Зеркало Степень критики: Критики никогда не мало, ради чего еще выкладываем здесь свои работы?
Короткое описание: Как всегда, не для всех. Как бы на грани экзистенциалистской прозы.
I
Антон в раздражении захлопнул дверь ванной комнаты. Этот день, как он подумал сразу после простуженного пробуждения, собирался стать следующим в долгой веренице неудачных, постылых, сладковато-тошнотворных новогодних выходных. И действительно, подтверждая его худшие ожидания, сначала заложенный нос лишил завтрак вкуса, да еще чайник долго не хотел закипать, и, что было еще хуже, из-за яркого солнца, от которого не укроешься – занавески еще были в стиральной машине – Антон не смог покурить на кухне. Курение с зеркалом было важным ритуалом, начинавшим каждое утро, которое Антону доводилось встречать в родительской квартире одному. Своеобразный праздник, особенное удовольствие, разумеется, непозволительное и неловкое, если дома есть кто-то еще. В злосчастный же день, с которого начинается наше повествование, яркие солнечные лучи, отражаясь от зеркала, слепили Антона и разрушали волшебство ритуала. Пытаясь найти более подходящие условия, юноша направился в ванную, но там мертвенное сияние лампы дневного света подчеркнуло все недостатки его кожи, и, разочарованный, он хлопнул дверью. Хотя с момента пробуждения прошел час, Антона не покидало ощущение, что день не начался, и что должен еще быть какой-то знак, который подскажет - время начинать жить. Возможно и не осознавая, что делает, он искал этот знак сначала в кухонном, а затем в зеркале ванной комнаты. Не найдя же там ровным счетом ничего стоящего, он пошел искать знак в интернете. Так что же Антон хотел увидеть в зеркале, чего он ждал? Надежда, мать Антона, встав около семи утра, готовилась к выходу приблизительно час. Около пятнадцати минут она провела перед зеркалом. Но, в отличие от своего сына, она не пассивно смотрела на отражение, а пыталась привести его в соответствие с некоторым желательным образом. Она потратила на приготовления ровно столько времени, сколько могла себе позволить, помня о том, что на неделе уже опаздывала на работу. С того момента, как Надежда закрыла за собой дверь квартиры, образ самой себя в ее мыслях приобрел фиксированную отчетливость. Уверенная, что подготовилась как следует, она, тем не менее, не забыла проверить себя, задержавшись на мгновенье у высоких окон супермаркета. Можно предположить, что Надежде зеркало было нужно, чтобы контролировать – как ее видят другие люди. Несмотря на то, что перед корпоративной вечеринкой или каждым из немногочисленных свиданий, Надежда могла потратить перед зеркалом целый час, она никогда не ждала ничего от своего отражения, она над ним работала. Как видно, мать и сын совершенно по-разному воспринимали значение отражения. Однажды, когда Антону было четырнадцать лет, Надежда застала его перед зеркалом, примеряющим ее старое платье. Она хотела было отвесить сыну подзатыльник, но удержалась, остановленная смутными воспоминаниями о сотнях психологических тренингов, которые она посетила как сознательная мать. Она не вспомнила ничего конкретного, но у нее создалось отчетливое впечатление, что тому образу идеальной матери, который она усвоила, подзатыльник совершенно не соответствует. И, кажется, здесь можно провести первые штрихи, намечающие контур интересующих нас зеркальных различий. Надежду в тот раз остановило несоответствие ее действий образу идеальной матери. То есть, она при этом точно знала, чего хочет, но соизмеряла свои действия с определенными лекалами. Антон же, на самом деле никогда не был уверен в своих собственных желаниях, также как и, оказавшись в одиночестве, он не мог сказать самому себе – что же он в действительности чувствует. Стоя перед зеркалом, он вовсе не хотел что-то поправить, он просто-напросто пытался убедиться в собственном существовании, ему нужно было подтверждение извне, потому что единственным, что он действительно ощущал внутри себя, была пустота. В тот же раз, когда он надел платье, он хотел увидеть в зеркале отражение, которое напомнило бы ему о матери, в существовании которой он никогда не сомневался, и, с помощью платья, перенести пламя существования на себя. В утро, с которого начинается наша история, пустота заставляла Антона стоять перед зеркалом. Но это не принесло удовлетворения, потому что он не смог принять увиденное. Он даже не имел возможности осознать достаточно четко – что бы он хотел увидеть. Все, на что он, будучи человеком воспитанным и усвоившим определенную семейную культуру, был в тот момент способен – отмечать недостатки, несоответствия идеальному образу, но даже когда эти недостатки, как, например, прическу, удавалось исправить, он не мог испытать удовлетворения. Ликвидируя изъяны, он только освобождал дорогу для всепоглощающей пустоты. Не получив желаемого от зеркал реальных, Антон перешел к монитору. Он искал общения, которое, как мы теперь можем понять, было всего лишь еще одним способом увидеть свое отражение. Социальные сети - другая, высокотехнологичная версия зеркала. В одной из таких сетей он решил найти себе компанию, чтобы убить время в кафе.
II
Антон сделал большой глоток из холодной чашки. Перестоявший зеленый чай оставлял во рту горькое послевкусие. Не в силах смотреть Любе в глаза, он уставился на мелированную прядь, нарочито небрежно выпущенную из тугого пучка прически. Волосы были собраны на макушке, и от этого голова девушки становилась похожей на луковицу, а тяжеловатая нижняя челюсть подчеркивала сходство. Люба болтала без умолку, но все что она говорила, Антон слышал не раз и уже хорошо запомнил. Про бухгалтерские курсы и про бабушкину квартиру, которую родители, естественно, перестанут сдавать, как только они решатся завести ребенка, и про Толю, которому давно уже следовало бы оставить ее в покое, потому что это все было глупой и детской ошибкой. Уверенный в своих знаниях и готовности тотчас ответить на любой вопрос, который только сможет прийти ей в голову, Антон пропускал потоки ее слов мимо ушей и вспоминал уходящий день. Выходной в пригороде, побережье залива, каменная гряда и крики чаек - все эти образы будили в опьяненном свежим воздухом мозгу Антона целый рой воспоминаний. И, не в силах сопротивляться потаенному возбуждению, молодой мужчина ностальгически обводил в своем воображении контуры первой любви. Слегка свистящая речь Любы постепенно превратилась в шелест прибоя, горчащая сенча запахла сырым тростником, и он очутился на пляже. Было раннее утро, и туман уже начал отступать от берегов. Девушка в джинсовой куртке, чуть наклонив голову и хитро прищурившись, сказала: "Догонишь? Ну попробуй", - и бросилась со всех ног вперед, к густым зарослям камыша. В первых лучах солнца ее каштановые волосы отливали медью, из-под кроссовок разлетался песок. Ее фигура стремительно таяла, но Антон не спешил, он точно рассчитал, какую фору нужно дать. Юноша с девушкой одновременно добежали до зарослей и, не снижая скорости, бросились напролом, оставляя за собой медленно затягивающиеся борозды. Буквально через несколько метров они выбежали на проплешину, где на месте старого кострища чернела лужа, а огромный валун пришелся очень кстати запыхавшейся парочке. То был не первый поцелуй, но, поцелуй особенный. Почувствовав прикосновение ее тонких и нерешительных губ, Антон осознал, что существует, что он - часть самой непосредственной реальности, отгороженной от сумбурного мира стеной камыша. Несмотря на то, что кроссовки утопали в пепельной жиже, юноша не двигался с места, пытаясь растянуть момент, в который он и его спутница могли быть самими собой. Редкий момент, в который он мог, наконец, разглядеть отражение настоящего себя в больших глазах девушки. Всецело отдаваясь воспоминаниям, Антон не заметил, что Люба исчерпала запас своих обычных тем, и повисла неловкая тишина. - Ау? – с волнением в голосе призвала его внимание Люба, - ты здесь? Нехорошо, что ли? - А... да нет, я в порядке, – улыбнулся Антон, – сейчас только по нужде схожу. По дороге в туалет его разобрала досада - казалось, Люба прервала ход его мысли в одном шаге от чего-то очень важного. Глупая девочка с головой-луковицей - как она могла стать его женой? За простенькой дверью, туалетная комната удивляла вычурной роскошью черного с золотом кафеля. Антон подошел к раковине и уставился на свое отражение: совсем еще молодой мужчина в летней рубашке, обручальное кольцо, аккуратная прическа. Ему понравился этот образ, и, улыбнувшись человеку по ту сторону зеркала, он вдруг понял, зачем было нужно воспоминание юности: поцелуй за камышовой стеной и улыбка в туалете пригородного ресторана соединились лучом, устремленным в светлое и определенное будущее. Антон понял — нужна женщина, да, нужна женщина и семья. Интересно, что же когда-то чувствовал отец, попрекая его за плохое поведение и повторяя: "Вот внуки-то за меня отомстят, будь уверен". Наверное, это было счастье. Антон отступил на шаг назад, чтобы попасть в зеркало целиком.
III
Антон вытянул руки вверх, а затем, развернувшись в пол-оборота и втянув живот, напряг бицепс. В отличие от многих своих сверстников, он все еще оставался в приличной форме. Из номера доносились звуки баллады си-минор Брамса. До женитьбы Антон не любил классической музыки, но жена постепенно приучила его к некоторым камерным произведениям. Откровенно говоря, Люба тоже ничего не понимала в музыке, хоть, быть может и сама не отдавала себе в этом отчета. Однако она страстно пыталась сделать своего мужа лучше, образованнее, и, ощущая его внутреннюю неуспокоенность, она пыталась стать частью, как Антон сам говорил, его философского поиска и таким образом еще сблизиться. Благодаря этим обстоятельствам Брамс стал для них своеобразным мостиком бессмысленного обоюдного насилия, призванного поддержать целостность их отношений. В интеллигентной семье связи, построенные из кирпичиков классической культуры, оказываются куда более прочными, чем сплетенные из финансово-статусных свар. И так, долгими вечерами Антон и Люба соревновались в усидчивости, проводя время в малом зале филармонии, или слушая дома редкие записи (обязательно на виниле). Голышом стоя перед зеркалом в ванной комнате трехзвездочного отеля, Антон прислушивался к знакомым секвенциям. Некоторые аккорды, следуя безо всякой логики один за другим, казались ему настолько плоскими и бессмысленными, что он даже немного жалел Динару - продажную девушку, оставшуюся ждать его в комнате. Он познакомился с ней в соседнем баре, в который пришел, ведомый непонятной тоской, настигающей его в конце всякой командировки. Девушка была милой и немного робкой, она слушала Антона с безграничным доверием, широко распахнув глаза. Разыгрывая перед ней роль делового человека из столицы, Антон не встречал на своем пути никаких препятствий, но именно это и смущало - тяжело, когда тебе доверяют так беззащитно. И вот теперь, стоя перед поблекшим зеркалом, он чувствовал вину за то, что, стараясь соответствовать некоему образу, играя в свою игру, он заставил бедную девушку слушать такую кошмарную музыку. Из трех четвертых баллада уже успела вернуться в шесть, и смутно почувствовав это изменение, Антон вспомнил ноябрьский вечер, когда жена принесла домой пластинку с четырьмя балладами Брамса. Неужели, неужели он включил музыку назло жене? Захотел сделать ее беспомощным свидетелем адюльтера? Не умея терпеть вину перед женщинами, Антон захотел немедленно вернуться в номер и прекратить маскарад, но с удивлением осознал, что прекращать ему, в сущности, - нечего. Все, что он говорил Динаре, было правдой. Замешательство Антона рассеялось сразу, как отзвучал последний аккорд баллады. Оглядев свое обнаженное отражение с головы до пят, Антон понял, что любит жену, но она ограничивает его, потому что сама ограничена. Все эти ее концерты и ритуалы, вещи исключительно определенных брендов – боже – какая скука. И ему вспомнилось, как, бывало, после ночи любви, он, на деревянных ногах, выбирался в их тесную ванную, сбрызгивал лицо холодной водой, и, выпрямившись, видел в маленьком зеркале свое отражение от пояса и до груди. Один живот. И действительно, семья давала ощущение сытости, комфорта, покоя и тяжести, но ни о вкусе, ни о пожаре цветов, ни о пряном аромате или неистовой погоне не могло быть и речи. Семья превращала его в живот, а здесь, в дешевом отеле стоит он целиком, с головы до пят. Обрадованный и благодарный гостиничному зеркалу за озарение, Антон направился в номер, собираясь с чистым сердцем встретить все радости предстоящей ночи, и даже планируя завтрак с Динарой на следующее утро, за которым откроется перед ней как совсем другой, простой человек, поговорит по душам. И это вовсе ни к чему его не обяжет, просто для того, чтобы отразиться полностью, одной женщины явно недостаточно.
IV
С гудением мобильный телефон заерзал на столе. - Дорогой, я отвечу — это с работы, — во взгляде Любы читалось раздражение, — и на выходных покоя не дают. - Хорошо, с Веруней я посижу, — сказал Антон. Когда жена направилась с телефоном к окну, он недолго провожал ее взглядом, затем повернулся к непоседливой дочери. Она вся была измазана черносливовым пюре. Несколько секунд Антон пытался придать своему лицу грозное и сердитое выражение, но не выдержал и заулыбался вместе с девочкой. - Верочка, Вера, смотри — это папа, — Антон ткнул пальцем себе в грудь, а девочка хихикнула, – а вон там, видишь, мама. Говорит она сердито, это потому что по работе. На столе Люба оставила косметичку, порывшись в которой, Антон нашел зеркальце от старой пудреницы. Он показал зеркальце дочери и произнес: "А вот это — Верочка, смотри, это ты, понимаешь?"
Интересная образная игра и символизм, если получится развить это в более полноценный и глубокий рассказ, то, имхо, будет больше затягивающе и интереснее. Пока же это выглядит как черновые наброски общего сюжета, который должен заинтриговать людей и перенести их от мира физического и материального к другому миру, о котором с увеличением благосостояния или наоборот с его потерей, люди забывают.
0
