И всегда на нее уповаем...

Владимир Высоцкий

 

Небо пронзительно синее, чистое, с редкой проседью облаков. Воздух звенит от обилия ароматов. И, когда в такие дни легкой пружинящей походкой приходит смерть, это кажется нарушением законов мироздания. Но тому целиком и полностью наплевать на любые правила, поэтому она является без спросу, не глядя на календарь и погоду.
Аня судорожно собиралась на дежурство. Сколько раз обещала себе быть собранней, но ни черта не получалось. Поэтому на работу она опять влетела за две минуты до начала своей смены…
Только подумать, год назад все это мельтешение казалось ей лишенным всякого смысла. Она мучилась, думала о смене работы. А потом, завывая гулом моторов и отплевываясь отрывистыми пулеметными очередями, пришла война. И все свободное… Нет просто ВСЕ время заняла работа. И Аню это вполне устраивало. Так не оставалось времени на мысли. И, это с лихвой окупало все недостатки. Не думать о родителях, оставшихся на оккупированных территориях ( не попали ли под тот обстрел, о котором так долго кричали во всех выпусках новостей?..) … Не думать каждую минуту о мальчишках - таких родных, таких далеких сейчас, о том, как они, такие веселые, такие умные, хорошие сейчас стреляют в кого-то. Кого-то, кого, возможно, ждет сестра или подруга, которая так же, как и Аня вздрагивает каждый раз, когда в списках погибших мелькает похожая фамилия, а потом с ужасом понимает, что была рада, что был убит незнакомый человек, просто потому что он для нее всего лишь строчка в длинном списке, а не улыбка или голос в ворохе мирных, таких далёких дней… Не вспоминать раз за разом Татку, наглотавшуюся снотворного, после того, как пришло извещение о смерти Влада. Поэтому работать, работать, работать. А по ночам, когда нет дежурств, проваливаться в вязкую темноту, без снов.
С началом войны в этих стенах все реже и реже можно было увидеть «мирные» болезни, словно, гастриты, приступы и артриты уступили место ранениям. А больные стали не такими капризными, то ли осознав, что врачи и медсестры просто не могут тратить на это время, то ли из-за того, что раны стали настолько обыденной составляющей жизни, что о них хотелось думать реже, чтобы не так чувствовать свою принадлежность к болеющим. Люди, столько людей, грустных и смешливых, старых и молодых, простаков и чопорных интеллигентов. И всех их объединяло лишь одно – непреодолимая жажда жизни. Как ни странно, она явственней всего чувствуется именно тут, в пропитанных запахом лекарств больничных сенах, гулко пульсируя, неярким свечением разливаясь на лицах уже побывавших за гранью и тех, кого по ночам начинает все плотнее сжимать в тонких пальцах тьма, ожидая, пока брат Оле-Лукойе не соизволит рассказать свою историю…
Аня ходила от одной палаты к другой. Она давно уже привыкла к горьковатому запаху лекарств, иногда ей даже казалось, что он стал неотъемлемой частью её самой.Она оставляла этот аромат за собой, как другие оставляют шлейф духов…
День пролетел неожиданно быстро. И вечер потихоньку гасил звуки, будто поворачивая невидимый тумблер. Аня ненадолго оторвалась от историй болезни и, потерев виски, встала со стула и подошла к окну. Там, за больничными стенами, разгорался закат. Солнце щедро расплескало краски по непривычно низкому небосводу, и теперь, казалось, замерло, любуясь произведённым эффектом. На фоне алого неба тёмными силуэтами обозначились химерные фигуры фиолетовато- серых облаков. Ненадолго девушке показалось, что стоит приоткрыть окно и протянуть ладонь, и в неё тотчас упадёт тягучая и тяжёлая, как мёд, краска. Но не успела она потянуться к ручке окна, как дверь за её спиной распахнулась:
- Щеглова, в операционную, живо!
Из головы мгновенно вылетели все посторонние мысли. Работа.
Аня зашла в операционную уверенным шагом. За годы, проведённые в стенах этого здания, она успела привыкнуть к холодному свету бестеневых ламп, красноречивому напряжённому молчанию, запаху крови, сосредоточенным и точным движениям коллег, привыкла не соотносить тело, лежащее перед ней с реальным человеком. Единственное, что ей никогда не давалось – разговоры с родными умерших. Да, да, можно сто раз повторить себе, что врачи, не Боги. Можно сказать, что этот случай был безнадёжным, но… Ни одно из этих оправданий не звучало убедительно и рассыпалось, стоило лишь поймать в бегающий, взволнованный взгляд и замечать, как он неумолимо гаснет, после слова: «могли». «Всё что могли,» - вроде, действительно, сделали, но каждый раз не покидает ощущение, что могли бы больше, просто не уследили, не заметили тот переломный момент, когда из под пальцев золотым песком стала убегать жизнь.
На операционном столе лежит парень лет двадцати. Тёмные ресницы особенно выделяются на бледном лице, тело от плеча до пояса «прошито» чередой алых пятен. Аня, вглядывается в лицо и пытается вспомнить, где же она его видела. Воспоминания захлёстывают волной. Телевизионная трансляция и этот мальчик с медалью на рубашке и довольной ухмылкой на лице. Чужой. Враг. Как же она ненавидела его тогда, за эту наглую ухмылку, за награду. За то, что он ходит по земле, а многие из её мальчишек уже никогда не переступят порог своего дома, не встретятся с любимыми и родными… И вот он в её руках. Беззащитный, безоружный. И только ей решать, увидит ли он завтрашний день. Стоит сделать вид, что она не может совладать с собой, уронить в нужный момент… Аня, потрясла головой. Пора работать.
Операция длилась больше пяти часов, , но, несмотря на позднее время, когда девушка уставшая и непривычно задумчивая вышла из операционной, к ней быстрым шагом подошла женщина лет сорока:
- Доктор, скажите… - последние слова незнакомка выдавила из себя с видимым усилием, - он будет жить?
- Будет, куда он денется, - улыбнулась ей Аня, упорно стараясь не смотреть собеседнице в глаза.
Часом позднее на тёмной лестничной площадке девушка нервно закуривала третью сигарету подряд. Среди врачей ходили слухи, что тут «во тьме ночной пребывают духи умерших». Напугать, правда, удавалось разве что интернов, на некоторое время отбивая у них желание курить в стенах больницы, основной же персонал не обращал на внезапно захлопывающиеся двери, мигание ламп и шорохи, списывая их на сквозняк, старую электрику и непослушных больных.
Аня вглядывалась в белёсо- сероватые клубы дыма и думала. Сегодня она оставила в живых человека, который недостоин жизни. Медаль на его форме висела за тот бой, в котором погиб Влад: «…возможно, даже этот парень его и пристрелил». И всё же она не смогла, не смогла себя заставить перерезать нить его жизни, и она даже не пойдёт докладывать властям, кто сейчас объявился в нашем городе, потому что для этого парня такое заявление будет равносильно смерти: «не смогу…»- мысли роились в голове, гудели встревоженным ульем, а потом свились в образ хрупкой женской фигурки, в счастливом отупении раз за разом бормотавшей: «Жив, жив, жив…». Сигарета обожгла пальцы, напомнив девушке о реальном мире. Аня потушила её и отправила в мусорную корзину, замерла на секунду после чего решительно направилась в ординаторскую. За её спиной медленно гас свет...