— Данилевский отдел полиции, дежурный Трутнев, слушаю.

— Ало? Я в милицию попал?

— Так точно, кто говорит?

— Меня зовут Дамир, мне страшно… Мама с папой сильно ругаются…

— Так, дружище, не волнуйся, говори адрес.

— Я-я-я… Я… мама... папа… они сначала сильно ругались. А потом… мама кричала, кричала, но больше не кричит…

— Не плачь, мы уже едем, скажи свой адрес и спрячься.

— Там кто-то идет, пап ты?

— Адрес! Адрес, малыш!

— Пап?... Ты чего… Заберите меня отсюда!

Здравствуй дорогой дневник! Вот и снова начинаю вести тебя! Уже третий раз. Прошлые не сильно получались, потому что я вечно их бросала и теряла. Но с тобой такого

не будет! Я обещаю. Сегодня чудный день, дневник. Знаешь почему? Потому что у меня появиться братик, или сестричка, хотя я очень хочу именно братика, а вот сестру, что-то нет, но мама и папа еще не решили, кого брать из детского дома. Надеюсь, что они возьмут мальчика, только что бы не совсем маленького, что бы уже понимал, как играть в куклы. А мне, дорогой дневник, кстати на прошлой неделе исполнилось 10 лет! Мама с папой подарили мне очень красивую тетрадь с замочком, поэтому я и решила опять вести тебя…

— Тань, — низкий отцовский голос вырвал Таню из объятий мягких детских мыслей, — хватит писать в машине, зрение посадишь. И к тому же мы уже почти приехали.

— Да, сейчас, пап, — отозвалась она, выводя очередную ровную петельку стройной прописи.

Коротко свистнули тормозные колодки. Машина плавно остановилась у высокого металло-кирпичного забора городского детского дома № 8.

Накрапывал дождик. Редкий и истощенный, после недавнего ливня, он неприятно постукивал по крыше папиной машины. Осенний ветер, холодный и упрямый, забивал багрянец опавших листьев в желобки уличного ливнестока.

Выйдя из машины Таня поежилась. Неприятная октябрьская зябкость прошла сквозь длинную розовую курточку маленькими иголками холода.

— Боишься? — спросила Таню мама, нагнувшись, и поправляя Танин осенний шарфик.

— И чего же мне бояться?

— Ну как же? Мы возьмем в семью нового человечка, который станет твоим братиком или сестричкой. Теперь все наше внимание будет направлено не только в твою сторону. Тебе придется делиться и уступать. Нести ответственность за нового члена семьи.

— Не боюсь, — улыбнулась Таня, — вы же знаете, что я давно просила у вас братика.

— Или сестренку, — поправил ее папа, закрывая машину.

— Или сестричку, — повторила Таня скривив мордашку.

Миновав широкую железную калитку, они попали на большой двор, выложенный разноцветной плиткой. Двор был пустынным. Таня подумала, все обитатели детского дома прятались сейчас внутри большого П-образного здания, спасаясь от дождя.

Во дворе Таню с родителями приветствовали только шелест хвои вечнозеленых сосен, и скрип качелей детской площадки, стоявшей под сенью старинных деревьев.

Когда они попали внутрь детского дома, их встретила приятная женщина. Слегка полноватая, она носила серый пиджак и длинную юбку в пол.

— Здравствуйте, сказала, женщина, улыбаясь, — мы уж думали вы не приедете, такая погода…

Когда они поздоровались в ответ, Таня узнала из разговора взрослых, что женщину зовут Вера Викторовна, и она — директор детского дома.

— Ну мы же с вами договорились на сегодня, — начал папа, — да и больше не хотелось откладывать это дело.

— Чудно, — Вера Викторовна сложила полные руки на груди, — вы же смотрели личные дела детей? Что можете сказать?

— Смотрели, — ответила мама, — но мы до сих пор не приняли решения. Хотелось бы все-таки взглянуть на ребят лично, может тогда выберем кого-нибудь.

— Конечно, — улыбнулась директор, — пройдемте в главный зал. Пообщаетесь с детишками.

Главный зал детского дома во многом напомнил Тане холл ее собственной школы. Как и в школе, здесь у стен стояли длинный железные лавки. Как и в школе, углы зала зеленели от многочисленных больших, и не очень, комнатных растений. И конечно же, как и в школе, на стенах пестрели разноцветными детскими рисунками, художественные стенды и стенгазеты.

Единственным, чем этот главный зал серьезно отличался от школы, были огромные, словно глаза сказочного великана, арочные окна, ведущие на внутренний двор здания. За окнами, усилившимися ветром и дождем бесновалась осень, клоня тонкие березки к земле.

Представив каково вне здания, Таня невольно поежилась, но мамин не громкий оклик выдернул девочку из холодных лапок фантомного озноба.

Дорогой дневник! Это опять я. Мы торчим тут уже целый час! Мама с папой все еще смотрят детишек. А я решила посидеть на скамеечке, написать что-нибудь. Тетя директор показывает маме с папой и совсем малышей, и больших детей, почти таких как я. Вот только мне почему-то, никто из них совсем не нравится. И еще тетя директор рассказывает про них всякое, нахваливает, говорит какие они все послушные молодцы. Да только она так говорит, что аж спать хочется. Я даже свою учительницу чтения вспомнила, Лидию Петровну. Лидия Петровна как начнет что-то говорить, так я засыпаю! Ей богу и этой тете директору и Лидии Петровне только сказки на ночь и рассказывать, я думаю от них ну очень хорошо спаться бу…

— Привет.

Таня вздрогнула, подняла взгляд от исписанных ровной прописью страниц тетради.

— Привет, — сказала она, удивленно хлопая глазами.

Перед ней стоял, маленький мальчик. Пухленький и коренастый, он был одет в полосатый свитер, и мешковатые брючки. На широком лице нездорово-бледного цвета блестели большие карие глаза, их оттеняли не менее большие круги, из-за которых мальчик выглядел крайне не выспавшимся. У ребенка были аккуратно стриженые тёмные волосы, при этом над правым виском виднелся участок абсолютно седых волос, величиной примерно с монетку.

— А что это ты там пишешь? — Спросил мальчуган.

— Это мой дневник, я записываю туда все что думаю.

— Грушевый свет янтаря разрежет палец неба.

— Чего? — Таня широко раскрыла глаза от удивления, — чего ты сказал?

— Я говорю, понятно, — улыбнулся мальчик, — мне нравится твоя тетрадка. Хочешь познакомиться? Меня зовут Дамир, мне семь лет.

— Дамир? Какое чудно́е имя, — ответила Таня, решив, что странные слова ей послышались.

— Не правда! Имя как имя! — недовольно скривился мальчик, — а тебя как звать?

— Таня! А что это у тебя тут? — спросила Таня тыкая пальчиком в участок белых волос на голове мальчика.

— Это родимое пятно. Из-за него волосы и белые. И еще меня из-за него другие дразнят! Дедом называют.

— Ну умора! Дедом! — засмеялась Таня.

— Только ты меня так, пожалуйста, не зови, а то мне обидно. Хорошо?

— Хорошо, — улыбнулась девочка.

— О, уже познакомились! - сказала Вера Викторовна.

Таня вздрогнула, когда рядом вдруг возникли мама с папой, в компании заведующей детским домом. Она так увлеклась разговором со странным мальчиком, что даже не поняла, когда взрослые успели приблизиться. Дамир же особого удивления не выказал. Он перевел взгляд своих тяжелых сонных глаз на Таниных родителей.

— Ну как, вы друг дружке понравились? — Продолжила директор.

Дамир улыбнулся, и робко кивнул, Таня улыбнулась тоже.

— Я не помню, что бы мы смотрели личное дело этого мальчика, — сказал папа.

— Он, — замялась, Вера Викторовна, — новичок, только что прошел курс детской психологической реабилитации, и сразу попал к нам.

— Реабилитации? — озадаченно спросила мама.

— Да, отойдемте, я поясню.

Взрослые сдвинулись ближе к выходу из главного зала. Этого было достаточно, чтобы Таня не смогла расслышать разговор.

— Покажешь, свою тетрадку? — Спросил Дамир.

— Т-с-с-с! Я пытаюсь слушать чего они там говорят!

— А… Так я сам тебе расскажу. Вера Владимировна говорит, что стало с папой и мамой.

— Твоими? — Таня с интересом взглянула на мальчика.

— Да-а-а-а... Рассказать?

— Конечно!

Дамир присел рядом с Таней, свесив коротенькие ножки с металлической скамьи. Он опустил глаза, уставившись в желтый линолеум и беспечно заболтал ногами.

— Мама с папой поссорились, — начал он так, будто рассказывает старую сказку, — а потом мама зарезала папу ножиком из кухни, пока он спал, и зарезалась сама. А я смотрел, — мальчик перевел взгляд на Таню, его глаза были лишены эмоций. Пусты, словно глубокие сквозные отверстия.

— Они правда так сделали? — медленно спросила Таня.

— Правда. Их больше нет, а я не знаю почему. Я скучаю, — Пустые глаза мальчика выдавили из себя тонкие ниточки слез, — Они ничего мне не сказали, я ничего не понял.

Таня почувствовала, как что-то липкое и мерзкое, холодной змейкой поднимается снизу живота. Что-то ползло все выше и выше, отражаясь на детской коже тысячами колючих мурашек. Это был страх. Страх от слов маленького мальчика. Слов, пошатнувших весь ее хрупкий мирок, выстроенный гибким детским сознанием, с оглядкой на родительскую любовь. Первый раз в жизни Таня подумала о том, что мама с папой могут исчезнуть. Исчезнуть быстро и жестоко. Могут разрушить друг друга своими собственными руками. Ей стало страшно.

Таня взглянула на родителей, отчасти для того, чтобы удостовериться, что они здесь, что они существуют, и никуда не исчезли. Они были здесь, слушали беззвучный рассказ директора детского дома. Лицо папы было напряжено, брови нахмурены. Он крепко обнимал маму, прижимал к себе. Мама слушала, прикрыв рот ладонью. Изредка, свободной рукой она протирала щеки, и Таня поняла, что мама плачет. Слезы матери стали комом в Танином горле, и она почувствовала, что и сама вот-вот расплачется. Это чувство пропало почти сразу, как только она увидела приближающихся родителей.

— Собирайся, малыш, — улыбаясь сказал папа, обращаясь к Дамиру, — мы едем домой.

***

Дорогой дневник! Сегодня 5 октября! Дамир живет с нами уже второй день. Мы его теперь Дамиком называем. Он очень классный и смешной, хотя часто очень скромничает, но мне нравится играть с ним. Я очень удивилась, когда мама с попой решили взять его домой, но папа мне объяснил, что это потому что им стало Дамиком очень жалко, и они решили сделать так что бы он забыл о всем том… нехорошем, и был счастливым.

Дорогой дневник! Сегодня 22 октября! Сегодня я иду на день рождение к моему однокласснику, к Жене Лёхину. Мама с папой хотят, чтобы я взяла с собой Дамика! Но как же я так его возьму то? Он же маленький, стесняться будет, но мама с папой просят, чтобы я его познакомила с другими детишками. Говорят, что Дамиру нужно больше общаться с ребятами, потому что он очень замкнутый.

Дорогой дневник! Сегодня 25 октября! В прошлый раз я писала про день рождения. Так вот сегодня хочу еще дописать. Очень плохо все там было, потому что Дамир подрался с маленьким братиком Светы Егоровой, с Димкой. Они игрушку какую-то не поделили! Дамир побил Диму, а папа говорит, что он ему даже пальчик сломал. Диму отвезли в больницу, а Дамика наказали. Мама говорит, что в понедельник поведет его к врачу, к психологу.

Дорогой дневник! Сегодня 9 декабря! Мы с Дамиком ждем новый год и даже написали Деду Морозу письма. Дамик в последнее время стал какой-то вредный. Постоянно спорит со мной, а иногда даже делает гадости. Недавно он испортил мне куклу. Отрезал ей ножницами ручки и ножки. Я очень расстроилась, но мама пообещала мне новую. Дамика поругали. Папа сказал, что б я на него не злилась, потому что он очень маленький, и не всегда понимает, что творит.

Дорогой дневник! Сегодня 1 января! Дед Мороз принес нам подарки. Все как мы просили! Мне подарили котенка! Я назвала его Тортиком, потому что он коричневый с белой полоской. На шоколадный тортик с кремом похож! А Дамик получил большой набор конструктора. Но кажется он совсем ему не рад, а вот Тортик ему очень понравился.

Бурый свет серебряных капель кости, воспрянет с потолка сизой мигрени конических сфер.

Дорогой дневник! Кто-то написал здесь странные вещи. Я не могу понять ни слова. Наверное, нужно спрятать тебя получше. А еще сегодня 3 марта и произошло страшное. Мы с мамой шли из магазина и нашли больного голубка. Он был красивый, серенький такой. Я очень просила его взять, чтобы вылечить, мама согласилась. Я даже Степой голубка назвала. Вот только его замучил Дамир. Убил нашего голубка. Я не видела, мне папа сказал. А голубка мне так и не показали. Папа его во дворе закопал.

К перьям дым, к пальцам стук. Стук кривых страданий лоснящихся уз виновной плоти.

Дорогой дневник! Сегодня я очень много плакала, потому что увидела, что делал Дамир. У нас во дворе, возле гаражей жила собака. Маленькая такая, ее звали Муська. Все ее кормили, и Дядя Ваня и Данил, и даже баб Ира. Добрая собачка была. А недавно она родила трех щенят. Мне их папа показывал, они были такие смешные, еще слепые. А вчера, когда мы гуляли во дворе, и Дамир куда-то убежал, мы стали его искать. А когда нашли, увидели, как он Муську убивает. Какой-то железякой выкалывает ей глазки. А потом он ее зарезал, а щенят стал давить, прям так, как когда мокрую тряпку выжимают. Не знала я что Дамир такой сильный. Никогда не забуду, как щенки хрустели в его руках.

В те минуты, когда солнце стучит как барабан во всех сердцах, съешьте ухо шума.

Дорогой дневник. Сегодня 13 апреля. Я плачу уже третий день. Все потому что Дамир убил Тортика. Он пришел ко мне в комнату и принес Тортика, и ножницы. А потом он отрезал Тортику голову. Я все это видела. Там было много крови.

Дамир сделал нам много плохого. Он делал так, как будто выходило случайно, но я то знаю, что он это специально. Он специально столкнул папину кружку с горячим чаем, что чай попал маме на ногу, и у нее кожа слезла. Это Дамир рассыпал в душе папины бритвы, а папа, когда выходил из душа, наступил и порезался. А недавно он засунул лезвие в яблоко, а я чуть не порезалась! И еще я видела, как он брал тебя, дневник, и писал! Да, это он пишет все эти страшные странности. Но кто его этому научил? Он же малыш!

Мы все его боимся. Особенно сейчас, когда папа в командировке по работе. Мама говорит, что больше не будет водить Дамира к психологу, потому что от этого нет толку. Послезавтра, когда папа приедет домой, мы отвезем Дамира в детский дом.

Я ненавижу Дамира, за все что он сделал. Я хочу, чтобы он умер.

Бесконечное страдание, это скорбь невежественных людей, которые никогда не нуждались в том, чтобы заглядывать в свои сердца, и видели только богатство бедного мира, позволяющего сдирать кожу с собственной спины ножевыми ранами серебряной и жестокой радости.

***

Вокруг было красным-красно. Вязкая как кисель пелена, будто бы заполнила собой весь мир. Она заменила воздух кровавой субстанцией, жгущей легкие, словно расплавленный металл.

Таня шла по коридору настолько длинному, что чтобы пройти его до конца, потребовалось бы две вечности. В конце пути виднелась распахнутая настежь дверь, изливающая в багровеющее пространство потоки первородной энергии. Когда Таня достигла дверного проема, минуло две вечности, или пять, а может быть всего одна секунда. Таня не знала. Она просто вошла. Внутри была комната, белая, словно сознание новорожденного. Здесь было пусто, ни мебели, ни окон. В центре комнаты, спиной к Тане, стоял Дамир. Неожиданно помещение вспыхнуло черным огнем. На белом, сотканном из ничего полу, проявился символ в форме восьмиконечной звезды с изломанным кольцом внутри. Чистые стены в момент покрылись освежеванной плотью. На потолке проступили очертания кричащих в агонии человеческих лиц.

Таня вскрикнула от ужаса и неожиданности. В голове крутилась только одна мысль — «бежать», удалиться как можно дальше от этого страшного места. Она обернулась, но там, где мгновение назад была дверь, осталась только огромная гноящаяся рана.

Таня забилась в безысходной панике. По щекам покатились огромные капли кровавых слез. Не зная, что делать, она взглянула на Дамира. Мальчик медленно повернулся лицом к Тане. В руках он держал двух маленьких желтых птиц. Мертвых птиц. Их хрупкие шейки были сломаны, вывернуты под неестественными углами. С маленькими головками тоже было что-то не так. Таня присмотрелась и увидела, что птички имеют человеческие головы и лица. Лица ее родителей.

Таня проснулась с криком, и тут же заплакала. Вся подушка была мокра от слез. Таня глубоко дышала, пытаясь вернуть в легкие воздух, выдавленный наружу кошмаром. Ее трясло и колотило, бусины холодного пота выступили на высоком лбу.

— Мам! Пап! — Всхлипывая позвала она.

— Они в своей комнате — ответил наивный детский голос. Таня поняла, что это был Дамир.

Она с трудом дотянулась до ночника, трясущейся от ужаса рукой, и щелкнула выключатель. Несмелый свет лампы раздвинул тьму, обнажая бледное лицо Дамира. Мальчик неподвижно стоял у кровати, и Тане на миг показалось, что именно он был источником ночного кошмара.

— Пойдем, — сказал он погрубевшим голосом.

— Я не… Мам! Пап! — Позвала она снова. Тишина.

— Пойдем, — продолжил мальчик, — ты же хочешь убедиться, что с ними все в порядке?

Не зная, как себя вести, Таня подчинилась. В изменившемся голосе Дамира было что-то, чему невозможно было перечить.

Когда они пошли по коридору, ведущему в комнату родителей, Тане показалось, что это тот самый коридор из кошмара. Он был мучительно длинным, вокруг было мучительно темно, в комнате родителей было мучительно тихо. Когда они зашли, Дамир включил свет.

Свет должен был разгонять тьму, убить беспокойную тишину, принести облегчение. Вместо этого он разрушил Танин мир, надломил разум, в миг сломал хрупкую волю маленького ребенка. Таня широко раскрыла глаза, взирая открывшуюся ей картину. Она не чувствовала, как по щекам покатились слезы, она даже не чувствовала биение собственного сердца. Всюду были только ужас и смерть.

— Узри же то единственное искусство, что по нраву Губительным Силам, — донесся из глубин Дамировой глотки голос, не принадлежащий ребенку, — услада для Темных Богов!

На залитой кровью постели, полностью обнаженные лежали мама и папа. Их горла были рассечены, лица замерли в жутких предсмертных гримасах.

— Да! Да! Я чувствую! — Закричал Дамир низким звенящим медью голосом, — Чувствую, как раскалывается твой разум! Да… Вы отличная жертва. Гораздо лучше, чем те убогие мужчина и женщина, что достались мне в прошлый раз! После этого ритуала Пантеон точно обратит на меня внимание!

Таня почувствовала, как что-то острое и холодное уперлось в спину, между лопаток. Она никак не отреагировала. Ее разрушенная личность абстрагировалась от происходящего.

— Да заберет Владыка Черепов головы этих людей, во славу себя и своего трона, — начал Дамир, когда острое и холодное нечто, медленно пронзило пижаму и разорвало кожу на Таниной спине. — Да превратит Отец Разложения жизненные соки их, в тлетворную гниль, — повысил он голос, когда острие пробило мышцы и заскребло по позвоночнику. — Да исказит их судьбы, Повелитель Изменений! — Закричал Дамир, и острота прорезала легкие, - Да пожрет их души Та - Что Жаждет!

Таня вздрогнула, взглянула вниз. Из ее груди торчал длинный клинок кухонного ножа. Холод его металла разнесся по всему телу, изгоняя из детских мышц последние остатки энергии. Девочка упала на пол.

— Это была хорошая жертва, — сказал Дамир привычным детским голосом, — Пантеон услышал меня. Губительные Силы увидели, что я, Цагараш, младший из нерожденных, застрял внутри этого бесполезного, слабого тела. Эмпиреи ждут. Сегодня Боги придут. Сегодня они заберут меня отсюда!

Последним, что Таня слышала, был смех одержимого ребенка, последним что видела — тускнеющая нитка лампы накаливания, последним что чувствовала, был холод.