобы согреть их и игнорируя недружелюбные взгляды, волк поднялся по ступенькам и без стука вошел в теплую избу. Внутри пахло кошками. «Опять готовят кошатину – думал волк, - не люблю кошатину!» Пройдя узкий коридор, оборотень оказался в комнате, напоминавшую кабинет. В середине стоял письменный стол; на столе лежала одна единственная ручка и чистый лист бумаги. Все было аккуратно сложено, как будто кто-то заранее для чего-то подготовился, убрав все лишнее со стола. Перед столом стоял табурет. Феодосий подумал, наверное, придется садиться и, сняв ушанку, присел. В комнате было пусто, но уютно. Несколько свечек, расставленные по углам, создавали мрачную атмосферу.

Появился Велеслав – медведь-оборотень. Тучный, наевшийся на зиму, медведь, метров двух ростом, и одетый в красную рубаху, опоясанной широким кожаным ремнем с золотой бляхой в виде символа оборотней - Луны. Велеслав снисходительным взглядом окинул сидячего волка-старика, а тот, показав лапу, поздоровался. Велеслав молчал – видно было, что он чем-то недоволен, и, тем более, недоволен присутствием Феодосия. Втянув живот, медведь пролез к столу и присел на табурет. Табурет скрипнул, и казалось, что ножки его вот-вот разломаются.

- Ну! – басом начал Велеслав. – Я тебе внимательно слушаю.

Медведь подергал круглыми ушками, показывая, что он готов слушать.

А Феодосий молчал – забыл для чего сюда пришел, и забыл, что хотел сказать.

Медведь вздохнул.

- Человека принес? – спросил он.

- Нет, - ответил Феодосий.

- Почему?

- Не могу.

- Почему?

- Не знаю, не могу…

- Тогда на кой черт, ты нам вообще нужен?! – рявкнул на него медведь. Феодосий подпрыгнул, а ушанку свою крепко прижал к груди, как будто эта шапка могла его защитить.

- Ну зачем, зачем ты нам нужен, вот скажи мне?! – продолжал кричать Велеслав. – Ты – оборотень! И что должен делать? – медведь повернул к волку правое ухо, чтобы тот ответил ему.

Феодосий сглотнул.

-  Приносить в жертву человека в честь великого праздника Луны! – отчеканил волк.

- Вот, - одобрительно сказал медведь. – А почему не приносишь? Неужели передо мной сидит великий охотник-оборотень, про которого я ребенком в книжках читал – тот, который терроризировал деревни и даже города!

«Давно это было…» - вспомнил волк.

- А сейчас? - подняв могучую лапу, спрашивал медведь. – Что сейчас? От тебя ничего не осталось, ты дряхлый старик, от которого толку нет, и который, - он снова повысил голос, - идет против законов оборотней! Как ты смеешь так поступать?!

Феодосий поразился.

- Я… не... – начал  было он, но Велеслав перебил его.

- Не оправдывайся! Мне все уже сказали.

Медведь пошарил в ящике стола, достал оттуда какую-то фотографию и швырнул ее в морду Феодосия. Феодосий моргнул от такой неожиданности, но не обиделся, а фотография упала на его колени. Это была обычная черно-белая фотография, пожелтевшая по краям. На фотографии красовалась маленькая девочка, лет шести-семи, в кружевном платьице, с бантиком на голове; в руках она держала мячик и улыбалась. Увидев ее, Феодосий занервничал.

Тем временем, Велеслав закурил, не пойми, откуда взявшуюся, папиросу.

- Ну? – спросил он. – Твоя?

- Моя, – дрожащим голосом сказал волк.

- Так в чем проблемы?

Феодосию было тяжело говорить – он то решался, то не решался дать честный ответ главе оборотней. Сейчас он постарался объяснить.

- Не могу я ее так взять и просто принести… а вы ее... – это все, что он смог сказать.

Велеслав внимательно посмотрел на волка. Потом медведь зевнул. Его пасть была такая широкая, что туда могла поместиться голова младенца.

- У тебя точно с башкой проблемы, - не стесняясь, сказал медведь.- Ты пришел сюда и говоришь мне, что не можешь принести ее, почему?

- Жалко… - шепотом сказал волк.

Велеслав подумал, что ему показалось.

- Чего?

- Жалко мне ее! - уже громко сказал Феодосий.

Медведь вытаращил на него глаза. Из его приоткрытой пасти неожиданно выпала папироса.

- Я слышал, что у людей к старости с головой проблемы бывают, - начал спокойно медведь, - Но ты же оборотень! Тебя, что по голове стукнули что ли?! Ты… ты… идиот, понимаешь?! Что ты говоришь? Что ты говоришь? – медведь схватился за голову. – Я такое впервые слышу…ему ее жалко! – Велеслав злобно поглядел на волка.

Волк занервничал пуще прежнего.

- Убирайся! – рявкнул на него Велеслав. – Не хочу я тебя видеть!  

Феодосий не стал задерживаться и живо поднялся с табурета и направился к дверям выхода. Медведь на прощание крикнул:

- Помни, Феодосий! Если завтра не будет девчонки, ты сам знаешь, какая участь тебя ждет! Ты знаешь!

Феодосий, прикрыв голову ушанкой, вышел.

На темном небосклоне среди звезд плавала полная Луна. Луна освещала волчью морду так нежно и приятно, словно пытались утешить Феодосия, сказать: «Не расстраивайся волк! Не слушай медведя!» А волк и не слушал Велеслава.

На улице никого не было – вся собравшаяся сволочь разошлась. Одни полетели ловить людей, другие побежали, а третьи уже готовили людей к великому Празднику Луны. Феодосий размышлял, на кой черт нужны все эти приготовления для Луны, которая просто кружится вокруг, и больше ничего не делает, зачем затрачивать столько сил, дорогих сил на то, чтобы поймать человека и съесть его, воя на Луну; лучше уж просто, думал старый волк, выть на нее, без человечишки, посвятить ей песню, или стихотворение. Хотя можно и вообще не выть, но, все-таки прекрасна она - желтая, круглая Луна! Она спокойна, ничего не ждет, и ей ничего не надо!

Только сейчас Феодосий заметил другого волка, сидевшего на ступеньках спиной к нему. Он шевелил левым порванным ухом, словно отмахивался от кого-то. Старый волк узнал друга и обрадовался встрече. Феодосий подошел и нежно похлопал его по плечу, тот обернулся и застыл, как статуя, в удивлении; ну надо же – какая встреча! Он привстал, осмотрел Феодосия, похвалил его – сказал – одет по последней моде, однако! Феодосий засмеялся. До чего прекрасно встретить старого друга, думал он, да еще какого друга! Оба  виляли хвостами.

- Я полагал, что ты исчез! А ты, однако, во какой! – говорил тот волк.

- Я тоже тебя очень рад видеть, Ипполит! – воскликнул Феодосий. – Вижу, твое ухо не заросло еще? – пошутил он и подмигнул.

- Э… - махнул лапой Ипполит. – Не заросло, не заросло. Хотел протез поставить, но мой щенок-внук сказал: «Ты дед, чего это? Как же я тогда смогу любоваться твоим раненным в бою ухом. Когда я смотрю на него, мне хочется быть таким, как ты! Сильным, смелым и людишек похищать и пожирать!» Ха-ха! Во какой внук у меня!

При словах  «пожирать людишек» Феодосий почему-то затревожился.

- Ну, а ты как? - спросил Ипполит.  

Ипполит был, как и Феодосий, волком-оборотнем от рождения, а не укушенным. У таких волков мало чего человеческого оставалось, но, тем не менее, они выглядели почти как люди. Ипполит был черного, как смоль, цвета. На его макушке и морде уже появились  серебряные нити. Ипполит всегда славился своей силой и ловкостью среди врагов, а в стае он отличался обаянием и выдающимися лидерскими способностями. Ипполит был могуч, наверное, он смог бы и жирного медведя Велеслава уложить и перегрызть ему глотку. Одежды на Ипполите почти не было, за исключением драных штанов. Истинный волк, подумал Феодосий.

- Я? Ну потихонечку…все путем…

Ипполит порадовался.

- А стая у тебя есть? – спросил он, глядя на Феодосия сверкающими глазами.

- Хм… нет, - признался Феодосий.

Такая новость расстроила Ипполита.

- Да? Ну, хоть волчица, внуки то, наверное, есть?

- Нет.

Ипполит удивился.

- Как так? Никого нет?!

- Нет, - спокойно сказал Феодосий.

Ипполит замялся.

- Э… а чем ты в жизни занимаешься?

- Да ничем, просто живу, вою на Луну и еще всяким занимаюсь, - приврал волк.

Волчья интуиция подсказывала Феодосию, что разговор ни к чему хорошему не приведет. А Ипполит подумал: «М-да… чего это с ним? Может, болеет или обидел кто? Надо ему помочь!»

- Слушай, - начал Ипполит, - если у тебя так все плохо, ты не стесняйся, скажи мне, и я могу тебя принять в стаю, будешь с нами! Молодую волчицу тебе найдем! У тебя, я уж надеюсь, там-то все в порядки? – он подмигнул.

- Порядок, - сказал Феодосий, и это была правда, потом сразу добавил, - но спасибо за приглашение, я один.

Ипполит обиделся, но не показал этого.

- Ну, смотри сам, если что – я всегда рад! Ладно, слушай, давай мы с тобой выпьем кошачьего супа, и вспомним нашу молодость! А? Давай?

Феодосий не хотел разговаривать и пить кошачий суп, но приятелю отказать не мог.

- Давай!

Ипполит открыл железную банку толстым когтем, похожим на птичий клюв, и, вдохнув с наслаждением аромат кошатины, стал жадно попивать, рассказывая приключения из молодости. Пил суп только Ипполит, а Феодосий делал вид, что пьет. «Ах времена, - думал Феодосий, - когда я прыгал высоко, от погони людишек скрывался быстро, хватал одной рукой человека и отшвыривал его на метров десять, а то и на двадцать, а в конце съедал его… Почему я их ел, людей? Разве без них не смог бы обойтись? Сейчас не ем же».

- Помнишь, как мы с тобой, - рассказывал Ипполит, – двух баб поймали. Они визжали, ооо, ужас! У меня до сих пор уши болят! Разделались мы с тобой с ними быстро, особенно ты! Даже мою долю хотел забрать, ха-ха!

«Ел людей я много, - думал Феодосий, - каждый день ел, а на праздник Луны приносил мешками их. Зачем я ел, ох, зачем? Неужели я настолько был одурманен Луной, поклонялся ей, выл противным воем на нее, и съедал в ее лучах человека… Так отвратительно! Зачем вообще мы поклоняемся Луне, разве что-нибудь изменится, если не будем поклоняться?»

- Слушай, - перебил Феодосий Ипполита, - а ты воешь на Луну?

- Конечно вою! Спрашиваешь! Странные вопросы задаешь, - Ипполит допил кошатину и рыгнул. «До чего хороши кошки» - подумал он. «Ой шерстка в банке – это к удачи!» - воскликнул Ипполит.

- А я не вою, - признался старый волк.

Ипполит отложил в сторону банку и обиженно посмотрел на Феодосия.

- Шутишь, да? Не смешная шутка, не люблю такие шутки, - злобно сказал Ипполит.

- Я не шучу! Я не вою на Луну так, вот уже, наверное, лет пять, и не убиваю людей – и чувствую себя прекрасно! Даже лучше! И Луна не гневается на меня, она исчезает за облаками и появляется вновь, и будет еще очень долго появляться и исчезать – ей не нужны жертвы. Луна - она просто Луна, понимаешь?

Когда Ипполит слушал его, то не верил каждому слову. В умной, но суеверной голове Ипполита не было места таким мыслям. А теперь, когда его товарищ, с которым он прошел огонь, воду и медные трубы, говорил такое, Ипполит чувствовал себя так, как будто его окунули во что-то грязное, омерзительное и скользкое.

Ипполит вскочил, а банка с кошатиной упала в снег.

- Ты что говоришь?! Ты что говоришь?! – кричал он. – Немедленно возьми свои слова обратно!

- А зачем их брать обратно, когда это действительно правда, - сказал Феодосий.

Ипполит не верил ушам.

- Да ты… ты с ума сошел! Я своим внукам рассказывал о тебе, показать тебя хотел, а ты сидишь себе спокойно и оскорбляешь Луну, как ты можешь?! Не хочу я такого волка показывать, отвратительный волк! Немедленно извинись на коленях перед Луной, пока она смотрит на тебя! Извинись!

Феодосий молчал и не извинялся. Потом сказал:

- Ты мне друг Ипполит, и я не хотел тебя обидеть. Извини. Но это правда, правда, что я говорю. Я не хочу больше убивать людей! Понимаешь? Зачем нам это делать? Поклоняться Луне, которая просто вращается вокруг и больше ничего; зачем столько сил, времени отдавать, когда вокруг столько много прекрасного есть! Зачем? Зачем нужны все эти церемонии перед Луной - противное вытье, поедание человека? Зачем эти церемонии? Луна – она просто Луна! Ты не находишь в этой фразе смысл, какой же прекрасный в ней смысл… - когда Феодосий говорил, он вспоминал девочку на фотографии.

От таких слов сердце Ипполита чуть не разорвалось – нет, не потому что ему были противны услышанные слова, а потому что он потерял друга.

- Убирайся, - сказал Ипполит, стоя спиной к нему и двигая разорванным ухом. – Я не хочу тебя видеть, я не верю, что ты тот Феодосий, которого я знал. Ты тряпка!  А тот Феодосий был настоящим волком! Уходи!

Феодосий понял Ипполита и не стал возражать, но все-таки, чувствуя обиду, он жалел, что так вышло. «Вроде друг, - думал Феодосий, - почему не захотел выслушать меня, ну почему?»

- Прощай, - сказал Феодосий, смотря на широкую спину Ипполита.