Лунный свет с неохотой просачивается сквозь маленькое зарешеченное окно под потолком. Бледный перечеркнутый прямоугольник освещает ноги в холщевых штанах и босые ступни. Стены тюремной камеры неразличимы в темноте - так что сразу не сказать большая она, или маленькая.

Снаружи надрываются сверчки, и легкий летний ветер путается в высокой траве.

Юркая мышь, пискнув из мрака, показала носик в светлом пятне. Потом, осмелев, влезла целиком. Она осторожно принюхалась к грязной ступне. Тут нога шевельнулась. Мышь метнулась прочь, маленькие лапки неслышно застучали по каменному полу. Из темноты донесся обиженный писк.

Тяжелая дубовая створка отворилась. Послышалась негромкая ругань, и кто-то шлепнулся на пол камеры. Дверь с грохотом захлопнулась, и невидимый глазу стражник с лязгом опустил засов.

Человек лежал пластом и часто дышал, будто весь день чистил конюшню герцога. Или вот-вот заплачет.

Первый заключенный поднялся, луна осветила его полностью. Короткие волосы тронула седина, а может, просто свет так причудливо играл цветами. Выглядит он как старый матрос. Как пират, решил бы любой добропорядочный горожанин. И оказался бы прав. Драная, грязная рубаха явно с трудом налезла на широкую спину.

Он опустился на корточки и тронул лежавшего за плечо.

- Приятель, ты в порядке?

- Да. Скотина этот! Завтра выйду, найду тварь и замочу!

Длинные лохмы когда-то светлых волос открыли совсем юное лицо.

Пират сочувственно покачал головой. Он, кряхтя, ухватил парня под руки и помог подняться.

- Вот так вот, - он одобрительно усмехнулся и протянул открытую ладонь. – Шторм.

- Что? – не понял парень.

- Хех. Зовут меня так, приятель.

- Ааа… Тристан, - представился парень и торопливо пожал руку.

- За что тебя?

- Да ни за что! Сидел себе, отдыхал. Тут морда эта подходит и говорит, что я у него кошелек украл! – Тристан взмахнул руками от возмущения, - Так я же не крал ничего! Уж такого бы запомнил! У этого точно не крал! А он кричит так, будто я у него брата прирезал.  – Парень остановился, чтоб набрать воздуха. –  Я еще не успел решить, набить ему морду или сбежать, а меня уже вяжут. Уроды.

- Мда, - Шторм почесал затылок. – Не повезло.

- Да нет, я вообще везучий. Завтра вот освобожусь и найду гада. А тебя за что?

Старик на секунду задумался.

- Ну, допустим за убийство герцога.

- Так он жив же, - удивился парень.

- Ну, допустим не нашего, - Шторм задумчиво посмотрел в окно, на по летнему яркие звезды. - На самом деле это не важно. Мы ж с тобой в одной упряжке.

Он подмигнул Тристану и ободряюще хлопнул его по спине.

- Завтра посмотрим, чья удача сильнее.

Шторм долго и с наслаждением потянулся, и вновь опустился на пол, протянув ноги в светлое пятно.

- Ваше дело проигрышное, - сказал парень, прислоняясь к стене. – При моей работе без удачи и месяца не протянешь. А я, считай, пять лет уже.

Глухой вздох донесся из темного угла. Уши Тристана уловили хорошо скрываемую насмешку. Он с обидой произнес:

- Да у меня приятель два раза попадался под День Прощения! И ничего, везучий. Так что окажись тут с ним, я бы еще чуть-чуть побаивался.

Вновь раздался старческий смешок. С каждой минутой Шторм казался Тристану старше. Сколько же ему лет?

- Мне думается, что любой на нашем месте был бы уверен, что повезет именно ему. Ну, вот все такие оптимисты. А вот ты только представь, что вытянешь черный камешек…

- Такого быть не может, – отмахнулся Тристан.

- Ну ты представь. Вот стоишь на эшафоте, твоя рука в мешке, сердце бешено колотится. И бах! – Шторм звонко ударил ладонью о ладонь. - Черный!

Тристан вздрогнул. Он ощутил, как руку тянет к земле тяжесть. Как камень, темнее самой темной ночи, скоро опустит его во мрак с помощью топора палача.

Старик продолжал.

- А твой бывший сокамерник ухмыляется тебе в лицо. И держит белый. Он свободен, – голос Шторма скатился на какой-то магический шепот. – Ты погиб, Тристан, ты еще не осознаешь этого, а руки уже умело стягивают за спиной. И тут начинается самое страшное: истерика. Ты будешь орать, проклинать все на свете. Ты не хочешь умирать. Ты ведь уже вообразил, как вечером пойдешь, найдешь толстяка, что тебя сдал. Дашь ему в морду наконец. А теперь ты дергаешься и кричишь. А голова уже на плахе, и палач опускает топор.

 - Ужасно, – шепотом произнес Тристан.

- Да нет, - говорит Шторм. И вмиг из его голоса пропадает колдовской гул. – Это не ужасно – это противно. Тебя забивают, как свинью. Никакого достоинства.

- Что?

- Ну вот смотри: два месяца назад казнили виконта Эгюра. Он держался так, будто приглашен не иначе, как на бал к королю, - пират вздохнул. – Может в жизни он был трусом и скотиной, каких свет не видел. Но в тот момент люди готовы были простить ему все. Можно недостойно жить, но достойно умереть. Запомнят только это. Наоборот нельзя. Будь ты хоть трижды герой королевства, если в последний миг поведешь себя безвольно, то в памяти народа останешься таким.

Повисла пауза. Издалека донесся волчий вой. Почти на границе слуха.

- Эй, что притих, приятель? – учтиво осведомился пират.

- Да… но…- Тристан совладал с голосом. – Можно же подготовиться. Как там…надейся на лучшее, а готовься к худшему.

- Хорошая пословица. Но мудрости в ней ни на грамм. Как ты к такому подготовишься? У тебя есть надежда. И ты, и я цепляемся за нее, как за соломинку во время бури. Так что я, в каком-то смысле завидую висильникам, в обычные дни. Они могут подготовиться, и постараться уйти достойно.

Шторм почесал одну ногу о другую. Тристан почти до крови зажал губу. Повисло молчание. Сверчки снаружи с удвоенной силой ударили по струнам.

- А бывает, когда на День Прощения только один приговоренный? – наконец спросил юноша.

- Один? – Шторм задумался. – Вроде было такое. Лет десять назад один помер в камере. Прямо в ночь перед праздником. Ну, закон есть закон, сказано: одного казнить, другого отпустить. А тут…

Старик замолчал.

- Что тут? – поторопил его Тристан.

- Ну… праздник же. Хотели отпустить, но решили, что народ обидится. И повесили.

Тристан подошел к окну. Бледное лицо под лучами солнца мертвых стало белым.

- Умереть достойно...

- Что ты там говоришь, приятель? – сказал Шторм.

Тристан повернулся.

- Я говорю, что ты очень мудр, старик.

Он за два шага подошел к нему. Раздался хруст. Босые ноги в лунном прямоугольнике дернулись.

- Почти целая ночь, - запоздалым эхом сказала темнота. – Я успею подготовиться.