Жувачка. Часть первая. Глава 1-6 Степень критики: Любая
Короткое описание: Главный герой бежит от криминального прошлого в сельскую глубинку, где пробует начать новую жизнь.
Загадочные и трагические события начинают происходить, когда в местное сельпо привозят иностранную жевачку.
Часть первая
1
Дегтярные ознобистые осенние сумерки опустились на южную станицу, мороком усыпили селян, что даже собаки перестали брехать, а только ворчливо возились в своих будах. Цикадный стрёкот, так раздражающий летом, после первых утренников перестал монотонной серенадой убаюкивать обитателей. Всё оглохло от наступающей желтизны.
В этот поздний час Игорь сидел за столом на колченогом табурете и пил остывший чёрный чай вприкуску с розоватыми кубиками рафинада. Брал пальцами сладкое, макал в тёмную жидкость с маслянистой плёнкой и отправлял в рот рассыпающийся кусок «белой смерти».
- Или, это про соль так говорят? - мысли лениво ворочались в его голове. - Одна хрен разница - соль или сахар, всё равно смерть.
Если речь уж зашла о смерти, то её в просторной сельской хате хватало предостаточно. На полу комнаты неряшливо застыли три тела: два женских и одно мужское. От внимания опытного криминалиста не ускользнуло бы, да что опытного, любому был бы понятен насильственный характер смерти, как минимум, у двух жертв.
В дальнем углу, куда слабо добивал свет от абажура, в луже мочи спал пьяным сном по-домашнему одетый пожилой мужчина. По крайней мере, так могло показаться. Ну, выпил человек, заснул, расслабился, что тут такого? Но при детальном изучении его позы, сразу бросалось в глаза противоестественное положение головы - мужчина, лёжа на животе,
удивлённо смотрел в потолок. В стиснутых предсмертной судорогой зубах виднелась жевачка.
В комнате все следы указывали на яростную борьбу, которая не так давно тут происходила: перевёрнутые стулья, разбросанные вещи, усыпанный битой посудой пол. Для места преступления было весьма несвойственно то, что вокруг в великом множестве валялись жевательные резинки в разноцветных обёртках.
От сморщенного во многих местах напольного ковра в больших свежих тёмных пятнах сильно пахло кровью. На нём покоился труп грузной женщины в халате с множеством ран на теле. Особенно досталось рукам, которыми она пыталась закрываться от нападающего. Предплечья и кисти были ужасно изуродованы. По всей видимости, фатальным для неё стал именно последний размашистый, рубящий удар, направленный между шеей и ключицей.
Игорь опустил печальный взгляд на третье тело – молодую девушку, лицо которой было скрыто спутанными и липкими от крови волосами. От удара чем-то тупым её голова от темени до затылка лопнула перезрелым арбузом, разметав по сторонам содержимое. Она лежала на боку, подол платья задрался, обнажив холодный белый мрамор бедра. Игорь посмотрел на неё и сразу отвернулся, противный собственным мыслям, настолько та, даже в таком виде, пробуждала в нём желание.
Его сильно подташнивало от тяжёлого запаха и отвратительного окружения. Он сглотнул подступающий к горлу комок и медленно отодвинул от себя в сторону окровавленный топор, пока тот с глухим звуком не упал на пол.
Красные капли столь причудливым узором забрызгали светлую скатерть стола, точно художник-авангардист творил здесь свою очередную абстракцию. На ней в нескольких местах лежали фрагменты мозгового вещества.
Игорь не удержался и потрогал пальцем один из них. На ощупь тот оказался студенистым, как желе, хотя нет, это больше походило на мутный от жира кусок свиного холодца.
Он совершенно не к месту поразился тому, что, лежащая возле него девушка, до этого не отличавшаяся образованностью и особым умом, могла носить в черепной коробке такой массивный орган, настолько всё было им перепачкано. Почему-то вспомнилось о двухкилограммовом мозге Тургенева, как доказательстве его гениальности.
В хате до рези в ушах было тихо. Из радиоточки угнетающе молчал «Маяк», затих, поражённый летальным ударом в кинескоп, вечно громкий телевизионный ящик. Даже, тикающие часики, что стояли на серванте, теперь валялись на полу в россыпи стеклянных брызг, сметённые человеческим торнадо.
Игорь, оглушительно чиркнув спичкой, закурил папиросу. После первой же затяжки рот заполнило горечью, зато дрожь, невидимо сотрясавшая его, отступила и схоронилась за грудиной. Стряхнул пепел на пол и горько усмехнулся про себя – прежде так сорить, не говоря уже о курении в комнате, было категорически запрещено, чтобы не навлечь на себя гнев Марины Сергеевны.
Очень хотелось выпить водки. Нажраться в хлам, упасть, забыться в тяжёлой ядовитой дрёме, чтобы хоть на миг стало легче. Чтобы на следующий день проснуться, как ничего не бывало, зевнуть, протереть глаза и самому себе удивиться, что за страшный сон привиделся, настолько произошедшее не укладывалось в человеческое сознание. Хотелось упиться дешёвым пойлом, отравить себя и злую росомаху, которая сидела у него внутри. Чтобы зверь совести перестал рвать сердце, выворачивать наизнанку душу, наматывая на когтистые лапы потроха.
- Убийца! Убийца! Убийца! – стучало в голове.
Как ни странно, но Игорю в прошлом уже случалось лишать человека жизни. Два раза. Но сейчас, всё вышло по-другому и не шло ни в какое сравнение с предыдущими случаями. То были убийства неосознанные, нечаянные, будто он был пилотом бомбардировщика, который не видит смертельные последствия дел своих.
Первый раз, года четыре назад, произошла разборка с дагестанцами в каком-то кабаке. Зацепились серьёзно. Все повскакивали из-за столов и начали махаться. Тогда очень кстати пришлись пивные бокалы на их столе, советские толстостенные с ручкой, которыми, как кастетами, начали отбиваться пацаны. Он хорошо помнил бледное и чуть живое лицо официантки, которая по стене пыталась выбраться из зала. Потом «Князь» достал ствол.
Все стреляли и он стрелял. Стрелял, как удалой ковбой, в яростную бородатую толпу, матерясь, не задумываясь и целясь. Уже потом он узнал, что завалил самого Мухтара, того, кто костью поперёк горла стоял на их пути. Надо признать, но после этого выстрела авторитет у Игоря среди своих значительно вырос. Позже, неловко отшучиваясь по этому поводу, он всегда смущался и грустил, будто он не «чёрного» завалил, а овчарку с умными глазами из старого монохромного кино про милицию.
Вторая же кровь на его руках вынудила всё бросить и пуститься в бега. Обычная драка, не первая в его жизни. Молодые задиристые щенки пристали в парке. Трое на одного. Вначале толкались, потом держал дистанцию, зная силу своего поставленного удара. Те начали борзеть, расценив это за слабость. Пришлось одного вырубить, остальные разбежались.
На следующий день стало известно, что, упавший парень, умер на месте, не приходя в сознание. Толи перелом шеи, толи кровоизлияние в мозг. Кто-то указал на Игоря. И всё можно было бы решить деньгами, отмазаться, если бы не родственная связь мёртвого мальчишки с главным ментом города…
В какой-то момент Игорь сосредоточил свой взгляд на кончике папиросы, – Кто-кого? Белое или чёрное, добро или зло? – думал он, разглядывая тлеющий огонёк, который, то разгорался, то затухал, необратимо пожирая тонкую бумагу. В конце концов, белое уступило, обратившись в табачный пепел. Этот наглядный пример тщетности и обречённости бытия вместо того, чтобы деморализовать его, подействовал противоположным образом.
Он шумно вздохнул, встал из-за стола и, перешагивая через трупы, направился к выходу. Напоследок огляделся. Внезапно ему подумалось, что было бы неплохо взять и спалить дом со следами бойни, уничтожить улики, но здравомыслие взяло верх – на пожар все обязательно сбегутся, а если оставить, как есть, то соседи, в лучшем случае, хватятся дня через два.
Игорь вышел во двор и осторожно, чтобы не скрипнула и не потревожила мёртвых, затворил за собой дверь. В том месте, где был вырван клок волос, сильно саднила голова. Начал сыпать мелкий дождь.
2
Больше года минуло, как хорошо одетый ростовский парень крепкого телосложения решил осесть в этом некогда цветущем, а ныне вымирающем селе хлеборобов. Выбор Игоря пал на это место не случайно. Перед тем, как принять решение, он долго корпел над картой области, с усердием немецкого танкового генерала водил ногтем по начерченным символам, оставляя бороздки на бумаге, пока не обнаружил равноудалённую от крупных населённых пунктов и дорог точку с жизнеутверждающим названием Старая могила.
Игорь бежал из города в глухомань. Бежал от себя, от старой жизни, но основной причиной для такого спонтанного решения стала протокольная формулировка - «нанесение тяжких телесных повреждений, повлёкших смерть потерпевшего».
Просто в один день он сошёл из «пазика» на грунтовую дорогу вдоль поля, зашвырнул подальше пейджер и пропал для родственников, пацанов, ментов, растворив прежнюю личность в чистом степном воздухе.
Догорали девяностые. Старая могила так и не пережила разруху, связанную с развалом некогда великой страны. И хотя на обломках колхоза выросло акционерное общество, прежний достаток в село не вернулся. Кадры необратимо утекли в город. Хозяйство было запущено и разорено, из некогда работающих двух десятков комбайнов теперь в страду своим ходом могли выйти только четыре. Ветер носил по главной улице обрывки развеянных надежд, да пыль безнадёги.
Прямо на въезде в село Игорь присмотрел старенькую саманную хату с облезлой во многих местах, как шкура шелудивого пса, побелкой. Если бы не крытая шифером крыша, то жилище можно было бы смело использовать для съёмок «Вия» или фильмов про гражданскую войну на Кубани.
Убогая мазанка, как больной лепрой, отверженный и обречённый, стояла изгоем на приличном расстоянии от ближайших построек. Такое некомфортное расположение на окраине было выбрано Игорем не случайно, а руководствуясь исключительно осторожностью, чтобы лишний раз не светиться, и всегда иметь возможность из окон просматривать дорогу, ведущую в населённый пункт.
Внешняя ветхость соответствовала внутреннему содержанию – в доме проживала бойкая старушка. Не Баба Яга, как он в шутку вначале представлял себе хозяйку, а заслуженная труженица сельского хозяйства баба Вера. В штопаном перештопанном халате, в обязательном платке на голове, морщинистая, как курага, согбённая от непосильной работы, с изувеченными артритом заскорузлыми руками, на которых раздувшимися змеями, словно они наглотались лягушек, переплелись тёмно-синие вены варикоза. Сточенные передние зубы указывали на пристрастие к семечкам популярной масличной культуры.
К хате примыкал небольшой запущенный огородик, где среди бурьяна и картофельной ботвы качались «триффидами» высокие стебли неприхотливого топинамбура. Плодовые деревья без должного присмотра разрослись и уже много лет как выродились. По участку бесцельно шаталось с десяток тощих кур красной южной породы.
За постой брать деньги пенсионерка категорически отказалась, определив его в небольшую пахнущую пылью и мышами комнату. От нового жильца требовалась только помощь по хозяйству, чем Игорь и занялся, натаскал воды, наколол дров, поправил забор. За что тотчас заслужил её расположение.
Новый примитивный быт для Игоря был в диковинку. Дверь в комнатушку заменял кусок марли серого цвета, как парус, то раздуваемый сквозняком, то безвольно провисающий в штиль. Своё предназначение – ограничить пространство от назойливых насекомых, занавеска не выполняла, чему свидетельствовали гудящие под низким потолком мухи, с периодичными щелчками бьющиеся о мутные стёкла окна.
Из мебели в комнате был стул с разными пятнами на ветхой обивке, платяной шкаф с кособокими дверцами, дубовый шифоньер, времён «покоренья Крыма», застеленный выцветшим рушником, на котором грустно замерла процессия фарфоровых слоников-инвалидов с отломанными хоботами. В одном из выдвижных ящиков он обнаружил огарок свечи и стопку истлевших журналов «Крестьянка» за семьдесят четвёртый год, целомудренные персонажи которых, на крайний случай, могли сойти для эротического вдохновения.
Самая важная часть интерьера – панцирная кровать, и та расстроила Игоря, провиснув под тяжестью тела до пола пузырём, а перьевыми подушками из-за их веса и плотности можно было оглушить человека.
С чёрно-белых фотографий, висящих на стенах, на незваного гостя укоризненно смотрели мужчины и женщины с суровыми лицами военных фотохроник. Только одна из них могла рассказать о некогда царившей в этом доме радости, – запечатлённые на фоне застолья, жених с невестой соединились в робком поцелуе.
Зато развеселил и немного развеял депрессию, грубо приколоченный к стене гвоздями, с целью прикрыть глубокую трещину, кумачовый флаг пионерской организации с надписью крупными буквами «Будь готов!», как бы в насмешку над предстоящими ему тяготами.
Уже вечером в увитой виноградом пристройке, уплетая с бабой Верой молодую картошку с яичницей, он получил доскональную информацию об обитателях Старой могилы, сдобренную сплетнями и наговорами.
Предвосхищая любопытные вопросы, о себе он рассказал, что, мол, сам ростовский, жена с ребёнком на смерть разбились в аварии, горевал, пил, уволили с работы, что обрыдло так жить, что решил всё бросить и поехать, куда глаза глядят, за новой жизнью, - еще по дороге он придумал легенду, сказаться вдовцом.
Вечерело. Запищали комары. Старуха, обретя нового немногословного слушателя, всё продолжала тараторить и тараторить про убежавшую козу, про вражду семьи Лазаренко с Перминовыми из-за перенесённого на метр забора. Скрип её голоса, усталость от дороги и свежий воздух так усыпили Игоря, что он еле сидел за столом, свесив на грудь голову и периодически вздрагивая сквозь дрёму …
3
Деньги на прокорм на продолжительное время у Игоря были, но чтобы не вызывать среди местных кривотолков, он через неделю устроился в ремонтную мастерскую на месте бывшей Машинно-тракторной станции, благо что руки росли из нужного места, да и в автомобильных потрохах немного разбирался.
Коллектив был небольшой, спитый. Мужики вначале косились на городского, но после пары дельных советов и традиционной проставы, таки признали за своего.
На новой работе Игорь не кичился своим городским происхождением и был прост в общении. Всегда подскажет, поможет, выручит до получки. Находясь в хорошей физической форме, в дальнейшем он всегда старался мирно разрешать конфликты на производстве, которые по «синьке» случались среди работяг.
Надо заметить, что Игорь не был хрестоматийным злодеем и отморозком, образ которого привычно рисует воображение, напротив, среди братвы он выделялся рассудительностью и беззлобием.
Безотцовщина, он рос слабым и болезненным мальчиком, зачастую выбирающим чтение книг дворовой возне. В пятнадцать лет мать по совету записала его на бокс, надеясь, что спорт закалит его здоровье и характер. Но, даже занимаясь боксом, он не утратил любознательность и всегда находил время для любимого занятия.
Потом была неудачная попытка поступления в ВУЗ, два бесполезных года армии, невозможность трудоустроиться на гражданке и как следствие этого - безденежье. В те годы не спиться или сторчаться, что случилось с многими его школьными товарищами, ему помогли спорт и книги.
Всё переменилось после того, как к ним в зал стали наведываться два бритоголовых подозрительных мужика. Сами в спортивных костюмах, но по виду люди далёкие от физических упражнений. Они подолгу разговаривали с тренером и парнями постарше, оценивающе наблюдали за спаррингами.
Однажды после тренировки к Игорю подошёл Серёга «Жила» и предложил вечером подзаработать. Дело было плёвое, ничего серьёзного – хозяин одного ларька должен был денег хорошему человеку, нужно было рядом постоять, пока пацаны с ним базарят. Он без разговоров согласился, сделав, таким образом, первый шаг в грядущую трясину…
В мастерской Игорь о своём прошлом помалкивал, старался держать язык за зубами, чтобы не сболтнуть лишнего, особенно, когда мужики начинали травить истории, обычно похожие одна на одну, как тот-то и тогда-то напился, подрался, гонял на тракторе и въехал в забор или эротические похождения со смачными подробностями. То были истории другого рода, в них половые Аустерлицы, как правило, превалировали над половыми Ватерлоо.
Одно не мог удержать Игорь в себе – знания. Как человек начитанный и эрудированный, он выделялся на работе среди тёмного и недалёкого окружения старомогильцев, или, как их там называют. Сам того не замечая, сыпал научными терминами и умными словечками. Как-то раз на перекуре он провёл лекцию по вопросу технологии переработки сырой нефти, в другой - перечислил все крупные пустыни мира.
- Игорь, а правда, что царица Екатерина с конём кувыркалась? – с таким вопросом во время обеда как-то пристал к нему Лёня Кокорин.
Заслушав, что сейчас будет интересно, мужики обступали Игоря, который, прожевав, начинал свой исторический экскурс «на пальцах», как он про себя называл такие обучения. Оперируя знакомыми простому человеку понятиям, он в максимально упрощённой и разжёванной форме рассказывал про внешнюю черноморскую политику России тех лет, про графа Орлова и Гришу Потёмкина, и что такое дворцовый фаворитизм, объяснял, почему запад боялся роста и могущества молодой восточной империи.
- Вот поэтому, по возвращению от нас, английский и французские послы и дипломаты злонамеренно у себя распускали слухи и лепили небылицы про какого-то коня и про прочие дикие забавы императрицы, чтобы очернить нашу великую Родину, - патетически заканчивал Игорь с историей.
В такие минуты молчаливых собравшихся слушателей душила гордость за державу и обида за напраслину, пока Егорыч не откалывал что-то смешное.
- Это ж надо быть такими хуеплётами, чтобы в такое верить! Где это видано? Да конь, при таком раскладе, любую бабу вмиг порвёт.
Все начинали реготать и кто во что горазд развивать эту тему.
- Ну, возьмите, придумайте хоть козла тогда или хряка – всё сподручней. А эти сказочники жеребца на Катьке оженили!
- А сами-то, падлы нерусские, голубых у себя за границей попридумали!
- Жоповеды! Заднепроходцы! Глиномесы! – и только ха-ха-ха со всех сторон.
В конце концов, все успокаивались и сходились во мнении, что Екатерина и правда была великой бабой, и каждый готов ей «присунуть по самое не балуй».
Свой окончательный статус всезнайки и новое прозвище Игорь заработал случайно. Однажды он увидел, как по седой шевелюре Егорыча, полз, перебирая лапками, паук. Он снял с головы насекомое и показал тому.
- Убери, убери, убери его от меня! - задёргался в приступе арахнофобии механик, - раздави эту тварь! - Егорыч одно время служил в Средней Азии, где помимо неприязни заработал страх перед восьминогими, после того, как солдата срочника укусил каракурт.
Игорь улыбался и бесстрашно наблюдал, как паук бегал по кисте руки, которую он поворачивал из стороны в сторону, чтобы тот не свалился вниз.
- Христом богом прошу, убей ты этого ядовитого кровососа! (как позже выяснилось, местное поверье по незнанию приписывало несвойственные этому виду опасные черты всем паукам)
- Не сцы, он не кусачий. Это обычный паук-сенокосец, который при опасности отбрасывает ноги, - возьми да и брякни Игорь, - лапка потом некоторое время дёргается, «косит», - показал он свою энтомологическую осведомлённость и осторожно пересадил долгоножку с руки на голую кирпичную стену.
- Я смотрю, ты прям учёный какой-то, энциклопедия, бл.дь, ходячая – истерическая паника у Егорыча сменилась на прежнюю весёлость.
- Товарищи трудящиеся! - громко обратился он к рабочим, подражая голосу Левитана, - а вы знаете, что с нами всамделишный профессор ебашит!
Так с лёгкой руки хохмача Игорь стал «Профессором». Подумать только, бывший бандит, спортсмен-боксёр, а прозвали «Профессором», смех, да и только. В его прежнем кругу иметь такое погоняло было бы западло, но сейчас, на удивление, это его просто развеселило, а позднее даже начало нравиться, будто и не было уголовного прошлого, а просто исполнилась юношеская мечта стать учёным натуралистом.
С другой стороны, размышлял он, это даже и к лучшему. Если кто-то начнёт вынюхивать и справки про него наводить, то ему с таким прозвищем спокойней будет. Кто ещё на «Профессора» дурное подумает?
4
Шло время, у новоявленного селянина началась тихая, размеренная и однообразная жизнь среди бескрайних полей вдали от ростовской суеты и прежних дел. Игорь, как змея во время линьки, начал не только сбрасывать прежнюю кожу воспоминаний и понятий, но и перерождаться, если можно так выразиться, духовно, избавившись от поводов к агрессии, в этом, пока еще новом для него мире, где «homo homini lupus est» перестало быть аксиомой.
Читатель может со всем основанием упрекнуть автора в излишней симпатии к Игорю, которая и в дальнейшем будет прослеживаться в повествовании, дескать, участник ОПГ, криминальная личность с кровью на руках, в портфолио которого значатся рэкет, разбой и прочее, и он главный герой рассказа – не комильфо получается.
В своё оправдание замечу, что в историческом контексте того времени, в преступном прошлом моего протагониста не было ничего удивительного и разрывающего шаблоны. Да и по сей день среди уважаемых и успешных людей немало «бывших», умело прячущих своё грязное прошлое, как говориться, «поскреби бизнесмена – найдёшь бандита».
5
- Молодой человек, угостите девушку сигаретой! – неожиданно, как будто из-под земли, раздался молодой женский голос. Игорь завертел головой, пристально всматриваясь в вечерний сумрак и пытаясь определить, откуда он доносится.
Слева от пыльной дороги, по которой он после работы возвращался домой, среди бурой от солнца травы и тёмных силуэтов колючих будяков что-то белело. Он сделал несколько шагов вперёд.
Перед ним на расстоянии плевка на корточках, покачиваясь, сидела девушка, одной рукой для равновесия опираясь в землю, другой – приподняв сзади подол сарафана. Светлые трусы были спущены на разведённые колена и растянуты тетивой. В остывающую утомлённую зноем землю в практически полной тишине шумно с задором молодости била тугая струя мочи.
- Чего подсекаешь? Извращенец, что ли? - ни сколько не смущаясь, игриво спросила незнакомка, продолжая с азартом фонтанировать продуктами жизнедеятельности.
- Да, я это…просто…извините, - Игорь замямлил, как застигнутый врасплох мальчишка, и хотел было развернуться и уйти, но застыл как вкопанный, не в силах отвести взгляд от контрастирующих с окружением широких молочных ляжек. Он прямо впился глазами в волнительную темную женскую бездну между ними, утопающую в девственной сельве, ни разу не потревоженной, ни остротой ножниц, ни беспощадностью бритвенного станка.
От вынужденного безбабья он даже слегка одурел от натуралистичности, представшей перед ним картины. Низменные инстинкты, до этого подавляемые физическим трудом и аскетическим существования, сейчас вострубили медью, напоминая о его мужской природе. Мочи нет, как в тот момент захотелось и сладко засвербело под лобковой костью, бросив одновременно в жар.
Очнувшись от генитального гипнотизма, но стыдливо отвернул голову в сторону, но не сдвинулся с места, а дождался, пока девушка закончит. Та выпрямилась, ловко натянула трусы и, оправив одежду, близко подошла к нему.
- Здрасте, меня зовут Зоя! - улыбаясь, протянула руку.
- Зоя - сосёт стоя! – Про себя ответил Игорь, вспомнив глупую вульгарную рифму, неожиданно извлечённую из забытого кластера дворовых воспоминаний.
– Зоя и стоя? – усмехнулся он, и, находясь под впечатлением от увиденного бесстыдства, представил каков же должен быть рост у мужика, чтобы это было выполнимо.
– Это вообще возможно? Кто это придумал? - в затянувшейся паузе полезли мысли.
- Первый вариант, - Зоя большеголовый карлик-проститутка.
- Второй - она дылда-волейболистка, которая может дотянуться до пассажира, лежащего на верхней полке плацкарта. Или для этой цели достаточно стоять на стуле?
- Чего язык проглотил? Укуренный, что ли? - вернула она его из мира порнографических сцен и фантазий.
- Я - Игорь, - выдавил он, всё еще не придя в себя, пожимая с брезгливостью узкую полную ладонь с влажными пальцами.
- А я вас знаю. Вы недавно к нам из города приехали, - от неё сильно несло алкоголем. - Бедный, это ж надо всю семью враз потерять, - жалостливо сказала она и практически вплотную приблизилась.
В тот час уже сильно стемнело, но это не мешало Игорю с близкого расстояния подробно изучить новую знакомую.
Перед ним стояла и лыбилась слегка полная девушка среднего роста. Молодая. Лет эдак двадцать пять. Загорелое невыразительное темноволосое лицо с утиным носиком. Скуластенькая. Озорные чуть раскосые глаза выдавали в крови разбавленное семя кочевников. Не богиня с обложки журнала, но и не страхолюдина, - в прежней жизни на такую он даже не обратил бы внимания. Тут вспомнилось, что он несколько раз уже видел её возле конторы, когда приходил за зарплатой, вероятней всего, она там работала, а значит девушка местная, не приезжая.
Тем временем, пока, робкий, но склонный к пошлым умозаключениям, Игорь бездействовал, Зоя взяла инициативу в свои руки, в прямом и переносном смысле. Со словами, - Дай-ка я ружжо твоё прочищу! - она одной рукой повисла у него на шее, жадно впившись ему в губы, а другой принялась хаотично шарить внизу его, сразу отвердевшей на левую сторону спецовки, тщетно пытаясь проникнуть через брезентовый барьер комбинезона.
Прижавшись всем телом, вероломная обольстительница, шумно дыша через нос перегаром, начала с мокрыми звуками всасывать в себя вакуумом рта губы мужчины и слюнявить толстым языком лицо, оставляя скользкие следы, как от садового слизня, на щеках и подбородке.
Игорь не решался обнять девушку. Медлил. Вернее, хотел распустить руки, но боялся замарать её светлое платье своими, вымазанными в солидоле и машинном масле, ладонями, которые получалось отмыть только дома, тщательно орудуя щёткой с мылом.
В конце концов, не в силах больше себя сдерживать, он крепко прижал её к себе. Хрустнули рёбра, Зоя пискнула и часто задышала. Пружина с металлическим звоном распрямилась.
Обезумевший от напряжения Игорь с остервенением мацал женскую плоть, с бестактностью гончара мял упругую глину молодого тела, изучая пальцами округлости, проникая во все складки и потаённые ложбинки. Хлопковое светлое платье превратилось в техническую ветошь, и было безвозвратно испорчено.
Стареющий месяц скудно делился отражённым светом с двумя фигурами, стоящими на серой безлюдной просёлочной дороге, отчего те выглядели торжественно неживыми. Придирчивый холодный фотофильтр ночи так обработал цвет лиц, что их физиономии осунулись, побледнели и постарели на несколько лет. Небесный осветитель, как будто намеренно, сделал акцент на дефектах кожи: морщинах и надбровном шраме у одного и россыпях островерхих пупырышков на щеках другого человека.
Если бы летучие мыши, что рассекали шуршащими тенями в тот час ночной воздух, не спешили по своим делам, заботясь о пропитании, если бы кожистые рукокрылые были вооружены острым зрением, и им было не наплевать на возню на дороге, то они под собой могли наблюдать увлекательную картину.
Мужчина среднего роста стоял с закрытыми глазами и ритмично с усилием сталкивался нижней частью своего тела с женщиной, которая, подавшись вперёд и согнувшись буквой «Г», в полуприсяде опиралась руками на колена. Сталкивался громко, созвучно шлепкам ладони о тыльную сторону руки.
Странная пара не стояла на месте, а крайне медленно двигалась. После особо сильного толчка женщина теряла равновесие и, чтобы не упасть, делала небольшой шаг вперёд, такой же шаг делал, будто приклеенный к ней мужчина.
Инопланетному наблюдателю, непосвященному в человеческую физиологию, могло показаться, что женщина страдает и ей причиняют боль, настолько громко и обречённо она издавала заунывные стоны, которые иногда доносятся из операционной ортопедического отделения, где мускулистые врачи, орудуя молотком, мастерски вгоняют стальные штыри в мясо конечностей.
Широкоплечий мучитель, напротив, молчал и, стиснув зубы, продолжал свою экзекуцию. От напряжения на искажённом гримасой лице проступил росой пот и, как у буйвола, тянущего ярмо на рисовом поле, вздулась височная вена.
6
На селе с нормальными, а значит работящими мужиками, способными поднять не только увесистую оглоблю, но и собственный кавернозный инструмент, было негусто, да и те, в своём большинстве ходили в женатых. Популяция холостяков в основном была представлена особями с крайней степенью развития алкогольной зависимости, когда пациент уже перестаёт задаваться вопросами: когда, где, что и с кем пить.
Остальные свободные претенденты на бабью любовь и заботу были или увечны головой и телом от рождения, или принесли свои глаза, пальцы и прочие части тела в дар кровавым механическом богам, чьи скрытые от глаз жертвенные алтари и идолища можно наблюдать на лесопилке или возле сепаратора элеватора, в ремонтных мастерских, а то и просто в поле, возле внезапно заглохших от козней неведомой «ебической» силы комбайнов, тракторов, жаток.
Чем большим количеством подвижных частей и острых граней обладало родственное богине Кали и намоленное ампутантами ненасытное устройство, тем с большим благоговением оно почиталось в народе.
В результате частых теологических дрязг и расколов одни течения механопоклонников прогнулись под систему и перестали существовать, другие еретики трансформировались в самодостаточные культы с клиром и атрибутикой, например, печально известные «Свидетели Вала Отбора Мощности», поныне здравствующие.
По сей день, каждый случай таких языческих подношений скрупулёзно собирается и хранится в памяти сказителей, вписанный багровыми чернилами в фольклорные аналлы. Из уст в уста передаются эти назидательные истории, обычно, зимними вечерами под треск поленьев в печи и звон многогранных стаканов – время, когда душа крестьянина особо располагает к пугающим переживаниям.
Вот некоторые из них, записанные автором со слов рассказчиков во время этнографической экспедиции «Русский мат, как элемент экстенсивного земледелия»:
«…Это еще при «Мишке Меченом» было. Гнида, бл.дь, такую страну просрал…(далее следуют, не относящийся к теме, нецензурный анализ политической обстановки в стране конца восьмидесятых годов прошлого столетия)… Как-то Витька Караваев, он тогда еще не пил, на «Ниве» в поле зерно убирал. Ну, и видать от жары перегрелся. Почудилось ему, что в мотовило заяц попал. Захотел полудурок мех на воротник жене добыть, а машину не заглушил. Пока солому разгребал, рукав зацепило и на ось руку стало наматывать. Когда на матерные вопли другие комбайнеры сбежались и движок выключили, того уже ниху.во затянуло. А косого, так и не нашли…»
«…А вот, как Васька «Цыганок» «Кутузовым» стал. Факт, но дури у парня было столько, что хоть в цирке показывай. То арматурину в узел завяжет, то на танцах соседским из Михайловки пиз.ы вломит, так что хоть штабелями укладывай. В охотку мог ведро молока выдуть за присест. Икнёт и огурцами закусит. Любит, мол, в сортире чувствовать себя ракетным двигателем. Циолковский, ебёна мать! В тот раз он тоже отличился. Грит, что молотком с одного удара вышибет палец из прицепной серьги у «детешки». Заспорили на поллитра. Как хватил наш муромец ху.в кувалдой по железяке, так и окривел на один глаз. Доктор сказал – кусок металла откололся…»
«…Тогда еще председателем Селиванов был, покойничек. В тот вечер Федор М. работал на соломорезке. Ну, как бывало, поддал слегонца, чтоб работа спорилась. Вдруг солома перестала поступать, будто застряло там что-то, и звук такой нехороший раздался. Парень он неопытный был, и заместо того, чтоб, как знающий, пальцем потыкать, начал всей рукой пихать в агрегат солому…(пауза в повествовании вызвана тем, что рассказчик несколько минут пытался извлечь, застрявшие между пожелтевших зубов, волокна животного происхождения)…Из-за шума он не услышал, как к нему сзади подошёл бригадир. Пора было заканчивать, дёрнуть по стаканчику и по хатам. Тимофеич возьми, да и похлопай Федьке по плечу, а тот, еблы.ь, с переляку дёрнулся и всю руку под нож сунул, только пальцы белыми червяками по бункеру расползлись, да майка красной стала. Мужики ему для беспалой руки в мастерской из жести перчатку смастерили. И стал он Федей «Крюгером». Ещё, за руку все с ним боялись здороваться…»
Увы, в последнее время можно с прискорбием констатировать, что многие старые боги оказались незаслуженно забыты из-за искусственно насаждаемого сверху культа «Техники безопасности», хотя нет, да нет…
Если речь уж зашла о смерти, то её в просторной сельской хате хватало предостаточно.
Хорошее предложение, смущает только выделенное слово. Такое впечатление, что это первое попавшееся определения для хаты. А оно должно работать на сюжет.
Цитата
От внимания опытного криминалиста не ускользнуло бы, да что опытного, любому был бы понятен насильственный характер смерти, как минимум, у двух жертв.
не ускользнуло бы - получается недосказанность, непонятно, что же не ускользнуло бы?
Дегтярные ознобистые осенние сумерки опустились на южную станицу, мороком усыпили селян, что даже собаки по обычаю перестали брехать, а только ворчливо возились в своих будах.
Избыточное описание в начале. Непонятно, какой обычай был у собак. То ли брехать, то ли переставать. будах - опечатка наверно?
Цитата
Цикадный стрёкот, так раздражающий летом, после первых утренников перестал монотонной серенадой убаюкивать обитателей. Всё оглохло от подступающей желтизны.
Не нравится слово цикадный, какое-то техническое, не могу объяснить. раздражающий - имхо раздражавший обитателей чего ? оглохло от подступающей желтизны - неудачный образ, может из-за слова "подступающий".
Цитата
В этот поздний час Игорь сидел за столом на колченогом табурете и пил остывший чёрный чай вприкуску с розоватыми кубиками рафинада.
Избыточные описания чая.
Цитата
Брал пальцами сладкое, макал в тёмную жидкость с маслянистой плёнкой и отправлял в рот рассыпающийся кусок «белой смерти».
Сладкое - так про сахар не говорят. с маслянистой пленкой тоже не понятно, к чему она, то ли к макал, то ли к жидкости.
Цитата
- Или, это про соль так говорят? - мысли лениво ворочались в его голове. - Одна хрен разница - соль или сахар, всё равно смерть.
Вот тут получается что ГГ разговаривает с автором. Так задумано? Мне не понравилось. Мысли через диалог имхо не оформляются.
На этом кредит доверия к роману закончился. Хотя вижу, дальше пойдет поинтереснее. Вообще есть здесь какая-то своеобразная красота и про станицу мне близко.
Уффф, вот это дельные замечания. Большое спасибо. Внесу коррективы, где считаю уместно. Единственное, использование слова "буда" - это малоросский и разговорный вариант слова "будка"
Здесь вся фишка от автора именно. Не автор, а Рассказывающий. Не успела прочувствовать, хорошо ли Р. излагает мысли Игоря, но не чувствуется особой навязчивости.
Как мне уже сказали, однажды: "Слишком много вмешательства автора в повествование" Ну, выпил человек, заснул, расслабился, что тут такого? Предложение началось с рассказа автора, а это значит, что и размышление ему принадлежат. Совет: ведите повествование от лица Игоря. А то скачки из одной точки зрения в другую, сбивают с ритма и лишают погружению.
0
